Текст книги "Ярость мщения"

ЛУЛИ

Параноики имеют свойство надоедать добрым людям.

Соломон Краткий

У них было три мотоцикла, два военных грузовика с брезентовым верхом и микроавтобус. А теперь еще и мой джип.

– С кем ты хочешь ехать? – спросила меня Джесси. – С нами в микроавтобусе или с Орри в грузовике?

Я немного подумал. По крайней мере, точно известно, чего следует ждать от Орри.

– Если можно, в микроавтобусе. Спасибо.

Я забрался в него через заднюю дверцу. Внутри тихонько сидела та самая малышка и раскрашивала картинки в альбоме. Увидев меня, она подняла голову: – Привет. Ты поедешь с нами?

– Он наш гость, Лули, – сказала Джесси, поднявшись в автобус следом за мной. – Садись здесь, – показала она мне.

– О, – сказала Лули. – Хочешь бутерброд? А может, воды?

– Что? Нет, спасибо.

Внезапно я почувствовал себя отвратительно. Болван! Лули – приманка.

– Я сама сделала бутерброды, – похвасталась она. Я слабо улыбнулся.

– Не хочу, спасибо.

Это не ее вина, сказал я себе. Она еще слишком мала, чтобы понимать. Между прочим, сколько ей лет? Трудно сказать. Впрочем, какая разница. Теперь это не имеет значения. Маккейн мертв. Должно быть, она знает о этом. Как она могла не понимать, что делает? Я заставил себя разжать кулаки. Хотелось схватить Лули и трясти. изо всех сил. Пока глаза у нее не вылезут, пока она не подавится собственным языком, пока кости у нее не захрустят…

Чертова кукла! Я откинулся на сиденье и, скрестив руки на груди, злобно уставился перед собой, чувствуя, что схожу с ума.

Нет, я давно спятил, а сейчас становлюсь еще более сумасшедшим.

Один из мужчин уселся за руль. Рядом с ним разместилась очень худая девушка с мрачным выражением темных глаз. На коленях у нее лежал мой пистолет. Интересно, хочет ли она по-прежнему убить меня? Наконец я вспомнил.

Чтобы удостовериться, я, подавив злость, наклонился к Лули и шепотом спросил: – Ее зовут Марси? – и показал на девушку.

– Угу, – кивнула девочка.

– Так я и думал.

– Ты ее знаешь?

– Когда-то знал.

Три года назад Марси находилась в Денвере. Она потеряла свою собаку по кличке Рангл. Это был нечесаный лохматый белый пес. Он скулил и пытался убежать, а когда червь обрушился на него, страшно завизжал. Но Марси не знала об этом. Я ей никогда не рассказывал. Вместо этого я переспал с ней. Помнит ли она об этом? Может быть, здесь и кроется причина ее ненависти ко мне?

Лули польстило мое доверие. Она предложила: – Хочешь, покажу тебе мой зверинец?

– Твой зверинец?

– Угу! Там у нас есть свинообраз, и вампир, и детеныш…

– Лули! – строго одернула ее Джесси, подсев к нам. – Ты ведь знаешь правила. Гостям нельзя все рассказывать.

– Да, Джесси. Извини меня, пожалуйста.

Лули повернулась ко мне и выразительно прижала палец к губам.

Водитель вывел микроавтобус вперед, и машины выстроились в походную колонну. Я повернулся к окну: может, удастся запомнить дорогу.

Впереди ехали два мотоциклиста, явно выполняя роль разведки. За ними следовал грузовик с двумя большими червями, потом фургон, сзади – грузовик с Орри и Де-ландро. За ними Франкенштейн вел мой джип, нагруженный добычей, поверх которой восседал мистер Президент. Голая кроликособака с любопытством смотрела в мой бинокль, приложив его к глазам не тем концом. Третий мотоциклист замыкал конвой.

Я посмотрел на Джесси: – Могу я спросить?

Она пошарила в холодильнике и извлекла оттуда свежее яблоко.

– Можешь. – Она вгрызлась в яблоко. – Но ответить не обещаю.

– Как вам, вернее, Джейсону удалось приручить трех червей?

– А мы их не приручали. Такого понятия, как ручной червь, вообще не существует.

– Но… – Я оглянулся на едущий сзади грузовик. – Три-то червя у вас есть.

– Это заслуга Орри. Он привел двух других.

– Да?

Она с гордостью кивнула: – Орри вообще особенный. Он – юный бог.

– Ну ладно, его-то как приручили? Джесси холодно посмотрела меня: – Бога нельзя приручить, Джеймс.

– Простите.

– Да нет, все нормально. Это все от твоей неопытности. Возможно, со стороны он и выглядит дрессированным – для непосвященных. С таким же успехом я могу расценить твой личный знак как свидетельство того, что тебя тоже приручили.

Я промолчал. Развивать эту мысль не хотелось. Но Джесси не унималась; – Чтобы приручить кого-нибудь, Джим, ты должен не уважать его, видеть в нем неодушевленный предмет или животное; и это унижает тебя в еще большей мере, чем того, кого ты хочешь приручить. Ты еще раз отрицаешь, что Бог есть во всех нас. Но если ты сможешь проникнуть глубже и разглядеть душу, то установишь контакт с любым одушевленным существом, с любой частицей Бога на этой планете – независимо от того, в каком теле она обитает. Нельзя выдрессировать душу – можно лишь научиться партнерству с ней.

– Простите, но я не вижу разницы.

– Увидишь, – сказала Джесси. – После тренировки.

– Меня будут тренировать? Она кивнула с набитым ртом.

– М-м… А что, если я не захочу?

– Ты уже сделал выбор, – напомнила она. – Вернее, сделала твоя машинка.

– Еще раз простите, но этого я тоже не понимаю. Она протянула руку и постучала пальцем по моему лбу.

– Вот твоя машинка, там, внутри. Ты программировал ее со дня рождения. Ты не знал, что программируешь самого себя, но все время занимался этим. Строил логические связи, принимал решения, давал заключения и оценки – и все это лишь на основании того, что варилось в твоем черепе. В любой ситуации ты подсознательно пользовался только одним критерием: причинит ли это вред лично тебе. Подсознательно – подсознательные установки всегда нацелены на выживание. Ты это уже продемонстрировал. Но если ты пробудишься, Джим, то увидишь, как запрограммированность на выживание держит тебя в ловушке.

– И вы собираетесь разбудить меня?

– Нет. Ты проснешься сам. Или не проснешься. – Джесси задумчиво жевала яблоко. – Джейсон предоставил тебе единственный выбор, на который ты способен в своем нынешнем состоянии: жизнь или смерть. Ты назвал жизнь. Это твой выбор.

– А если бы я решил умереть? Что тогда? Джейсон убил бы меня?

– Джеймс, – терпеливо сказала она, – прислушайся к себе. Если бы ты действительно пробудился, стремление выжить не было бы для тебя самоцелью. Ты не выдержал проверки.

Я поразмыслил над ее словами.

– Простите, но мне трудно в это поверить.

Джесси уклончиво пожала плечами. В течение всей нашей беседы я как бы чувствовал ее эмоциональную отстраненность.

– То, во что ты веришь, не имеет никакого значения.

– Для меня имеет, – возразил я. Джесси промолчала. – Ладно. Что ждет меня дальше?

– Ты будешь нашим гостем. Тебе предоставится возможность сотрудничать с нами любым удобным для тебя способом. Это шанс проснуться и присоединиться к Племени. Или не присоединиться.

– А что произойдет, если я провалюсь на каком-нибудь из этих этапов?

– Непременно провалишься.

– Да?

Она снова кивнула.

Я растерялся.

– Вы чего-то недоговариваете?

– Нет.

– Нет?

Джесси погладила Лули по длинным каштановым волосам и нежно поцеловала. Потом посмотрела на меня: – Понимаешь, тебе кажется, что провал имеет какое-то значение. Ничего подобного. Неудача – еще не смерть. Если ты провалишься, мы дадим тебе столько попыток, сколько потребуется. Мы хотим, чтобы ты победил.

– А как насчет угроз убить меня?

– Мы вовсе не угрожали твоей жизни, Джим. Никто. Мы попросили тебя дать слово. Ты его дал. Джейсон объяснил, что произойдет, если ты его нарушишь, и ты дал слово. С этого момента – неужели ты не заметил, Джим? – никто не целился в тебя, никто не охранял и вообще никто не угрожал. Все это тебе только кажется.

– Однако при попытке бежать вы убили бы меня, разве нет?

– Убегая, ты нарушил бы свое слово, разве нет?

– У меня не было выбора… Разговор начал меня немного утомлять.

– У тебя был выбор.

– Ага, под пистолетом, приставленным к моей голове!

– Ну и что?

– А то, что это ненастоящий выбор.

– Самый настоящий! Пистолет сделал его очень даже настоящим. Ты выбрал – решил действовать по заложенной в мозгу программе, а сейчас казнишь себя, считая, что сделал неверный выбор. Но ты сделал его.

Спорить с женщиной бесполезно, поэтому я замолчал. Но она продолжала: – Недовольство собой, которое ты сейчас чувствуешь, и есть первый шаг к пробуждению. Ты начинаешь осознавать, что со своим образом мышления попал в ловушку. Вот что в действительности тебя беспокоит.

Она ошибалась. Я испытывал не беспокойство, а враждебность – и очень сильную.

Я дал слово, как говорила Джесси, но – под угрозой смерти. А закон не признает договоров, заключенных по принуждению. Ладно, пусть во мне говорит моя «запрограммированность на выживание», ну и что? Разве это дает им право держать меня в плену? Если только это плен. Я дал слово остаться. Можно просто уйти, но это нарушение обещания, и, согласно договоренности, Джейсон имеет право вышибить из меня мозги. Таким образом, если я буду следовать своей запрограммированности, то должен буду остаться. Если я буду держать свое слово, то тоже должен остаться.

Я запутался. И разозлился. Они поймали меня на моем собственном восхищении перед хитрой маленькой философской ловушкой, в которую я угодил. Я почти наяву ощущал, как замкнулся бесконечно повторяющийся круг, не оставляя мне лазейки. Как в случае с тем «Пауком».

Только на этот раз непристойные лимерики не помогут.

Дамский угодник в парнишке погиб —

Такой уникальный имел он изгиб.

Представит себе отнюдь не любой,

Что делал этот парнишка с собой.

И наконец мальчишка прилип.

ЖИТЬ ИЛИ УМЕРЕТЬ?

Проще верить в Бога, чем расхлебывать свои грехи самому.

Соломон Краткий

Они удерживали меня на полу, пока я бушевал. Я визжал, рычал, напрягал все силы, чтобы вырваться, не желая повторения. Ни за что! Я ругался до тех пор, пока язык не стал заплетаться. На груди у меня сидел слон, два медведя-гризли прижимали к полу руки. Годзилла разрывал мои ноги, как куриную дужку. Я высвободил руку, чуть не сломав ее, и врезал одному из медведей. Он пропыхтел: «У-уф!» – и повалился на спину. Обхватив слона, я пытался дотянуться до Годзиллы, когда на меня вновь обрушилась гора. Но даже тогда я продолжал сопротивляться.

– Я не желаю, чтобы мне опять промывали мозги! Не хочу пережить это снова! – орал я, пытаясь выкарабкаться наверх. – Я убью вас! Поубиваю вас всех, пожиратели мозгов!

Ярость стала багровой, я провалился в нее… и вынырнул с другой стороны, хватая ртом воздух, – слишком слабый, чтобы пошевелиться, залитый слезами, кричащий от бессилия.

– Все хорошо, Джим. Выплесни все из себя без остатка.

– Ненавижу вас.

– Хорошо. И это не держи в себе. Выплесни злость наружу.

Почему-то я рассвирепел еще сильнее. Я обзывал его по-всякому – на трех языках сразу, но не мог разозлить. Он лишь бесстрастно смотрел и ждал. Я перевел дух, выдавил нечленораздельное карканье – и сдался. Я потерпел поражение. Снова. Двигаться не было сил.

Гора свалилась с меня. Годзилла и медведи отпустили мои руки. Слон слез с груди. Они знали, что беспокоиться больше нечего: у меня осталось слишком мало сил для ненависти. Они снова победили. Во что меня превратят на этот раз?

Я посмотрел вверх и увидел Формана, стоявшего на коленях.

С непроницаемым лицом.

Оно не выражало ничего, но взгляд был пристальным и пронизывающим душу. Как и Деландро, Форман жестом попросил ассистентов, выжидательно сгрудившихся вокруг меня, разойтись по местам и участливо спросил: – Что с тобой, Джим?

– Я не хочу, чтобы мне снова промывали мозги.

– Почему ты решил, что здесь происходит промывание мозгов?

– Потому что уже прошел через это!

– И стал специалистом по промыванию?

– Нет. Да! Не знаю. Но я знаю, что происходит в моей собственной голове! Я больше не хочу оставаться здесь.

– Дверь не заперта, – сказал Форман.

– Можно уйти? – Я сел и огляделся.

– В любой момент. – Выражения его лица нельзя было понять. – Разве что ты дал слово оставаться здесь до конца курса.

– Деландро я тоже дал слово и знаю, чем это кончилось.

– Да, мне известно об этом. Позволь поработать с тобой пару минут?

Я вытер нос тыльной стороной ладони. Бросил взгляд на дверь. Эта уловка мне известна.

– Вы все равно добьетесь своего, что бы я ни говорил. Именно так все и делается.

– Это было «да» или «нет», Джим? Необходимо твое решение.

– Я не желаю, чтобы со мной «работали», – заявил я.

– Хорошо. – Форман отступил назад.

– Э-э… И это все? Я могу уйти? Он кивнул.

– Я лишь хотел задать несколько вопросов, Джим. Они помогли бы тебе понять, что здесь в действительности происходит. Но если ты этого не хочешь, значит, и не должен быть здесь.

На мгновение я задумался. Ощущение было не из приятных: одна моя половина. хотела направиться прямиком к двери, а другая – послушать его.

– Смогу я уйти после того, как мы закончим?

– Конечно, – сказал Форман. – Если только не передумаешь.

И я решил ответить на его вопросы.

– Ладно. Согласен.

– Спасибо. Может быть, ты пройдешь на сцену? Форман подал мне руку. Я не принял ее. Он словно незаметил моего хамства; просто указал на высокое председательское кресло и потрепал меня по плечу.

– Сядь там. Тебе нужен платок? – Он протянул пакет бумажных салфеток, потом шепнул что-то на ухо куратору курса, молча стоявшей рядом.

Взяв салфетки, я уселся в кресло с высокой спинкой.

На меня смотрели пять сотен человек, но мне было все равно. Я вытер глаза. Лица сливались в какую-то смутную стену.

Форман поднялся на помост и встал рядом со мной, забрал пакет салфеток с моего колена и положил его на, кафедру.

– Что ты сейчас чувствуешь?

– Вялость, – ответил я и добавил: – Вообще-то я в; порядке. Только немного. .. ослаб.

– Хочешь воды? Я кивнул.

Форман достал из-под кафедры графин и пластиковый стакан. Я жадно выпил воду и отдал стакан обратно.

– Спасибо.

– Все в порядке, Джим, – начал Форман. – Мы тут с: тобой продемонстрируем кое-что. Я буду задавать тебе вопросы, а ты постарайся отвечать на них честно. Договорились?

– Ладно, хорошо.

– Итак, ты сказал, что не хочешь подвергнуться повторному промыванию мозгов, правильно?

– Да, правильно.

– Где тебе промывали мозги до этого?

– Вы знаете где. В прошлом году я попал в плен к ренегатам.

– Я-то знаю, но хочу, чтобы узнали и остальные. В этом вся соль, Джим, так что надо говорить обо всем абсолютно честно. Ты понял?

Я кивнул.

Форман задумался, тщательно фомулируя вопрос.

– По-твоему, наши занятия ничем не отличаются от тренировки, которую ты прошел в Племени?

– Э… частично да.

– В какой именно части?

– Ну… Во-первых, пистолет, приставленный к голове полковника Ирвинг. И еще этот выбор.

– Какой выбор?

– Вы предложили ей сделать выбор. Разве нет?..

– Нет, не предлагал. Вспомни. Что я сделал?

Я стал вспоминать. Проиграл всю сцену в уме. И снова задрожал.

– Вы… спросили, может ли она сдержать слово и приходить сюда вовремя.

– Верно. Но я ни разу не сказал, что убью ее. Цель всей сцены заключалась в том, чтобы выяснить, способна ли она физически держать слово. Не сдержит его, заметь, а способна ли сдержать. И мы выяснили, что способна. Если на кон будет поставлена ее жизнь, Ирвинг будет приходить без опозданий. Она сама так сказала. Это и было тем, что мы хотели знать. Ты следишь за моей мыслью?

– Да.

– Так что никакого «выбора» не было и в помине. Ведь не было?

– Не было.

– Отлично. Ты делаешь успехи. Какой выбор предложили тебе ренегаты?

– Жизнь или смерть.

– Жизнь или смерть? – Угу.

– Ни больше ни меньше? – Да – По сути, подразумевалось твое стремление выжить, так?

– Да, вы правы.

– И ты выбрал жизнь. – Да.

– Значит, тебе предложили «выбор», связанный с твоим стремлением выжить, и ты выбрал жизнь?

– Да. Правильно.

– А попутно тебе продемонстрировали, что ты будешь делать все, только бы выжить. Это тоже верно?

– Э-э… верно.

– Значит, ты дал им в руки власть над собой, не так ли?

– Они уже имели власть надо мной. В виде пистолета.

– Ты мог бы выбрать смерть. Тогда они лишились бы этой власти, верно?

Я пожал плечами.

– Это… э-э… не приходило мне в голову.

Зал слегка оживился. Появились улыбки. Послышались смешки. Стена распалась и превратилась в отдельные лица, но в следующее мгновение они вновь исчезли.

– Ну, разумеется, нет. Ты был настроен на выживание, – спокойно заметил Форман. – Но тем не менее ты отдал им контроль над собой, верно?

Я замялся. Мне не хотелось признавать это.

– Будь честным, Джим, – настаивал Форман. – Да.

– Спасибо. Это очень хорошо. Откровенно. – Он на минуту отвернулся, налил себе стакан воды и выпил его. Тем временем у меня появилась возможность посмотреть на зал. Лица людей были отнюдь не враждебны. Люди были… за меня. Этот вопрос касался и их тоже. Я был ими. Неожиданно я почувствовал, что испуган уже не так сильно, как вначале.

Форман поставил стакан на место и вернулся ко мне.

– А теперь, Джим, я прошу тебя подумать. Тот выбор, перед которым поставили тебя, был таким же, как то, что я продемонстрировал здесь некоторое время тому назад?

– Выглядело очень похоже.

– Да, похоже. Но было ли это тем же самым?

– Выглядело тем же самым… – начал было я. – Хотя нет, все иначе.

Теперь сомнения исчезли.

– Благодарю. А сейчас скажи, была «тренировка» Де-ландро такой же, как наша?

– Не знаю.

– Посмотри и подумай, Джим. Что между ними общего? В чем разница?

Я вновь ощутил вкус пистолета Деландро в своем рту и почувствовал злобу. Сначала нужные слова давались с трудом.

– Деландро блефовал… потому что он не объяснил мне… по крайней мере, сначала. – Я был вынужден сделать паузу. На глаза навернулись слезы, а почему, я не знал. В горле запершило. – То, что сказал их вождь, сводилось к следующему: не имеет смысла объяснять человеку выбор между жизнью и смертью, пока он закрепощен внутри установки на выживание, – потому что он все равно не поймет. Вот я… вот я…

Голос сел, больше я не мог произнести ни слова. Я вытер слезы.

Форман протянул мне стакан с водой, и я быстро осушил его.

– Все в порядке, – мягко сказал он. – Ты держишься молодцом.

Я вернул стакан, готовясь продолжить. Хотелось наконец выговориться и забыть об этом.

– Он лгал! Выбор, о котором он говорил, не был выбором! Я имею в виду выбор, который Деландро предоставил мне в действительности… – Теперь я это ясно видел; я чувствовал такую легкость в мыслях, что закружилась голова. – По сути, он спрашивал меня, хочу ли я жить настолько сильно, что позволю перепрограммировать себя. Только он не говорил об этом прямо!

– Конечно же нет, – поддержал Форман. – Ты бы скорее умер, чем дал себя перепрограммировать, а ему ты был нужен живой.

– Да, теперь я понимаю. – Потерев лоб, добавил: – Но все равно это нечестный прием. – Я поднял глаза на Формана. – Разве не так?

– Только не для них, – заметил он. – По их правилам, лишь «пробудившийся» способен понять реальный выбор, а «гостями» надо руководить – проще говоря, манипулировать. Ты попался в логическую западню, Джим. Но это следующий вопрос, и о нем мы поговорим в другой раз. Как ты себя чувствуешь сейчас?

– Прекрасно, – ответил я. – Честное слово, хорошо.

– О'кей. – Форман выглядел удовлетворенным. Белые волосы все так же светились нимбом над его головой. – Ты делаешь успехи. Мы почти закончили. Продолжай просто говорить правду.

– Я буду говорить правду, – сказал я.

– Итак: ты абсолютно уверен, что мы занимаемся здесь не тем же самым?

– Не знаю, – смущенно признался я. – Деландро тоже нельзя отказать в проницательности. Он относился к своему делу с такой же страстью, как… вы к своей базисной группе. Он тоже говорил о выборе и ответственности.

Форман кивнул.

– Видишь, Джим, теперь ты понимаешь, что одну и ту же методику можно использовать и на благо, и во зло. А добро и зло очень часто не более чем сумма условностей, о которых договариваются люди, чтобы определить точку отсчета. Джейсон Деландро утверждал, что он создает партнерские отношения с червями. Ты убедился воочию, что это действительно так. Мы же не ищем компромиссов с захватчиками. Несколько лет назад мы беседовали с тобой насчет другого выбора, помнишь? Тогда я спросил, что ты хочешь делать. Помнишь свой ответ?

– Я сказал, что хочу убивать червей.

– Верно. Ты по-прежнему этого хочешь?

– Да. Даже больше, чем когда-либо.

– Хорошо. Очень хорошо. – Форман, положив руку на мое плечо, нагнулся ко мне. Когда он заговорил снова, его голос звучал спокойно и доверительно. – Теперь послушай меня. Не важно, что наши занятия похожи на уроки Деландро. Это вполне возможно. Я не знаю, что именно он делал, и это меня мало волнует, в конечном итоге даже не имеет значения, потому что дело не в тренировке, а в том, что ты собираешься делать после ее завершения. Вот главный вопрос: одинаковы ли у нас цели? Ответь, совпадает ли наша цель с тем, чего хотел Джейсон Деландро?

– Нет.

– Не совпадает. Ты уверен в этом? – Да.

– Абсолютно уверен?

– Да.

– Тогда почему ты реагировал так, словно они совпадают? А?.. – Голос Формана стал жестким. – ПОЧЕМУ ЖЕ ТЫ РЕАГИРОВАЛ ТАК, СЛОВНО НАШИ ЦЕЛИ И ЦЕЛИ ДЕЛАНДРО ИДЕНТИЧНЫ?

– Я… я…

Мое горло скрутила болезненная судорога. Стеснило грудь. Я не мог вздохнуть…

– Все в порядке, Джим. – Форман дотронулся до моего плеча. – Что ты сейчас чувствуешь?

– Мне трудно дышать. Больно.

– Где больно?

– В… внутри. – Я потер грудь. – Давит.

– Словно тебя раздавили?

– Да.

– М-м. Хочу, чтобы ты кое на что обратил внимание, Джим. Я задал вопрос, и, вместо того чтобы ответить на него, ты испытал лавину сильных физических ощущений. У нас здесь происходит еще что-то, о чем ты все-таки не хочешь говорить правду, но оно постоянно дает о себе знать. Ты пытаешься подавить это в себе, а оно рвется наружу и переходит в физическое давление. Так что давай я повторю вопрос, а ты не удерживай ответ в себе, договорились?

Я судорожно сглотнул и кивнул.

– Почему твоя реакция была такой, словно наша тренировка не отличается от той, у ренегатов?

– Потому что все выглядело так же, и я испугался, что снова придется пройти через… – Я выпаливал слова так быстро, что они наталкивались одно на другое. Ответить оказалось проще, чем я думал. – Я был напуган. И не хотел снова отдавать контроль над своим мозгом в чужие руки.

– Должен тебя огорчить, – прошептал Форман мне на ухо театральным шепотом. – Это невозможно.

– Да?

– Это твой мозг. Разве кто-нибудь, кроме тебя, может отвечать за его действия?

– Не… нет. Вы хотите сказать, что никто не промывал мне мозги?

– Я ничего не хочу сказать. Просто стою здесь и задаю вопросы.

– Нет, вы сказали, что такой вещи, как промывание мозгов, вообще не существует. – Во мне снова начала расти паника. Словно я мчался по русским горкам. Снова западня. – Я знаю, о чем вы думаете. Вы собираетесь сказать, что я прячу голову в песок, а мои слова о промывании мозгов лишь предлог избежать ответственности за совершенные мною поступки, разве не так?

– Ты так думаешь?

– Это вы так думаете! – Я перешел на крик. – По крайней мере, предполагаете! Но я был там и знаю, что происходило! И не представляю себе другой трактовки! Сейчас все выглядело точно так же. И я испугался!

– Все точно, – согласился Форман. – Все абсолютно точно.

– Что? – Я растерялся. – Что точно?

– Твои слова. Повтори, пожалуйста.

– Это выглядело так же, и я испугался.

– Правильно. – Форман ухватился за мое утверждение. – Для тебя все выглядело так же, и ты повел себя как и тогда, хотя ситуация и не была таковой. Ты понимаешь это?

– О да.

– Реакция была автоматической, верно? Кнопку нажали, и твоя машина заработала, не так ли?

– Ох… – Я обмяк в кресле. – Уф-ф. – И закрыл глаза руками.

– Какая запись включилась, Джим?

– Э-э… Злость?..

– Ты спрашиваешь или утверждаешь?

– Утверждаю, – сказал я. – Злость.

– Там было еще кое-что, Джим. Не просто злость.

Что же это?

Проглотив слюну, я опустил голову и тихо сказал; – Ярость. Я хочу сказать.. . что на какое-то время я перестал быть человеком. Превратился в животное. Хотел убить. И убил бы тогда. Если бы смог.

– Да, – кивнул Форман. – Твоя ярость проявилась очень наглядно. Видишь, насколько она была автоматической?

Он был прав. Я едва сдерживал дрожь; хотелось закричать – и в то же время я почувствовал облегчение.

– Это очень древняя запись. Ты унаследовал ее от своего прапрапрадеда – того, что слез с дерева. Она называется «бей или беги» и является частью твоей системы управления. Эта часть всегда наблюдает, оценивает ситуацию и включает поведенческие реакции. На этот раз она решила, что под угрозой находится твоя жизнь, и вызвала соответствующую реакцию. Ты действовал по стереотипу «бейбеги», верно?

– Да, это так.

Я совсем запутался.

– Как долго ты носил в себе эту ярость?

– Э-э… Год, не меньше.

– О нет, гораздо больше. Как насчет большей части жизни?.. Сколько тебе лет?

– Двадцать пять.

– Гм… Нет, чтобы накопить такую ярость, требуется по меньшей мере три миллиарда лет. Эта ярость – наследие эволюции. Ты питаешь злобу с того дня, когда вылез из теплой и уютной мамочкиной утробы, только не хочешь признать это. Часто ты выпускаешь свою ярость наружу?

– М-м, в последнее время чаше, чем обычно.

– Помогает?

– Что вы имеете в виду?

– Переходя в состояние «бей-беги», ты замыкаешься только в одном чувстве – ярости. Помогает она справляться с ситуацией, вызвавшей ее?

– А, понимаю. – Мне потребовалось немного подумать. ~ Нет… На самом деле – нет.

– Гм. Но ты продолжаешь это делать, не так ли?

– Я… я не знаю, что сделать еще.

– Верно. Ты не знаешь, что сделать еще. Ярость – одна из основных поведенческих реакций. Ты очень легко впадаешь в это состояние, потому что не знаешь о существовании других выгодных форм поведения, не так ли? Всю жизнь ты пытаешься найти правильную линию поведения, которая помогла бы справиться с любой жизненной ситуацией. И то, что такой линии не существует, буквально сводит тебя с ума.

Этот путь ведет в тупик, Джим. Есть только то, что подходит или не подходит к данной ситуации. Когда ренегаты захватили тебя, ты повел себя адекватно ситуации. Просто переключился в другое состояние, настроился на другую линию поведения. Беда в том, что. ты не знаешь, что перенастройка, модулирование входит в спектр твоих поведенческих реакций. Ну как, я прав? – Он вонзил в меня пристальный взгляд. – Я прав? Я кивнул: – Вы правы.

– Хорошо, – мягко сказал Форман и снова похлопал меня по плечу. – Спасибо, Джим. – Он повернулся, как бы приглашая к разговору всех остальных: – Внимание! Наш курс не посвящен умению находить правильную линию поведения. Он посвящен личности, создающей линию поведения, он помогает овладеть технологией управления вот этой штукой. – Форман постучал себя по лбу, показывая, о какой «штуке» он говорит. – Итак, речь пойдет о том, как она работает. Все очень просто. В течение курса вы испытаете на себе столько поведенческих реакций, сколько сумеете вызвать. Мы будем заниматься этим день за днем – до тех пор, пока вы не поймете, в чем состоит фокус. – Форман начал было поворачиваться ко мне, но остановился на полпути. – Да, еще одна вещь. Джим упомянул о промывании мозгов. Позвольте мне разъяснить это прямо сейчас. – Он опять уперся в меня пристальным взглядом. – Джим, тебе известна разница между промыванием мозгов и учебой?

Я покачал головой: – Очевидно, нет.

– В действительности все очень просто. В отличие от промывания мозгов учебу ты выбираешь сам. – Он помолчал и спросил: – Ты сам решил примкнуть к Племени Джейсона Деландро?

– Да, это выглядело примерно так. Хотя нет, только не вначале. Сперва я ни о чем подобном не думал.

– Правильно. Ты сам решил прийти сюда? Я покопался в памяти.

– Да, сам. Я хотел пройти этот курс, так как думал, что он поможет мне… поправиться.

– Да, я знаю, – сказал Форман. – Хорошо, тогда следующий вопрос. Ты говорил, что хочешь уйти отсюда. Ты по-прежнему хочешь?

– А?

– Разве ты забыл? Ты лежал на полу и кричал, что больше не хочешь оставаться здесь.

– О, – смутился я. – Я имел в виду другое. То есть да, я хотел. Но больше не хочу. – Я был вынужден рассмеяться. – На самом деле во мне говорило «бейбеги», верно? Нет, сейчас я хочу остаться.

Теперь в зале стоял смех. И аплодисменты. Стена лиц внезапно распалась на части. Я больше не был одинок. И на этот раз в моих глазах стояли слезы радости.

Не знаю почему, но я был счастлив.

Снова счастлив.

Старый мерзавец по имени Джейсон

Сдохнет смертью наистрашнейшей:

Суну гада хторру в пасть,

Чтоб порадоваться всласть…