Текст книги "Пардес"

Октябрь

Увидев вокруг себя столько людей, взвалив на свои плечи столько человеческих забот, попытавшись уяснить, каким образом идет мирская жизнь, такой отчаявшийся забывает о себе самом, забывает свое божественное имя…

Сёрен Кьеркегор. “Болезнь к смерти”[142]142
  Перевод Н. Исаевой, С. Исаева.


[Закрыть]

Вечером в воскресенье, промучившись битый час с укладкой волос, я отправился на концерт Софии. Его рекламировали как выступление одной из самых талантливых пианисток школы “Коль Нешама” и одновременно как важное ежегодное благотворительное мероприятие. Билеты стоили от ста долларов до тысячи с лишним для самых уважаемых жертвователей (Беллоу, Харрисов), мне же продали за тридцать шесть как ученику. Мать хотела поехать со мной (она охотно посещала любые культурные мероприятия), но я убедил ее, что концерт устраивается в основном для учащихся школы и лучше мне пойти с друзьями, да и билеты для взрослых стоили запредельно дорого.

По правде говоря, мне хотелось пойти одному. После разговора у озера я рассчитывал произвести впечатление на Софию, я представлял, как мы обменяемся заговорщицкими взглядами, когда ее совсем уж достанут родители, и ей станет легче от моей поддержки. Пустые надежды. Сперва я одиноко бродил по макету Храма, а коэн гадоль[143]143
  Первосвященники (ивр.).


[Закрыть] наблюдали, как я поправляю галстук, стараюсь дышать глубоко и разглядываю карточки, пытаясь угадать, где чьи (“Поступить в Мичиган”, “Перестать есть некошерную пиццу”, “Забить три гола в футбольном матче”). Потом я вошел в школу и увидел, что настоящие друзья Софии – Реми, Ребекка, Ноах – тоже здесь.

– Ари? – Ноах извинился перед родителями и знакомыми, которые пили коктейли, подошел ко мне поздороваться и с удивленной, почти отеческой ухмылкой оглядел мою укладку и наряд. – Тебя все-таки отпустили?

– В конце концов уговорил.

Ноах поднял бокал.

– Что ты здесь делаешь?

– Мне показалось, будет интересно, – промямлил я.

– Ну конечно, как же я не догадался, – ответил Ноах. – Я и забыл, что ты обожаешь классическую музыку.

– А ты? – по-дурацки спросил я и сунул руки в карманы.

– Нет, конечно, хотя Софию еще можно слушать. Но Ребс сказала, что мы идем и это не обсуждается. Я бы лучше сегодня посмотрел матч “Хит”. Папин клиент предлагал билеты во второй ряд.

– Ясно.

– Я же ничего не говорю. Сажай – и взойдет, приятель. Я аплодирую твоей настойчивости. – Я покраснел, Ноах хлопнул меня по плечу, поправил мне галстук. – Но впредь, когда пойдешь куда-то с Софией или просто на вечеринку с коктейлем, надевай пиджак, хорошо?

Стоящий в центре вестибюля рабби Блум постучал вилкой по бокалу с шампанским и объявил, что пора занимать места в зале. В смокинге он выглядел непринужденно и больше походил на декана колледжа, чем на директора ешивы. Я подумал, что раньше, в прежней жизни, он наверняка часто посещал подобные мероприятия. Быть может, подумал я, порой, проснувшись поутру, он скучает по тому, что оставил, и чувствует сожаление, которое наверняка нередко ощущает и моя мать.

– Мистер Иден, – рабби Блум перехватил меня у дверей, пожал мне руку, – вы один?

– Да, – ответил я, досадуя, что мое присутствие на таком мероприятии бросается в глаза как очевидная нелепость.

– Вы молодец, что пришли поддержать одноклассницу.

– Да и музыка отличная.

Он поправил галстук-бабочку.

– Вы уже слышали, как играет мисс Винтер?

– Случайно, – пробормотал я, – она тогда репетировала.

– Порой репетиции оказываются значительнее концерта, не правда ли?

– Э-э, да, – запинаясь, проговорил я и тут же пожалел, что вообще обмолвился об этом. – Возможно.

– Насколько я знаю, это редкость. Мисс Винтер предпочитает репетировать в одиночку. Не все удостаиваются такой чести.

– Мне повезло.

Он слабо улыбнулся, словно мысленно поместил информацию в обширную картотеку.

– Ну ладно. Наслаждайтесь концертом. Наверняка вам понравится выступление мисс Винтер.

Мне досталось место в последнем ряду актового зала, у самых дверей. В зале добавились новшества. На стены повесили широкие мониторы, на них крупным планом показывали исполнительницу. Под роялем лежала полоса бледного света. Огни притушили; я понял, что София теперь вряд ли меня увидит, и у меня упало сердце.

– Дамы и господа. – На сцену вышел рабби Блум с микрофоном в руке. – Спасибо, что поддерживаете “Коль Нешаму” и пришли на наш музыкальный вечер, уверен, он будет волшебным. (Легкие аплодисменты.) Асерет йемей тшува[144]144
  “Десять дней покаяния” – от Рош ха-Шана до Йом-Кипура включительно.


[Закрыть] подходят для этого мероприятия как нельзя лучше. Рош ха-Шана миновал, приближается Йом-Кипур, и перед нами стоит цель стать лучше – через покаяние, благотворительность, молитву. Однако не менее важно пытаться осмыслить себя, ведь перемены зависят как от духовной, так и от эмоциональной сферы нашего “я”. По этой самой причине наша академия называется “Коль Нешама”, голос души. В свете этого что может быть лучше с точки зрения самоосмысления и воспевания Бога, чем музыка? Если душа поет, будь то в шуле или концертном зале, значит, взыскует святости. И я убежден, что сегодня музыка даст нашим с вами нешамам такую возможность. Без лишних слов позвольте представить вам настоящего виртуоза, нашу ученицу Софию Винтер.

В зале мгновенно воцарилось молчание: на сцену вышла София в синем платье без бретелей. Ненакрашенная, волосы собраны в пучок на затылке. Спокойная, с безучастным лицом подошла к роялю. Не обращая внимания на запоздалые вежливые аплодисменты, села неестественно прямо. Не моргая, чуть наклонила голову, устремила взгляд на клавиатуру. Огни в зале погасли, София занесла руки над клавишами, и тут на мой ряд скользнула тень, кто-то протиснулся мимо меня и плюхнулся рядом.

– Эван?

София закрыла глаза и заиграла – мягко, искусно. Умиротворенное начало в медленном темпе. На экранах крупным планом показывали ее пальцы, порхающие по клавишам. Ногти не накрашены.

– Так и думал, что увижу тебя. – На Эване был темно-синий костюм без галстука. Волосы уложены гелем. Даже в полумраке я разглядел, что глаза у Эвана красные.

– Ты что, пришел сюда укуренный?

Он прижал палец к губам, кивнул на сцену. София играла свободно, задерживаясь на определенных нотах, их эхо разносилось по залу; постепенно умиротворение сменилось буйством звука, обретающего лихорадочную высоту. Я смотрел, как ее пальцы взлетают над клавиатурой, мечутся то вверх, то вниз, аритмично танцуют. Сидящая передо мной пожилая женщина тяжело дышала, обмахивалась рукой.

София заиграла минорную пьесу, ввергшую меня в мучительное отчаяние.

– Вот оно, Иден, – сказал Эван. Я представил, как сижу у рояля один на один с Софией, внешний мир гибнет. – Черная жемчужина[145]145
  Речь о 25-й из “Гольдберг-вариаций” Бетховена, польская пианистка Ванда Ландовская назвала ее “черной жемчужиной”.


[Закрыть].

Казалось, вариация длится дольше, чем предполагалось. На вечеринке у Оливера София словно не владела собой, здесь же, крупным планом в белом свете экранов, она была сдержанна, хотя на глаза ее наворачивались слезы. Эван сидел затаив дыхание.

Она играла почти сорок минут. Закончив, поднялась, плавно поклонилась и ускользнула со сцены. Включили свет, по залу прокатились аплодисменты, пораженные слушатели хлопали стоя. София направилась было к боковому выходу из зала, но ее перехватили родители (мать – густо накрашенная блондинка, отец седеющий, подтянутый, одет с иголочки, кривит губы, обводя надменным взглядом зал). София рассеянно кивала поклонникам.

– Мне пора. – Эван боком выбрался с нашего ряда.

– Почему ты так странно пришел и уходишь?

– Не все хотят меня видеть, и я уважаю их чувства.

Я перевел взгляд на Софию. Она фотографировалась с братом.

– Она просила тебя не приходить?

– Нет, но вряд ли она обрадуется. – У меня почему-то камень с души упал. Эван направился к выходу, но вдруг остановился: – Я передумал.

– Что?

Он указал на рабби Блума, который рядов через десять от нас беседовал с брюнетом в дорогом темно-синем костюме. Острый подбородок, знакомая холодность во взгляде…

– Кто это?

– Не узнал?

– Это… твой отец?

– Великий Джулиан Старк, – подтвердил Эван. – Он не знает, что я здесь.

Джулиан что-то шептал рабби Блуму на ухо. Рабби Блум внимательно слушал, время от времени кивал.

– Они что, друзья? – спросил я. – Судя по всему, они близко знакомы.

– Лучше бы Блуму с ним не связываться.

Я нахмурился:

– Почему мы наблюдаем за ними?

– Я хочу посмотреть, как отреагирует Блум.

– На что? О чем они говорят?

– У меня такое чувство, что отец собирается кое-что ему предложить.

– Что именно?

– Долго объяснять, – ответил Эван.

Я безучастно наблюдал, как Джулиан что-то шепчет рабби Блуму, а тот усиленно старается сохранять невозмутимость. Минуту спустя рабби Блум неестественно заморгал, словно нечаянно выдал себя. Эван кивнул и отвернулся.

– Подвезти тебя до дома?

– Я пришел пешком.

– Тогда пойдем выпьем. И я тебе, может, все объясню.

– Э-э, я, пожалуй, еще побуду. – При мысли о том, что Эван догадается, почему я хочу остаться, меня охватило смущение.

Директор поймал взгляд Эвана. Кровь отхлынула от лица рабби Блума, он что-то поспешно прошептал Джулиану, устремился к нам, но не успел он пробраться сквозь толпу, как Эван молча вышел.

Я неловко стоял, смотрел, как пустеет зал, надеясь перехватить Софию, когда она будет уходить. Аарон Дэвис в мешковатом фраке представил меня своему отцу, и они яростно заспорили о том, Уотергейт ли стал причиной того, что старшеклассники-миллениалы рвутся пройти практику в Капитолии. Я извинился, направился было к Софии, с которой мы мельком переглянулись, но меня перехватили Эдди и Синтия. Когда же я наконец вырвался от них – пожал им руки, подставил щеку под поцелуи и рассеянно ответил на вопрос, нравится ли мне в Зайон-Хиллсе, – мать подвела Софию к какому-то лысому в вульгарном костюме. Я сдался и ушел.

* * *

В среду, после неожиданной контрольной по Золотому веку евреев в средневековой мусульманской Испании (я оказался совершенно не готов, мистер Гарольд мстительно ухмылялся, собирая наши работы), миссис Дженис объявила по громкой связи, что шестой урок отменяется и все классы должны собраться в актовом зале. У входа нас приветствовал рабби Фельдман, велел быстро рассаживаться и вести себя хорошо. На сцене рядом с рабби Блумом, закинув ногу на ногу, сидел не кто иной, как Джулиан Старк, в пиджаке в тонкую полоску; он то посматривал на экран телефона, то шептался с рабби Блумом.

– В чем дело? – спросил я Ноаха и поискал глазами Эвана. – Зачем он здесь?

Ноах потеребил воротник.

– Ты разве не знаешь, какой сегодня день?

– Нет.

– Прошел ровно год. – Ноах понизил голос. Джулиан, заметив его, наклонил голову в знак приветствия, и Ноах вежливо кивнул ему. – Сегодня йорцайт[146]146
  Годовщина смерти (идиш).


[Закрыть] матери Эвана.

На кресло слева от меня плюхнулся Амир и над моими коленями подался к Ноаху.

– Как так? – спросил он, прикрыв рот рукой. – Это же будет пытка.

– Надеюсь, он не придет. – Ноах тоже поискал взглядом Эвана.

Однако, когда все уже расселись и рабби Фельдман встал в дверях, ввалились Оливер с Эваном, одуревшие, с красными глазами. При виде отца Эван замер как вкопанный. Рабби Фельдман замялся на миг, потом крепко обнял Эвана (у того от неожиданности вытянулось лицо, он окаменел) и пропустил в зал.

– Господи боже, – Амир положил руку на горло, – они что, под кайфом?

Эван с Оливером сели в последнем ряду. Рабби Блум, увидев, что Эван здесь, встал, включил микрофон, откашлялся.

– Спасибо всем, кто пришел, – мягко проговорил он, обернулся к Джулиану, тот одобрительно кивнул, и рабби Блум продолжал, глядя в зал: – Ровно год назад Зайон-Хиллс лишился одной из самых выдающихся своих жительниц. Кэролайн Старк, жена Джулиана Старка, мать Эвана Старка, была незаурядной личностью: авторитетный физик, глава общины, она искренне верила в равенство мужчин и женщин, в сострадание, в силу знаний и самое главное – в семью. (Я покосился на Эвана – тот, стиснув зубы, отрешенно наблюдал за происходящим.) Парашат “Хаей Сара”[147]147
  “Жизнь Сары” – пятая из 54 недельных глав (отрывков, на которые разбит текст Пятикнижия).


[Закрыть] рассказывает, как нужно вести себя во время траура. Мы должны собираться вместе по примеру Авраама Авину[148]148
  Отца нашего Авраама (ивр.).


[Закрыть], лисподе виливкосах, скорбеть и стенать по усопшим, славить и оплакивать их. Наша традиция признаёт, что душа человеческая живет чувствами, и от нас требуется бережно относиться к утратам. Трактат “Шаббат” в Гемаре учит, что присутствующие на похоронах должны проливать слезы, и этим людям простятся все их прегрешения. Почему? Потому что эмоциональная жизнь не просто делает нас людьми, она укрепляет реальность того, что мы созданы как imago Dei, бецелем элохим, по образу Божию. Как мы знаем из трактата Сота, когда мы поклоняемся Богу – ходим Его путями, храним верность Ему во всех сферах жизни, – мы тем самым следуем Его примеру. Каким же образом? Подражая божественным атрибутам. Утешая скорбящих. Предлагая им нашу поддержку и любовь.

Он обвел взглядом зал. Одни ломали пальцы, другие кивали, третьи всхлипывали. Ноах уткнулся в платок. София спрятала лицо в ладонях. Ниман плакала, хотя вряд ли она была знакома с Кэролайн Старк, подумал я. Эван же сохранял самообладание, даже когда Оливер, явно волнуясь из-за необходимости выказать другу участие, наконец скрипя зубами неуклюже приобнял его за плечи, но тут же отдернул руку и промямлил извинение.

– Чуть погодя вы прочитаете в Гемаре, в трактате “Брахот”, описание явившегося раву олама ха-ба[149]149
  Грядущий мир, существование, ожидающее человека после окончания земной жизни (ивр.).


[Закрыть], мира без тягот земных, мира без ненависти, мира, где праведники в венцах пребывают в кдуше[150]150
  Кдуша – святость (ивр.).


[Закрыть]. Все, кто знал Кэролайн Старк, уверены, что она удостоилась праведного венца. Потому что Кэролайн посвятила жизнь людям. Перед тем как поступить в аспирантуру в Стэнфорде, уехала на два года в Южную Америку, строила дома, возделывала землю, учила детей. Занимаясь физикой, поощряла интерес девочек к науке. Перебравшись в Южную Флориду, стала опорой общины, регулярно помогала студентам из малообеспеченных семей, даже когда сражалась с недугом. Она вела незаурядную жизнь, воспитала талантливого сына и вдобавок хорошего человека (короткая пауза, взгляд на Эвана), которым я всегда очень гордился и горжусь. Алкивиад, восхваляя своего учителя Сократа, отмечал три вещи: силу воли, храбрость и самобытность. Эти качества, присущие Кэролайн, отличают и ее сына.

В зале послышались всхлипывания.

– В честь йорцайта Кэролайн Старк и тех ценностей, которые она отстаивала, мистер Джулиан Старк хочет сделать важное объявление. – Рабби Блум повернулся к отцу Эвана: – Джулиан?

Тот напряженно поднялся, пожал руку рабби Блуму, потер чисто выбритый подбородок и застенчиво улыбнулся.

– Во-первых, спасибо за то, что пригласили меня прийти, и еще… – Он спохватился, что говорит слишком громко, и чуть отодвинулся от микрофона. – Прошу прощения. Окей. Я благодарю рабби Блума, старинного друга нашей семьи, за чуткие слова. – Он сделал паузу, ожидая аплодисментов. Мы сообразили, что от нас требуется, захлопали неуклюже, и Старк неловко откашлялся. – Я хочу сообщить о том, что в память о покойной жене решил запустить программу помощи учащимся. Последние годы выдались для нас с сыном, мягко говоря, непростыми. Кэролайн долго болела. Она боролась, боролась как могла, мучилась, и теперь… теперь я хотя бы знаю, что она обрела покой. – Джулиан напряженно улыбнулся, переступил с ноги на ногу. – Кэролайн была невероятно талантливой. Я избрал себе более прибыльную финансовую стезю, она же выбрала физику, потому что наука была ее первой непреходящей любовью. Она старалась делиться этой любовью с молодыми женщинами. Вот я и решил в память о Кэролайн создать специальную программу помощи молодым женщинам, которые занимаются наукой. Мы будем выдавать гранты на исследования, на оплату консультаций с преподавателями городских колледжей, на летние стажировки, на группы поддержки и так далее. Столько, сколько потребуется. Я… я обещаю это в память о Кэролайн. – Он явно расслабился и наслаждался собой. Ему снова похлопали, и он продолжал, повысив голос: – Помимо этого, следующим летом мы построим новейшую научную лабораторию имени Кэролайн. (Рабби Блум, потупясь, зааплодировал, в зале подхватили.) Я постараюсь сделать все, что в моих силах, чтобы имя Кэролайн не забылось и чтобы то, во что она верила…

Джулиан едва не выронил микрофон. Я повернул голову и увидел, что Эван бросился прочь из зала. Слушатели шептались, оборачивались, привставали. Оливер смущенно моргал, что-то одними губами говорил Ноаху, гадая, не последовать ли за Эваном. Помертвевший Джулиан повернулся к рабби Блуму, тот вскочил на ноги, сделал нам знак сесть. София, задыхаясь, выбралась в проход и выбежала из зала.

* * *

Собрание скомканно завершилось, рабби Блум поспешно распустил нас, они с Джулианом о чем-то оживленно заговорили, не сходя со сцены, мы же помчались на балкон, рассчитывая застать там Эвана, но его не было. Амир перегнулся через перила и сказал, что “астон мартина” (единственного на всю школу) на парковке нет. Я представил, что София уехала с Эваном, и у меня заколотилось сердце.

Ноах проверил телефон, нет ли сообщения от Эвана. Ничего.

– Думаете, он поехал домой?

Амир покачал головой:

– Вряд ли он сейчас жаждет встретиться с Джулианом.

– Господи, – пробормотал Ноах.

Я высматривал внизу Софию.

– Может мне кто-нибудь объяснить, что сейчас было?

Амир смущенно посмотрел на Ноаха с Оливером, Ноах кивнул.

– Ходят… слухи, скажем так, что родители Эвана не ладили.

Оливер фыркнул:

– Слухи? Это еще слабо сказано. Все знают, что Джулиан говнюк.

– Отношения Кэролайн и Джулиана испортились давно, – продолжал Амир. – Мы уже в детстве это понимали. По тому, как они косились друг на друга. Отпускали замечания, вполголоса разговаривая на кухне, пока мы в другой комнате.

– Моя мама была близкой подругой Кэролайн, – перебил Ноах. – Мама говорит, что умнее женщины не встречала. И что у Старков… не все было гладко.

– Да ты и сам, наверное, заметил, – подхватил Амир, – какую херню он нес по поводу карьеры. Как намекнул, что она смотрела на него свысока, потому что он выбрал такую профессию. По-моему, Джулиан всегда злился, что по сравнению с женой выглядит глупее и что из-за нее он вынужден стесняться своей работы.

– Ты должен понимать, Дрю, что Эван с матерью были вот так близки. – Ноах потер палец о палец. – Эв ее обожал. Они все делали вместе, вели долгие споры, понятные только им двоим. Она была для него идеальным наставником, и из-за этого, конечно, Джулиан тоже злился на Кэролайн. Ее смерть стала страшным ударом для Эвана.

– Думаешь, он поэтому расстался с Софией? – спросил Амир. Я уставился на кроссовки, чтобы никто не заметил, что на лице моем написана неоправданная обида. – Потому что все… развалилось?

Ноах уклончиво пожал плечами и отвернулся.

– В общем, – резюмировал Оливер, вычищая грязь из-под ногтей, – Джулиан скотина.

Я посмотрел вниз, на двор, девятиклассники гоняли мяч в макете Храма.

– Почему?

– Потому что жена загибалась, а этой мрази было плевать, – ответил Оливер. – Он спал со всеми подряд и не очень-то скрывал. Это творилось прямо у нее под носом, в ее последние месяцы, когда она мучительно умирала от рака.

Ноах покачал головой:

– Эв об этом не говорит, но мы все знаем.

– А тут Джулиан решил сыграть убитого горем вдовца и загладить свою вину деньгами. – Амир почесал бороду. – Сам понимаешь, почему Эван взбесился.

– Эван очень расстроился, когда на концерте Софии увидел отца с рабби Блумом. – Я наконец сообразил, что к чему.

– Наверное, понял: они что-то задумали, – произнес Ноах. – И разозлился, что Блум сговорился с Джулианом.

– Может, Блум просто не в курсе? – Мне отчего-то захотелось оправдать рабби Блума.

Оливер рассмеялся:

– У Эвана от Блума секретов не было. Но деньги есть деньги. Мне ли не знать. Пожертвуй школе крупную сумму – и твоего сына не исключат из девятого класса за то, что он накурил в туалете на первом этаже, да так, что хоть топор вешай.

Амир нахмурился:

– Это был ты? Я так и знал.

Для большего эффекта Оливер достал из кармана косяк.

– Оборудуй лабораторию, учреди стипендию – какой же директор в здравом уме откажется от такого?

– Рабби Блума трудно винить, правда? – Ноах подергал длинные светлые пряди. – Он понимает, что на эти деньги может сделать массу всего хорошего, даже если придется и через силу пожать руку этому мудаку. Блум действует в интересах “Коль Нешамы”. Как истинный… бенефициар?

– Фидуциар[151]151
  Юридическое или физическое лицо, управляющее имуществом в интересах другого лица.


[Закрыть], – поправил Амир.

– Точно, фидуциар.

– Но Эван его винит, – сказал я.

– Он надеялся, что Блум его не предаст, – пояснил Амир. – У них были такие близкие отношения, наверняка Эван расценил это как личное оскорбление.

Ноах кивнул.

– То есть Эван заставляет Блума выбирать между ним и интересами академии?

– По-моему, Блум уже выбрал, – заметил Амир.

Ноах поддернул носки.

– В общем, он вытворял эту хрень на крыше у Донни и забросал школу яйцами, чтобы отомстить Блуму. Отравить ему жизнь.

– Он, наверное, и в президенты идет поэтому, – сказал я.

Прозвенел звонок. Мы не двинулись с места.

– Да уж, никто так не треплет нам нервы, как наши родители, – наконец заключил Амир.

* * *

Голосование состоялось перед каникулами в Суккот[152]152
  Суккот, или Праздник кущей, – один из основных танахических праздников, продолжается неделю начиная с 15 числа месяца тишрей.


[Закрыть]. Время выдалось суматошное, сперва Рош ха-Шана, потом Йом-Кипур, занятия то и дело прерывались. (“Что ни день, то праздник, разве тут что-то успеешь?” – негодовала доктор Флауэрс, словно мы были виноваты в том, что Господь явил откровения именно в это время.) Избирательная кампания набрала лихорадочный темп. Дэвис выпустил пятистраничный манифест (“Призрак бродит по «Коль Нешаме»… призрак ленивого образования…”), Амир занимался с младшеклассниками в обмен на их голоса. Эван почти ничего не делал, хотя в школе по-прежнему появлялись плакаты “Бунт”, – правда, он отрицал, что это его рук дело. Незадолго до выборов объявился четвертый кандидат – София Винтер.

– София, – окликнул я ее после биологии. – Ходят слухи, ты идешь в президенты.

Она обернулась:

– Почему тебя это так удивляет?

– Нет, что ты, я…

Она оттянула лямки рюкзака.

– Или ты считаешь, что выборы только для парней?

– Вовсе нет…

– Тогда почему спрашиваешь? – Она с вызовом посмотрела на меня.

– Просто так, – смущенно ответил я. – Потому что… не знал, что тебя это интересует. Но я рад за тебя.

– Меня уговорили, – отрезала она и пошла на следующий урок. – Теперь я и сама этого хочу. – Меня царапнула мысль, что, возможно, она идет в президенты, чтобы посоперничать с Эваном. У дверей класса София обернулась: – Гамлет!

– Что?

– Ты голосуешь за меня, – сказала она и скрылась на математике.

* * *

День выборов. До начала голосования каждому кандидату предстояло выступить с короткой речью перед учащимися. Я занял место на заднем ряду актового зала. К моему удивлению, Кайла уселась рядом.

– Ты не против?

– Нет, конечно.

– Прекрасно. А то вдруг ты боишься, что тебя увидят со мною.

– С чего вдруг?

Она пожала плечами:

– Иногда мне кажется, что ты стараешься общаться со мной исключительно с глазу на глаз.

Мне почему-то стало стыдно, что я, возможно, обидел Кайлу.

– Понятия не имею, о чем ты.

В зал стекались младшеклассники. Вошел Оливер, направился к сцене. Заметив, что я сижу рядом с Кайлой, бросил на меня укоризненный взгляд.

– Видишь? Вот так, – сказала Кайла. – Я об этом и говорю.

– Он странный какой-то, – неуверенно произнес я. – Он все время так на меня смотрит.

– Молодец, ничего не скажешь. Настоящий менш.

– Менш не менш, но ничего дурного в виду не имел, – ответил я, больше чтобы убедить самого себя, и поймал себя на том, что точно так же Ноах защищал Эвана. – По крайней мере, я так думаю.

– Знаешь, кто мне нравится? Амир. Единственный из твоей компании, кто меня замечает, пусть даже потому, что интересуется моими отметками. Уже что-то. Пожалуй, проголосую-ка я за него.

– Да, он хороший.

– Мне кажется, я знаю, за кого будешь голосовать ты.

– Этого не знаю даже я…

– Ари, Ари, – она похлопала меня по руке, – ладно тебе. Ты проголосуешь за Софию. В чем, в чем, а в этом можно не сомневаться. Впрочем, неважно. Все равно он выиграет.

– Кто?

– Эван, конечно же.

– Почему ты так думаешь?

Она посмотрела на меня как на идиота:

– А ты не согласен?

– Не знаю.

– Оглянись. Они его обожают, они его боятся, но больше всего они хотели бы стать как он.

Я почувствовал непонятное опустошение. Открыл рот, чтобы возразить ей, но осекся. Она права. Эван талантлив, учеба дается ему легко, удивительно дерзок и, как я осознал в первые недели в Зайон-Хиллсе, неотразимо притягателен: его все обожали, хоть и побаивались. Трудно представить, что он проиграет выборы.

Рабби Блум взошел на сцену, поднял руки, призывая к молчанию.

– Прошу соблюдать тишину, дамы и господа, из уважения к нашим кандидатам. Правила просты. У каждого кандидата есть три минуты, чтобы рассказать о своих взглядах. Речь каждого утверждена администрацией… – он бросил предостерегающий взгляд на сидящего в первом ряду Эвана, – импровизировать нежелательно. Очередность выступлений определил жребий. Итак, без лишних слов я приглашаю на эту сцену мистера Аарона Дэвиса.

Дэвис расплылся в улыбке, вскинул кулак; послышались вялые аплодисменты. На нем был старомодный вельветовый костюм. Дэвис взял микрофон, сделал знак кому-то в глубине зала, и тот включил на айфоне “Боевой гимн Республики”.

– Дамы и господа, как литературный редактор ежегодного альбома выпускников этого достойного учебного заведения я сегодня стою перед вами, как Линкольн в Геттисберге…

– Он всегда был таким? – шепотом спросил я у Кайлы.

– Скажем так, – она приблизила губы к моему уху, – в третьем классе на Пурим он явился на школьный конкурс маскарадных костюмов в образе Генри Клея[153]153
  Генри Клей (1777–1852) – 9-й государственный секретарь США.


[Закрыть].

– …В качестве школьного президента я буду стремиться к знаниям, которые, как и всякое дело, требуют химии Аристотелевых достоинств и безупречного понимания политической философии, свойственной партии тори. Клянусь сеять добро, а не бездумное веселье, которое обещают мои оппоненты… – Так он и распинался, не смущаясь тем, что в зале смеются все громче, пока рабби Блум, следящий за регламентом, не положил сильную руку ему на спину.

– Спасибо, мистер Дэвис, вы нас… воодушевили. – Рабби Блум знаком велел выключить гимн. – Наш следующий кандидат – мистер Эван Старк. Эван, мы надеемся услышать вашу предварительно согласованную речь.

Эван медленно поднялся на сцену, смерил рабби Блума холодным взглядом, взял микрофон и улыбнулся.

– Приношу рабби Блуму глубочайшие извинения, – он вывернул карманы, – но я где-то посеял речь, придется говорить экспромтом, от души. (В зале раздались смешки. Стоящий у подножия сцены рабби Блум побледнел.) Буду краток, – продолжал Эван, меряя сцену шагами. – Я вообще-то не собирался баллотироваться в президенты. Я довольствовался тем, что наблюдал, как прочие попусту тратят на это время…

– Ad hominem![154]154
  Аргумент, обращенный “к человеку”, т. е. апеллирующий к чувствам или предубеждениям; также нападки на личность оппонента (вместо опровержений его утверждений) (лат.).


[Закрыть] – воскликнул Дэвис, вскочив с места.

– …но потом понял, что тем самым поддерживаю определенный статус-кво. – Он замолчал, поймал взгляд рабби Блума. – А этого я никак не могу допустить. Почему? Потому что наш образ жизни порочен. Мы учимся в школе, которая якобы исповедует духовные ценности. Но что творится за закрытыми дверьми, я вас спрашиваю? Как часто мы наблюдаем, что шулы превращаются в крошечные королевства, где заправляют те, кто алчет власти? Как часто мы видим, что недостойные благодаря материальному благополучию обретают влияние и считаются добродетельными, тогда как праведники страдают, проигрывают и… – Эван надолго замолчал. Сперва я решил, что он просто взял эффектную театральную паузу, но потом заметил в его взгляде несвойственную ему беззащитность. Я не верил своим глазам – казалось, Эван вот-вот расплачется. – И умирают от рака, – твердо закончил он. Вздохнул, откровенно страдальческое выражение на его лице сменилось бесстрастным, слушатели онемели от изумления. – Как часто нам случается увидеть чудеса, о которых мы молимся трижды в день? Как часто, я вас спрашиваю, мы принимаем всерьез мысль о том, что вера – истинная вера – обязана выдержать испытание сомнением?

Я не стану присягать на верность ни либерализму, ни Торе, ни, если уж на то пошло, администрации школы. Обещаю, что, независимо от результатов сегодняшних выборов, я буду продолжать сопротивление. Не изменю своим убеждениям. Буду действовать. Я делаю это потому, что влияние академии не должно противоречить основным религиозным ценностям, которыми нас пичкали всю жизнь. Я призываю не просто к открытости, но к новой парадигме искренности. Парадигме, в которой мы наконец возьмем дело в свои руки и сами будем ставить моральные оценки. В которой мы обличим лицемерие…

– Достаточно, мистер Старк, – перебил рабби Блум и выхватил у Эвана микрофон. Но поздно: невозмутимый Эван отвесил полупоклон, было ясно, что он совершенно очаровал публику. Зал взорвался аплодисментами. Восстановить порядок удалось не сразу, тем более что Оливер скакал по креслам, разбрасывал конфетти. (В конце концов рабби Фельдман выпроводил его из зала.) Позеленевший Амир сидел, положив ногу на ногу, дожидался, пока уляжется суматоха. София смотрела на свои руки.

Она боролась великолепно. Сравнила школу с суккой, которая нас защищает и воспитывает, а мы служим ее украшением. Я ловил ее взгляд, но тщетно – лишь на миг встретился глазами с рабби Блумом. (“Она идеальная, правда?” – грустно прошептала мне на ухо Кайла, и в голосе ее сквозила досада. “Ага, – ответил я, – пожалуй, ты права”.) Амир же совершенно пал духом. Из него вполне мог бы выйти лидер – он ведь умный и очень ответственный, – но Эван безнадежно его затмил. Амир то и дело сбивался с мысли, потом пробубнил какую-то вымученную аналогию – сравнил академию с архитектурными принципами древних египтян – и явно не знал, что сказать дальше, но тут рабби Блум милосердно сообщил, что время истекло. Амир понурил голову, точно признал поражение, и спустился со сцены.

Избирательный участок устроили на парковке. Я стремительно направился к кабинке, оторвавшись от Кайлы, и встал в очередь за Амиром.

– Прекрасная речь, – промямлил я. – Правда.

Амир покачал головой, прикусил нижнюю губу.

– Он меня уделал.

Я хотел его утешить, но не знал, что сказать.

– Я проголосую за тебя, – наконец пообещал я, когда подошла моя очередь. Мне показалось, так будет правильно.

Он молча кивнул. Я вошел в кабинку, обвел имя Софии и ушел к машине ждать Ноаха.

* * *

На каникулах я рассчитывал наверстать упущенное – из-за череды нескончаемых праздников учебная нагрузка выросла до катастрофических размеров. Доктор Флауэрс гнала учебную программу с головокружительной скоростью (“Если вам не нравится, сделайте одолжение, уйдите”, – предупреждала она, устремляя на меня угрожающий взгляд), погружала нас в удивительный мир связанных тетраоксидом осмия мембран. Я мало что выносил из этих занятий и часто в отчаянии обращался за помощью к Софии.