Текст книги "Вилла загадок"

* * *

Барбара Мартелли жила со своим стариком на площади Латеран, в квартире на первом этаже. Дверь подъезда смотрела прямо на первый собор Святого Петра, построенный еще императором Константином. В жилище было пять больших комнат, выходивших в тихий внутренний дворик и обставленных дорогой мебелью, заботливо подобранной женской рукой. «Должно быть, она сама ее покупала», – подумал Коста. Перони взял с собой отчет о предыдущем визите к старику, который они прочитали в машине. Отец Барбары тогда сказал не много, но вот обстановка в квартире оказалась довольно интересной – гораздо богаче, чем они могли ожидать. Когда они вошли, Коста сразу вспомнил некоторые старые бумаги с их смутными, неподтвержденными подозрениями. А взглянув на старого Мартелли, тут же понял, откуда взялись деньги.

Тому было лет пятьдесят пять. Тощий как скелет, он сидел, сгорбившись, в инвалидной коляске и смотрел на них холодными, мертвыми глазами. Тем не менее Коста вполне представлял, каким тот был раньше. Примерно таким, как Перони – компетентным, сильным, упертым. Сейчас он выглядел неважно, и дело было не только в постигшей его трагедии. Коста хорошо различал симптомы знакомого ему заболевания: вылезшие после химиотерапии волосы, мертвый, угасший взгляд. Тем не менее Мартелли дымил как паровоз. В квартире царил спертый табачный дух.

Посмотрев на Джанни Перони, старик покачал головой.

– Вот те на! – проворчал он. – Я слышал, что тебя выперли из "нравов", но не думал, что так сильно разжаловали. Ну как, нравится?

– Очень, – сказал Перони. – Иногда бывает полезно получить по зубам. К тому же у детективов интересная работа. У себя в "нравах" мы считали, что нам сильно не повезло. Это не так, Тони. И знаешь почему?

Больной ничего не ответил.

– В "нравах", – продолжал Перони, – мы знали, что имеем дело только с дерьмом. Единственный вопрос заключался в том, насколько оно плохое и сколько пристанет к нам по дороге. – Он махнул рукой в сторону Косты. – У этих ребят такой привилегии нет. До того как докажут обратное, они стараются считать всех невиновными. Поверь мне – это сильно мешает. К счастью, я так и не научился подобному трюку.

– Если бы ты придерживал хрен в штанах, тебе бы это не понадобилось, – возразил Мартелли.

Перони скривился. Он действительно не любил этого человека.

– Я говорю себе то же самое. Но с чего это у нас пошел такой разговор, Тони? Мы пришли сюда, чтобы выразить свои соболезнования. Мы оба знали Барбару и любили ее. Мы в шоке из-за того, что случилось. Так к чему нам ругаться? Ты и сам хочешь получить ответы на те же вопросы, что и мы.

Мартелли одолел жестокий приступ кашля – резкого, сухого. Должно быть, это было больно. Отдышавшись, он хрипло прошептал:

– Вчера вечером я сказал все, что знал. Неужели вы не можете оставить несчастного отца наедине со своими мыслями?

Придвинув к себе стоявший рядом с Мартелли стул, Перони сел, бросил на Косту взгляд, говоривший: "Смотри, что теперь будет", и закурил сигарету.

– Ты прав. Все этот козел Фальконе. Он давит и давит.

– Я помню его, – фыркнул Мартелли. – Он никогда не был таким уж отличным работником. И как только он стал инспектором? Неужто больше не осталось толковых людей?

– Немножко есть, – ответил Перони. – Совсем немного. Как ты себя чувствуешь? О тебе все еще спрашивают.

– Не надо гнать мне туфту. До вчерашнего вечера ко мне из полицейского участка много месяцев никто не приходил. А теперь дверной звонок звенит не переставая.

Перони пожал плечами и уставился в стену.

– Когда вы вышли на пенсию, синьор Мартелли? – спросил Коста.

– Шесть лет назад. Один придурок, с которым я работал, пожаловался на мой кашель. А дальше, как вы понимаете, мне сделали рентген и отправили в госпиталь. Отпуск в связи с лечением. Обязательный выход на пенсию.

– Он оказал вам услугу, – заметил Коста. – Мой отец умер от рака. Чем раньше его выявишь...

– Услугу? – уставился на него Мартелли. – Ты так это называешь?

– Да.

– Ну, вот я сижу здесь. Кашляю, чувствую себя отвратительно. Волосы выпадают, кишки взбунтовались. Ничего себе услуга! А ведь я мог бы проработать еще несколько лет. Я мог бы что-то делать. А потом... потом ко мне приставили бы какого-нибудь глупого мальчишку, который не отличит левой руки от правой, и я бы напоролся с ним на одного из тех милых иммигрантов, с кем мы работали в Термини по наркотикам. С ножами, пушками и прочим дерьмом, о которых мы не имели понятия до тех пор, пока они не появились. Я вовсе не собирался выходить на пенсию!

Его мучила жалость к самому себе. Они пришли сюда поговорить о смерти его дочери, но Тони Мартелли думает только о себе, о том, как все случившееся отразится на его собственной ранимой личности. Коста попытался воскресить в памяти образ Барбары Мартелли и не смог этого сделать. В ней было что-то неуловимое, какая-то отчужденность, скрывающаяся под маской дружелюбия. Возможно, это тоже была игра – вроде шоу, которое она разыгрывала, изображая из себя товарища по работе. В этой громадной квартире и в голове ее отца таятся ответы на некоторые из подобных вопросов. Он понимал, что выудить их будет не так-то легко. В свое время Тони Мартелли сумел отвертеться от нескольких серьезных обвинений в коррупции и получить полную пенсию. Подобные люди не говорят правду просто так, за здорово живешь.

– Так вы с Барбарой должны были работать вместе? – спросил Коста.

– Это зависит от того, что ты понимаешь под словом "вместе". Я работал в основном в "нравах" и по наркотикам. Она – в дорожной полиции. Мы встречались в коридорах, говорили друг другу "привет". Мы не говорили о делах – если вы это имеете в виду. Хороший полицейский оставляет свои проблемы на работе. Возможно, ты еще не в том возрасте, когда это понимают.

– Вы радовались, что она поступила на службу?

Он нервно заерзал.

– Ну да, в то время радовался. А почему бы и нет?

– А кто взял ее на работу, Тони? – спросил Перони.

– Не помню.

Перони задумчиво почесал затылок.

– Один из тех нечистых на руку парней, которые тебе так нравились, да? Как звали того идиота, твоего кореша? Это ведь он несколько лет назад получил срок за то, что брал деньги у Нери? Кажется, Филиппо Моска?

– Я не обязан выслушивать эту чушь! – просвистел Мартелли.

Улыбнувшись, Перони нагнулся и похлопал его по костлявому колену:

– В том-то и беда, Тони. Самое неприятное, что придется.

– А где ее мать? Она знает? – поинтересовался Коста.

– Она у себя дома, на Сицилии. Конечно, знает. – Потухшие глаза Мартелли пристально смотрели на него. – На Сицилии ведь есть и телевидение, и газеты. Как же ей не знать?

– Ты должен позвонить ей, Тони, – сказал Перони. – Иногда нужно делать подобные вещи.

Худой, как у скелета, палец ткнулся в лицо полицейскому:

– Не учи меня, что делать! Не лезь, куда тебя не просят. Эта женщина бросила меня без всякой причины. Пусть хоть сгниет в аду – меня это нисколько не заботит.

Его реакция привела Перони в восторг.

– Она ведь ушла примерно в то время, когда Барбара поступила на службу? Здесь есть какая-то связь?

– Да пошел ты!

Его снедала отнюдь не скорбь. Это был гнев и, возможно, страх.

– Мы можем что-нибудь для вас сделать? – спросил Коста. – Помочь с похоронами?

Мартелли не отрывал взгляд от ковра.

– Ничего.

– Вам совершенно нечего нам сказать?

Он не ответил.

Откинувшись на спинку стула, Перони закрыл глаза.

– Какая чудесная квартира! Жаль, что мне такие не по карману. Знаешь, я просто сидел бы здесь весь день, курил и думал. У тебя есть какая-нибудь еда, Тони? Хочешь, я пошлю парня чего-нибудь принести, пока ты снова обретешь дар речи? Пиво? Пиццу?

Мартелли покачал головой.

– Господи, ведь ей было тридцать три года! Совсем взрослая женщина. Думаешь, она что-нибудь мне рассказывала? Да ничего подобного. После службы приходила сюда примерно в три тридцать. Немного спустя раздавался звонок, она надевала этот свой кожаный костюм и уезжала. Большой привет! Может, она просто так развлекалась, может, с кем-то встречалась, – я не знаю.

– Она ничего не говорила? – спросил Коста.

Мартелли посмотрел на Перони:

– Откуда ты его выкопал? Он что, сразу после школы? – Худой палец указал на Косту. – Если бы она что-нибудь говорила, я бы об этом упомянул. Я бы не справился с работой, которой ты будто бы занимаешься, если бы не знал, как делаются дела.

– Ну конечно, – кивнул Коста и снова подумал: "Ну где же скорбь? Может, Тони Мартелли хорошо ее скрывает? Или же что-то перекрывает даже это чувство? Страх? Ощущение, что теперь ты тоже рискуешь своей шкурой?"

– Мы могли бы прислать к вам кого-нибудь поговорить. Оказать психологическую помощь.

– Пусть принесут траппы и несколько пачек сигарет. Психологическую помощь? А еще удивляются, почему служба пошла вразнос!

– Мы можем обеспечить вам защиту, – предложил Коста.

– А зачем мне защита?

– Не знаю. Это у вас надо спросить. У Барбары были свои секреты – об этом нам известно. Возможно, кто-то думает, что она делилась с вами. – Коста подался вперед. – А может, она и в самом деле делилась?

– Не надо ловить меня на слове, парень! – огрызнулся Мартелли. – Такую мелюзгу, как ты, я свое время кушал на обед. Спрашивай что-нибудь дельное или убирайся отсюда. Я как раз собирался смотреть футбол.

Вроде не случилось ничего особенного. Или Мартелли ушел от ответа, страшась последствий? Коста не мог понять этого странного старика.

Перони взглянул на часы, потом на Косту. Оба понимали, что ничего не добились.

– Ну ладно, скажи мне, Мартелли, – заговорил Перони, – у Барбары был какой-нибудь приятель? Бойфренд?

На него со злостью уставились выцветшие старческие глаза:

– Так, ничего особенного.

– Ты знаешь имена? Когда-нибудь с ними встречался?

– Нет. – Он зажег сигарету, затянулся и закрыл глаза. – Это не мое дело. И не ваше.

Перони с улыбкой подтолкнул его локтем.

– Теперь наше. Мы заглянем к ней в спальню, Тони. Ради ее же блага. Она всегда ночевала дома? Или же оставалась у них?

– И после этого вы уберетесь? – спросил Мартелли.

– Может, она оставляла какие-нибудь телефоны, по которым вы бы могли ее найти? – перехватил инициативу Коста.

Мрачно глядя на них, старик упорно молчал. Тем не менее в голове у него все же шла какая-то мыслительная работа.

– Она не увлекалась мужчинами, – наконец сказал он. – Поймите меня правильно – она и женщинами не увлекалась. Это ее не интересовало. Давно не интересовало. Я... – На краткий миг в его глазах отразилась боль. – Лучше бы она трахалась с кем-нибудь, вышла замуж, родила детей! Вместо всего этого дерьма. Всего этого одинокого, одинокого дерьма...

– Но почему она была одна? – спросил Перони. – Именно Барбара? Ведь она могла бы заполучить любого мужчину, какого только захотела. Почему же не выбрала парочку-другую просто ради интереса?

– Не знаю, – вновь овладев собой, проворчал Мартелли. – К чему меня спрашивать? Она никогда со мной не делилась.

Ник Коста почувствовал ненависть к этому увядшему человеку. А ведь Перони попал в точку. Барбара ни с кем не встречалась, хотя ее наверняка домогались. Может, она боялась мужчин? Или с ней случилось нечто такое, из-за чего она не могла поддерживать постоянные отношения?

– Вы меня не интересуете, – сказал Коста. – Не интересуете как таковой. Если сможете, синьор Мартелли, попробуйте на миг представить, будто вас лично это не касается. Я говорю о Барбаре. У нас есть только три варианта. Она сделала это по собственной воле, в одиночку, по причинам, о которых мы даже не догадываемся. Или оказала кому-то личную услугу. Или же много лет была любовницей одного из гангстеров, на которого работала в свободное от службы время. И который ей платил.

Затянувшись сигаретой, старик выдохнул в сторону Косты большое облако дыма. Тот развеял его рукой.

– Вы же ее отец, – продолжал Коста. – Вы служили в полиции. Откуда у вас деньги?

Сигарета снова ярко вспыхнула.

– Кстати, о деньгах, – сказал Коста. – Где банковские счета Барбары? И если уж на то пошло – где находятся ваши?

– Они их забрали, – отрезал Мартелли. – Вчера вечером. Там все чисто. Ничего незаконного. Разве я похож на идиота?

Коста встал.

– Вы не возражаете, если мы снова осмотрим квартиру, синьор Мартелли? На тот случай, если они что-то упустили?

Мартелли смерил Перони презрительным взглядом.

– Я уже по горло сыт этим дерьмом. У вас нет разрешения на обыск.

Перони покачал головой:

– Мы не уйдем с пустыми руками, Тони. Здесь должно что-то быть. О чем ты вспомнил после того, как они ушли отсюда вчера вечером. Иначе нам придется сходить за пивом и пиццей. Я тебе обещаю.

– Спасибо, – злобно посмотрел на него Мартелли. – Скажи им вот что. Она была хорошей дочерью. Заботилась обо мне. Семья у нее всегда была на первом месте. Если бы я больше это ценил! Если бы я...

Его голос дрогнул, глаза наполнились слезами.

"Тони Мартелли оплакивает самого себя", – подумал Коста. Этого не должно было случиться. Друзья всегда спасали его от уголовного преследования. Видимо, он считал себя неуязвимым и верил, что такая же безнаказанность распространяется и на его дочь.

– Должно быть, с этим очень трудно жить, – тихо сказал Коста. – Зная, что ты спровоцировал события, которые привели к смерти твоего ребенка.

– Выметайтесь отсюда на... – прокаркал Мартелли. – Оба. И больше не возвращайтесь.

Коста не стал спорить. В этом не было никакого смысла. Старик чувствовал себя защищенным. Пока он остается на площади Латеран, в этой большой пустой квартире, он может тешить себя иллюзиями, что мир никогда не вторгнется в его частный ад. Такое положение не продлится долго, и он знал об этом не хуже их самих. Это была одна из причин, державших его в таком ужасе.

Он так ничего и не сказал им вслед. Утреннее солнце показалось им чересчур ярким. Оно слепило глаза, город раздражал своей суетой и казался каким-то плоским.

– Нам надо получше отработать эту схему: "добрый полицейский – злой полицейский", – предложил Перони, когда они шли к машине. – Меня смущает собственная роль.

– Да ну! И какая же роль тебе по душе?

– Доброго полицейского, – сказал Перони. – Правда, не с такими мерзавцами, как он. Но по темпераменту мне это больше подходит. А вот ты, если захочешь, мне кажется, Можешь быть жестче самого Фальконе. Тебя это не беспокоит, Ник?

– Сейчас не очень.

Перони посмотрел на него с удивлением:

– Не надо так со мной поступать. Не заставляй меня думать как детектив. Я не создан для этого.

– И каковы же твои рассуждения?

– Мартелли брал на лапу. Это мы точно знаем. Так что Барбара тоже могла в это вляпаться. Или, возможно, ее работа была своего рода вознаграждением за то, что сделал Мартелли. Она просто унаследовала бандитскую мантию.

Перони перехватил насмешливый взгляд напарника и разозлился.

– Что такое? Почему ты так на меня смотришь?

– У тебя есть воображение, – улыбнулся Коста. – Это хорошо. Возможно, из тебя еще получится детектив.

– Из меня скоро получится инспектор, – засмеялся Перони. – А ты будешь меня возить. То, что мы сейчас имеем, – лишь временное отклонение от нормы. Некоторые вещи никогда не меняются.

"Меняются, – подумал Коста. – Мир уже изменился. Полицейские убивают людей в свободное от службы время, а потом погибают сами. Что-то из этого получилось случайно, но все равно выглядит не менее впечатляюще".

Коста сел за руль, подождал, пока Перони пристегнется, и направил машину в поток транспорта, огибающий большую оживленную площадь, думая о Миранде Джулиус и ее пропавшей дочери и пытаясь понять, каким образом они могли, сами того не подозревая, попасть в число персонажей этой чудовищной драмы. Той самой, где Барбаре Мартелли была отведена роль убийцы.

– Ну, все-таки мы кое-что выяснили, – заметил он.

– Разве?

– Вчера Сюзи Джулиус подобрала не Барбара Мартелли. В тот момент она была на службе. Я проверил ее передвижения: она никак не могла оказаться на Кампо. Не могла незаметно переодеться и сменить мотоцикл.

– Это точно, – кивнул Перони. – Господи, как же я сам не сообразил!

– У тебя все прекрасно получается, Джанни. Просто тебе приходится искать связи. Представлять, какими они могут быть.

– Не хочу ничего представлять, – нахмурился Перони. – Хочу задавать вопросы и получать ответы. Ладно? И не говори, что я не твой напарник. – Он запустил руку в карман пиджака Косты.

– Эй, что ты делаешь? – возмутился тот, направляя "фиат" вниз по холму к Колизею.

Вытащив конверт с отпускными фотографиями, которые дала им Миранда Джулиус, Перони помахал им перед носом Косты.

– Можно посмотреть? Надеюсь, у вас с ней нет тайн? По крайней мере пока?

– Ха-ха!

– Это хорошо, – фыркнул Перони. – Избавься от всего лишнего, Ник. Пока я твой начальник, я не дам тебе никаких поблажек. Я строг, но справедлив. Я...

Он вдруг замолчал. Остановившись на красный свет, Коста пристроился за трамваем, наблюдая, как туристы, рискуя жизнью и игнорируя все мыслимые правила, протискиваются между машинами.

– Что там такое? – спросил он.

Вместо ответа Перони помахал перед ним четырьмя фотографиями, на которых были изображены уличные сценки возле фонтана Треви.

– Ты видел в Остии нашего покойного друга-профессора?

– Нет. Я осматривал место происшествия.

– В таком случае тебе стоило утром посмотреть телевизор. Там показывали его фотографию. Так вот, у нас здесь тот же самый тип. Вот взгляни. – Он указал на средних лет мужчину, внимательно смотревшего в объектив. – И здесь. – На снимке на фоне фонтана, вероятно, снятого чуть позднее, стояли другие люди, но Рандольф Кирк оставался на месте и все так же напряженно смотрел в объектив.

– И здесь. И здесь.

– Четыре снимка, – произнес Коста, не зная, радоваться или пугаться.

– Стало быть, этот урод ее преследовал? – размышлял Перони. – Может, был тайным поклонником, который никогда не приближался? Или это просто совпадение?

Глянув в зеркало, Коста выжал педаль и ворвался в поток машин, вызвав целый хор возмущенных сигналов.

– Не знаю, как ты, – сказал он, – но я уже сыт по горло всякими совпадениями.

* * *

– Оно не рифмуется с «вагиной». Попробуйте еще раз. На сей счет у меня есть свои правила. Сделайте мне одолжение.

Тереза Лупо путалась в словах. Она никак не ожидала, что вместо скучной администраторши встретит эту стройную, средних лет шотландку в черном бархатном платье, с жемчужным ожерельем на бледной безукоризненной шее, очень прямо сидевшую за сверкающим тиковым столом. На нем стояла большая, внушительная табличка, на которой было написано: "Реджина Моррисон, руководитель администрации" – плюс длинный ряд академических званий. Тереза не знала, как себя вести. К тому же ее начинало тошнить. Голова болела. В горле пересохло, глаза чесались.

– Прошу прощения?

Женщина поправила стоявшую на столе фотографию маленького терьера, так что теперь собака смотрела прямо в глаза Терезе Лупо свирепым, непреклонным взглядом.

– Ре-джи-на Моррисон. Я не отвечаю за свое имя. Иногда даже собираюсь сменить его на что-нибудь более привычное. Но потом думаю: а зачем? Зачем подчиняться невежественному миру? Пусть лучше он прогибается под меня.

– Ре-джи-на.

– Ну вот! – просияла женщина. У нее была очень короткая, мужская стрижка, иссиня-черные волосы плотно прилегали к голове. – И совсем нетрудно. А теперь скажите – вы сотрудник полиции?

– Тереза Лупо. Из управления полиции.

Наклонившись вперед, Реджина Моррисон сложила руки. Жест, вероятно, был выработан при общении с непослушными студентами.

– Так вы, значит, не сотрудник полиции?

"Нет смысла обманывать эту женщину", – подумала Тереза.

– Не совсем. Я патологоанатом. Это же Италия, профессор Моррисон. Тут все несколько сложнее.

– За те шесть месяцев, что здесь работаю, я уже это заметила. Тем не менее, думаю, я должна радоваться, что кто-то вообще здесь появился. Если бы это произошло в Эдинбурге, в мой кабинет повалили бы толпы народа с разного рода глупыми вопросами, а за ними с полдюжины телевизионных каналов. Прошел уже почти день, как убили Рандольфа, а я вижу только вас. И что же мне делать – благодарить или возмущаться?

– Спросите меня об этом, когда появятся настоящие полицейские, – сухо сказала Тереза Лупо. – Лично я предпочла бы благодарность.

Стройные плечи слегка дрогнули. Кажется, это ее развеселило.

– Тогда почему здесь появились вы, а не они?

– Потому что... – пожала она плечами. – Женщина, которая убила вашего человека, работала в полиции, и это чуточку меняет дело. Фокус сдвигается на нее – по крайней мере пока. Утром я просмотрела отчет. Там сказано, что Кирк вел довольно уединенный образ жизни. В Италии у него не было родственников. И совсем немного друзей. Полицейские, они... – она попыталась подобрать подходящую аналогию, – они как университетские администраторы. Вкладывают средства туда, где надеются получить наилучшую отдачу. Женщину, убившую профессора Кирка, все знают. Думаю, они считают, что продвинутся быстрее и дальше, если сначала отработают именно ее, не пытаясь отыскать всех завсегдатаев баров, с которыми профессор Кирк пьянствовал в свободное от работы время.

– Бедный Рандольф Кирк предпочитал пить в одиночестве, – заметила Реджина Моррисон.

Она выдвинула ящик стола и достала початую бутылку "Гленморанджи" и два маленьких бокала.

– За ваше здоровье! – произнесла она и, налив немного виски, поставила бокал перед посетительницей.

– Простите, – отказалась Тереза. – Я на службе. Я ничего не имела в виду. Если он был вашим другом...

– Нет, – твердо ответила женщина и одним махом осушила бокал. – Он не был моим другом. Ни в коем случае. Меня просто немного смутило, что он и, видимо, остальная часть академического сообщества... представляют меньший интерес, чем ваша кровожадная коллега.

Вынув из сумки книгу Кирка, Тереза помахала ею в воздухе.

– Для меня нет. Я как раз надеялась, что он сможет прояснить кое-какие детали, которые меня донимали. Поскольку вчера во время нашей краткой встречи мы не успели толком пообщаться, я прочитала его книгу. И нашла там много интересного. Вот почему я здесь, профессор Моррисон.

– Так это были вы? – с интересом спросила она. – Вы были с ним, когда это случилось?

– Не с ним. Я была заперта в его кабинете. Думаю, он спас мне жизнь – хотя и не собирался этого делать.

– Не надо себя недооценивать, – с нескрываемым восхищением произнесла Реджина Моррисон.

Тереза машинально потрогала пластырь на голове.

– Постараюсь это запомнить.

– И все же я не понимаю, почему вы здесь. Могу предположить, что у вас полно собственных дел.

Реджина Моррисон обладала способностью излагать суть дела с удивительной прямотой. И попадать в самую болезненную точку. Вспомнив о том, что Монашек предоставлен самому себе, Тереза Лупо почувствовала себя крайне неуютно.

– Мне нужно уточнить некоторые детали. Вы читали книгу Кирка?

– О да! – ответила она. – Сейчас я администратор, но в душе классицист. Когда-нибудь я вернусь к преподаванию – довольно скоро, если вдруг лишусь еще одного сотрудника. Меня направили сюда из Эдинбурга прошлой осенью, так что не ждите гениальных выводов насчет персоны Рандольфа Кирка. Но я прочитала его книгу, и она меня восхитила. Поступая на работу, я думала, что у него в запасе есть еще одна и, возможно, мне удастся взглянуть на рукопись. Это одна из причин, почему я сюда приехала. – Она немного помолчала. – Мало же я знала!

– О чем? – нетерпеливо спросила Тереза.

– По правде говоря, я хотела рассказать все это сотруднику полиции.

Но Реджину Моррисон прямо-таки распирало от нетерпения.

– Я все передам. Обещаю.

– Не сомневаюсь! – засмеялась администратор. – Если честно, я собиралась его уволить. Тут все время приходится заниматься неприятными делами. Меня ведь не зря сюда пригласили. Ни один местный, и уж тем более ни один итальянец, не желал столкнуться с теми... трудностями, которые нужно преодолеть. Я вам все-таки скажу – все равно это когда-нибудь вырвется наружу. Плохое управление. Мошенничество. Некоторые весьма сомнительные академические проекты. И Рандольф Кирк. Замечательный ученый, один из лучших в своем выпуске Кембриджского университета. И вместе с тем ничтожный тип со всеми соответствующими привычками. Он не мог держать себя в руках. Большинство ученых время от времени переезжают с места на место – так можно заработать побольше денег. Но только не Рандольф. Он оставался здесь не без причины. Ему приходилось здесь оставаться. Если бы он занялся своими фокусами где-нибудь еще, то на всю жизнь лишился бы работы, отдал по судебным искам все свое имущество, а возможно, и сел бы в тюрьму.

На миг Тереза почувствовала себя сыщиком, оказавшимся на грани важного открытия. Это было чудесное ощущение.

– Какими еще фокусами?

– Он растлевал молодых женщин. Чем моложе, тем лучше. Я не знаю всего масштаба происходящего. Знаете, дома у нас стало как в Америке – девушки начинают визжать о сексуальных домогательствах, когда кто-то говорит, что у них красивое платье. Почему Зигмунд Фрейд обосновался в Вене, выше моего понимания. У нас в Эдинбурге народ в десять раз зануднее. Но здесь все не так. Все держат рот на замке – может, считают, что с месячными все пройдет. Во всяком случае, уже через шесть недель после того, как я села в это кресло, у меня было достаточно улик, чтобы его уничтожить, и, если бы не вмешалась эта ваша коллега с пистолетом, именно так я бы и поступила. Уж поверьте мне!

Тереза постучала по обложке книги:

– Это было связано с тем, что он написал?

– Мы с вами думаем одинаково, – улыбнулась Реджина Моррисон. – И это замечательно. Так вот, книгу я прочитала года два назад. Затем, оказавшись здесь и выслушав некоторые истории про реального Рандольфа, перечитала ее снова. Чтобы это понять, нужно с ним познакомиться. Он не просто писал на исторические темы, – он закладывал основы некой личной философии, которая, как он считал, базируется на этих ритуалах. И знаете, что я думаю? Он все это разыгрывал. Заговаривал зубы доверчивым девицам, убеждал в том, что стоит попробовать. Не думаю, что они покупались на весь этот вздор, но вы же знаете, какие здесь девушки! Возможно, что-то их привлекало. Мне кажется, он надевал на себя одну из этих масок, о которых всегда писал, изображал великого бога – ну и развлекался. Разумеется, он не мог никого обмануть. Девочки прекрасно понимали, для чего это делают – ради хороших оценок или еще чего-нибудь в этом роде. Если старик Рандольф приглашал несколько посетителей – а я подозреваю, что приглашал, поскольку ему постоянно требовалось рассказывать, какой он умный, – вряд ли они тоже верили во все эти причудливые мифы. Просто бесплатно развлекались. Это уже мои догадки, которые не пристало делать ученому, но я все равно чувствую, что права. Я говорила с парочкой бывших студенток. По правде говоря, они боятся. И я догадываюсь почему.

У Терезы забилось сердце в предчувствии несомненных улик. Реджина Моррисон может что-то ей сообщить.

– Вы знаете, как их зовут? Где они живут?

Моррисон взглянула на нее с подозрением.

– Вы можете навлечь на меня большие неприятности. У меня и без того хватает проблем. Меня взяли сюда для того, чтобы расставить все по местам. Такая работа никогда не придает тебе большой популярности. Как только я закончу увольнять, меня и саму уволят. Таковы правила игры, но я не хочу торопить события.

– Реджина! – Тереза постаралась правильно произнести ее имя. – Это не какое-нибудь теоретическое упражнение. Вопрос не в том, чтобы выяснить, как умер Рандольф Кирк. Не совсем в этом. Речь идет о пропавшей девочке. Возможно, ее похитили. Прямо сейчас. Может, она ушла добровольно, не зная, что ее ожидает. Но я уверена, что с этим надо что-то делать. В ее квартире нашли улики – тирс и кое-что еще. Вот почему я хотела с ним повидаться.

Тереза Лупо взглянула на часы. Пора возвращаться в морг. Этой интеллигентной чужестранке надо задать столько вопросов, а времени так мало!

– Но если Рандольф умер... – пробормотала Реджина Моррисон, – она наверняка в безопасности. Вы же не думаете, что он похищал этих девушек? Он не мог этого сделать. Не мог сделать... – Реджина Моррисон запнулась.

– Не мог что?

– Не мог сделать этого сам. – Шотландская сдержанность на миг ей изменила. Тереза видела, что она не на шутку обеспокоена. – Послушайте... – Она торопливо передвинула стоявшую перед ней фотографию собаки. – Я просидела тут все утро, ожидая, когда ко мне придут. Где вы были раньше? Почему только сейчас начинаете кричать "срочно, срочно"? Услышав о том, что случилось с Рандольфом, я пришла сюда поздно вечером и заглянула в его кабинет – вы бы назвали это рейдом. Я подумала, что должна попасть туда раньше вас.

– Вы взломали его кабинет? – восхищенно ахнула Тереза.

Реджина Моррисон постучала по стоявшей перед ней табличке.

– Для чего же нужны все эти титулы? Я там кое-что нашла – в ящике, запертом на какой-то детский висячий замок. Знаете, Рандольф был немного не от мира сего. Кажется, вы не из тех, кто легко падает в обморок, Тереза. Я ведь права?

– Я же патологоанатом.

– Простите, я имела в виду излишнюю стыдливость.

– У меня?

Реджина Моррисон открыла стол и передала ей желтую папку. На обложке косым интеллигентным почерком было нацарапано единственное слово: "Менады". Рядом был приклеен рисунок – знакомая театральная маска, разинувшая в крике свой громадный рот. Перегнувшись через стол, она произнесла заговорщическим шепотом:

– Вы ведь знаете, кто они такие? Эти менады?

– А вы мне напомните, – попросила Тереза, перебирая страницы машинописного текста и фотографии. Она задыхалась, голова кружилась.

– Последователи бога. Которые называли его Дионисом. Или Бахусом. Годилось и то и другое. Менады – это его женщины. Он или его последователи с помощью этих своих мистерий делали из них посвященных.

Пальцы Терезы быстро перебирали документы.

– А что именно происходило? На этих мистериях?

– Даже Рандольф не утверждал, что это знает. Во всяком случае, в точности. Но, судя по нашим с ним разговорам, он все же лучше представлял, что там было, нежели описал в своей книге. Это ритуал, Тереза. Важно об этом помнить.

Тереза застыла над малопонятным текстом.

– Почему?

– Потому что ритуалы носят формальный характер. У них есть структура. Там нет ничего случайного. Этих девочек брали не с улицы. Некоторые из них вызывались добровольно, других приносили в дар их семьи.

– Что? – Это казалось невероятным. – Зачем же родителям это делать?

– Они считали, что поступают правильно. А почему бы и нет? В наши дни многих девочек отдают в монастыри, чтобы они стали монахинями. В чем здесь разница?

Тереза вспомнила о книге.