Текст книги "Укус ящерицы"

Глава 6

В четыре пополудни Тереза и Эмили сидели на набережной чуть в стороне от площади Сан-Марко – подальше от толп туристов и изнуряющей жары. Узнав от мужчин нерадостную новость, они завернули в небольшой ресторанчик, укрытый в тени покосившейся башенки греческой церкви, где подкрепили силы пастой, а потом заказали мороженое: ванильное с вымоченным в бренди изюмом для Терезы и лимонный лед для Эмили. И вот теперь, полусонные и размякшие, женщины любовались прекрасным видом на лагуну, несколько подпорченным белой кормой громадного круизного теплохода.

– Выбраться в Венецию в августе! – простонала Тереза. – Надо быть сумасшедшим. Все бы ладно, но запах! Я и раньше об этом слышала, но такой вони не ожидала.

– Итальянцы слишком много жалуются, – заметила Эмили. – Не обращай внимания. Расслабься, забудь про запах и вкушай удовольствие.

– В такую жару!

Рубашка насквозь промокла, и Тереза думала, что если ее отжать, то воды наберется не меньше маленького ведерка. Влажность была поразительная. Каждый шаг давался с трудом, истощая запас энергии, оставшийся после ночного переезда из Рима. Сил на эмоции не было, и даже известие о том, что отпуск у Перони откладывается, ее практически не взволновало. Город вгонял в летаргическое состояние. Если Джанни после окончания расследования получит дополнительную неделю, рассуждала она, можно будет пересмотреть рабочий график и постараться выкроить еще дюжину свободных деньков. Эмили пребывала в сходном положении. Разумеется, поначалу они сильно расстроились – оно и понятно, – но в конце концов, может быть, все еще сложится к лучшему.

Главное, что она уехала из Рима. Впервые за много месяцев вырвалась из морга. К тому же сезон сейчас спокойный, работы немного, и ассистент Терезы, Сильвио ди Капуа, определенно справится и без нее. Он вообще с каждым днем чувствовал себя все увереннее. Когда-нибудь, уже скоро, придет время, когда можно будет – при желании – уйти из проклятого шоу и жить в свое удовольствие, ни о чем не беспокоясь. Они с Перони уже не раз обсуждали это, обычно под бутылочку граппы за обедом. Как уедут вдвоем из города, переберутся в Тоскану. Тереза станет сельским врачом, будет латать фермеров и ухаживать за их толстыми беременными женами. И Перони получит наконец возможность посвятить себя любимому занятию, тому, к чему его влекло с детства: выращивать поросят на небольшой ферме и по выходным продавать их на рынке, которых пруд пруди вокруг Сиены. Мечты, мечты… Заветные… Несбыточные… Они волновали и манили хотя бы уже потому, что до появления Джанни Перони Тереза вообще ни о чем не мечтала.

Эмили закончила есть мороженое и ловко бросила салфетку в урну. Вот бы и Перони так научиться, подумала Тереза. Она скользнула взглядом по серой лагуне с ее неослабевающим потоком теплоходов, катеров, моторок, водных такси и грузовых барж и вздохнула:

– Так или иначе, мне все равно придется ему сказать. Я же не могу просто промолчать.

Они уже обсудили вопрос в поезде, в тесном вагоне второго класса, по пути из Рима. Смена у Терезы закончилась в два часа ночи, и другого варианта не было. Эмили возражать не стала. Она вообще легко примирялась с мелкими неудобствами. Тереза познакомилась с ней чуть больше восьми месяцев назад, но уже поняла, что общаться с американкой легко и приятно. И даже разговаривать на такую вот тему. По крайней мере легче, чем объясняться с Джанни Перони.

Эмили нахмурилась, забрала у Терезы пустой стаканчик и отправила его в ту же урну. В ее заботливости было что-то материнское.

– Наверняка ты еще ничего не знаешь, – сказала она, глядя подруге в лицо. – Так что не торопись.

– Ради Бога перестань! – раздраженно бросила Тереза. – Не забывай, что я тоже врач. Они могут нести любую чушь, но меня-то не провести. Я и сама порой кормлю людей такой же. Так-то вот. Ничего уже не изменить.

Не позволяйте больному терять надежду. По крайней мере пока сохраняется хоть какая-то альтернатива. Все специалисты, консультировавшие ее без ведома Перони, говорили одно и то же, всячески стараясь скрыть правду. Но скрыть это было невозможно. Разговоры о закупорке маточной трубы не рассеяли подозрений. Тереза знала, как разгрести словесную муть, и когда добралась до сути, истина предстала перед ней с ужасающей ясностью: ее репродуктивная система оказалась ни на что не годной. Она увидела жестокую правду в их глазах, когда задала последний, прямой вопрос. Надежды нет. Не помогут ни хирургическое вмешательство, ни даже искусственное оплодотворение. Тереза Лупо бесплодна – ненавистное слово точнее других подытоживало ее ситуацию – и останется таковой до конца своего быстро сокращающегося детородного периода.

Эмили опустила глаза, и Тереза мысленно упрекнула себя за несвойственную несдержанность.

– Извини, извини, – пробормотала она, беря американку за руку. Нику хорошо с ней. Такая добрая, красивая и искренняя. К тому же умная. Вот станет архитектором, и все у них сложится. В последнем она не сомневалась, хотя порой и задавалась вопросом, насколько совместимы архитектор и полицейский. – Торжественно обещаю покончить с плохим настроением и до конца отпуска являть образец счастливой невинности.

– Полегче с амбициями, – предупредила Эмили.

– А почему бы и нет? Начнем с того, что сама идея не выдерживает никакой критики. Мы с Джанни и дети. Он – пятидесятилетний отец двоих детей. Я – старая дева тридцати с… ну, не будем уточнять… у которой дети всегда ассоциировались с зоомагазином.

Живое личико Эмили омрачило облачко сдержанного скептицизма. Как завидовала Тереза ее красоте! Изящная блондинка, чудесные прямые волосы, всегда легкие и чистые – Эмили была из разряда тех, кого другие женщины обычно ненавидят. Ну не то чтобы ненавидят, но по крайней мере недолюбливают. Смотрят и думают: почему она, почему не я? И главное, ей все давалось легко, само собой, хотя Тереза и понимала, что такое впечатление обманчиво. Она понимала это, замечая набегавшую на лицо Эмили тень, когда речь заходила о Риме, Нике и большом старом доме на Старой Аппиевой дороге, где подруга жила в последние месяцы одна.

Разговор грозил принять опасный оборот, перерасти в жаркое разбирательство. Обычно, чтобы избежать худшего, Тереза прибегала к экстренным превентивным мерам: разыгрывала небольшую сцену, требовала подать кофе или подставляла губы. В данных обстоятельствах рассчитывать на эти хитрости не приходилось.

– Проблема в Джанни, – призналась она. – Он и бровью не поведет. Я еще не встречала людей, которые бы так легко воспринимали любые неприятности. Я другая. Я на них зацикливаюсь. Хожу и думаю, думаю. Или погружаюсь в работу и стараюсь выбросить все из головы. Помогает. Хотя и ненадолго. Но сейчас у меня ничего не получается. Когда вокруг… – она махнула рукой в направлении колокольни Сан-Джорджо Маджоре, отражавшейся в зеленоватой воде залива, – …все это.

– Искусство. – Во взгляде Эмили снова проскользнула легкая материнская озабоченность.

– Я не разбираюсь в искусстве!

– Я тебя научу.

Тереза надулась, понимая, что ведет себя как капризная девчонка. Смущенная, она не знала, что сказать. Ее, тридцатилетнюю итальянку, будет учить молоденькая американка, подружка человека, которым она искренне восхищается. Было бы глупо надеяться, что кто-то, тем более женщина едва ли не на десяток лет моложе, привнесет равновесие в жизнь, многие годы балансировавшую на грани нормальности.

– Может, у них тут найдется что-нибудь жуткое, кровавое? Чтобы я тоже могла приложить руку.

Эмили Дикон нахмурилась.

– Вряд ли. Венеция – не Рим. Здесь все… тоньше. Да, наверное, так. Но я постараюсь.

– Спасибо. Осчастливишь старушку. И…

Эмили рассмеялась, и, может быть, поэтому Тереза сказала то, что сказала, озвучила глупую мысль, которую следовало бы держать при себе, под замком.

– …когда вы двое обзаведетесь детишками, я стану для них Сумасшедшей Тетушкой. Буду заваливать их подарками. Нянчить. Что ты…

Она остановилась, снова кляня себя за длинный язык, и украдкой взглянула на Эмили, которая молча смотрела перед собой. Вид и впрямь был чудесный, даже с витающим в воздухе слабым запахом антисептика.

– Извини. Я сама не знаю, что несу. Сначала говорю, потом думаю. Просто…

Длинные, тонкие и молодые пальцы сжали ее руку. Американка повернула к ней бледное улыбающееся лицо. Тереза надеялась, что ошиблась, но в какой-то момент в уголке ясных голубых глаз блеснула влага.

– Не важно, – тихо, но твердо сказала Эмили.

Глава 7

Альдо Браччи оказался плотным угрюмым мужчиной лет пятидесяти с заметной лысиной и узкими глазками-бусинками. Офис его помещался на первом этаже семейной мастерской, примерно в километре от Изола дельи Арканджели, на узкой сумрачной улочке возле музея. Это был другой мир Мурано, скрытый от глаз посещающих остров туристов. От канала разбегались унылые, зловонные переулки, между высокими стенами которых тесно было даже двоим. В воздухе висел стойкий запах дыма и отработанного газа. Тут не находилось места искусственности и фальши, и сама литейная Браччи не претендовала на что-то большее. Здесь люди зарабатывали на жизнь, ежедневно исполняя один и тот же танец с расплавленным стеклом и рычащим огнем. Браччи в запыленном синем комбинезоне выглядел не лучше, а может быть, даже хуже других – измученный, познавший отчаяние человек с жадным блеском в глазах. Царивший в крохотной комнатушке хаос – повсюду валялись счета, квитанции и накладные – и скудный ассортимент товара лучше всяких слов говорили о состоянии дел. Здесь суетилась мелюзга, те, чье имя не встретишь в магазинчиках у лодочных остановок. Здесь жили те, кто сумел втиснуться в не занятый большими игроками уголок, те, кто надеялся найти крошки в щелях большого бизнеса.

Браччи устало оглядел вазу, только что вышедшую из мастерской и безуспешно пытавшуюся выдать себя за старинную, пробормотал непереводимое венецианское проклятие и, поднявшись из-за стола, поставил ее на полку с пометкой «второй сорт». Полицейские ждали, сидя на жестких неудобных стульях и с любопытством поглядывая по сторонам. Коста чувствовал себя немного нехорошо после трех чашек кофе подряд, выпитых в трех барах, куда они заглянули по пути к Альдо Браччи. Фальконе дал инструкции, и друзья исполняли их. Еще раньше они съели по тарелке пасты в неприметном ресторанчике. Как ни странно, заброшенная наугад сеть принесла кое-какой улов. Местные, по натуре люди неразговорчивые, преображались на глазах после первого же упоминания магического имени – Арканджело. Из реплик, обрывков сплетен, путаных рассказов постепенно складывалась картина не только семьи, но и самого Мурано, достоинства которого чужаки не успевали оценить за время короткой экскурсии.

– У вас и рабочие есть, – заметил Перони. – Не то что у покойного зятя.

Браччи холодно взглянул на непрошеных гостей.

– Люди хотят, чтобы им иногда платили. А вы не такие?

– Конечно, – ответил Коста. – Не против поговорить? Нам бы не хотелось докучать вам в день скорби.

Особой скорби они, правда, не заметили. Похоже, трагедия задела Браччи не больнее, чем Арканджело, хотя дверь мастерской и была закрыта, как извещал картонный плакатик: «По случаю траура». И лишь когда они, проявив настойчивость, все же вошли в офис, стало ясно, что работа продолжается, пусть и в тайне от любопытных соседей.

– День скорби, – проворчал Браччи. – Белла свою долю скорби уже получила. Утром. Поскорбим и еще, когда вы позволите нам похоронить ее. Хотя ей-то теперь уже все равно, так ведь? Нам тут не до церемоний. Да что говорить, вы же чужаки – все равно не поймете.

Полицейские переглянулись. Как с таким разговаривать, о «испрашивать? На убитого горем брата Альдо Браччи не походил. И особенно теплых чувств к сестре, похоже, не питал.

– Вы и Арканджело чужаками считаете? – поинтересовался Коста.

Браччи фыркнул.

– А вы сами как думаете? Вы ведь их видели?

Перони кивнул.

– Но они здесь уже давно. Лет пятьдесят или шестьдесят, наверное.

– С пятьдесят второго, – уточнил Браччи. – Старый хрен продал лодочную мастерскую в Кьодже и перебрался на тот чертов островок. Думал, что может показать нам, как надо работать.

– И что? Показал?

Браччи заерзал. Обтянутый кожей стул жалобно заскрипел.

– Поначалу у него кое-что получалось. Старик был другой породы, не то что его выводок. Анджело Арканджело держал их в кулаке, шагу без разрешения ступить не давал. Вот и выросли такие неумехи. Глупец! С другой стороны, делать деньги умел. Знал, как подкатиться к богатеньким иностранцам, что напеть. «Посмотрите-ка на это! Вот как работали триста лет назад! Жженые водоросли, галька с берега, деревянные чурки… Совершенство! Идеал! Подумайте, сколько это будет стоить через двадцать лет!» Или приглашал какого-нибудь так называемого художника, чтобы тот занимался дизайном, а потом выдавал за шедевр. Да вот только… – Он порылся в ящике стола и вытащил небольшую коробку, внутри которой что-то постукивало. – Мода меняется. И ты должен меняться с ней, а иначе в один прекрасный день поймешь, что в дверь уже не стучат.

Браччи перевернул коробку» и содержимое рассыпалось по столу. Это были пестро раскрашенные безделушки, персонажи мультфильмов: Дональд Дак. Микки Маус, Гомер Симпсон. Узнать их было нелегко. Мусор. Хлам. И Браччи понимал это.

– Я беру паренька из школы, и он за час лепит пятьдесят штук. Плачу ему четыре евро. Отдаю все за полсотни одному торговцу возле вокзала. Он сбывает по четыре-пять евро за штуку идиотам туристам, которым страсть как хочется привезти домой сувенир из настоящего муранского стекла. Так что и они свое получают. Тут не поспоришь. И как, по-вашему, Арканджело до этого опустятся?

– Нет, – решил Коста, – у них другой бизнес.

– Другой бизнес? Вот как? И что за бизнес такой? Объясни, умник. – Не дождавшись ответа, Браччи продолжил: – Тогда слушай меня. Они работают в музее. И печь у них в десять раз больше, чем нужно, У них нет современного оборудования, ничего такого, что экономило бы время или деньги. Пользуются старыми рецептами. Новых форм не признают. Им надо вчетверо больше времени, чтобы сделать то же, что в глазах всего мира ничем не отличается от того, что делают остальные. И что, думаете, они получают вчетверо больше? Как бы не так. И вдвое не получают. Иногда им приходится даже продавать дешевле, потому что у них несовременный дизайн. Кому надо старье? Да еще не самого лучшего качества, с изъянами, потому что оборудование отсталое и технология допотопная. Знаете, что будете их бизнесом? Ничего. Вылетят в трубу. Да мне бы и наплевать, если бы не Белла. Теперь ее нет, так что пусть выкручиваются как знают. Пусть продают все англичанину, пусть строят там парк развлечений или еще что. Кому какое дело?

– Какому англичанину? – небрежно спросил Коста.

– А, перестань! – усмехнулся Браччи. – Тоже мне секрет. Про их дела все давно знают. Сделку уже давно заключили бы. да только старик так бумаги составил, что адвокаты в них разобраться не могут. Имейте в виду, – Браччи помахал пальцем, – если англичанин чего-то хочет, он свое получит. Я бы с таким и связываться не стал. Слишком много у него влиятельных дружков. И если только он купит остров…

– Что? – вырвалось у Перони.

Браччи ухмыльнулся:

– Им конец. Хозяином будет он. Может делать что угодно. Построит отель. Или какой-нибудь торговый центр вроде тех, что в городе. Будь у Арканджело хоть капля здравого смысла, выставили бы все на открытый аукцион. Огребли бы кучу денег. Но они же хотят заниматься стеклом. Глупо.

Информация насчет Мэсситера показалась Косте весьма интересной. Англичанин и без того был человеком состоятельным. Заполучив остров, он приобрел бы еще большее влияние.

– А вы не против иметь такого соседа?

– Да уж, что и говорить. Но по крайней мере терпеть придется только одного придурка. Ладно, хотели спросить о чем-то, спрашивайте, а нет… Мне еще работать надо.

Он посмотрел на разбросанные по столу стекляшки и сгреб их одним махом в коробку.

Уходить было рано.

– Расскажите о вашей семье. Родители. Братья. Сестры.

– Брат один – я. – Браччи толкнул ногой дверь, и полицейские увидели двух молодых людей, лет по двадцать с небольшим, плотных и угрюмых. Оба работали у печи, раз в десять меньшей по размерам, чем та, что стояла в мастерской у Арканджело. Один, с короткой стрижкой, был в рубашке с подвернутыми рукавами. Обе руки украшали старые синие татуировки. Другой – постройнее, с длинными волосами – выглядел чуть менее агрессивным.

– Энцо.

Татуированный кивнул.

– Фредо. Мои сыновья. И работники. Мамаша их удрала в Падую с каким-то страховым агентом. Без бабы оно и лучше.

– Точно, – буркнул Энцо и сердито посмотрел на брата. Тот поднялся и закрыл дверь.

– И больше никого? – поинтересовался Перони.

– Нас было двое, я и Белла. Уж больно папаша хотел быть добрым католиком. Так что больше тут спрашивать некого. Браччи здесь живут уже пятьсот лет. Не верите – сходите в церковь и посмотрите сами. Старик как произвел двоих на свет, так и успокоился – мол, не переведется род. И мои парни так же поступят. А что касается Беллы… Она сама захотела выйти за одного из этих выскочек. Что ж, ее проблемы. Опять-таки.

Браччи остановился, решив, похоже, что зашел слишком далеко.

– Да? – подтолкнул его Перони.

– Дурацкая затея. Я это с самого начала знал. – Хозяин махнул рукой. – Так и не понял, зачем ей это надо было. Уриэль – не самый завидный улов. А Белла была красивая. Да. Могла бы подыскать и получше. Как будто… – Он поморщился, словно забыл, что хотел сказать, – Это уже после того, как отец умер. Он бы ее окоротил. Я-то думал, что все еще раньше решили, с его согласия. Никто ничего не знал, а потом они вдруг взяли да и поженились. Ну и что мне делать? Вендетту объявлять? Да их еще и Микеле поддержал. Я поначалу было подумывал, что это он на нее глаз положил, да только уж больно стар для Беллы. Все в деньги упиралось. Они, наверное, рассчитывали, что мы их вытянем. Белла ведь тоже со стеклом работать умела. Знала, что к чему. Приемы там, секреты кое-какие. Мы же здесь чужакам не открываемся. Но она их и не подпускала. Работала в одиночку, по ночам. По крайней мере она мне так говорила. Получалось у нее неплохо. Микеле, конечно, и хотел бы подглядеть, да только не посмел. На Мурано тем, кто в чужое нос сует, жизни нет. Что наше, то наше. И здесь останется, на сторону не уйдет. Тем более к каким-то лодочникам.

Коста кивнул. Долгими вечерами, когда заняться было нечем, он частенько читал книги по истории Венеции. В одной из них подробно описывалось зарождение и развитие стекольного производства на острове, куда его перенесли в тринадцатом веке по распоряжению дожа из-за постоянно возникавших в Венеции пожаров. Постепенно на Мурано сложилось братство стеклодувов, закрытая, напоминающая масонскую организация, члены которой клялись охранять секреты ремесла. Нарушителям клятвы грозили самые серьезные последствия.

– Так Белла разбиралась в стекле? – спросил Коста.

– С печью управлялась не хуже других, – подтвердил Браччи. – Вообще-то женщины такой работой не занимаются но Арканджело не такие, как все. Многого она не рассказывала, но они ей по крайней мере не мешали. У нее и одежда была своя. И фартук. Это она сделала из Уриэля настоящего омо де ноте. И чем ей отплатили?

Тем, что засунули в печь, подумал Коста. Причем без видимых причин.

– Вам не приходило в голову, что сестре угрожает опасность?

– Опасность? Белле? – Браччи рассмеялся. – Знали бы ее, так не спрашивали. Белла никого не боялась. И уж тем более этого своего муженька.

– И тем не менее кто-то ее убил, – напомнил Коста и тут же пожалел о сказанном.

Лицо Браччи сделалось вдруг темнее тучи, причем случилось это в считанные мгновения. Столь быстрая и бурная реакция говорила о человеке больше, чем ему, может быть, хотелось бы.

– Полегче, сынок! – взревел он. – Я это и без тебя знаю. И это ваше дело – выяснить, что там произошло. Знай я, что Уриэль замышляет против нее, я бы его самого в печь отправил. Но кто ж мог подумать?… – Он немного помолчал, остывая, раздумывая. – Хотите знать правду? Так вот, я и сейчас не верю, что это он сделал. Не могу поверить. Хотя… Может, такая ей судьба выпала, а я просто чего-то не понимаю. Ну, еще вопросы есть? Или дадите человеку поработать, а?

Работа. Похоже, Мурано только она и интересовала. Работа и деньги. И ради них ежедневные спектакли у огня, выставленные на видное место кубки и вазы, маяки, призванные привлечь уменьшающееся с каждым годом число туристов, заманить простаков в полумрак и заставить их раскрыть бумажник.

– Скажите, у вас есть ключи от мастерской Арканджело? – спросил Коста. – И где вы находились примерно в два часа ночи? Браччи вскочил, вихрем пронесся по комнате и рывком открыл дверь.

– Убирайтесь!

Полицейские остались на месте.

– Вопросы простые и совершенно безобидные, – заметил Перони. – И вашей скорби они не мешают.

Браччи посмотрел на них так, словно хотел испепелить взглядом. Дверь мастерской открылась, и на пороге появились два его сына – здоровенные, грозные, сердитые. Оба смотрели на Перони, вероятно, признав его главным противником. Семейка определенно не чуралась показать свою силу. В Арканджело этого не было.

Полицейские остались сидеть. Перони даже улыбнулся набычившимся братьям.

– Еще два вопроса, и мы уйдем.

Хозяин зло посмотрел на своих отпрысков, раздосадованный тем, что им не удалось запугать гостей.

– Нет! У меня нет их ключей. На кой черт они мне сдались? И кто бы мне их дал? А ночью… Ночью я был здесь. Спросите у них. Мы все были здесь. Работали. Надо же на что-то жить.

– Всю ночь работали? – спросил Коста.

Энцо шагнул вперед. Лицо у него было хмурое, как и у отца, и перепачканное копотью. По лбу стекал пот. Здоровый и сильный, подумал Коста. Татуировки имели отношение к музыке. Хэви-метал. Трэш. Мечи и черепа… все связано с болью.

– Всю ночь, – взглянув сначала на отца, потом на брата, неуверенно ответил Фредо. – Мы можем подтвердить. Поклясться друг за друга.

– В семьях это лучше всего получается, – негромко сказал Перони.

Энцо поднял с пола тряпку и вытер перепачканные руки. Посмотрел на полицейских.

– Вы ж не местные, а?

Перони снова улыбнулся:

– Заметил?

– Да, – презрительно фыркнул Энцо, снял с полки бракованную вазу, грохнул ею о край стола и многозначительно посмотрел на неровные, острые стеклянные зубья. Большего не потребовалось. – Совет напоследок. Будьте осторожны. У нас тут темнеет раньше, чем вы думаете.