Текст книги "Убийство-2"

– Я был первым заместителем Монберга с момента его вступления в должность, – сказал Плоуг, глядя, как Карина принялась за очередную стопку документов. – Заверяю вас, он был очень осторожным человеком.

– Монберг скрыл от всех угрозу теракта! – воскликнул Бук.

Он потерял концентрацию, мяч полетел косо и, задев раму портрета одного из предшественников Бука девятнадцатого века, исчез под стульями.

– Прошу вас перестать! – не выдержал Плоуг. – Вы повредите стены, а это здание, между прочим, памятник культуры, оно охраняется.

– Это всего лишь мячик, – буркнул Бук.

А теперь еще и потерянный, подумал он. Сейчас ему было не до поисков, да и не смог бы он при всех ползать на карачках, заглядывая под стулья.

– Наверняка у Монберга были свои причины, – предположил Плоуг.

– Тогда подскажите мне какие…

Тем временем Карина притихла, внимательно читая что-то из стопки бумаг. Мужчины, заметив это, перестали пререкаться и подошли к ней.

– Кажется, я нашла, – сказала она негромко.

Бук нетерпеливо поглядывал на листы в ее руке.

– Эту пачку Монберг отложил для уничтожения, но у сотрудников пока не дошли до нее руки. Вот. – Она показала Буку нужное место в документе. – Монберг делал запрос в Министерство обороны относительно Анны Драгсхольм. Он просил прислать ему все отчеты и рекомендации, которые она делала, работая там.

Плоуг нервно вертел в руках очки.

– Это невозможно! – возмутился он. – Все подобные запросы идут через меня. Чтобы министр сам кому-то писал… это что-то неслыханное…

– Но факт есть факт, – остановил его Бук. – Вы можете найти для меня документы, которые запрашивал Монберг? Если, конечно, никто не против, чтобы я был в курсе того, что знал он.

– Я загляну к оборонщикам. Карина, займитесь подготовкой министра к заседанию Объединенного совета. Подумайте, какие могут прозвучать вопросы.

– Вопросы меня мало волнуют, – раздраженно бросил Бук. – Ответы, вот чего действительно не хватает.

Плоуг торопливо ушел.

Карина с укоризной посмотрела на Томаса Бука и покачала головой.

– Что, – спросил он, – я был с ним слишком резок? Терпеть не могу неизвестность. Простите меня.

– Плоуг – чувствительная натура, как мне кажется.

– Я куплю ему хот-дог, – пообещал Бук.

– Вам на самом деле нужно подготовиться, а иначе Биргитта Аггер от вас мокрого места не оставит.

Мяч лежал под диваном. Бук смотрел на него не отрываясь. Карина проследила за его взглядом, встала и ногой загнала мяч подальше.

– Не сейчас, – сказала она.

По проходу между рядами скамеек медленно ехал в инвалидном кресле бородатый мужчина. Утреннее солнце, попадающее в церковь через витражные окна, было безжалостно. В ярком свете стало отчетливо видно, что лицо инвалида одутловатое, больное и печальное, что его зеленая куртка поношена и грязна, а волосы плохо подстрижены и давно не мыты. И все же его лицо казалось молодым, оптимистичным, даже наивным. Он с усилием толкал коляску в сторону алтаря и фигуры в лютеранской сутане с белым воротником.

– Грюнер, – произнес Торпе, – спасибо, что заехал.

– Органу нужно звучать хотя бы иногда. – Бородач огляделся. – Где же хор?

– Сегодня хор не придет.

– Почему? – Давид Грюнер взял папку, лежащую на его тощих бесполезных ногах. – Я принес свою музыку.

– С тобой кое-кто хочет поговорить.

Торпе дошел до входных дверей и запер их на замок. Из-за кафедры проповедника показался Рабен. Грюнер схватился за колеса кресла, медленно повернул их вперед.

– Кого я вижу! – сказал он.

Рабен с улыбкой протянул руку. В бледном зимнем свете их ладони встретились. Разговор, перемежающийся паузами, длился всего несколько минут. Рабен сел на скамью; Грюнер беспокойно ерзал в кресле. Несмотря на увечье, в его глазах не было тоски.

– Работа скучная, – говорил он бодро. – Но это лучшее, на что я могу рассчитывать. С этими… – Он шлепнул себя по бедрам. – Выбирать особо не приходится. Начну капризничать – придется и вправду идти побираться, а это исключено… – Он посмотрел на мозаику над алтарем: золотой Иисус со своими учениками. – Так что не буду жаловаться. К тому же Пастырь разрешает мне играть здесь на органе. Я, кстати, неплохой органист.

– Как твоя жена?

– Привыкла теперь. Нашла работу в супермаркете. На жизнь нам хватает.

– А ваш малыш?

Грюнер рассмеялся:

– Малыш? Ему два с половиной, давно уже не малыш. – Улыбка сбежала с его лица. – Всё меняется. Кроме меня.

– Не надо…

– Знаешь, что самое смешное, Рабен? Если бы я мог ходить, то снова поехал бы туда. Не раздумывая. Снова пошел бы служить, несмотря на боль и все это дерьмо. Это ведь наша работа?

– Наверное…

– Мой сын говорит, что хочет ездить в коляске, когда вырастет, – снова засмеялся Грюнер и обернулся вокруг своей оси, сидя в кресле. – Как папа. У меня чудесный мальчик. Любящая жена. У меня есть музыка. Кое-какая работа. Все могло быть гораздо хуже. – Он наклонился вперед, положил руку на спинку деревянной скамьи. – Когда тебя выпустили?

– Меня не выпустили, я сам ушел.

Он поднялся, встал во весь рост над человеком в инвалидной коляске.

– Мюг не виделся с тобой? Что-то происходит…

– Бог мой… – Теперь Грюнер избегал встречаться с ним глазами. – Теперь тебя навсегда засадят под замок.

– Я и так сидел под замком, и выпускать меня никто не собирался.

Его голос звучал слишком громко. Рабен прислушался к эху, разлетающемуся под холодными сводами церкви.

– Рабен…

– Мюг мертв. Та женщина-юрист тоже. Разве ты не смотришь новости?

– Смотрю. Но мы с Мюгом не были закадычными друзьями… Открытками на Рождество не обменивались.

Рабен склонился над ним, ухватился за подлокотники коляски.

– Что происходит?

– С чего ты взял, будто что-то происходит? Какие-то террористы…

– Ты веришь в это?

Грюнер опять смотрел на мозаику, а не на бывшего боевого товарища.

– Я не знаю, чему верить. Может, такова воля Господа…

Рабен чувствовал, как поднимается в нем раздражение, и не мог его подавить. Он склонился еще ниже, заговорил яростно прямо Грюнеру в ухо:

– Это не Господь подвесил Мюга вверх ногами, не он дал ему истечь кровью до смерти. Мюг приходил ко мне в Херстедвестер в тот день, когда его убили. Его что-то беспокоило…

– Не хочу, чтобы ты снова втягивал меня в это дерьмо! – закричал Грюнер так громко, что от неожиданности Рабен умолк. – Все в прошлом, и пусть там и остается.

Он пытался стронуть коляску с места, но Рабен крепко держал колеса.

– Я не знаю, что тогда случилось, Грюнер. Не помню…

– Отпусти меня!

– Что тебе известно?

Он по-прежнему был силен и изо всех сил старался оттолкнуть Рабена от себя.

– Ни хрена мне не известно!

Грюнер слишком резко дернулся вперед, коляска накренилась, и калека вывалился из нее лицом прямо в твердый мраморный пол.

Рабен постарался смягчить падение, успел подхватить его за руку. Ударом ноги выправил коляску, затем затащил на сиденье Грюнера.

– Не трогай меня!

Он сорвался на фальцет. Пронзительный выкрик еще долго звучал в ушах их обоих. Рабен отошел, поднял руки, успокаивая Грюнера. И заметил, что по полу рассыпались нотные листы. Он согнулся, собрал их, положил на искалеченные колени товарища.

– Ты псих, – выговорил Грюнер и стал толкать коляску к выходу.

Рабен пошел вслед за ним, отпер двери.

– Если захочешь поговорить со мной, просто позвони Пастырю, хорошо?

Ответа он не дождался. Человек, который когда-то был одним из его лучших, самых бесстрашных бойцов, съехал по пандусу для инвалидов и скрылся за поворотом.

Гуннар Торпе стоял в проходе.

– Он что-нибудь сказал? – спросил священник, когда Грюнер уехал.

– Ничего. Я должен разыскать остальных.

– Как ты их найдешь? Я не знаю, где они.

– У вас есть связи. Воспользуйтесь ими. Попробуйте достать адреса.

С телефона, который он забрал у парня с заправки, звонить было опасно – его уже наверняка отслеживают.

– Мне нужен мобильник. Хочу поговорить с Луизой, рассказать ей, почему я сбежал.

– Расскажи мне, – сказал Торпе. – Я не понимаю.

– Когда придет время…

Торпе все-таки нашел для него старый телефон. И заодно принес утреннюю газету.

– Ты на первой полосе.

Да, заметка в нижней части страницы, слева фотография из армейских архивов. Рассказ о его побеге.

– Тут написано, что ты опасен, Йенс.

– Читать я умею.

– Самое лучшее, что ты сейчас можешь сделать…

Рабен вернул ему газету.

– Не выдавайте меня. Не стоит этого делать.

– Почему же?

– Потому что все эти убийства как-то связаны с нами. С тем, что случилось. Тогда…

Иногда оно возвращалось как сон, как кошмар из звуков, крови, криков. Но что там реальность, а что фантазия – Рабен не мог разобрать.

– Пастырь, вы знаете, что случилось в Гильменде?

– Меня там вообще не было. До меня дошли слухи, только когда тебя уже вытащили оттуда. Я знаю, что трое хороших парней не вернулись, а те, что вернулись, уже не были прежними. Иногда нужно думать о будущем, а не о прошлом. Иногда…

Рука Рабена опустилась на его плечо. Это был дружеский жест, по крайней мере таким задумывался.

– Я пытался, но мне не позволили. Мюг убит, женщина-юрист тоже. У кого-то есть список. И мне он тоже нужен.

Луиза Рабен разговаривала в лазарете с солдатом, который страдал от серьезных ран. Она не хотела оставлять его, но Лунд была настойчива. Поэтому, набросив коротенькое пальто поверх халата, Луиза вышла на улицу.

Она ежилась под холодным ветром и смотрела на серое унылое небо и мужчин в зеленой форме.

– Я уже рассказала все, что знаю. Почему вы не оставите нас в покое? Я не помогала Йенсу сбежать. Как бы я хотела, чтобы он этого не делал…

Лунд вытащила из сумки фотографию, уже помятую, с пятном от кофе.

– Это Анна Драгсхольм, та женщина, которую убили в Минделундене. Ваш муж знал ее.

Она посмотрела на снимок, тряхнула волосами.

– А я не знаю.

– Йенса что-то беспокоило?

Луиза Рабен зашагала к административному зданию, где чуть раньше Лунд имела неприятный разговор с ее отцом.

– Только что убили Мюга. Управление тюрем отклонило его просьбу об освобождении. Конечно, он был обеспокоен, а вы как думаете?

Лунд догнала ее, понимая, что не должна упускать возможности поговорить с женой Рабена.

– И поэтому он сбежал?

Она заморгала, будто сдерживая слезы, и ничего не ответила.

– Вы давно поженились?

– Неужели это так важно?

– Я стараюсь во всем разобраться, Луиза. Не думаю, что ваш муж вообще хотел убегать. Его что-то сильно встревожило. Мне необходимо понять что. Итак, как долго вы с ним знакомы?

Они остановились на дороге, продуваемой ветрами.

– Не знаю… лет четырнадцать, пятнадцать. А поженились шесть лет назад.

– Как вы встретились?

– Я навещала отца в части. Йенс подвез меня обратно в город. Это место… – Не поднимая глаз, она кивнула в сторону казарм. – Совсем как тюрьма. Мать ушла от нас, не смогла больше выносить такой жизни.

– А потом вы решили жить вместе?

– Нет. Йенс вступил в армию, потому что купился на их обещания. Мол, увидишь мир, станешь настоящим мужчиной, достигнешь чего-то в жизни. Так и получилось. Именно этого он и хотел.

Лунд слушала, не прерывая и не торопя.

– Я никогда не думала, что полюблю военного. И уж точно не собиралась стать армейской женой. Так я и сказала ему. – Она усмехнулась едва слышно. – Но мы не властны над собой, как бы ни старались.

– Что было потом?

– Мы договорились, что после возвращения «Эгира» он уйдет из армии, найдет работу, чтобы мы переехали в город и чтобы Йонас пошел там в школу. Но… – Горе и боль терзали ее милое лицо. – Они попали в засаду, их отрезали от основных сил. Когда все закончилось, Йенса отправили в полевой госпиталь, а потом, когда он окреп, на самолете перевезли сюда. Я сидела у его постели сутками. Несколько недель мы даже не были уверены, выживет он или нет, а потом…

– Что?

– Он очень изменился, – произнесла Луиза Рабен невыразительным голосом.

Лунд нащупала в сумке свою визитку, протянула ее Луизе.

– Если он даст о себе знать, сообщите мне сразу же, это очень важно. Для него в том числе.

Луиза Рабен уставилась на белый прямоугольник.

– Пограничный контроль в Гедсере?

– Мой номер на обороте.

– У вас ужасный почерк.

– Знаю.

– Он был сержантом, – сказала она. – Вы понимаете, что это значит? Он чувствовал себя ответственным. И до сих пор… Армия… Я выросла здесь, но все равно чужая. Иногда трудно понять…

– Звоните в любое время, – попросила Лунд и двинулась к воротам.

– Подождите! – Луиза Рабен что-то обдумывала. – Та женщина на фотографии. Кажется, она навещала Йенса, пока он лежал в госпитале. Незадолго до того, как его выгнали из армии. Я ее там видела. Его вообще многие навещали, когда он выздоравливал.

– Чего они хотели?

– Не знаю. Он плохо себя чувствовал и не помнил, что там произошло. И он ни в чем не был виноват.

– Конечно, – сказала Лунд. – Вы знаете, что он сделал?

– Ничего плохого! Он солдат. Он выполнял свой долг. Делал то, что ему приказывали.

Лунд снова достала фотографию.

– Значит, вы видели эту женщину в госпитале?

– Кажется, да. – Луиза Рабен пожала плечами. – Прошло два года, я не уверена. Простите, мне пора забирать сына из садика…

Когда она ушла, Лунд позвонила Странге, чтобы обменяться новостями.

– Мы нашли электронное письмо, которое рассылал Кодмани, – сказал он. – В нем он призывал продолжать войну на датской земле. Сейчас мы ищем всех, с кем он контактировал…

Лунд с закрытыми глазами прислушивалась к звукам вокруг себя: рычание тяжелых моторов, мерный топот марширующих солдат, резкие отрывистые приказы. В этом мире Луиза Рабен чувствовала себя как в ловушке и мечтала сбежать отсюда. Как и ее муж, так она считала. А теперь он совершил такую глупость и не выйдет из тюрьмы еще много-много лет…

– Анна Драгсхольм приходила к Рабену в госпиталь, когда он вернулся из Афганистана, – поделилась Лунд в свою очередь. – Луиза Рабен узнала ее. Я думаю, что Драгсхольм хотела расспросить его о том, что случилось в Гильменде.

– Зачем ей это?

– Вам придется выяснить это у армейских чинов.

Он рассмеялся:

– Ну нет. Я не собираюсь снова биться головой об эту кирпичную стену.

– Мы ведем расследование двойного убийства и поэтому будем задавать столько вопросов, сколько пожелаем. Узнайте, какую работу выполняла Драгсхольм для армии в то время, когда Рабен лежал в госпитале. Она ходила туда не просто так.

Глубокий вздох.

– А сами вы что собираетесь делать?

– Говорить с мужем Драгсхольм.

– Не самая удачная идея. Он подает на нас в суд за необоснованный арест. К тому же сегодня ее похороны.

– Я буду деликатна.

Он надолго замолчал, так что Лунд пришлось его окликнуть.

– Все в порядке. Я просто пытался представить, как вы деликатно задаете вопросы. Послушайте. Служба безопасности созывает пресс-конференцию по поводу расследования. Мы собираемся публично объявить об арестах. Кёниг считает, что Анну Драгсхольм убили террористы. И Мюга Поульсена тоже. Он говорит…

Лунд отняла телефон от уха. Луиза Рабен, пройдя несколько десятков метров, остановилась у дороги и говорила с Согардом – рослым, самодовольным белокурым майором. Она улыбалась, лицо сияло, глаза блестели.

– Лунд? Лунд? – доносился из телефона голос Странге. – Вы слышали, что я сейчас сказал? Служба безопасности уверена, что убийства – дело рук исламистов. И Брикс тоже так считает.

Значит, так и есть. Она нажала отбой и сунула телефон в карман.

Тренировки были такими интенсивными, что память о них въелась в его тело на всю жизнь. Йенс Петер Рабен работал под прикрытием в Ираке, в Афганистане, в других местах, о которых датскому обществу знать не полагается. А теперь он был у всех на виду, пытаясь скрыться посреди Копенгагена.

Капюшон поднят, спина сгорблена, походка как у слабого болезненного человека – в таком виде он ходил вокруг вокзала Эстрепорт уже почти час. Садик Йонаса был неподалеку. Луиза обязательно придет сюда, рано или поздно.

Прячась за железной оградой, в скоплении велосипедов и скутеров, он наблюдал за тем, как она вышла из метро, пересекла улицу, преодолела короткое расстояние до детского сада. Через несколько минут она вернулась с Йонасом и пошла по тротуару, не улыбаясь и ничего не говоря.

После двух лет заключения – сначала в госпитале, а потом, после краткого перерыва, в Херстедвестере – этот серый открытый мир казался Рабену странным и чужим местом. И необъятно большим. Йонас тоже стал больше, подрос.

Луиза была в черном пальто, на шее намотан розовый шарф. Сын – в синей куртке с капюшоном и зеленых варежках. Мальчик шел очень медленно, с несчастным лицом. Луизе приходилось буквально тащить его за руку. Он намеренно уронил свой контейнер для завтрака. Она подобрала его. Тогда он бросил на землю варежки. Она сказала ему что-то и нагнулась, поднимая их.

Они перешли дорогу.

Рабен, скорчившийся за перилами ограды, был всего в десятке метров от них, но если бы они и увидели его, то не узнали бы: какой-то чудаковатый, плохо одетый горбун.

Видеть, оставаясь невидимым. Двигаться как привидение, быстро и незаметно. Трудные в учении уроки сохраняют тебе жизнь, когда другие погибают.

По ту сторону ограждения Луиза одной рукой держала возле уха мобильный телефон, а второй волочила за собой Йонаса. Не забывая горбиться, прячась под капюшоном и в тенях, Рабен двигался параллельно с ними.

Ей нужно было всего лишь повернуть к входу в метро, зайти в полумрак лестницы, ведущей вниз к платформам. Тогда он скользнул бы к ней, сказал пару слов, а весь мир увидел бы только случайную встречу двух прохожих, один из которых спросил дорогу или время.

Неожиданно из метро вышли двое полицейских. Голова Рабена опустилась еще ниже, он развернулся, остановился, закашлялся.

Шанс упущен.

Потом он снова увидел сквозь ограждение синюю полицейскую форму – копы садились в белую патрульную машину, один из них переговаривался по рации. Рабен проследил за тем, как машина влилась в поток, и, чувствуя, как бешено колотится сердце, вышел из своего укрытия, отчаянно надеясь, что еще сможет догнать Луизу на ступенях подземки. Но ее нигде не было видно.

И вдруг он услышал недовольный детский крик.

Прямо напротив Рабена на асфальте лежала зеленая детская рукавичка. А чуть дальше Луиза тащила упиравшегося Йонаса к военному джипу.

У распахнутой дверцы джипа стоял Кристиан Согард и махал рукой, подзывая Луизу с мальчиком. Йонас что-то крикнул ему. Луиза подняла взгляд на Согарда и улыбнулась извиняющейся улыбкой.

Йенса Петера Рабена удержала на месте холодная сила – спецназовская выучка. Голова правит сердцем. Голова помогает тебе выжить.

Зайдя за стену, он выглянул из-за угла и смотрел за тем, как его жена и сын забираются в джип защитного цвета. Расстояние было достаточно небольшим, чтобы слышать зычный офицерский голос Согарда:

– Извините, что не смог привезти вас сюда. Завтра должно получиться. Йонас, ты садись посередине. Пять минут, и мы дома.

«Дома».

Он так замерз и устал, что не мог злиться. Поэтому Рабен стал делать то, что нужно было делать: пытался сосредоточиться.

Сначала он поднял с тротуара варежку и купил кофе в привокзальном магазинчике. Прихлебывая горячий напиток в тени за ограждениями, он думал о том, что делать дальше, когда зазвонил телефон, добытый для него Гуннаром Торпе.

– Это Грюнер.

– Что скажешь?

Встревоженный голос Грюнера в телефоне заглушал шум проезжающих машин. Значит, он где-то на улице, а не на подземной парковке, где он работал, иначе голос звучал бы иначе. Рабен попытался представить, как целыми днями, а иногда и ночью, Грюнер сидит в этом пропитанном бензиновыми выхлопами темном замкнутом пространстве и мечтает о музыке. Ад бывает разных форм и размеров.

– Прости, что рассердился на тебя, Йенс. Я испугался. Та женщина-юрист несколько недель назад приходила ко мне, задавала вопросы. А потом ее убили.

– Что за вопросы?

– Ты действительно ничего не помнишь?

– Я же говорил…

– Повезло тебе. Приезжай ко мне на работу.

Грюнер назвал ему адрес в районе Исландс-Брюгге.

– Через полчаса буду, – сказал Рабен.

– Нет. Сегодня моя смена с четырех. Дай мне пару часов, и тогда уже…

Похороны проходили в парке Сольберг. Прислушиваясь к колокольному звону в отдалении, Лунд наблюдала за немногочисленными скорбящими в черном, что собрались вокруг могилы.

В первый день своего возвращения в управление она видела Стига Драгсхольма. Тогда он еще был подозреваемым, и в тот же вечер Свендсен выдавил из него признание в убийстве. Это был высокий мужчина с правильными чертами лица и ухоженной внешностью преуспевающего адвоката. На похоронах его жены почти никто с ним не заговаривал. Никто не пошел рядом с ним, когда церемония у могилы завершилась.

Она пересекла газон и остановила его возле парковки.

– Сара Лунд, – представилась она, махнув удостоверением. – Полиция. Хотела бы задать несколько вопросов…

Ошеломленный, он уставился на нее, потом покачал головой и двинулся дальше. Лунд не отставала.

– Я бы не стала беспокоить вас сегодня, если бы не обстоятельства…

Драгсхольм достал ключи от автомобиля. Она услышала, как щелкнули замки в салоне его «вольво», и встала прямо перед водительской дверцей.

– Мы должны предотвратить гибель других людей. Ваша жена, возможно, лишь первая в списке жертв.

Он отодвинул ее с дороги, сел за руль и уставился прямо перед собой невидящим взглядом. Лунд обошла машину, открыла пассажирскую дверцу и тоже села. Он плакал. Она молчала, давая ему время справиться с собой.

Все остальные, кто хоронил Анну Драгсхольм, разошлись. На кладбище начинались новые похороны, на аллею вынесли светлый гроб. Это был бесконечный процесс, и Лунд понимала это лучше многих.

Наконец Драгсхольм вытер глаза, вылез из машины, встал перед безукоризненно чистым капотом. Она присоединилась к нему. Чуть погодя он двинулся с места и пошел по одной из тропинок, разбегающихся между надгробьями. Лунд следовала за ним.

– Почему вы признались в убийстве? – спросила она, когда они оказались уже далеко от машины и могилы.

– Этот мерзкий полицейский все орал и орал на меня. Больше всего мне хотелось заткнуть ему рот. Я знаю, что Анну убил не я. Она тоже это знает. Остальное неважно. – Он глянул на нее. – И, кроме того, я юрист. Выбравшись из той вонючей дыры, я бы не оставил от вашего обвинения камня на камне.

– Не сомневаюсь, – кивнула Лунд и обрадовалась, вспомнив, что днем ранее Свендсен уехал в отпуск. – Она рассказывала вам о своей работе в армии?

– Не много.

Он оглядывал кладбище. Вазоны. Букеты – огромные, пышные на свежих могилах, более скромные на старых. Некоторые плиты совсем без цветов, запущенные, забытые.

– Она когда-нибудь упоминала Мюга Поульсена?

– Об этом меня уже спрашивали. Ответ по-прежнему – нет.

– А Йенса Петера Рабена?

– Нет.

Они оказались рядом с похоронной процессией. Она уже достигла могилы, кто-то громко рыдал.

– Я хотел, чтобы она нашла другую работу. Но Анне нравилось в армии. По-моему, ее привлекала мысль, что она делает нечто секретное. Нечто, о чем ей нельзя говорить со мной.

– Несмотря на то, что вы юрист?

В его тускло-голубых глазах промелькнула обида.

– Всего лишь скучный адвокат по коммерческому праву. Я зарабатывал в десятки раз больше ее. Но она всегда утверждала, что получала в десятки раз больше удовлетворения. А потом ее уволили.

– Вы уверены?

– Так она мне сказала.

– Почему ее могли уволить?

– Возник какой-то конфликт. Она проводила исследование, и результаты вызвали споры. Со мной она не хотела это обсуждать, поэтому я не в курсе подробностей. Скорее всего, она перешла кому-то дорогу.

Он остановился, обернулся к машине. Должно быть, приходит в себя, подумала Лунд, и скоро его и след простынет. И в тот же миг эта часть его жизни начнет исчезать в туманном, далеком месте под названием «прошлое».

– Анна иногда превращалась в тигрицу. Уж если она ухватилась за что-то, то не отпустит ни за что.

– И что, по-вашему, она ухватила в тот раз?

– Было какое-то происшествие в Афганистане пару лет назад. Опять же, никаких подробностей она мне не рассказывала. Мне пора ехать…

– То есть армия дала ей поручение расследовать этот инцидент?

Драгсхольм замотал головой:

– Нет! В том-то и дело. Анна что-то услышала, заинтересовалась, стала расспрашивать по собственной инициативе. Ей не полагалось этим заниматься. Ее очень волновал вопрос… прав человека. Я и хотел, чтобы она работала в этой сфере, в этом было ее настоящее призвание. – Он пожал плечами. – Я не такой. Для меня это просто работа. А у нее было обостренное чувство справедливости.

– Что она успела узнать?

– Люди попали в засаду. Армия тоже проводила расследование, когда все закончилось. Командование не поверило тому, что говорили солдаты.

– Этим и занималась Анна?

– Она представляла интересы выживших солдат. Вела их дело в суде. И проиграла, а этого она никогда не любила. Поэтому продолжала задавать вопросы.

Лунд поняла, что ее намеренно обманули.

– Давайте уточним еще раз. Значит, она была адвокатом, который представлял интересы солдат из датского контингента «Эгир», вернувшихся после миссии в Афганистане?

– «Эгир», – кивнул он. – Точно. Она считала, что с ними обошлись несправедливо. Анна особенно страстно ненавидела ошибки правосудия – и не только в армии.

– Простите за то, что вам пришлось пережить по нашей вине, – сказала Лунд, протягивая ему руку.

Он не пожал ее.

– Я сам виноват. Не надо было уезжать, когда я нашел Анну.

– Почему же вы уехали?

– Испугался. Перед этим выпил, не соображал ничего. Было столько крови. Я подумал, что со мной сделают то же самое.

Она молчала.

– Я совсем не такой, как она, – проговорил Драгсхольм. – Анна была храброй, ничего не боялась. А я жалкий трус и сам знаю это.

Затем он коротко пожал Лунд руку и собрался уходить, но передумал.

– Это сделали террористы, о которых пишут в газетах?

– Я не имею права обсуждать ход следствия.

Он внимательно посмотрел на нее и сказал:

– Да. Я тоже не поверил в эту версию.

Глядя, как Драгсхольм идет к машине, Лунд набрала номер Странге.

– Я поговорил с людьми в Главном штабе, – сообщил он. – Они сейчас проверяют, что именно случилось в Гильменде.

– Об этом пока забудьте. Вы получили список группы «Эгир»?

Он обиженно помолчал пару секунд.

– Да. Он передо мной.

– Там указано, кто входил в отряд Рабена?

– Нет, но я смогу это узнать.

– Хорошо. Нам нужно поговорить с кем-нибудь из них.

– Кодмани…

– Пусть служба безопасности тратит на него свое время. Мне нужен хотя бы один из бойцов Рабена.

Объединенный совет созывался на внеочередное заседание в экстренном порядке. В небольшом конференц-зале в фолькетинге собрались лидеры всех партий со своими советниками. Также присутствовала горстка тщательно отобранных представителей средств массовой информации. Аггер вцепилась в Бука с первых минут заседания, требуя объяснений, почему Министерство юстиции никак не отреагировало на сообщение о возможных терактах.

– Монберг принял такое решение из соображений национальной безопасности, – заметил Томас Бук.

– Вы хотите сказать, что нам нельзя доверять?

Бук в отчаянии закатил глаза к потолку. Карстен Плоуг сидел рядом с ним и нервно вздрагивал под напором агрессии, прикрытой вежливыми фразами.

– А что вы скажете об организации «Ахль аль-Кахф»? – спросил Краббе. – Это правда, что ее члены арестованы?

– Некоторых из них сейчас допрашивают…

Краббе перегнулся через стол и громко заговорил в микрофон:

– Прошу отметить в протоколе, что Народная партия требует немедленно запретить эту ужасную группировку!

Бук улыбался, дожидаясь, когда все посмотрят на него.

– Антитеррористический законопроект, который будет обсуждаться в парламенте на следующей неделе, включает меры против всех организаций, которые, по мнению компетентных служб, могут быть опасны. Если «Ахль аль-Кахф» относится к этой категории, то и она попадает в число таких организаций. Если нет…

– Вы уходите от ответа, Бук, – перебила его Биргитта Аггер. – Ваш предшественник считал, что мы имеем дело с терроризмом. Почему же полиция потратила десять дней на допросы мужа убитой женщины?

Хороший вопрос. Томас Бук прикрыл глаза и попытался представить, чем сейчас занимаются его девочки дома, в Ютландии.

– По известным всем причинам Фроде Монберг не в состоянии сейчас предоставить объяснения относительно своих действий. Однако кое-что могу прояснить я сам. – Кивком он указал на Карину, которая обходила стол, раздавая всем копии одностраничного документа. – Я раскрываю эту информацию вам строго конфиденциально и неохотно. Она до сих пор относится к разряду секретных, прошу не обсуждать ее с посторонними и с прессой. Когда вы ознакомитесь с ней…

– Это все игры, Бук, – вставила Аггер.

– Когда вы ознакомитесь с ней, то узнаете, что Монбергу не рекомендовали проводить открытое расследование, так как оно может скомпрометировать нашу военную стратегию в Афганистане и тем самым подвергнуть опасности жизни датских солдат.

Аггер передала листок своей помощнице.

– Это вы так говорите.

– Нет. Так говорят наши собственные советники по безопасности. Или в их мотивах вы тоже сомневаетесь? – поинтересовался Бук. – Ведь мои мотивы вам очевидно кажутся подозрительными.

– Только не прячьтесь за именем своего брата…

Бук грохнул кулаком о стол:

– Мой брат мертв уже шесть лет! Никакие мои действия не вернут его. Но если я смогу уберечь хоть одну датскую семью от боли, которая выпала нам, я сделаю это…

– Тогда верните их домой! – выкрикнула Аггер и пожалела о своих словах сразу, как только они сорвались с ее губ.

– Они там, – произнес Бук, чуя близкую победу. – Как бы вы ни относились к войне, они там. Так скажите же мне. Если бы это письмо оказалось на вашем столе, если бы вы прочитали его и узнали, что любые разговоры об этом деле подвергнут наших храбрых мужчин и женщин смертельной опасности…

Губы Аггер превратились в узкую полоску ненависти. Она подхватила со стола бумаги, не обращая внимания на то, что часть из них посыпалась на пол.

– Вы бы все равно не ослабили своего напора? – спросил Бук. – Невзирая на цену?

Разумеется, ответа не последовало. Аггер вскочила и быстро вышла из зала. Все взгляды вновь обратились на министра юстиции.

– Если больше вопросов нет…

Его фраза была обращена Краббе, и тот только качнул головой.

– Тогда, – закончил Томас Бук, – я закрываю заседание и возвращаюсь к своим обязанностям.

– Вот это команда! – Вернувшись к себе, Бук одарил улыбкой Плоуга, послал Карине воздушный поцелуй. – Я не слишком переусердствовал? Обещаю больше не упоминать брата. Я и сейчас бы не стал, если бы она не намекала…

– Она сама напрашивалась, – заверила его Карина. – Какая наглость. Я хотела поговорить с вами кое о чем…

– А между прочим, у нас есть все основания подать на нее в суд за разглашение секретной информации… – предложил Плоуг с надеждой в голосе.