Текст книги "Инспектор мертвых"

Беккеру едва не сделалось дурно. Предмет оказался кожаным бурдюком. В комнате стоял резкий запах – не разложения (для чего было еще слишком рано) и не крови (которой не было). Нет, запах казался знакомым с детских лет, когда Беккер еще жил в деревне. Так пахло скисшее молоко. Им были пропитаны волосы и одежда женщины. Белая жидкость вытекала из бурдюка, вставленного в рот жертвы. Кто-то методично вливал молоко ей в горло, пока она не захлебнулась.

В правой руке женщины был зажат лист бумаги. С тяжелым предчувствием Беккер высвободил его и увидел траурную кайму. Четким и решительным почерком, ставшим за последнее время слишком знакомым, на нем были написаны два слова: «Джон Френсис».

Имя Беккеру ничего не говорило, но леденящий холод в груди не оставлял никаких сомнений: так звали одного из тех, кто пытался убить королеву Викторию.

Де Квинси вошел в церковь Святого Иакова и снял пальто. Комиссар Мэйн изумленно уставился на его траурный костюм:

– Вы словно на похороны собрались, а не на ужин во дворце.

– Раз уж платит полиция, – ответил Де Квинси, – я благодарен и за то, что удалось найти.

– Полиция согласилась заплатить за костюм? – Комиссар Мэйн недовольно взглянул на Райана.

– Он хочет нам что-то показать, – неловко попытался сменить тему инспектор.

– Показать?

– Наглядную иллюстрацию великого вопроса, поставленного перед нами Иммануилом Кантом, – ответил Де Квинси. – Существует ли объективная реальность независимо от нас или же только в нашем сознании?

– С точки зрения закона, подобного рода философские рассуждения не имеют никакого значения, – заметил комиссар. – Суду нужны твердые доказательства, которые можно проверить. Что бы вы ни намеревались нам показать, времени у нас мало. Через час вас ждет к себе королева.

Констебли зажгли фонари, торопясь закончить осмотр церкви. Прихожан уже отпустили домой, остались толь ко церковный староста и другие служители.

Мэйн с удивлением увидел женщину в траурном наряде, приближающуюся к нему из темноты. Черный креп ее платья не отражал света фонарей, густая вуаль свисала с черной шляпы.

Констебли растерялись не меньше комиссара.

– Вы согласны, инспектор, что леди Косгроув этим утром выглядела точно так же? – спросил Де Квинси.

Райан кивнул и добавил:

– Вы купили платье и шляпу в салоне Джея? Они и были в тех пакетах, которые вы занесли в церковь? Эмили, теперь я понял, зачем вы зашли в ту комнатку возле входа. Чтобы переодеться.

– И что это должно нам доказать? – поинтересовался комиссар Мэйн. – Только не говорите мне, что и за платье тоже платит полиция.

Райан отвел взгляд, смутившись еще сильнее.

– У леди Косгроув был сопровождающий, – напомнил Де Квинси. – Эмили, позволь мне исполнить его роль.

Он заботливо, словно женщину, понесшую тяжелую утрату, провел дочь вдоль прохода. Остальные двинулись следом.

Возле ограды алтаря Де Квинси остановился и посмотрел на молельную скамью леди Косгроув справа от себя:

– Тело ее светлости уже унесли?

– Нет еще, – ответил комиссар Мэйн.

– Тогда мы воспользуемся другой крытой молельней, – решил Де Квинси и указал рукой налево: – Сюда, Эмили.

Расположенная рядом с колонной кабинка ничем не отличалась от той, что принадлежала леди Косгроув. По углам стояли четыре столба, к ним были привязаны занавеси. Внутри в три ряда располагались скамейки.

– Могу я попросить у вас два-три фонаря? – обратился Де Квинси к констеблям. Установив фонари перед кабинкой, он пояснил: – Я пытаюсь таким образом создать эффект яркого дневного света. Утром молельню леди Косгроув открыли сразу же после появления хозяйки. Будьте добры, отоприте теперь эту.

Один из служителей подошел к дверце.

Де Квинси обернулся к даме в траурной одежде:

– Эмили, прими мои глубочайшие соболезнования.

– Соболезнования? По какому поводу? – недоуменно воскликнул комиссар Мэйн.

– Эти слова произнес человек, сопровождавший сегодня утром леди Косгроув, – пояснил Де Квинси. – За исключением обращения. Он сказал «леди Косгроув», а не «Эмили». А затем произнес: «Примите мои глубочайшие соболезнования». Инспектор Райан, я ничего не напутал?

– Нет. Именно эти слова я тогда и слышал.

– А теперь, Эмили, подними, пожалуйста, вуаль.

Дама выполнила просьбу, и комиссар Мэйн ошеломленно отшатнулся:

– Но…

Это оказалась вовсе не Эмили, а седая женщина приблизительно шестидесяти лет, одинакового роста с дочерью Де Квинси.

– Ради всего святого, что это значит? – возмутился комиссар.

– Когда инспектор Райан назвал ее «Эмили», она кивнула в ответ, – напомнил Де Квинси. – Затем я сам несколько раз произнес, обращаясь к ней, имя Эмили, и вы решили, что видите перед собой мою дочь. То же самое случилось сегодня утром. В церковь вошла не леди Косгроув, а другая женщина. Однако сопровождавший ее мужчина несколько раз обратился к ней как к леди Косгроув, убедив всех, будто это действительно она. Картина, воспринятая нашим сознанием, несколько отличалась от реальности.

– Но ведь там, на полу, лежит тело настоящей леди Косгроув, – возразил Райан.

– Несомненно. – Де Квинси обернулся к женщине в траурном платье. – Позвольте представить вам Агнес, старшую ключницу церкви Святого Иакова. Это она встретила нас сегодня утром, а потом любезно согласилась помочь. Благодарю вас, Агнес. А теперь опустите, пожалуйста, вуаль и продолжайте изображать леди Косгроув – или правильнее сказать «Эмили»? Так много имен. Комиссар, вы хорошо себя чувствуете? Вы так наморщили лоб, будто у вас разболелась голова.

Де Квинси вытащил из кармана своего нового сюртука черный конверт с такой же печатью и передал его Агнес.

– Я приобрел его в салоне траурных принадлежностей Джея. Он идентичен тому, что получила сегодня на глазах у всех прихожан женщина, изображавшая леди Косгроув. А теперь, Эмили… или Агнес… нет, все-таки леди Косгроув, мы продолжим воспроизводить события сегодняшнего утра.

Женщина с закрытым вуалью лицом вошла в кабинку, затворила за собой дверцу и уселась на переднюю скамейку.

Де Квинси оглянулся на констеблей:

– А вы будьте любезны занять прочие скамьи в зале, будто пришли на воскресную службу.

– Что бы ни случилось дальше, я хочу оказаться как можно ближе, – заявил комиссар Мэйн и направился к соседней кабинке.

– Для вас у меня есть более удобная точка обзора, – остановил его Де Квинси и подвел к ограде алтаря. – Прошу вас, встаньте здесь.

– Что вы задумали? – забеспокоился комиссар.

Де Квинси сделал глоток из бутылочки с лауданумом.

– Вы будете изображать священника. Подойдите ближе к ограде, пожалуйста.

– Мне неловко.

– Повернитесь лицом к прихожанам.

– Мне в самом деле неловко.

– Я оставлю вас, потому что утром здесь находился только священник, – произнес Де Квинси. – Но буду со стороны подсказывать дальнейшие действия.

Стоя спиной к алтарю, комиссар Мэйн в растерянности проследил, как Де Квинси прошел мимо занятых констеблями и служителями церкви скамей и скрылся в темноте.

– Комиссар, вам приходилось в молодости выступать на сцене? – донесся голос писателя из притвора. – Я приготовил для вас несколько реплик.

– Ей-богу, это уже…

– Служба началась с гимна «Сын Божий вышел на войну», – продолжал Де Квинси. – Кто-нибудь из констеблей знает его?

Несколько полицейских подняли руки.

– Тогда помогайте мне.

Голос Де Квинси на удивление звонко зазвучал под сводом церкви:

 
Сын Божий вышел на войну
Для праведных побед.
 

Констебли принялись подпевать.

Комиссар Мэйн рассеянно слушал их, сосредоточив свое внимание на кабинке справа от прохода. Женщина в траурном платье – как там ее зовут? – распечатала конверт, достала письмо с черной каймой и прочитала, не поднимая вуали. Затем подошла поочередно к каждому из столбов по углам кабинки, отвязала шторы и задернула их. Не видимая теперь никому, кроме комиссара, женщина опустилась на колени, опираясь лбом о перегородку.

– Так сделала леди Косгроув сегодня утром? – крикнул комиссар Мэйн Де Квинси.

– Да, – отозвался из темноты голос Любителя Опиума. – Священник обратился к прихожанам приблизительно с такими словами: «Всякий раз, когда на плечи ложится тяжкий груз скорби, вспомним о том, что приходится выносить нашим храбрым солдатам». Не могли бы вы повторить, комиссар? «Всякий раз, когда на плечи ложится тяжкий груз…»

– Всякий раз, когда на плечи… – Комиссар нахмурился, увидев, что Де Квинси вышел из темноты и двинулся вдоль прохода, держа в руках стопку книг с церковными гимнами.

– Прошу вас, комиссар, продолжайте. Теперь о трудностях, которые выносят наши храбрые солдаты.

– Я…

Внезапно Де Квинси споткнулся и выронил книги. Звук падающих на каменный пол тяжелых томов эхом разлетелся по полупустой церкви.

– Боже милостивый! – сокрушенно воскликнул Де Квинси.

Он наклонился, чтобы подобрать упавшие книги, но в результате лишь выронил оставшиеся. Два констебля вышли из кабинок, чтобы помочь ему.

– Что все это значит? – требовательно спросил комиссар.

– Прошу прощения, я такой неловкий. – Маленький человечек поднял с пола сборники гимнов и аккуратно выровнял стопку. – Прошу вас, продолжайте службу.

– Какую еще службу?

Комиссар оглянулся на кабинку, в которой женщина в траурной одежде – да, правильно, ее зовут Агнес – все еще стояла на коленях, прислонившись лбом к перегородке.

И вдруг она начала сползать набок. Голова у нее запрокинулась, и…

– Нет! – закричал комиссар Мэйн.

Вуаль и платье ключницы отливали алым.

– Боже мой! – воскликнул комиссар. – У нее перерезано горло!

Агнес упала на пол и пропала из его поля зрения.

Мэйн рванулся к ней, из соседней кабинки выскочил инспектор Райан.

– Господи, опять! – простонал комиссар.

Де Квинси подошел к кабинке и уставился на неподвижное тело на полу, все еще сжимающее в руке листок с траурной каймой.

– Инспектор Райан, будьте добры, посмотрите, нельзя ли помочь Агнес. Я помню, как вы острием ножа откинули вуаль с лица леди Косгроув. Но теперь этого не потребуется.

Растерянный Райан вошел в кабинку.

– По крайней мере, пол не залит кровью.

– Только платье и часть занавески. На самом деле всего лишь красные чернила. Я прихватил пузырек со стола в кабинете лорда Косгроува. Постойте, у меня появилась другая идея. Комиссар Мэйн, не могли бы вы удостовериться, что с Агнес не случилось ничего страшного?

Комиссар с хмурым видом зашел в молельню и опустился на колени, чтобы поднять вуаль со шляпки Агнес.

И тут же изумленно отпрянул. Из-под вуали ему улыбалась вовсе не пожилая служительница.

Это была Эмили.

– Простите, что заставила вас поволноваться, – сказала она и поднялась с пола, все еще держа в руке листок.

– То же самое произошло сегодня утром на глазах у всех прихожан, – объяснил Де Квинси. – Агнес, где же вы?

Седовласая ключница вышла из-за спин собравшихся. Теперь на ней уже не было траурной одежды.

– Спасибо вам за помощь, моя дорогая, – поблагодарил ее Де Квинси.

Агнес не смогла сдержать довольную улыбку.

– Но… – заговорил было Райан.

– В доме лорда Косгроува вы упомянули спальню, забрызганную кровью. Вы также сказали, что искали еще одну жертву, но не нашли. На самом деле она уже была обнаружена. Леди Косгроув убили накануне вечером в ее собственной спальне. Разумеется, она не могла пойти утром в церковь. Вы сами признали, что поступок совершенно бессмысленный: вернуться домой, обнаружить там обезображенный труп мужа и мертвых слуг, но вместо того, чтобы сообщить в полицию, отправиться в траурном одеянии в церковь. Единственное объяснение состоит в том, что ее светлость убили дома, а затем переодели в траур и тайно пронесли в церковь посреди ночи. При таком количестве ключей преступник без труда мог завладеть одним из них. – Де Квинси обернулся к служителям. – Кто-нибудь из вас недавно терял ключ от входной двери?

– Я, – признался староста. – Не мог вспомнить, где его оставил. Перерыл все, но так и не нашел.

– Ночью труп леди Косгроув принесли в церковь и спрятали в задней части ее молельни. Должно быть, сегодня утром вы получили сообщение от леди Косгроув, в котором говорилось, что она не придет на воскресную службу, так что прибирать и разжигать печь в ее кабинке совершенно не обязательно?

– Так и было.

– С помощью этой уловки убийца и его сообщники получили гарантии, что никто из служителей не найдет труп леди Косгроув раньше времени. Когда запели гимн и внимание всех прихожан было приковано к алтарю, женщина, изображавшая леди Косгроув, задернула занавески. Теперь ее мог видеть только священник, но и он отвлекся при появлении героя войны полковника Траска в алом мундире и под руку с девушкой удивительной красоты. Все взгляды обратились к блистательной паре, и священник тоже смотрел только на гостей. Тем временем самозванке не составило труда нырнуть за перегородку и передвинуть на свое место труп леди Косгроув. Даже моего недавнего жалкого трюка с падением книг и суетливыми попытками поднять их оказалось достаточно, чтобы отвлечь ваше внимание. А наличие в руке жертвы записки, которую чуть раньше получила самозванка, лишь усилило впечатление, что женщина та же самая.

– А откуда же тогда взялась кровь? – спросил Райан.

– Емкость с кровью – вероятно, какого-то животного – тоже припасли заранее. Передвинув труп леди Косгроув, самозванка открыла емкость и вылила содержимое на пол рядом с дверцей. Затем сняла траурную одежду, сложила в сумку и спряталась под скамьей. Когда вид крови испугал священника и началась паника, женщина отодвинула заднюю занавеску и выбралась из кабинки. Не привлекая к себе внимания, она смешалась с толпой прихожан, точно так же как Агнес сейчас незаметно подошла к нам.

– Люди видели то, что их заставили видеть, – заключил Мэйн.

– Именно так, комиссар. Вопрос о том, существует ли реальность независимо от нашего разума, не такой уж и праздный. Прихожан ввели в заблуждение, внушив, что ужасное убийство произошло прямо у них на глазах, в церкви Святого Иакова, а виновник непостижимым образом скрылся. Завтра утром пятьдесят две лондонские газеты разнесут это заблуждение по всей столице. И обыватели решат: раз уж им угрожает опасность даже в церкви, то отныне нельзя чувствовать себя спокойно ни в собственных постелях, ни где-либо еще. Цель преступника – не только отмстить, но и посеять панику. Можете быть уверены, скоро последуют и другие убийства, причем непременно в общественных местах.

Шум за спиной заставил Де Квинси обернуться.

Хлопнула дверь, и в церковь влетел Беккер. Он тяжело дышал, снег сыпался на пол с его пальто и кепки.

– Судье… сэру Ричарду Хокинсу… перерезали горло… в Сент-Джеймсском парке.

– Что?! – воскликнул комиссар Мэйн.

– Его жене… насильно вливали в горло… пока не захлебнулась…

Мститель до сих пор не забыл, как побледнел отец, когда констебль подошел к их скромному дому и осведомился:

– Кэтлин О’Брайен – ваша жена?

– Моя, чья же еще. А почему вы спрашиваете? С ней что-то случилось?

Различив ирландский акцент, констебль с подозрением оглядел отца с ног до головы:

– Можно сказать и так.

– Ничего не понимаю.

– Она арестована.

– Аресто… – Отец не смог договорить. Колин впервые видел его испуганным. – Помилуй бог, за что?

– За кражу.

– Быть того не может!

– В бельевой лавке Барбриджа.

– Наверное, тут какая-то ошибка. Кэтлин собиралась продать там свое вязание.

– Про вязание мне ничего не известно. Зато я точно знаю, что на выходе из лавки в корзине у вашей жены оказалось больше вещей, чем на входе.

– Неправда! Кэтлин ни за что…

– А вот кричать на меня не стоит. Может быть, в тех местах, откуда вы родом, и принято повышать голос на констеблей, но здесь народ привык уважать закон.

– Простите, я не хотел… То есть я вовсе не… Где она сейчас? В полицейском участке Сент-Джонс-Вуда?

– Если хотите помочь ей, лучше найдите адвоката.

Констебль не спеша направился к двуколке с плетеным сиденьем, в которой приехал из города.

– Не возьмете меня с собой? – взмолился отец Колина.

– Вы же видите, вдвоем здесь не поместиться.

– Хотя бы подождите меня, чтобы показать дорогу к участку! Прошу вас! Я должен увидеться с ней!

Констебль недовольно вздохнул:

– Ладно, даю пять минут на сборы.

Отец бросился обратно в дом:

– Эмма, ты уже большая девочка. Оставайся здесь и присмотри за Рут. Вот все деньги, что у меня есть. – Он отдал ей несколько монет. – Колина я прихвачу с собой. Если придется задержаться, пошлю его к вам с новостями.

Констебль хлестнул лошадок поводьями, и двуколка тронулась с места.

– Колин, возьми пальто и по куску хлеба для нас обоих, – торопливо бросил отец.

Дрожа от испуга, мальчик сделал, как было велено, и помчался догонять отца, который сам старался не отстать от повозки.

Возле дверей каждого дома стояли женщины и дети, молча наблюдая за ними.

Узкая деревенская улица слилась с другой, пошире, а затем вывела на большую дорогу с оживленным движением, заполненную стуком копыт и скрипом колес.

– Полиция! Прочь с дороги! – то и дело кричал констебль.

Если телега или стадо коров не спешили пропускать его, полицейский сворачивал на обочину и обгонял их, поднимая тучи пыли.

Колин споткнулся и упал, содрав кожу на руке. Рот забила пыль, но он тут же поднялся и засеменил дальше, пытаясь догнать отца.

Наконец они добрались до указателя, на котором значилось: «Сент-Джонс-Вуд». Экипажей и повозок стало еще больше. Копыта и колеса гулко стучали по булыжной мостовой.

Констебль свернул в переулок и остановил двуколку возле здания, больше напоминающего продуктовую лавку, хотя вывеска утверждала, что это полицейский участок.

– Без толку вам таскаться вслед за мной, – заметил констебль. – Лучше не тратьте время даром и сразу отправляйтесь за адвокатом.

– Но мне нужно поговорить с женой!

Из дверей вышел сержант:

– Что за шум?

– У вас моя жена! Кэтлин О’Брайен!

– Та воровка-ирландка? Ошибаетесь, здесь ее нет.

– Значит, ее отпустили?

– Значит, у нас нет места, чтобы держать ее в участке. Час назад вашу жену вместе с парой других грабителей отправили в Лондон.

– В Лондон?

– В Ньюгейтскую тюрьму. И попробуйте здесь еще пошуметь – увидите, что с вами будет.

– Господи помилуй, в Ньюгейтскую тюрьму. – На мгновение отец остолбенел от горя. Собравшись с духом, он спросил: – Где мне найти этого Барбриджа?

– Если будете досаждать свидетелю, мигом сами отправитесь в Ньюгейт вслед за женушкой.

Отец побежал по улице, спрашивая дорогу у прохожих:

– Где бельевая лавка Барбриджа? Подскажите, как мне найти…

Люди в испуге шарахались от него.

– Второй переулок направо, – буркнул какой-то мужчина, лишь бы избавиться от назойливого приставалы.

У Колина гудели ноги от долгого бега. Но ему каким-то образом все же удавалось не упускать из виду пробирающегося сквозь толпу отца. Наконец тот ворвался в лавку, где на витрине были выставлены сорочки, носовые платки и скатерти.

Войдя следом, Колин услышал, как отец говорит круглолицему мужчине с густыми бровями, стоявшему за прилавком:

– Моя жена вчера собиралась продать вам три вязаные кофты.

– Мне они были не нужны, – ответил Барбридж.

– Мы живем в Хелмси-Филд, в четырех милях к северу отсюда, – объяснил отец Колина. – Одна из наших соседок говорила, что вы ее брат.

– Не понимаю, к чему вы клоните.

– Ваша сестра посоветовала жене прийти к вам. Сказала, вы с удовольствием купите кофты, которые связала моя жена.

– Возможно, моей сестре они показались особенными, но до моих требований они недотягивают. Я сказал вашей жене, что не возьму их, а потом заметил, как она тайком сунула сорочку к себе в корзину.

– Нет! Кэтлин не могла такого сделать.

– А вот и да. Я видел собственными глазами.

– Вы ошиблись!

Дверь открылась, и в лавку вошел тот самый констебль, вслед за которым Колин с отцом прибежали в Сент-Джонс-Вуд. Он сразу же потянулся к висевшей на поясе дубинке:

– Что тут у вас происходит?

– Этот ирландец назвал меня лжецом.

– Неправда! Не говорил я такого! Только сказал, что произошла ошибка!

– На вашем месте я бы не приставал к человеку, которого обокрала ваша жена, – предупредил констебль.

– Он распугает мне всех покупателей, – пожаловался Барбридж.

– Отправляйтесь лучше в Ньюгейтскую тюрьму и попытайтесь помочь жене, – посоветовал констебль. – Или придется вас отправить туда другим способом.

Отец Колина в отчаянии посмотрел на хозяина лавки и полицейского, затем развернулся и выбежал на улицу.

Колин выскочил следом. Они добрались до большой дороги и влились в грохочущий поток повозок и телег, лошадей и коров, непрерывно пополнявшийся из каждого переулка. Шум и пыль обрушились на них с такой силой, что даже при желании вернуться обратно в деревню им не удалось бы выбраться из толчеи. Мальчику казалось, будто он очутился в бурной реке, которая течет к обрыву, только вместо брызг воды вдалеке над Лондоном висела густая бурая пелена смога.

Все потрясенно слушали сбивчивый доклад Беккера. Полицейские фонари то и дело выхватывали из темноты застывшие от ужаса лица.

– Захлебнулась… молоком? – Комиссар Мэйн обернулся к Де Квинси. – Но это же бессмыслица. Кому в здравом уме придет в голову…

– Здесь есть совершенно четкий смысл, – возразил Де Квинси. – Убийца прекрасно сознавал, что делает, и находился в здравом уме, по крайней мере с точки зрения закона.

– Но такое под силу только чудовищу.

– Или тому, кто считает чудовищами жертв. Очевидно, убийца полагает свою жестокость справедливой. Что вам приходит в голову при слове «молоко», комиссар?

– Поскольку мы сейчас в церкви, – быстро нашелся Мэйн, – я вспоминаю строки из Библии: «в землю, где течет молоко и мед»[8]8
  Исх. 3: 17.


[Закрыть].

– А вы, инспектор Райан? Какая мысль возникла у вас?

– О материнском молоке. Только не понимаю, чем нам помогут подобные ассоциации.

– Эмили, – позвал Де Квинси. – А ты о чем подумала, услышав слово «молоко»?

– О «Макбете», разумеется.

– Прекрасно, моя дорогая.

Комиссар Мэйн озадаченно посмотрел на девушку:

– Мисс Де Квинси, неужели вы тоже принимаете лауданум? Не вижу, каким образом молоко может быть связано…

– Вы давно видели спектакль, комиссар? – спросил Де Квинси. – Или, может быть, вам приходилось читать мое эссе «О стуке в ворота у Шекспира»?

– У вас определенно путаются мысли от этого зелья.

– Леди Макбет упрекает мужа в недостаточной решимости и убеждает убить короля, чтобы занять его место. Какими словами она высмеивает Макбета, Эмили?

– «Ты вскормлен милосердья молоком»[9]9
  Уильям Шекспир. Макбет. Перевод А. Радловой.


[Закрыть].

Комиссар Мэйн оживился, услышав цитату:

– Молоком милосердья?

– Именно этот запах и ощутил сержант Беккер, когда нашел леди Хокинс. Ее утроба была до краев наполнена молоком. Прокисшим молоком милосердия. Убийца опять указывает на справедливость возмездия.

– Довольно надуманная связь, как мне кажется, – заметил Мэйн.

– Нет, если не забывать, что речь идет о Макбете. О его намерении убить правящего монарха.

Комиссар побледнел, осознав смысл сказанного.

– На том листке, что держал в руке лорд Косгроув, значилось имя Эдварда Оксфорда, который стрелял в королеву Викторию, – напомнил Де Квинси. – А на том, что нашел сержант Беккер в руке у следующей жертвы, – имя Джона Френсиса.

– Который тоже покушался на жизнь королевы, – прошептал комиссар Мэйн.

Воскресенье, 29 мая 1842 года

Смуглокожий молодой человек стоял в толпе возле Сент-Джеймсского парка, наблюдавшей за возвращением в открытом экипаже королевы Виктории и принца Альберта с воскресной службы. Взгляды всех собравшихся были прикованы к монаршей чете, поэтому лишь немногие заметили, как незнакомец достал пистолет.

Одним из тех немногих оказался мальчик, случайно оглянувшийся на преступника как раз в том момент, когда тот прицелился и нажал на спусковой крючок.

Раздался щелчок, но этим все и ограничилось: пистолет не выстрелил. Незнакомец поспешил скрыться.

Другим свидетелем был сам принц Альберт. Оглядев толпу, он обернулся к королеве со словами: «Возможно, мне показалось, но я видел, как в нас целились из пистолета».

Мальчик, заметивший нападавшего, страдал заиканием. Когда он попытался рассказать окружающим про мужчину с пистолетом, те быстро потеряли терпение и не дослушали его. Однако, вернувшись домой, мальчик поведал о происшествии своим родным, и они решили сообщить властям.

Последующие двадцать четыре часа они пытались убедить разнообразные официальные лица выслушать до конца рассказ заикающегося мальчика. Тем временем принц Альберт вызвал комиссара Мэйна в Букингемский дворец.

– Его высочество сам признал, что мог ошибиться, – продолжил рассказ Мэйн, отойдя вместе со слушателями вглубь церкви, чтобы избежать лишних ушей. – Но затем мы получили рапорт о мальчике, который тоже видел стрелка. Теперь всякие сомнения отпали, и мы порекомендовали королеве и принцу не покидать дворец, а сами усилили полицейские патрули в окрестностях дворца.

Можете представить наше удивление, когда королева, не уведомив нас, посчитала, что подает дурной пример, запираясь в четырех стенах. Подданные будут ждать ее появления согласно опубликованному в газетах распорядку дня, который ее величество почитала за честь соблюдать. Уже назавтра в шесть часов вечера они с принцем Альбертом отправились в открытом экипаже на обычную прогулку по Конститьюшен-хилл к Гайд-парку. Нас никто не предупредил. Тысячи зрителей видели, как экипаж ехал по улицам города. Удивительно смелый поступок.

Когда комиссар замолчал, в разговор вступил Райан:

– Я по-прежнему патрулировал тот район города. Поскольку я отличился при поимке Эдварда Оксфорда, а также помог задержать вора, проникшего во дворец и укравшего вещи из гардероба королевы, мне теперь доверяли особые задания. Я носил гражданскую одежду, в которой мог легко смешаться с толпой. Детективный отдел еще не создали, но можно сказать, что я уже работал детективом.

Я расположился у ограды Грин-парка, недалеко от того места, где Оксфорд когда-то стрелял в ее величество. Мне сообщили, что в тот день королева из соображений безопасности решила не показываться на публике. Но преступник мог и не знать об этом. Оставалась вероятность, что он снова появится поблизости, и я рассчитывал опознать его по словесному портрету.

К моему величайшему изумлению, королева и принц все же проехали мимо. Не знаю, какое из охвативших меня чувств было сильнее: облегчение, поскольку с ее величеством ничего не случилось, или тревога, что опасность может подстерегать ее на обратном пути от Гайд-парка.

Толпа не спешила расходиться, надеясь еще раз увидеть королеву и принца. Зрители все прибывали. Наконец, двадцать минут спустя, раздались крики: «Вот она!» – и вдали показался экипаж. Оглядевшись по сторонам в поисках подозрительных движений, я заметил на другой стороне улицы констебля, который внимательно следил за молодым человеком, стоявшим возле водонапорной колонки. У него была смуглая кожа, как у преступника, описание которого я получил.

Я выскочил на мостовую, – продолжал Райан. – Толпа кричала все громче; экипаж королевы приближался, уже слышны были цокот копыт и скрип колес. Подозрительный молодой человек спрятался за дерево. В тот момент, когда я добежал до противоположной стороны улицы, карета как раз проезжала мимо. Констебль поразил меня тем, что прекратил наблюдение, повернулся к королеве и вытянулся по стойке смирно. Вероятно, он никогда прежде не видел ее величества так близко. Но мне-то было не впервой, поэтому я сосредоточил внимание на молодчике за деревом. И тут он внезапно поднял пистолет.

Я рванулся к нему. Прогрохотал выстрел. Толпа охнула, пороховой дым окутал улицу. Констебль поспешил мне на помощь, и вдвоем мы справились со стрелком.

– Это был Джон Френсис, – произнес Де Квинси.

Инспектор кивнул, добавив:

– К нам подбежали другие патрульные. Мы отвели Френсиса к ближайшему посту охраны дворца, а оттуда – в полицейский участок на Уайтхолле.

– Королева и принц не пострадали? – спросил Беккер.

– К счастью, нет, – ответил комиссар Мэйн. – Френсис продолжал настаивать на том, что пистолет был заряжен одним только порохом. Как утверждал его адвокат, подсудимый всего лишь хотел привлечь внимание к себе и своей табачной лавке, находящейся на грани разорения. Он надеялся таким путем обзавестись новыми клиентам и расплатиться с долгами. Но суд обвинил его в государственной измене.

– В измене? – удивилась Эмили. – Пусть даже его пистолет, возможно, не был заряжен пулями?

– Эксперт по оружию засвидетельствовал, что пыж сам по себе мог причинить серьезные повреждения, если бы угодил в лицо королеве, или поджег ее платье. Френсиса признали виновным.

– И приговорили к виселице, – прибавил Де Квинси. – Поскольку речь шла о государственной измене, дальнейшая процедура казни восходила к временам Генриха Восьмого. После повешения Френсису предполагалось отрубить голову и четвертовать тело.

– Простите, Эмили, за столь неприятные подробности, – сказал Райан.

– Благодарю вас за заботу, Шон, но я читала в записках отца о куда более ужасных вещах.

Комиссара Мэйна, видимо, озадачила фамильярность, с какой они обращались друг к другу, но затем он предпочел сосредоточиться на обсуждаемом вопросе.

– По мнению некоторых, долги довели Френсиса до полного отчаяния, и он надеялся, что его признают сумасшедшим и отправят в Бедлам, – объяснил дочери Де Квинси. – В конце концов, если верить слухам, Эдвард Оксфорд устроился там не без комфорта. Возможно, Френсис всего лишь мечтал о легкой жизни без забот о жилье и пропитании. Если так, его ожидало большое разочарование.

– Френсиса казнили? – спросил Беккер.

– Нет, – ответил Де Квинси. – В последний момент казнь заменили пожизненными каторжными работами на Земле Ван Димена[10]10
  Первоначальное (до 1855 года) название острова Тасмания.


[Закрыть]. Когда Френсис узнал, куда его отправляют, виселица, вероятно, показалась ему лучшей судьбой.

– И все из-за бедности, – чуть слышно пробормотала Эмили.

Судя по ее голосу, она прекрасно понимала, до какого отчаяния может довести нищета.

– Я много лет отстаивал идею особого детективного отдела, сотрудники которого будут носить гражданскую одежду и действовать по всему городу, – сообщил Мэйн. – Повторное нападение на королеву ускорило решение вопроса. Тринадцатью годами ранее мне потребовалось почти три месяца, чтобы организовать работу столичной полиции. Теперь же детективный отдел – с двумя инспекторами и шестью сержантами – был создан всего за шесть дней.

– Как раз вовремя, – заметил Райан. – Через два месяца произошло еще одно покушение на королеву.

– Как пройти к Ньюгейтской тюрьме? – спрашивал у прохожих отец Колина, пробираясь по беспорядочному переплетению лондонских улиц.

Кареты, экипажи, кебы и переполненные омнибусы грохотали по мостовой. Пассажиры забирались даже на крыши омнибусов, слуги висели на запятках карет. Шум стоял оглушающий. Разносчики газет выкрикивали новости о последних преступлениях. Торговцы нахваливали фрукты и овощи, разложенные на тележках. Нищие выпрашивали милостыню.