Текст книги "Лига «Ночь и туман»"

В доме зажглись огни. Включили два прожектора, которые освещали фасад особняка. Сосулька снова засомневался. Если нет адекватной системы безопасности, – внешних прожекторов должно быть больше. С другой стороны, вполне возможно, что они не установлены, чтобы ввести в заблуждение и создать такое впечатление, будто особняк не защищен.

Пенделтон стоял, спрятавшись за кустами. Когда он приготовился перелезть через забор, автомобильные фары осветили холм, и Сосулька замер на месте. Заурчал мотор. Фары осветили гравиевую дорожку напротив поместья и исчезли в ночь. Шум двигателя постепенно стих, слышно было только пение сверчков.

Но на вершине холма стояли две машины. Сосулька не мог позволить себе думать, что теперь особняк пуст. Он перелез через забор и, напрягшись, замер на корточках, готовый в любую секунду среагировать на сигнал тревоги.

Выждав пять минут, он двинулся вперед, периодически останавливаясь и вслушиваясь в ночь. Через полчаса, преодолев сто ярдов, Пенделтон добрался до края теннисного корта на вершине холма. В бассейне отражались огни особняка, рядом с ним стояло небольшое сооружение, по-видимому, раздевалка. Пенделтон спрятался за нее и из-за угла осмотрел гараж на пять машин, все двери которого были закрыты. Он сменил позицию и осмотрел черный “кадиллак” напротив особняка. Затем Сосулька осмотрел сам особняк.

Остроконечные крыши, трубы, слуховые окна. С этой стороны к дверям вело вымощенное плитами патио; за окнами была видна освещенная комната, вдоль стен – книжные шкафы и картины. Мелькнула фигура хорошо сложенного мужчины среднего возраста в синем спортивном костюме. Кажется, он был один.

Сосулька заглянул в окна других комнат. Большинство из них были темными. В тех же немногих, где горел свет, по-видимому, никого не было. Не обнаружив охранников, он побежал от раздевалки бассейна, пересек подъездную дорожку, нырнул за балюстраду сбоку патио и внимательно изучил территорию перед собой. И тут Сосулька понял, что именно в патио, идущем вдоль этой стороны особняка и, очевидно, вдоль других сторон, находится система сигнализации. Любой, кто захочет пробраться в особняк, должен пройти по плитам, но они не соединены между собой бетоном. Благодаря свету из комнаты у входа в особняк было видно, что края плит усыпаны песком. Сырой песок был неряшливо рассыпан по всему патио. Но почему владелец земельной собственности на миллион долларов не обращает внимание на такую деталь? Почему такое несоответствие с содержащейся в безукоризненном порядке усадьбой? Ответ очевиден. Потому что каждая плита в отдельности лежит на детекторе давления. Стоит ступить на одну из них, и сразу сработает сигнал тревоги.

Пенделтон огляделся по сторонам, надеясь увидеть какое-нибудь дерево, по которому он сможет забраться в верхние окна особняка. Не увидев такового, он решил осмотреть сарай, где могла храниться приставная лестница. Используя ее, он вполне сможет соорудить своеобразный мост между балюстрадой и подоконником окна неосвещенной комнаты и перебраться через патио, не становясь на плиты.

Сосулька начал отползать назад.

– Итак, ты догадался. – Сосулька резко обернулся.

– Он в патио, – голос был ровный и тихий. Говорили слева, из открытого окна “кадиллака”, припаркованного напротив особняка. – Я надеялся на это. Хотелось бы, чтобы твои способности оправдали репутацию.

Сосулька приготовился бежать.

– Я – не враг, – дверь “кадиллака” открылась, из машины вышел долговязый мужчина. – Видишь, я добровольно выставляю себя напоказ. Я не сделаю тебе ничего плохого. – Мужчина шагнул на хорошо освещенное пространство перед особняком и развел руки в стороны. На нем был серый костюм. Узкое лицо, тонкие губы и нос, а брови такие редкие, что казалось, их вообще не существует. Рыжие волосы резко контрастировали с бледным лицом. Открылись двери в дом.

– Он здесь? Пенделтон – это ты? – Мужчина в спортивном костюме протянул руку в сторону к стене и, перед тем как выйти из дома, щелкнул выключателем, вероятно, отключив сигнализацию. – Пенделтон? Сосулька?

В какое-то мгновение Сосулька чуть было не рванулся в темноту за бассейном, но он представил, как бежит по склону к забору и деревьям…

Пенделтон выпрямился:

– Нет. Не Сосулька. Его сын.

– Да, его сын! – сказал мужчина в спортивном костюме. – А этот человек, – он указал на “кадиллак”, – Сет, или, пожалуй, сын Сета! Моя фамилия Хэлловэй, но я – сын Художника!

Кличка “Художник”, конечно же, кое-что значила, но при слове “Сет” Сосулька содрогнулся, как от выстрела. Он уставился на долговязого, худого мужчину возле “кадиллака”. Серый костюм Сета соответствовал его глазам, которые даже при свете прожекторов оставались невыразительными и холодными.

Однако Пенделтону было плевать и на Сета, и на Хэлловэя. Важно только одно. Он шагнул в сторону Хэлловэя:

– Где мой отец?

– Не только твой отец, – сказал Хэлловэй. – Где мой?

– И мой, – добавил Сет.

– Именно поэтому мы тебя и ждали.

– Что?

– Ждали, что ты приедешь сюда и поможешь отыскать всех наших отцов, – сказал Хэлловэй. – Мы уже почти потеряли надежду, что ты появишься. – Он жестом указал на двери: – Проходи. Нам о многом надо поговорить.

Когда они вошли в кабинет, Хэлловэй закрыл двери в патио, задернул шторы и включил сигнализацию. Сосулька обратил внимание на пейзаж, висевший рядом с выключателем.

– Мой отец, – сказал Хэлловэй.

Подобные картины висели и на других стенах.

– Я слышал, он был талантлив, – кивнул Сосулька, – но никогда не видел его работ.

– Естественно. Его ранние картины были уничтожены или похищены. Ради безопасности он сменил акварель на акрил и изменил свой стиль, – в голосе Хэлловэя благоговение сменилось тревогой. – Что ты планировал предпринять? Напасть на меня?

– Я должен был убедиться, что могу доверять тебе, – сказал Сосулька.

– Доверять мне? Сейчас я и Сет – единственные люди, которым ты можешь доверять.

– Мне надо было узнать о Кесслере.

– Он поехал в Австралию на встречу с тобой.

– Я знаю! – сказал Сосулька. – Но после того, как мы встретились, он исчез. И мой отец тоже. Может, Кесслер подставил меня? Или его использовали, чтобы разъединить нас с отцом и потом захватить его? Хэлловэй развел руки в стороны.

– Он так и не вернулся из Австралии. На него можно было положиться. Если бы ты присутствовал здесь на встрече, ты бы понял, что, если Кесслер решил посвятить себя какой-то цели, он не повернет назад. Так что, если он не вернулся… если он исчез…

– Ты считаешь – он мертв?

– Да, – Хэлловэй задумался. – По всей видимости – да.

– Тогда – либо вашу встречу прослушали, либо один из группы – предатель.

– Нет. Я соблюдал меры предосторожности, – уверенно сказал Хэлловэй. – И я не могу себе представить, зачем одному из нас предавать свои же собственные интересы. Но есть другие соображения.

Сосулька удивленно приподнял брови.

– Во время встречи не исчезли только твой отец и отец Сета, – сказал Хэлловэй. – Мы послали своих людей предупредить каждого из них о грозящей им опасности, убедить их… и вас… присоединиться к нам. К несчастью, отец Сета исчез до того, как наш человек добрался до него. Оставался только твой отец.

– Продолжай, – сказал Сосулька.

– Если враги уже приготовились напасть на твоего отца и в это время обнаружили, что прибыл Кесслер, они могли забрать и его, в надежде, что он не успеет предупредить твоего отца и тебя самого.

Сосулька покачал головой:

– Но Кесслер исчез почти одновременно с моим отцом. Если они не хотели, чтобы он предупредил отца, тогда они должны были сначала позаботиться о Кесслере и только потом расставлять ловушки для отца. Нет, видимо, они взяли Кесслера подругой причине.

– В голову приходит много объяснений. Возможно, они хотели, чтобы ты заподозрил, как ты и сделал, что в похищении твоего отца замешан Кесслер, и таким образом повернуть тебя против нас. Или, возможно, они хотели дать тебе понять, что никто, даже дети исчезнувших отцов, не могут чувствовать себя в безопасности. Хотели вселить в тебя страх. За себя самого.

– Мы думаем, они решили вернуть “Ночь и Туман”, – сказал Сет. Сосульке показалось, что его грудь сдавили колючей проволокой.

– Да, террор, – сказал Хэлловэй. – Не только лишить главы каждую семью, но и запугать нас, их детей, воздействовать на нашу психику, потому что мы не знаем, что случилось с нашими отцами и что может случиться с нами.

– От одного поколения к другому, – скривился Сосулька. – Это никогда не кончится.

– О нет, закончится, – сказал Сет. – Я гарантирую. – Несмотря на злость, голос его оставался ровным.

От этого контраста мурашки пробежали по спине Сосульки. Он смотрел на рыжие волосы Сета, его бледное, худое, бесстрастное лицо, испытывая почти гипнотическое состояние. Пенделтон с трудом повернулся к Хэлловэю.

– Почему вы были так уверены, что я приеду? Так уверены, что ждали меня.

– Нам показалось, что у тебя нет другого выхода. Понятно, если

Кесслер не вернулся, – его миссия провалилась. Ни ты, ни он не ответили на наши последующие послания. С большим сожалением мы вынуждены были признать, что и твой отец исчез. И, возможно, забрали и тебя. Но мы знали, что, если ты свободен, ты не остановишься, пока не найдешь своего отца. Мы рассуждали логически – куда ты мог отправиться первым делом? Сюда. На место встречи, на которой ты не присутствовал, к людям, которые прислали к тебе Кесслера. Другого пути у тебя не было.

– Надеюсь, – сухо добавил Сет, – ты не против поработать со мной.

В объяснениях не было необходимости. Сосулька прекрасно знал, что Сет имеет в виду.

Когда-то отец Сета и отец Сосульки были самыми опасными людьми в Европе. Но, хоть они и служили одной идее, они были соперниками и относились друг к другу враждебно, насколько это могут позволить себе члены одной когорты. Каждый старался превзойти другого. Награда за успех, благосклонность их вождя имели огромное значение. Оба любили одну женщину, и, когда предпочтение было отдано отцу Сосульки, профессиональное противостояние перешло в личное. Ревность – по крайней мере со стороны отца Сета – перешла в ненависть. Конфликт усугубился, когда дело, которому они посвятили свои жизни, потерпело поражение. Впоследствии, свободные специалисты, они часто оказывались по разные стороны, что служило дополнительным стимулом для отца Сета. Шло время, они вышли в отставку и поселились в разных концах света – один в Австралии, другой в Южной Америке. В Сиднее на пляже Бонди отец Сосульки всегда носил застегнутую под воротничок рубашку. На груди у него было два шрама от пулевых ранений. Работа соперника.

Теперь Сосулька встретился лицом к лицу с сыном человека, который всю жизнь был соперником его отца. Он смотрел на худого, бледного человека с жестким лицом, в сером костюме, и у него было такое ощущение, что его желудок набит кишащими пауками. Даже кличка – “Сет” – внушала ужас. Сет – египетский бог пустоты, засухи, темноты, хаоса и разрушения. Бог красный, как волосы этого человека. Когда бог выступал в человеческом обличий, он был бледен, как и этот человек. Но в основном бог представал в образе чудовища, у которого было туловище серой гончей, морда муравьеда, квадратные уши и раздвоенный хвост.

Бог смерти.

Сет. Подходящий псевдоним для наемного убийцы.

А мой псевдоним? Сосулька?

– Мой отец очень любил твою мать, – сказал Сет. Сосулька кивнул:

– Мой отец всегда сожалел, что он и твой отец не могут быть друзьями.

– Но мы с тобой можем. Если не друзьями, то хотя бы союзниками, которых объединяет одна цель.

Сосулька почувствовал, что Сет никогда не сможет быть чьим-нибудь другом. Это неважно. У них нет прямых причин для конфликта, но у них есть серьезная причина объединить свои силы. Если они объединятся, их противникам не справиться с ними. Они победят – или найдут своих отцов, или отомстят за них.

Сосулька пожал сухую, холодную руку Сета и снова повернулся к Хэлловэю.

– С чего вы собираетесь начать?

– Начнем с общего знаменателя. Наши отцы никогда не взаимодействовали друг с другом. Правда, они поддерживали связь, чтобы помогать друг другу в случае опасности, но они отделили свое прошлое от настоящего. Они жили в тысячах миль друг от друга, и тем не менее враги нашли их.

– Неудивительно, – сказал Сосулька. – Все, что им надо было для этого сделать, – вычислить одного из группы. Под воздействием медикаментов он рассказал им о местонахождении остальных. Моему отцу всегда была не по вкусу эта часть договора.

– Но в договоре были ограничения, – сказал Хэлловэй. – Как раз для устранения этой опасности каждый член группы знал местонахождение только одного из них. К примеру, твой отец и отец Сета игнорировали друг друга. Если бы враг нашел одного члена группы и заставил его говорить, он вынужден был бы идти от одного к другому, последовательно, пока не накрыли всех.

– Но все произошло иначе, – сказал Сет. Хэлловэй подвел черту:

– Некоторые члены группы исчезли одновременно. Кроме того, остается еще один вопрос – как враг вышел на первого члена группы? Нет, – голос Хэлловэя стал чуть хрипловатым, – наши отцы не предавали друг друга. Утечка информации произошла не изнутри группы.

– А как?

– Я же сказал – общий знаменатель; Один человек, который знал все об остальных. Не такой, как наши отцы. Священник. Кардинал Павелик.

Сосулька вдруг вспомнил последнее, что сказал ему в Сиднее Кесслер: “Кардинал Павелик! Он тоже исчез”.

– Узнайте, что случилось с кардиналом, и вы узнаете, что случилось с моим отцом, – сказал Хэлловэй, – с твоим и…

– С моим, – добавил Сет. – И со всеми остальными.

“Ужас. Ужас”

Вена.

Сол, держа за руку Кристофера, деликатно стоял в стороне, пока Эрика мрачно осматривала гостиную в квартире своего отца. Она располагалась на втором этаже трехэтажного дома на тихой зеленой улочке в трех кварталах от Дуная. На улице лил такой дождь, что, несмотря надень, в комнате было темно, и, когда они вошли, Миша Плетц вынужден был включить свет.

Комната была обставлена просто – кресло-качалка, диван, кофейный столик, обычный темный ковер, в складной рамке – фотографии Эрики, Сола и Кристофера. Сол обратил внимание, что в гостиной не было ни радио, ни телевизора, только несколько настольных ламп и множество полок с книгами, в большинстве биографических и исторических. Осмотрев комнату, посторонний мог бы и не догадаться, что отец Эрики – вышедший в отставку сотрудник Моссада, получавший соответствующую пенсию из Израиля. Также он имел дополнительные дивиденды от нескольких скромных капиталовложений и вполне мог обставить свою квартиру, и притом самым лучшим образом. Но, распорядившись имуществом жены, которая умерла пять лет назад, Йозеф Бернштейн предпочел вести аскетичный образ жизни. Единственная роскошь, которую он себе позволял, – чашка горячего шоколада в маленьком кафе на берегу Дуная утром и вечером. Аромат трубочного табака пропитал мебель и стены комнаты. Сол никогда не курил – еще одно ограничение Элиота, – но оставшийся сладкий запах табака Бернштейна был ему приятен.

Сол не видел фотографий отца Эрики, но хорошо помнил этого высокого, крепкого, слегка сутулого человека, которому было глубоко за шестьдесят, у него были густые, седые волосы, мохнатые брови и справа, на узком подбородке, – тонкий шрам около дюйма длиной. Йозеф никогда по собственному желанию не рассказывал историю шрама. “Когда-то в прошлом”, – максимум того, что он мог пробормотать на этот счет, и его серые глаза за стеклами очков грустнели.

Сол провел ладонью по спине Криса, успокаивая сына, и посмотрел на Эрику, медленно изучающую комнату.

– Расскажи еще раз, – сказала она Мише.

– Четыре дня назад, – вздохнул Миша, – Йозеф не пришел утром в кафе выпить свою обычную чашку горяч его шоколада. Хозяин кафе не придал этому особого значения, но твой отец не пришел и вечером. Йозеф, даже если чувствовал себя неважно – например, был простужен, – всегда дважды в день приходил в кафе.

– Мой отец и простужался-то крайне редко.

– Сильный организм.

– Человек привычки, – перебил их Сол. Миша изучающе посмотрел на него.

– Я полагаю, хозяин кафе – ваш человек, – сказал Сол. – Моссад.

Миша промолчал.

– Йозеф посещал кафе не только из-за горячего шоколада, не так ли? – спросил Сол. – Несмотря на отставку, он придерживался определенного распорядка дня, благодаря чему с ним всегда можно было связаться – легко и не привлекая внимания.

Миша не проронил ни слова.

– Возможно, его опыт и талант уже никогда бы и не пригодились, – сказал Сол, – но кто знает? Иногда опытный, старый сотрудник, официально более не работающий на свою разведку, – как раз то, что требуется для выполнения задания. Таким образом, Йозефа можно было держать в резерве, и в то же время он чувствовал себя при деле. Даже не используя его, вы были достаточно добры, давая ему понять, что он еще нужен.

Миша слегка приподнял брови.

– Кроме того – и, возможно, это ваш главный мотив, – его расписание – посещение кафе два раза в день – являлось для вас удобным способом всегда быть в курсе того, все ли у него в порядке, не хватил ли его удар или, например, инфаркт, не стал ли он жертвой старых недругов. Таким образом, не задевая его гордости, вы защищали его.

Эрика шагнула ближе к Мише:

– Это правда?

– Ты замужем за хорошим человеком.

– Я это и так знаю, – сказала она. – Сол прав?

– От этого не было никакого вреда. Мы заботились о своих интересах, а он не чувствовал себя бесполезным.

– Совсем никакого вреда, – сказала Эрика. – Если только…

– Он не работал на нас, если ты это имеешь в виду, – сказал Миша. – Хотя я с удовольствием дал бы ему задание. Ничего связанного с насилием или риском, конечно, но для рутинного сбора развединформации он был все еще очень высококлассным специалистом. Ты должна понять, Эрика, – отставка – его выбор, не наш.

– Что?

– Ты хочешь сказать, что не знала об этом? Эрика тряхнула головой.

– Несмотря на его возраст, я мог бы обойти некоторые правила и оставить его в разведке, – сказал Миша. – У нас не так много талантов, и мы не можем позволить себе разбрасываться специалистами. Но он попросил об отставке. Он требовал ее.

– Не понимаю, – сказала Эрика. – Работа была его жизнью. Он любил свое дело.

– Не спорю. Он любил свою работу и свою страну.

– Но, если он так любил свою страну, – спросил Сол, – почему он решил жить здесь? В Вене? Не в Тель-Авиве или Иерусалиме?

– Нас это беспокоило, – согласилась Эрика. – Сол договорился со своим агентством, что, если он будет оставаться в стороне, они оставят его в покое, и другие службы тоже. Но мой отец не был вынужден жить здесь. Мы не один раз просили его жить с нами вместе, чтобы он мог видеть, как растет его внук. И он каждый раз отказывался. Я этого никогда не понимала. Комфорт современной жизни никогда для него ничего не значил. Пока у него был табак и горячий шоколад, он мог быть доволен жизнью в любом месте.

– Возможно, – сказал Миша.

– Ты что-то нам не договариваешь? – спросила Эрика, глядя ему в глаза.

– Ты просила меня описать все еще раз, что ж, пожалуйста. После того, как твой отец не пришел, согласно расписанию, в кафе утром, а потом и вечером, хозяин кафе – Сол был прав, это наш человек – послал оперативника, который работает вместе с ним, домой к твоему отцу, отнести сэндвичи и горячий шоколад – так, будто он заказал их по телефону. Оперативник постучал в дверь. Никто не ответил. Он постучал еще раз. Подергал за ручку. Дверь была не заперта. Оперативник приготовил на всякий случай пистолет и вошел в квартиру – она была пуста. Простыни, – Миша указал на дверь в спальню, – были натянуты и подоткнуты на военный манер.

– Отец всегда так заправлял постель, – сказала Эрика. – Он любил порядок во всем и, как только вставал, сразу убирал постель.

– Верно, – сказал Миша. – Это означает, что отец не ложился спать после того, как в последний раз вечером посетил кафе, либо убрал постель утром в день исчезновения и потом по каким-то причинам не пришел, как обычно, выпить чашечку горячего шоколада.

– Итак, интервал – двадцать четыре часа, – сказал Сол.

– Оперативник поначалу решил, что с Йозефом что-то произошло по пути домой или из дома. Допустим, дорожно-транспортное происшествие. Но нив полиции, ни в больницах о нем нет никакой информации.

– Только что ты сказал “поначалу”, – сказал Сол. Миша отвел глаза.

– Ты сказал – оперативник поначалу решил, что с Йозефом что-то произошло вне квартиры. Почему оперативник изменил свое решение?

Лицо Миши передернулось, как будто от боли. Он потянулся к карману пиджака и достал оттуда два предмета.

– Это оперативник нашел на кофейном столике.

Эрика застонала.

Сол повернулся, встревоженный ее неожиданной бледностью.

– Две любимые трубки моего отца, – сказала Эрика. – Он никогда никуда не ходил, не взяв с собой хотя бы одну из них.

– Значит, если что-то случилось, это случилось здесь, – произнес Миша.

– И он ушел не по своей воле.