Текст книги "Жесткий лидер. Правила менеджмента от генерала Афганской войны"

В 2004 г. я читал о Нельсоне, однако чувствовал себя как тот самый несчастный французский адмирал Вильнев после часа или около того в битве. АКИ создала хаос и застала нас врасплох. Более того, она в последующих боях действовала слаженно, а мы же со всей нашей превосходящей огневой мощью не были способны применить ее настолько эффективно, чтобы выиграть схватку.

У нас было все: люди, оружие, планы, боеприпасы, медицинские принадлежности. Однако система, связывавшая эти элементы в одно целое и направлявшая их на врагов, должна быть схожа с той, что использовали те самые корабли в ряд, и был необходим адмирал, который мог видеть все, чтобы эффективно управлять этой системой. В военной среде, где все любят сокращения, есть специальный термин, обозначающий элемент в ситуации, который тебя ограничивает, – limfac (сдерживающий фактор). Когда мы смотрели на обгоревшие останки на водоочистительной станции в Эль Амеле, на сети, окутавшие наши доски, а также на новую среду, которая нас окружала, то начали осознавать, что наша огневая мощь и наследие подводили нас, и не потому, что мы прикладывали мало усилий или не разработали достаточно грамотную тактику, а потому, что что-то было не так внутри нашей организационной структуры. Мы были выдающейся для ХХ в. организацией, но в XXI в. от нас было мало толку. Мы поняли, что из всех неожиданных и наиболее очевидных вещей конкретно наш сдерживающий фактор находился в рутинном искусстве управления.

• Аль-Каида в Ираке (АКИ), с которой воевало наше Оперативное подразделение в 2004 г., издалека выглядела как обычная повстанческая армия. Однако внутри себя она действовала неизвестным нам доселе образом. Вместо традиционной иерархии она приняла форму рассредоточенной сети, которая была необычайно эффективна по сравнению с нашим объективно более квалифицированным подразделением.

• Неклассическая структура АКИ позволяла ей развиваться в среде, кардинально отличавшейся от той, с которой мы обычно сталкивались: XXI в. имеет большее количество связей, более быстрый темп и меньшее количество возможностей предугадать его, нежели предыдущие эпохи. Несмотря на то, что мы столкнулись с этими переменами на поле боя, простые изменения захватывали почти все сферы деятельности общества.

• Нам было необходимо меняться, чтобы победить. Удивительно, что изменения касались скорее не тактики или новой технологии, а внутренней структуры и культуры нашего подразделения. Другими словами, они касались нашего подхода к управлению.

Глава 2
Часовой механизм

Боевой парашютный десант – это сложное и опасное мероприятие. Для того, чтобы сбросить батальон из 600 человек, относящийся к 82-й Воздушно-штурмовой дивизии в полной тьме в район высадки, необходимо сложное планирование и отлаженная координация. Сначала людей необходимо собрать на летном поле и разместить в 12 транспортных самолетов С-17, которые уже должны быть наготове (шесть – для людей, шесть – для тяжелой техники). Парашютисты, которые в последний момент прошли переподготовку, надевают парашюты и, отягощенные своим тяжелым обмундированием, в четкой последовательности входят в самолеты. Подчиненные команды и отряды распределялись по самолетам таким образом, чтобы они, когда достигнут точки высадки, смогли выпрыгнуть в синхронизированной последовательности, что даст им шанс приземлиться неподалеку от своих сослуживцев и техники. Парашютисты, комплекты боеприпасов, а также транспорт, который выбрасывается «тяжелым» методом на поддонах под огромными парашютами, промаркированы, чтобы их можно было легко найти в темноте.

Это знакомый процесс для солдат. Они тратят тысячи часов на обучение, придавая особое значение точности и согласованности, чтобы иметь возможность в ходе боевых действий за как можно более короткое время собраться на земле, отбить атаку врага и достичь своей цели. Они методично следуют приказам. Тем не менее парашютистов снова и снова разбрасывает по местности, они лишаются транспорта и боеприпасов, и им приходится организовываться в LGOP (небольшие группы десантников), которые выполняют миссию настолько хорошо, насколько только могут. Даже когда батальоны парашютистов приземляются вместе, они все еще остаются изолированными на вражеской территории, им недоступна такая роскошь, как подкрепление, которое может прийти незамедлительно, и, кроме того, они в большей или меньшей степени ограничены в объеме груза, который могут взять с собой. Для того, чтобы у них был хоть какой-то шанс на успех, им необходимо взять как можно больше из того, что есть: они должны быть абсолютно эффективными.

Воздушный десант предлагает рассмотреть микрокосм парадокса, присущего военным операциям. Погоня за возможностью прогнозировать (схематичные инструкции, педантичная стандартизация, а также постоянная концентрация на эффективности) является основной в борьбе армии с хаосом, который всегда ставит под угрозу военные операции. Исторически это стремление к порядку делает огромные успехи. Однако в 2004 г. мы стали понимать, что просто эффективности недостаточно. Если посмотреть на происхождение этой доктрины, то становится понятно, почему она была эффективна для борьбы с угрозами в ХХ в., но оказалась несовершенной для борьбы со связанным в сеть беспределом в XXI в.

В течение всего времени, сколько существуют войны, военные теоретики стремились свести все практические знания в набор принципов. Сунь Цзы, Макиавелли, Наполеон, а также Клаузевиц, наряду с тысячами менее известных людей, вложили в это свои силы. Поскольку общепринятой «теории всего» не было, мои преподаватели из Военной академии США постоянно подчеркивали важность набора общепринятых принципов. Один из наиболее основательных принципов гласил, что командиры должны фокусировать эффект от превосходящей силы в нужном месте и в нужное время.

Сосредоточение военной силы обычно означало концентрацию войск в определенных группах, которые обеспечили бы слаженность действий при пробитии бреши в обороне, сформированной по тому же принципу армии врага с помощью палки, копья, меча, винтовки или пушки. При нормальных условиях побеждала та сторона, которая могла выстоять. Жесткая дисциплина, постоянно проводимые тренировки готовили солдат к тому, что они должны устоять или выполнять маневры под градом стрел, при кавалерийском штурме или под шквальным огнем из винтовок. Строевые уставы стали Библией, а плац – Святой землей.

Римская армия применяла подход с применением обучения порядку, как и десантники при высадке, и этот подход был эффективен. Дисциплина и непрерывные тренировки были частью жизни в легионах. Иосиф Флавий, который был солдатом и стал историком, описывал обучение в римской армии как «бескровные битвы», а их успешные сражения – как «кровавые упражнения».

Строгие правила управляли каждым действием, совершаемым римскими солдатами, включая постройку их домов. Неважно, был ли это временный лагерь или постоянное фортификационное сооружение на дальних рубежах империи, все шло по одному и тому же плану. У каждого было особое задание, и у каждой палатки было свое место. Стандартизация позволила римлянам быстро и эффективно выстраивать оборону лагеря. Солдаты могли перемещаться между подразделениями и принимать участие в стратегии без нарушения отлаженного рабочего процесса. В лагерь или форт могли прибыть гонцы и без промедления узнать, где можно найти командира. Самым важным является то, что в хаосе и беспорядке при атаке врага защитники могли быстро и эффективно самоорганизоваться.

Зимой 1778 г. одетая в лохмотья армия Джорджа Вашингтона буквально переродилась благодаря тому, что ее солдаты сфокусировались на дисциплине и единообразии. Фридрих Вильгельм Августин Герхард Фердинанд фон Штойбен (также именуемый бароном фон Штойбеном), простой офицер родом из Пруссии, присоединившийся к войскам в Вэлли-Фордж, ввел программу обучения, которая имела своей целью изменение эффективности и показателей оперативности только что созданной Континентальной армии.

Для достижения эффективности и предсказуемости армии целенаправленно пытались одеть, выучить и дисциплинировать людей, чтобы они стали взаимозаменяемыми частями военной машины. Начало было положено с добровольного приема на военную службу, призыва, а иногда даже насильственной вербовки в войска, солдат причесывали и оснащали снаряжением, чтобы они выглядели как можно более похожими друг на друга. Форма не только позволяла легко распознать «своего» на поле боя, но и влияла на поведение. Фридрих Великий прикрепил к рукавам форменных бушлатов бесполезные пуговицы, чтобы солдаты не вытирали ими носы. Сегодняшняя форма помогает держать осанку. Еще более тонко она помогает привить лояльность, гордость, а также единение, которые являются основными частями «превращения обычного человека в солдата».

Когда я, будучи молодым капитаном, вступил в десантно-диверсионный полк, тот типовой порядок действий (ТПД), которому я следовал, был до смешного детализирован. В моем рюкзаке должно было находиться точно такое же снаряжение, как и в рюкзаке любого другого десантника, и это снаряжение должно лежать точно в том же кармане, что и у другого. Сложенная саперная лопатка крепилась к левой стороне и должна была быть связана с парашютным шнуром, к которому она крепилась определенного вида узлами. Несоблюдение ТПД влекло за собой наказание, и иногда этим наказанием был двадцатимильный марш-бросок с правильно уложенным снаряжением.

Эта чрезмерная суровость могла показаться глупой. Это, конечно, соответствовало термину «военная дисциплина», который в данном контексте становился эвфемизмом для любой необоснованной задачи по слому индивидуальности. Однако большинство этих предписаний были действительно необходимы. Под огнем и часто в темноте десантникам необходимо было в считанные секунды находить у себя воду, бинты и боеприпасы. Правильно запакованная сумка могла спасти жизнь. Когда исполнитель специальной операции выпрыгивает из транспортника С-130 на высоте 12 тыс. футов над землей, очень важно, чтобы его парашют был упакован в определенной последовательности, с огромным вниманием к деталям.

Так же, как и изучение арифметики, начинающееся с простого сложения, механизированная привередливость, обеспечивающая уверенность в том, что все парашютные стропы находятся на своих местах, начинается временами с чрезмерного внимания к мелочам, таким как узлы, к которым крепятся саперные лопатки. Большинство задач (как запаковать сумку, совершить прыжок или очистить местность от врагов) изучались, а результаты исследований проверялись, после чего практиковались тысячами мужчин и женщин. Стандартизация и единообразность позволили армейским руководителям и планировщикам привнести некое подобие предсказуемости и порядка в такую сумасшедшую среду, как война. Такие стандарты стали намного важнее, когда армия выросла в размере. А в масштабе Вооруженных сил США стандартизация является просто необходимостью.

Ставки для военных организаций особенно высоки (выигранные или проигранные войны, живые или мертвые люди), однако гражданские организации также ломают голову над базовыми вопросами индивидуальности, стандартизации и предсказуемости результатов. Отдельные компании и целые экономические системы зависят от знания руководителя, каким образом можно наиболее эффективно управлять процессами, чтобы достичь успеха. Если вооруженные силы развивали такие процедуры еще со времен Спарты, то иерархическое, строго предопределенное, «научное» управление поведением в гражданском секторе по большей части является детищем одного из квакеров, жившего в XIX в., Фредерика Уинслоу Тейлора. Его влияние на то, как мы делаем те или иные вещи (от основания корпораций до размещения кухонных приборов) – глубокое и остро ощущаемое. Для нашего Оперативного подразделения, а также для других амбициозных начинаний XXI в. наследие идей Тейлора является как частью решения, так и частью проблемы.

То, что в 1900 г. на Всемирной выставке в Париже представил 44-летний Тейлор, было настолько прекрасно, что это вдохновило людей посвящать его видению свои жизни. В маленькой палатке на окраине известной на весь мир выставки он воссоздал часть стального производства, на котором работал и которое находилось в 3600 милях, в Бетлехеме, штат Пенсильвания. Эта конструкция была полностью оснащена токарными станками, и там трудились несколько рабочих, которые старательно штамповали металлическую стружку. Для аудитории выставки того времени скорость, с которой работала его система, была не чем иным, как волшебством: нормой тогда было девять футов стали в минуту, а система Тейлора производила 50.

Промышленное производство в те годы было привлекательным, и то, что представил Тейлор, было сродни демонстрации Стивом Джобсом первого iPhone.

Люди съезжались со всей Европы и тратили часы, стоя в очереди к палатке Тейлора, прежде чем удостоиться чести в течение нескольких минут посмотреть на его систему. Французский металлург Анри Луи Ле Шателье писал: «Никто сначала не верил в невероятные результаты. Однако нам пришлось поверить собственным глазам». Британский инженер сравнил прорыв Тейлора с открытием электричества. Видный инженер-проектировщик назвал эту демонстрацию не чем иным, как «вехой в истории человечества».

Так что же он создал? Новый токарный станок? Или, может, он открыл новый способ нагревания или охлаждения металла? Гениальность творения Тейлора была не в технологии, поскольку его станки были похожи на те, что использовались другими компаниями. Его гений состоял в планомерности процедур, планомерности, схожей со сложным исполнением десантной высадки. Проведя серию экспериментов, Тейлор определил оптимальную температуру, при которой необходимо резать стружку, оптимальное расстояние между оператором станка и используемым инструментом, оптимальный способ охлаждения станка водой, а также оптимальную скорость лент встроенного конвейера. Если это все совместить, то не теряется ни время, ни человеческая продуктивность, ни унция материала.

Тейлор производил больше, быстрее и с меньшими потерями. Он не был инженером по профессии, но был оптимизатором по натуре. Друг детства заметил, что еще будучи ребенком Тейлор гулял по городу и «старался обнаружить тот шаг, который покрывал бы наибольшее расстояние с наименьшими затратами энергии, или самый простой способ перепрыгнуть через забор, а также правильную длину и пропорции ходьбы». Этот склад ума, примененный к вопросам организации людей, создал самую влиятельную стратегию управления во всей истории.

В возрасте 17 лет Тейлор оставил Гарвард, чтобы работать на фабрике. Интеллектуально одаренный ребенок из хорошей семьи, он посещал школу-интернат в Академии Филлипса в Эксетере, где полностью посвятил себя учебе и стал первым учеником в классе. Перспективная карьера в сфере права и дорога по стопам отца были неизбежны, особенно после зачисления в университет уже в начале выпускного класса. Однако тогда его родители, которые слепо любили его, из-за случавшихся у него головных болей и ухудшающегося зрения посчитали, что он страдает от «излишней учебы». (А может, он просто был дальновидным?) Поэтому в конце 1874 г. он отчислился из интерната и вернулся в свой тихий дом в Пенсильвании. После нескольких месяцев безделья Тейлор заскучал по чему-то (чему угодно), что могло бы его занять. Он записался на обучение в небольшую компанию Enterprise Hydraulic Works, находившуюся в центре Филадельфии и занимавшуюся изготовлением паровых насосов и гидравлических устройств.

Здесь Тейлор буквально влюбился в эту постоянную суматоху, присущую производству. Он впервые узнал людей, которые зарабатывали деньги, работая руками. Он понял, как изготавливались все те хитрые приспособления, которыми был наполнен их дом, понял, какой была жизнь в производственному цеху, и даже пытался сквернословить (очень неуклюже и по любому поводу). Сфера, в которой он вращался, быстро свела на нет его успехи в изучении Цицерона и Джорджа Фокса, однако Тейлор мог сказать, что производство меняло мир. Позже он писал, что те шесть месяцев, которые он провел на производстве, представляли собой «наиболее ценную часть образования».

Тейлор был поражен контрастом между научной точностью машин в цеху и абсолютно антинаучными процессами, которые соединяли людей с этими прекрасными устройствами. Несмотря на то, что промышленная революция возвестила о приходе новой эры технологии, структуры управления, которые удерживали все, не изменились со времен ремесленников, небольших мастерских и гильдий: знания были по большей части общим правилом, они приобретались с помощью различных уловок, которые потихоньку нарабатывали начинающие ремесленники в ходе долгого процесса обучения. Ветеран-станочник писал, что «слесари обычно не очень-то делились нужной информацией. Однажды кто-то может дать тебе хороший совет, однако это скорее исключение, нежели правило».

Когда Тейлор пришел на работу в свой первый день, бригадир сунул ему под нос неразмеченную линейку, положил на нее палец и потребовал, чтобы Тейлор назвал ему точную длину. «Полезный трюк, – подумал Тейлор, – но почему бы просто не разметить линейку?» При формовке стального резца Тейлор научился нагревать металл и вбивать его в точку в форме бриллианта. Но почему именно эта форма? Этому не было никакого объяснения. «Это было традицией, – писал он. – У нее не было научного обоснования». У каждого работника была своя система заколачивания, плавления, закалки, рабочего времени, перекуров и т. д. И каждая из таких систем, по мнению того, кто их придумывал, была гораздо лучше, чем у коллег. Но, поскольку никто не мог сравнить результаты, каждый мог работать, веря в то, что именно его система лучшая. «Они не могли быть правы все, – думал Тейлор, – поскольку должен быть самый лучший способ»[3]3
  «Самый лучший способ» является названием отличной и очень подробной биографии Тейлора, написанной Робертом Канигелом (откуда мы в основном и берем этот небольшой эпизод).


[Закрыть].

Хотя Тейлор утверждал, что стал «положительно оценивать и уважать обычную рабочую механику и восхищаться ею», у него также появилось интеллектуальное отвращение к небрежной интуитивной природе труда простых рабочих. Он пришел к выводу, что их протекционизм относительно отраслевых знаний делал невозможным раскрытие всего потенциала развития эффективности в их отрасли производства. Технологии уже ушли вперед, и управление в данном случае стало сдерживающим фактором.

На своем следующем рабочем месте, в Midvale Steel Works, он был начальником цеха. Везде, куда ни глянуть, он видел слабину, которую можно было затянуть, смазку, которой можно использовать меньше, секунды, которые можно сэкономить на несовершенных процессах.

Убежденный в том, что люди могут делать больше, он поднял минимальную норму выработки. В ответ на это работники, которые считали его надменным выскочкой, остановили станки и вышли на забастовку. Тейлор же заставил их заплатить за ремонт, уменьшил им зарплату и уволил.

После двух лет борьбы, которую Тейлор позже назвал самой печальной в своей жизни, к нему пришло озарение: ему нужно было не заставлять их работать больше, а показать, как это можно сделать. Он с большим рвением стал изучать практики, которые с течением времени стали основными правилами. Он хотел найти тот «самый лучший способ» выточки стали, доказать, что его метод гораздо продуктивнее остальных, и затем сделать так, чтобы все пользовались именно им. Таким образом, начался период экспериментов, который изменил рабочую сферу на десятки лет.

Вооруженный ручкой, учетным журналом и секундомером, Тейлор стоял над душой у рабочих в цеху, замеряя время, за которое совершается каждое действие, поправлял их и замерял снова. Он нанял ассистента, чтобы тот записывал продолжительность каждого из вариантов любого действия. Стараясь производить свои эксперименты по оптимизации с использованием наиболее «научного» подхода из всех возможных, он следовал наиболее редукционистским импульсам классических механиков, прерывая работу для изучения самых незначительных мелочей. Он анализировал фабричный труд, используя те же интеллектуальные инструменты, что и Исаак Ньютон, чтобы подвергнуть деконструкции и понять силы, которые действуют в физическом мире. В случае с рабочими в Midvale это была серия определенных движений, которые он измерял, сравнивал, а затем перестраивал, рассчитывая, как наиболее быстро произвести каждое действие. Небольшие успехи в оптимизации каждой мелочи слились воедино, чтобы способствовать существенному увеличению эффективности.

ВОДИТЕЛЬ ЕЩЕ РАЗ ПРОИЗНЕС МОЛИТВУ, ПРЕЖДЕ ЧЕМ НАЖАТЬ НА КНОПКУ ДЕТОНАТОРА.

Основываясь на своих открытиях, Тейлор сделал карточки с нормативными инструкциями: вместо того чтобы давать рабочим задачу «обработать колесо», рабочим давалась задача:

Поставить колесо на машину, готовую к повороту.

Подрезать торец передней кромки начерно.

Подрезать торец передней кромки начисто.

Расточить передний край начерно.

Расточить передний край начисто.

Для каждого из этих движений были свои временные пределы.

Хотя точка зрения «самого лучшего способа» применялась теперь повсеместно, в то же время методы, которыми пользовались рабочие, были частью его искусства: они могли изменяться, могли быть строго привязаны к тому или иному человеку, а также могли являться вопросом гордости. Люди, которые считали себя опытными рабочими, теперь стали винтиками в огромной машине, и для них это было сродни понижению статуса. Поэтому они вышли на забастовку и вскоре были уволены. В петиции против «унизительной» системы Тейлора рабочие писали, что «любой, над кем стоят с секундомером, должен отказываться от выполнения работы». К несчастью для работников, забастовка не возымела того эффекта, который могла бы возыметь несколькими годами ранее: система Тейлора (после того как была исследована, оценена и оформлена) сводила все к тому, что их рабочий опыт становился лишь простыми шагами, которые могли быть выполнены кем угодно. Он мог найти новых работников, которые стали бы сотрудничать с ним, и при сильном расширении производства, обусловленном применением его эффективной системы, он смог бы платить им больше. Тейлор не боялся увольнения рабочих; он увольнял любого, кто не мог более держать темп, который он рассчитал и который считался дневной нормой при нормальной работе.

Методы Тейлора были жестокими, однако результаты для владельцев компаний были неоспоримыми. Стоимость переборки котлов снизилась с 62 долларов (сейчас это около 2000 долларов) до 11; обработка колеса могла производиться всего за одну пятую того времени, которое затрачивалось на это ранее; теперь работу могли выполнять всего 1200 человек, вместо 2000, которых нанимали в любых других компаниях.

Данные оправдывали веру Тейлора в несоответствие возможностей технологий и способа производства, который применяли организации, а также подтверждали наличие огромного потенциала для повышения производительности через строгую редукционистскую оптимизацию и стандартизацию. Он все больше и больше измерял, борясь с задержками поставок материалов и неэффективностью работы машин. Физическая планировка помещения, нюансы подметания пола, методы отдачи приказов, а также протоколы возврата, все это попадало в его авторитарную риторику, в которой и были написаны его карточки с инструкциями. С той же точностью, с которой закрепляется головка шпинделя, он нашел оптимальное решение для каждой мелочи и небольшого отклонения в производственных процессах на рабочем месте, убирая доли секунды здесь и экономя центы доллара там.

В небольшом цеху такая экономия могла показаться незначительной, из-за чего в ход вступало общее правило, и навязчивое руководство здесь было бы контрпродуктивно. Однако в масштабе промышленного производства, где такие достижения умножались на сотни идентичных машин и тысячи рабочих, небольшая экономия обусловливала значительный прирост продуктивности и прибыли.

К 1890 г. Midvale стал лидером в производстве, и Тейлор начал исследовать, насколько широк потенциал «научного формирования рабочего места». Старания Тейлора хорошо соответствовали современной на тот момент научной мысли, на которую повлияла элегантная простота мыслителей прошлого времени, таких как Ньютон и так называемый французский Ньютон – Пьер-Симон Лаплас. В то время наукой управляло течение детерминизма – идея о том, что любое начальное состояние имеет только один неизбежный результат: мяч, брошенный с определенной скоростью, будет иметь определенную траекторию, так же, как планета на орбите. На протяжении всего XIX в. явление, когда-то описанное как промысел Божий, подпало под человеческое освоение. Это было видение Вселенной как «часового механизма», в котором все законы соотносятся друг с другом, а все причины и следствия можно предугадать. Если вы знаете правила и входные данные, то можете предугадать, а иногда даже изменить результат. Вызов состоял в том, чтобы понять, как работает механизм, и полностью разобраться во взаимодействии всех его деталей.

Тейлор создал производство, работающее как часы, систематически убирая варианты, изучая весь рабочий процесс, пока полностью не понял его, доведя до пиковой эффективности и обеспечив масштабное выполнение всех точных регламентов. Он мог контролировать, потому что способен был изучать и прогнозировать. Он назвал свою доктрину «научным стилем управления».

Тейлор стал первым в мире совершенным специалистом по управлению. На целлюлозно-бумажном комбинате в Висконсине ему сказали, что к варке целлюлозы и ее сушке нельзя подойти с научной точки зрения и упростить процесс. Он ввел свою систему, и материальные расходы упали с 75 до 35 долларов за тонну, а расходы на заработную плату – с 30 долларов за тонну до 8 долларов. На заводе по изготовлению шариковых подшипников он экспериментировал со всем подряд, начиная с уровней освещения до продолжительности перерыва на отдых, что привело к увеличению количества продукции и улучшению ее качества при сокращении штата рабочих со 135 человек до 35. На чугунном заводе он поднял уровень выработки на одного рабочего с 12,5 до 47 тонн стали в день и сократил штат с 600 до 140 человек.

К тому времени, когда Тейлор построил в Париже выставочный павильон, в котором показал миру, каким образом компания Bethlehem Steel могла производить 50 футов металла в минуту, доктрина, которую он разработал для того, чтобы закончить борьбу с рабочими в цеху в Midvale, стала чем-то вроде проповеди для дальновидных промышленников.