Текст книги "В этой книге полно пауков. Серьезно, чувак, не трогай ее"

Дэвид Вонг
В этой книге полно пауков. Серьезно, чувак, не трогай ее

David Wong

This Book Is Full Of Spiders. Seriously, Dude, Don’t Touch It

© 2012 by David Wong. All rights reserved

© Александр Вироховский, перевод, 2019

© Валерий Петелин, иллюстрация, 2019

© ООО «Издательство АСТ», 2019

* * *

Посвящение

Карли, которая была лучше меня, хотя она всего лишь собака.

Предупреждение

Следующий отчет содержит откровенное описание монстров и обнаженного мужского тела

Пролог

Ты замечал, что иногда, засыпая, чувствуешь нечто вроде рывка, типа ты проваливался, но в последний миг сам себя удержал? Тут нечего волноваться, обычно паразит корректирует хватку.

Похоже, мне следует кое-что объяснить, хоть это и займет время. А ты пообещай не психовать. Кстати о птичках – меня зовут Дэвид Вонг. Да, то самое имя на обложке. И если ты не знаешь, кто я такой, то лучше и быть не может. Значит, ты не читал первую часть этой истории, которая, откровенно говоря, выставляет меня не в лучшем свете. И, чувак, не бросайся читать ее. Будет лучше, если мы все начнем сначала. Ну, дай пять, незнакомец! Я очень рад, что у меня есть возможность убедить тебя, что я не засранец. Просто пропусти следующий параграф, лады?

* * *

А вот если ты знаешь, кто я такой, значит, ты читал предыдущую книгу, и я уже представляю, что ты думаешь. Ну что я могу сказать? Только одно: «Да пошел ты!» И хватит слать мне гневные электронные письма. И, пожалуйста, запомни, всю корреспонденцию о групповом судебном иске, поданном после публикации той книги, надо направлять в юридический отдел издательства, а не мне. И адрес ищите сами, вы, все вы, кучка жадных старперов.

* * *

Ну, а теперь я могу начать. Да, кстати, извиняюсь за грубость, ты же сам увидишь, что это мне несвойственно.

Эпипролог

Ну, дело было в этом чертовом городе прошлым летом. Мы с моим другом Джоном праздновали его день рождения. После полуночи нам стало совсем хорошо, мы еще раз выпили и поехали за город, чтобы взобраться на водонапорную башню и с нее поссать. Джон делает так последние двадцать лет, и если ты хоть что-то петришь в математике, то поймешь: это началось, когда ему было лишь пять, что больше говорит не о самом Джоне, а о его родителях. Тот год был особым, потому что старую башню уже сносили, а новую, более современную, еще не достроили, и, похоже, на новой вообще не собирались устанавливать платформу, с которой можно было бы поссать – мир больше не для мужиков.

В любом случае было два часа ночи и мы ссали с башни по очереди (а не одновременно, нас воспитали не волки). Наступила моя, и именно в тот самый необыкновенный момент, когда длинная струя мочи соединила меня с землей, я заметил вдали свет фар. И даже цепочку фар, на хайвее, где-то в четверти мили от кукурузного поля, где я ссал. Вполне достаточно, чтобы привлечь мое внимание, потому что это не самый загруженный участок хайвея, тем более на рассвете буднего дня. Когда же цепочка фар стала ближе, я разглядел, что это были черные военные машины.

– Это что… вторжение? – прищурился я. – Я слишком пьян, чтобы справиться с Красным Рассветом.

– Смотри на ту, – сказал Джон, стоявший за мной. – На последнюю…

Я тут же перестал ссать, потому что из меня не идет, когда со мной разговаривают. Отыскав взглядом последнюю пару фар, я заметил, как она лениво вильнула вперед и назад – значит, с грузовиком что-то случилось. Через секунду послышался слабый треск: машина поцеловалась с телефонным столбом.

Колонна же поехала дальше, не останавливаясь.

Я еще не успел застегнуть молнию, а Джон, несмотря на мои невнятные протесты, уже скатился вниз по отвесной лестнице, каким-то чудом ухитрившись не споткнуться и не сломать себе шею, и запрыгнул в мой старый ржавый «Форд Бронко». Я рванул за ним и едва успел залезть на пассажирское сидение, как мы понеслись к дороге мимо рядов кукурузы в режиме невидимости – фары Джон включить и не подумал.

Разбитый фургон (похожий на бронированные машины инкассаторов, хотя и без всяких знаков) мы нашли на обочине шоссе – его дымящийся радиатор выглядел так, как если бы его застукали в тот момент, когда он пытался сожрать деревянный столб. Мы были одни: остальные фургоны так и не вернулись проверить, что же произошло. Хотя тогда мне это не показалось странным – я был слишком пьян.

Мы осторожно приблизились к машине. Джон, наверно, хотел посмотреть, что случилось с водителем и подошел к передней правой двери. Он заглянул в окно, потом, дернув дверь, открыл ее и застыл столбом.

– Ну, что? – спросил я.

Джон не ответил.

Я нервно посмотрел на шоссе и опять спросил:

– Что там? Он мертв?

И опять никакого ответа.

Я подошел и неохотно посмотрел на сиденье водителя. И тоже застыл с отвисшей челюстью, глотая воздух вперемешку с парами от пролившегося антифриза. Сначала мне показалось, что на сиденье никого нет, и неудивительно – наверняка водителя как следует приложило, и он слинял. Но нет, там кто-то был. На месте водителя сидел пластиковый Солдат Джо, шесть дюймов в высоту. Он едва виднелся из-за плотно охватывавшего его ремня безопасности.

Какое-то время мы с Джоном просто стояли, пытаясь понять, что же видим; шарики в головах крутились слабо, с трудом пробиваясь сквозь толстый слой слизи от русской водки. Но даже совершенно трезвые, мы бы все равно ничего не поняли: водитель разбивает грузовик о столб, сажает на свое место куклу, пристегивает ее ремнем и потом делает ноги. Почему? Чтобы спасатели подумали, будто «История игрушек» – реальность?

Джон вытащил ключи из зажигания и закрыл дверь. Затем осмотрелся. Никого. Тогда он обошел машину, подошел к запертой задней двери без окна, постучал по ней кулаком и сказал:

– Эй, парни, вы в порядке? Похоже на то, что в результате аварии ваш водитель стал куклой.

Никакого ответа. Были бы мы потрезвее, то сообразили бы: если внутри этого мрачного броневоза без опознавательных знаков сидят люди, то, скорее всего, с автоматами, и, выскочив наружу, они вместо благодарности выбьют из нас пыль ногами. Но мы не сообразили, и Джон начал перебирать ключи на связке. После дюжины неуклюжих попыток он наконец нашел нужный и медленно открыл дверь.

Никого.

На полу стоял контейнер. Защитного, оливково-зеленого цвета, размером с ящик для инструментов или коробку для ланча того, кому вечно не терпится на работу. Сверху самая обыкновенная ручка. Бока ребристые, что сразу наводило на мысль о чем-то очень твердом или броне. И никакой задвижки или замка, даже ломиком не подцепишь. Лишь на передней стенке желтые, как будто сделанные по трафарету, отметки, похожие на египетские иероглифы.

Джон забрался в кузов и взялся за ручку контейнера. Я неуклюже залез за ним, по дороге крепко приложившись подбородком о бампер, и прошептал:

– Джон! Не надо! Брось его!

И тут я заметил, что мы не одни. Загадочный ящик стерегли еще шесть Солдат Джо с пластиковыми штурмовыми винтовками. На них были крошечные черные костюмы, на лицах – маски. Скорее парни Кобры, чем Солдаты Джо.

Джон схватил ящик и спрыгнул с ним в ночь, не обращая внимания на мои сбивчивые просьбы бросить его ко всем чертям.

* * *

Если ты спросишь себя, что именно Джон надеялся найти в грузовике, твоя первая догадка – чертову кучу денег. Но мы не преступники, и, если бы обнаружили кучку белых коробок с нарисованным на них значком доллара, то закрыли бы кузов и вызвали копов. Нет, ответ посложнее.

Джон не знал, что можно найти в грузовике, поэтому и открыл дверь. В мире существует два вида людей; первые, видя замки и предупреждающие надписи, говорят себе: «Если они все закрыли, значит, тут опасно, и это не мое дело». Но вторые говорят совсем другое: «Если они так хотят сохранить секрет, значит, стоит на него посмотреть». Таков Джон. И на самом деле это единственная причина, почему он до сих пор не свалил из нашего ненормального города. Если ты не понимаешь, что означает «ненормальный» – я говорю не об уровне безработицы. Например, это происшествие с грузовиками – вовсе не первый подобный случай.

Шесть столетий назад, еще до Колумба, местные индейцы назвали эту область словом, которое на наш язык переводится как «Зев Тьмы». Позже сюда заявились ирокезы, без объяснения причин вырезали местные племена до последнего мужчины, женщины и ребенка и переименовали область. Теперь она стала называться «Серьезно, трахни это Место». В 1673 году эту область исследовал француз Жак Маркетт и отметил ее на своей карте грубым рисунком, изображающим большой черный член, торчащий из задницы Сатаны.

В 1881 году взрывом на угольной шахте завалило группу горняков. Когда приехали спасатели, они обнаружили прямо перед разрушенным входом парнишку, самого молодого из них. Весь покрытый угольной пылью, он сидел на куче битого камня и, увидев спасателей, приветствовал их буквально такими словами: «Не откапывайте. Эти ребята сами себя взорвали. Зарыли то, что откопали, чтобы не вышло наружу. Так что, парни, оставьте все как есть. А теперь, видите эту кирку? Буду очень признателен, если кто-нибудь из вас возьмет ее и пробьет в моем черепе шахту, как нашу. И выдолбит из головы этот чертов голубой глаз, который смотрит на меня изнутри».

С тех пор дела здесь стали только хуже.

В этом городе в темный переулок заходят трое, а с другого конца выходят только двое, причем они даже не помнят о третьем. И поползли слухи, что год назад привезли в больницу пятилетнего малыша удалить опухоль на мозге, а когда хирург вскрыл череп, «опухоль» – клубок молотящих по воздуху щупалец – выпрыгнула наружу, бросилась на врача и залезла ему в глазницу. Спустя две минуты он с двумя медсестрами мертвыми лежали на полу операционной, а их черепа изнутри были начисто выскоблены.

Я сказал «поползли слухи», так как моментально появились люди в костюмах, сверкавшие ну очень официально выглядевшими удостоверениями, и забрали тела. А на следующий день газета написала, что хирург и медсестры погибли от взрыва кислородного баллона.

Но мы-то с Джоном знаем правду. Да, знаем, потому что были там. Как обычно. Сюда даже туристы приезжают, потому что слышали, будто в нашем городе «появляются призраки». Чушь собачья. Слово «призраки» здесь не подходит. «Зараженный город» – так будет лучше. И мы с Джоном превратили всю эту хрень в хобби, примерно так же, как особенно симпатичный зек превращает в хобби «не дать себя изнасиловать». Боже, какая ужасная аналогия! Прошу прощения. Это просто инстинкт самосохранения. Мы не выбирали, но у нас есть таланты, мы как новенький в камере, со стройной фигурой, отсутствием волос на теле, он еще сзади очень похож на женщину и с невероятно реалистичными татуировками сисек на спине. И вроде бы у него нет желания трогать людей за член, но все время как-то так получается, хоть он и бешено отбивается. Боже, я все еще треплюсь об этом? (Джон, пожалуйста, сотри этот абзац, прежде чем его увидит издатель).

В любом случае именно поэтому Джон заглянул внутрь грузовика и взял контейнер, хотя мы оба знали, что его содержимое может быть бесполезным, ядовитым или радиоактивным, а то и во всех трех ипостасях сразу. Потом мы действительно его открыли и узнали, что внутри, так как они ненадежно защитили эту штуку. Но пусть та история немного подождет. О, и если ты думаешь, будто грузовик по чистой случайности навернулся именно тогда и в том месте, где мы с Джоном счастливо ссали в честь его дня рождения, то не волнуйся. Все не так. Со временем поймешь. Или не поймешь.

А пока давай перемотаем вперед, на 3 ноября, когда…

Книга первая

48 часов до Эпидемии

– Я не псих, – с бешенством заявил я назначенному мне судом врачу.

Он, похоже, устал от нашего разговора. Вот почему я и вел себя как псих, хотел произвести на него впечатление. А может, он выбрал такую тактику. «Не сказать ли ему, – подумал я, – что я единственный на Земле, кто может видеть весь его скелет?»

Или что-нибудь еще, в таком же духе. Но тут врач, чье имя я уже забыл, спросил:

– Значит, вы считаете, что должны убедить меня в том, что не сошли с ума?

– Ну… вы же знаете, я сюда не стремился.

– То есть вы не считаете, что нуждаетесь в лечении.

– Я понимаю, почему судья так решил. Все лучше, чем за решеткой.

Он кивнул. Я решил, что это намек: надо говорить дальше. Черт побери, похоже, психиатрия – очень легкое дело.

– Пару месяцев назад, по пьяни, я выстрелил из арбалета в разносчика пиццы, – сказал я.

Молчание. Врач не ответил. Ему пошел шестой десяток, но выглядел он так, будто мог уделать меня в баскетбол, хотя я вдвое моложе. Его седые волосы были подстрижены как у Джорджа Клуни в 90-е. Такой вот тип парня, жизнь которого идет именно так, как он и ожидал. Держу пари, он никогда не стрелял в разносчиков пиццы из арбалета.

– Ну хорошо, – сказал я, – я не был пьян. Так, бутылка пива. Но мне показалось, что парень угрожает мне и моей подружке, Эми. Чистое недоразумение.

– А он сказал, что вы назвали его монстром.

– Было темно.

– Соседи слышали, как вы орали на него, я цитирую полицейский отчет: «Возвращайся в ад, ты, дьявольская тварь, и скажи Корроку, что у меня еще много стрел для таких, как ты».

– Ну… эта фраза вырвана из контекста.

– Значит, вы верите в монстров.

– Нет. Конечно, нет. Это… это была метафора или что-то еще в таком роде.

На столе красовалась табличка: доктор Боб Теннет. А рядом кукла – фигурка игрока бейсбольной команды «Сент-Луис Кардиналс». Я оглядел кабинет врача и заметил, что на окне все еще оставалась гирлянда с последнего Хэллоуина, на которой висел картонный фонарь из тыквы с мультяшным пауком, вылезающим из ее рта. На полке за его спиной стояло всего пять книг, и я еще подумал: «Вот смехота. У меня и то больше, а я не доктор». Только потом я сообразил, что все они им же и написаны. У книг были длинные названия вроде «Беснующиеся толпы: расшифровка динамики групповой паранойи» и «Человек умен, народ глуп: анализ массовой истерии и группового мышления». Похоже, врач – специалист мирового уровня, занимающийся вопросом, почему люди верят во всякие глупости. И должен ли я быть польщен или оскорблен тем, что меня направили к нему?

– Вы же понимаете, – сказал врач, – что суд направил вас ко мне не потому, что вы верите в монстров.

– Да, они хотят быть уверены, что я не буду стрелять из арбалета по всем подряд.

Он засмеялся, и меня это удивило. Никогда не думал, что этим ребятам разрешено смеяться.

– Они хотят быть уверены, что вы не опасны ни для себя самого, ни для окружающих. И хотя я знаю, что это нелогично, но процесс пойдет намного легче, если вы не будете смотреть на него как на тест, который должны пройти.

– Но если бы я подстрелил кого-нибудь из-за девушки или украденного ящика пива, меня бы здесь не было. Я здесь только из-за монстров. Из-за того, кем являюсь.

– Хотите рассказать о том, во что верите?

Я пожал плечами.

– Вы сами знаете истории, которые ходят по городу. Люди исчезают, без следа. Даже копы исчезают. Но я знаю, где кончается реальность и начинается фантастика. Я работаю, у меня есть подружка, я приношу пользу обществу. Ну, я имею в виду, что, если вы добавите то, что я принес обществу, и вычтите то, что взял от него, общество останется при своих. И я не сумасшедший. Да, я знаю, любой может так сказать. Но сумасшедшие, они не могут прикидываться нормальными, верно? Если ты сумасшедший, то не можешь отличить безумные идеи от нормальных. Так что нет, я не верю, что мир полон монстрами, замаскированными под людей, или призраками, или людьми, сделанными из теней. И я не верю, что этот город[1]1
  Имя города, в котором это все произошло, я не назову – и так уже шагу некуда ступить из-за туристов (примечание Дэвида Вонга).


[Закрыть] – завывающая оргия ночных кошмаров. Я полностью осознаю, что только душевно больные люди верят во все это. Поэтому я в монстров не верю.

Бум. Сеанс терапии кончился.

Доктор Теннет ничего не сказал. Черт с ним. Я могу сидеть так вечно. У меня талант – сидеть и ничего не говорить.

– Только, – сказал я где-то через минуту, – только… для ясности. Все, что сказано в этой комнате, за ее стены не выйдет, да?

– Да, если я поверю, что вы больше не будете совершать преступлений.

– Могу я вам кое-что показать? На моем мобильнике? Видеоклип. Я его сам записал.

– Если это для вас важно.

Я вытащил телефон, порылся в меню, пока не нашел тридцатисекундный клип, записанный месяц назад, и поднял мобильник так, чтобы врач увидел.

Дело было ночью, недалеко от моего дома. Ларек по продаже буррито, открытый круглые сутки. Снаружи стояли полинялый стол для пикников, ржавый ящик для мусора на пятьдесят пять галлонов и белая доска с ценами, накарябанными стираемым фломастером. Без сомнения лучшее буррито, которое можно было найти в окрестности шести кварталов от моего дома в четыре утра.

Весьма нечеткие кадры (камера моего телефона чертовски плохо работает при малом свете) выхватили фары появившегося черного джипа. Из него вышел юный азиат в рубашке и галстуке. Он кивнул парню у прилавка, осторожно обошел крошечный оранжевый ларек, приблизился к узкой задней двери, открыл ее и скрылся внутри.

Через десять секунд камера, качаясь, поплыла к двери. В кадре показалась рука – моя! – и открыла дверь. Внутри оказались всякие картонные ящики с этикетками, вроде БОЛЬШИЕ КРЫШКИ и МЕД. БУМАЖНЫЕ МЕШКИ-БЕЛЫЕ, вместе с метлой, шваброй и ведром.

Азиат исчез. И не было видно никакого выхода.

Клип закончился.

– Вы видели это, верно? – спросил я. – Парень вошел внутрь, но не вышел. Внутри, в ларьке, его нет. Исчез. Испарился.

– И вы считаете, тут кроется что-то сверхъестественное.

– С тех пор я не раз видел этого парнишку. В городе. Это же не какой-то Бермудский треугольник, заглатывающий невинных прохожих. Человек заходит специально. А выходит в совсем другом месте. И я знал, что он придет, он делает то же самое каждую ночь в одно и то же время.

– И вы считаете, что там есть секретный проход или что-то в этом духе.

– Не физический. Никакого люка в полу, мы проверили. Нет, это как… червоточина или портал. Не знаю. Но это не важно. Дело не в том, что в этом буррито есть э… магическая дверь, или что она там такое, а дело в том, что парень о ней знает и знает, как ею пользоваться. И в городе таких людей полно.

– И вы считаете, что они опасны.

– О, Господи Иисусе, я не собираюсь стрелять в него из арбалета. Но почему вас это не впечатляет?

– Для вас важно, чтобы я поверил вам.

Только сейчас я сообразил, что он строит все свои вопросы как утверждения. Нет ли в «Алисе в Стране Чудес» персонажа, который так делает? И Алиса вроде дала ему по морде.

– Хорошо. Я мог подделать видео. У вас есть выбор так полагать. Но, черт побери, если бы у меня был такой выбор, вроде как я мог бы купить его у вас, я бы заплатил всем, чем угодно. Если вы скажите мне, что можете покопаться у меня в мозгу и заставить меня не верить во все это, а в обмен я буду должен разрешить вам, скажем, выстрелить мне в яйца из травматической винтовки, используемой для подавления массовых беспорядков, я бы подписался прямо сейчас. Но не прокатит.

– Наверно, вы очень разочарованы.

Я фыркнул и поглядел на пол между коленями. На ковре обнаружилось выцветшее коричневое пятно, и я спросил себя, неужели какой-то пациент обосрался прямо на приеме. Я запустил руки в волосы и почувствовал, как пальцы сжимают и крутят их, боль пронзила кожу.

«Хватит, перестань».

– Я вижу, – сказал он, – что вас это очень расстраивает. Если хотите, мы можем сменить тему.

Я заставил себя сесть прямо и глубоко вздохнул.

– Нет. Ведь мы здесь именно для того, чтобы поговорить об этом, верно?

Он пожал плечами.

– Я думаю, что это для вас важно.

Да, примерно так, как для слизня важна соль.

– Вам решать, – сказал он.

Я вздохнул, несколько ударов сердца собирался с мыслями и начал:

– Однажды, рано утром, я собирался на работу. Я пошел в ванну и…

* * *

…повернул кран душа, но вода остановилась в воздухе.

Я не хочу сказать, что вода повисла там, застыв во времени. Вот это было бы сумасшествием. Нет, струя нормально текла, но в двенадцати дюймах от лейки расширялась и расплескивалась, как если бы натыкалась на препятствие. Как будто кто-то держал под потоком невидимую руку, чтобы проверить температуру воды.

Я стоял голый перед кабинкой душа и щурился, ничего не понимая. И в нормальных обстоятельствах я не самый умный парень на свете, но в 6 утра IQ моего мозга не больше 65. Сначала мелькнула смутная мысль, что сломался водопровод. Я глупо смотрел на водяной зонтик, пытаясь подавить импульс протянуть руку и коснуться места, через которое вода не могла пройти. Затем в голове медленно запузырился страх, волоски на спине встали дыбом. Я посмотрел вниз и мигнул, словно надеясь найти записку с объяснениями, приклеенную к моим лобковым волосам. Не нашел.

Потом услышал, как шум от падающей на плитки пола воды изменился. Я опять посмотрел на нее и увидел, что дальняя от меня часть струи медленно становится нормальной: препятствие, которого до того вода изящно огибала, из нее выходит. И только когда поток стал абсолютно нормальным, до меня дошло, что эта невидимая штука, мешавшая течь воде, направляется ко мне.

Я отскочил так быстро, что, как мне показалось, полуоткрытая занавеска душа колыхнулась от порыва, поднятого моим прыжком. Но я ошибся, потому что прошла пара секунд, а занавеска так и не опустилась. Так и осталась выгнутой, что-то невидимое уткнулось в нее. Я прижался спиной к стене, чувствуя как в меня впилась вешалка для полотенец. Наконец занавеска выпрямилась, и в ванной не осталось ничего, кроме напоминающего помехи шума падающей на плитку воды. Какое-то время я стоял не двигаясь, сердце билось так сильно, что у меня закружилась голова. Потом медленно протянул руку к занавеске через то место, по которому прошла невидимая штука…

Ничего.

Тогда я решил забыть о душе. Выключил воду, повернулся к двери и…

И что-то увидел. Или почти увидел, краешком глаза. Темная фигура юркнула через дверь и скрылась из виду. Вроде как тень без человека.

Я видел ее не больше доли секунды, но я ее видел, и она впечаталась в мой мозг. Черная, по форме – человек, но потом ставшая бесформенной, как капля пищевого красителя, растворяющаяся в воде.

И я уже видел такое раньше.

* * *

– Мне кажется, я увидел там что-то. Не знаю точно. Возможно, ничего.

Я сгорбился на стуле и скрестил руки.

– Это и есть причина вашей тревоги. Вы верите во все это и знаете, что не можете никому об этом рассказать – вас тут же уволят.

Я посмотрел в окно, на мой «Бронко», ржавевший на парковке; металл тосковал по земле, из которой вышел. Там ему жилось лучше.

– Кто платит за эти сеансы? – спросил я.

– Вы. Но у нас скользящая шкала.

– Потрясающе.

Врач на мгновение задумался, потом сказал:

– Вам будет легче, если я скажу, что верю в чудовищ?

– Мне? Быть может, но не тем людям, которые выдают психиатрические лицензии.

– Я расскажу вам одну историю. Я знаю, что из-за вашего… хобби люди обращаются к вам, верно? И говорят, что у них дома живут призраки или демоны.

– Иногда.

– И, как я предполагаю, если вы приезжаете и говорите им, что причина их волнений самая обычная, не сверхъестественная, они не очень-то успокаиваются. Верно? То есть они хотят, чтобы на их чердаке шумел призрак, а не белка, застрявшая в дымоходе.

– Да, мне кажется.

– Так что, как видите, страх – просто проявление неуверенности. Больше всего на свете люди хотят быть правыми. Даже если речь идет о их собственной смерти. Если мы верим, что за следующим углом прячутся монстры, готовые растерзать нас на части, мы всегда предпочитаем быть правыми относительно этих монстров, чем ошибаться в глазах других и выглядеть дураками.

Я не ответил. Потом поглядел вокруг, в поисках часов. У него их не было, вот ублюдок.

– Итак, несколько лет назад, когда я был на конференции в Европе, мне позвонила жена и стала настойчиво утверждать, что стены нашей прачечной пульсируют. Она использовала именно это слово. Пульсируют, словно живые. Она описала жужжание, энергию, которую чувствовала, входя в комнату. Я предположил, что дело в проводке. И тут она… ну, давайте скажем, очень разволновалась. Спустя три дня, когда я уже собирался возвращаться, она позвонила опять и сказала, что стало еще хуже. От стены исходит отчетливое жужжание. Она не может спать. Она слышит его, как только входит в дом. Она чувствует вибрацию, как если бы что-то сверхъестественное готово ворваться в наш мир. Итак, на следующий день я прилетел домой и нашел ее очень расстроенной. И сразу понял, почему мое предположение о проводке оскорбило ее – это был звук чего-то живого. И очень большого. Итак, хотя я очень устал и буквально валился с ног, пришлось пойти в гараж, взять инструменты и снять наружную обшивку. Угадайте, что я там нашел.

Я не ответил.

– Угадайте!

– Не уверен, что хочу знать.

– Пчел. Они устроили в стене настоящий улей, протянувшийся от пола до потолка. Десятки тысяч пчел.

Его лицо светилось, пока он рассказывал этот занятный анекдот. Почему нет? Он получает за это деньги.

– Итак, я надел шляпу, обмотал лицо шарфом жены и полил улей отравой. Я убил тысячи пчел. И только позже сообразил, что пчелы – очень ценные, и местный пасечник с удовольствием пришел бы и забрал улей без всякой платы. И даже наоборот: он бы заплатил мне, если бы я не убил так много пчел с самого начала.

– Хмм.

– Вы понимаете?

– Да, ваша жена думала, что это чудовище. А оказалось, что обыкновенные пчелы. Итак, моя маленькая проблемка – просто пчелы. Это все пчелы. Не о чем беспокоиться.

– Боюсь, вы неправильно поняли. В тот день очень могущественный и очень опасный монстр стал реальным. Просто спросите пчел.

36 часов до Эпидемии

– Ты видишь меня? – спросил я.

– Ага, – ответила веснушчатая рыжая голова на моем лэптопе. Эми Салливан заплела волосы в косички, которые я любил, и надела огромную издевательскую футболку с плохо нарисованными орлом и американским флагом, которую я ненавидел. На ней она казалась палаткой.

– Как прошел сеанс? – спросила она.

– Господи, Эми. Не начинай разговор со своим другом с того, как прошло назначенное судом лечение. Спроси чего-нибудь попроще.

– О, извини.

– Больная тема.

– Хорошо, забудь.

– Ты вернешься домой на День Благодарения? – спросил я.

– Ага. А ты что, скучаешь по мне?

– Сама знаешь, без тебя у меня все валится из рук.

После еще одного удара сердца и глотка чая она сказала:

– С тобой все в порядке? Не только лечение, но… все?

– Э… твоей соседки по комнате нет, верно?

– Да.

– Отлично. Да, все в порядке. Все тихо.

– Той ночью я жутко перепугалась, – тихо сказала она.

– Да, еще бы.

– Уже давно ничего такого не происходило…

– Знаю.

– Если опять что-нибудь произойдет…

– Тогда я опять выстрелю из арбалета. Я тебе говорил.

– А твоему врачу?

– Эми, ты слишком проницательная.

– Нет, просто любопытная.

– Как я умудрился найти девчонку, которая умеет общаться еще хуже, чем я?

Она еще раз отпила из чашки, которую достала из-за камеры. Чашку она поддерживала левым запястьем. То есть обрубком того, что было ее левой кистью. Еще подростком, до того как мы познакомились, она попала в аварию, потеряла левую кисть и родителей, зато приобрела хронические боли и титановый штырь в спине. От протеза кисти она отказалась: решила, что он «гадкий». Но, по-моему, с титановой спиной и рукой робота она бы стала киборгом процентов на десять – эта мысль меня дико возбуждала.

Мы с Эми «познакомились» в старших классах школы для детей с психическими отклонениями. На самом деле «отклонений» не было ни у нее, ни у меня, но Эми плохо реагировала на обезболивающие и однажды укусила учителя, а я вообще попал туда по недоразумению: один хулиган постоянно избивал меня, пока я не взорвался и не выколол ему глаза – сам знаешь, какие бывают дети. Так что наш волшебный роман начался с того, что пять лет мы вообще друг на друга не обращали внимания. Я знал ее лишь под грубым прозвищем, которое ей дал какой-то придурок. Потом однажды нас с Джоном попросили расследовать ее исчезновение. Не бог весть какая задача, через два дня мы уже знали об этом все (ее похитили монстры).

– И как он выглядит, этот психиатр? – спросила Эми, перестав пить чай.

– В точности как в кино. Они вовлекают тебя в разговор и ждут, когда ты объявишь, что к тебе являлся бог.

Я еще немного подумал и добавил:

– И психиатр – это она, а не он. Около двадцати двух лет. Грудастая. И постоянно намекает на секс. Например, сказала, что мне требуется «мануальное» лечение и тут же схватила меня за промежность. Потом мы немного повалялись на столе, но время приема истекло. – Я пожал плечами. – В точности как в кино. Анальный Доктор VI.

Она вздохнула и хлебнула чаю.

– Похоже, ты не очень-то по мне скучаешь.

– Погоди… мы вроде не договаривались не иметь секс с другими людьми, Эми. Извини, но ты никогда ничего такого мне не говорила.

Она не ответила и не рассмеялась, и я сказал:

– Брось, ты же знаешь, что если один из нас захочет с кем-нибудь переспать, тебе это сделать легче, чем мне. Я – сбрендивший парень, который видит демонов и стреляет в разносчиков пиццы. Ты – прелестная девушка с рыжими волосами. Ты можешь заявиться в мужскую общагу и сказать: «Я женщина и хочу секса», и тут же двадцать парней выстроятся в ряд с розами и всеми причиндалами. Мне же придется как следует поработать.

– Почему парни всегда так говорят? Для девушки это так же сложно.

– Это просто смешно. Каждый бар полон парней, отчаявшихся перепихнуться, и девушек, отчаявшихся отказывать всем возбужденным самцам. Это биология, так устроен мир. Девушкам легче.

– Это невероятная глупость. Гетеросексуальный секс требует одного мужчину и одну женщину. Это означает, что мужчины и женщины имеют ровно столько же секса. А также означает равное число шлюх и отчаявшихся людей по обе стороны.

– Это… это не может быть верным.

Она пожала плечами:

– Посчитай сам.

– И да, кстати, я скучаю по тебе.

– Я знаю.

– И мне никто не портит фильмы.

Эми обладала сверхъестественной способностью найти в фильме недостаток, из-за которого весь просмотр летел к чертям. В один из уикендов, во время марафона по Джорджу Лукасу, она заметила, что если бы Индиана Джонс просто остался дома и всадники Утраченного Ковчега последовали его примеру, то нацисты открыли бы ковчег и испарились. Потом мы смотрели «Империя наносит ответный удар», она остановила кино, когда Люк оказался на «Икс-винге», и заявила, что истребитель никак не мог называться «Икс-винг», даже если по форме он и напоминает букву Икс: древняя человеческая раса в далекой галактике, построившая корабль, никогда не видела эту английскую букву. Бог мой, с моих слов она получается совершенной стервой.