Текст книги "Фантастические создания (сборник)"

Нало Хопкинсон
Улыбка на лице
^{Пер. М. Тогобецкой}

Нало Хопкинсон – карибская писательница, она специализируется на ужасах, мифах, магических историях и научной фантастике, и она одинаково хороша во всем, за что бы ни бралась. Доказательство тому – эта современная история, которая кажется древним мифом.

Гилла проглотила вишневую косточку, и теперь ее рот полон потрясающих слов, которых она даже толком не знает. В старых историях про святых деревья пускают корни сквозь плоть – а в этой дерево дарит девочке-подростку гораздо более полезный подарок: острые зубы, когти и хвост…

* * *

Жила-была молодая леди…

– Боже, кто дает сове что… что?! Что это вообще такое – «безобразный червь»? – пробормотала Гилла. Она сидела в уголке дивана, на коленях у нее лежала книга из школьной библиотеки.

– М-м? – мать вопросительно уставилась в компьютерный монитор и нетерпеливо несколько раз стукнула по клавиатуре.

– Ничего, ма. Просто не понимаю, что написано в этой книжке.

Скучное до оскомины школьное задание.

Гилле хотелось пойти готовиться к вечеринке у Патрисии, но мама сказала, что сначала нужно дочитать.

– Ты сказала «безобразный червь»? – спросила мама. Ее пальцы уже снова бегали по клавиатуре.

Хотелось бы Гилле печатать так же быстро. Но для этого нужно практиковаться, а она не собиралась напрягаться.

– Ага.

– Это один из видов драконов.

– Тогда почему их прямо так и не называют?

– Потому что это особенный вид. У них нет крыльев, они просто ползают по земле. Их кожа все время влажная и покрыта слизью. Видимо, это защищает их во время ползания, как слизь улитки.

– Фу… мама!

Мама улыбнулась, не переставая печатать:

– Ну ты же сама хотела узнать.

– Нет, не хотела. Мне для школы надо, но я не хотела.

– Безобразный червь всегда голоден, и звуки, которые он издает, похожи на мычание коровы с желудочным расстройством.

Гилла хихикнула. Мама наконец перестала печатать и посмотрела на нее.

– Знаешь, наверно, его можно считать личинкой дракона. Может быть, он все время ест и ест, чтобы потом переродиться в летающее существо. Какая классная мысль! Надо будет это проанализировать. – Она вернулась к работе. – А зачем тебе это нужно? Что ты читаешь?

– Это история про одну даму. Какой-то парень хотел на ней жениться, но ей он не нравился и она ему отказала. Тогда он запер ее в своем подземелье…

– …и однажды ночью пришел в виде безобразного червя, чтобы съесть ее, – закончила мама Гиллы. – Ты читаешь про Маргарет из Антиохии?

Гилла удивленно взглянула на нее:

– Святая Маргарет, ага. А ты откуда знаешь?

– Откуда? – Ее мать развернулась на ветхом стуле к Гилле лицом и усмехнулась, отбрасывая с лица дреды. – Дорогая, я твоя мама, ты забыла? Я профессор истории Африки и Востока!

– О…

И что она этим хочет сказать?

Гилла чувствовала, что у нее не получается скрыть свое недоумение. И мама его, очевидно, заметила, потому что сказала:

– Гилла, Антиохия находилась в древней Турции. На Востоке. Ты ведь в курсе, да?

– О да, точно. Мам, можно мне заплести микрокосички?

Теперь была мамина очередь смотреть с недоумением.

– Это еще что такое?

Что ж, по крайней мере она проявила интерес и это не было категорическое резкое «нет».

– Это маленькие удлинители косичек. Может быть, четыре или пять ниток на косичку. И они прямые, а не как… Кэши говорит, что их делают в парикмахерской напротив школы. Они вплетают длинные нити прямо в волосы, любого цвета и длины, какие пожелаешь, и укладывают их так и сяк. Кэши сказала, что это занимает всего несколько часов, а носить их можно целых шесть недель.

Мама встала и подошла к ней, нежно взяла в теплые ладони лицо Гиллы и серьезно посмотрела ей в глаза. Гилла терпеть не могла это обращение – как с маленькой.

– Ты хочешь сделать послушными свои волосы, – сказала ее мать.

Гилла неловко высвободилась из маминых рук и пригладила спутанную гриву, которую убрала назад банданой, чтобы спокойно делать домашнюю работу без волос, лезущих в глаза, рот и нос.

Мама продолжила:

– Ты хочешь иметь волосы, которые аккуратно лежат и притворяются мертвыми, и ты хочешь заплатить за это много денег, и ты хочешь делать это каждые шесть недель.

Гилла отвернулась. Книжка соскользнула с ее колен на пол.

– Мам, почему, когда ты говоришь, все начинает выглядеть так ужасно глупо?

Часть волос вырвалась из-под банданы, так всегда происходило. Гилла скосила глаза на три или четыре пряди, танцевавшие в поле ее зрения, щекотавшие ей лоб. Она развязала бандану – и со злостью завязала заново, захватывая как можно больше густого безобразия и крепко пеленая его тканью.

Мать покачала головой:

– Гилла, не надо разыгрывать драму. Сколько стоят эти косички?

Гилле уже было стыдно ей говорить, но она назвала сумму, на несколько долларов меньшую, чем была написана в окне парикмахерской.

Мать только бровь подняла:

– Это, моя девочка, трехмесячный бюджет на твои карманные расходы.

Ну да, конечно. Она надеялась, что мама с папой оплатят косички. Очевидно, нет.

– Вот что я тебе скажу, Гилла: накопи на них, и тогда можешь делать.

Гилла улыбнулась.

– Но, – продолжила ее мать, – ты будешь по-прежнему оплачивать проезд, пока копишь.

Гилла перестала улыбаться.

– Ну-ну, не будь такой мрачной. Если ты каждый день будешь делать себе ленч и брать его с собой – все не так плохо. А теперь заканчивай читать историю.

И мама вернулась за свой компьютер. Клац-клац-клац.

Гилла надулась и сердито посмотрела ей в спину, но ничего не сказала, потому что на самом деле была вполне довольна. У нее будут косички! Конечно, она ненавидела слишком мокрые или слишком сухие сделанные накануне бутерброды, но это того стоит. Она проигнорировала тихий голосок в голове, говоривший: «Каждые шесть недель?» – и вернулась к чтению.

– Фу-у, мерзость.

– Что теперь? – спросила мать.

– Этот парень! Ну тот безобразный червь… Он ест святую Маргарет, а потом она у него в желудке, внутри его, молится Иисусу. И она така-ая святая, что деревянный крестик на ее шее превращается обратно в дерево и пускает корни в землю, и его ветви разрывают червя, и он умирает, и она выходит наружу!

– Именно так, – засмеялась мама. – И сразу в покровители детей и деторождения!

– Почему? – Впрочем, Гилла и сама догадалась почему, чуть-чуть поразмыслив. – Забей, не говори мне. И что, они сделали ее святой, потому что она убила личинку дракона?

– Ну да, ее в итоге причислили к лику святых, после того как толпа людей пытала и казнила ее за отказ выйти замуж за того мужчину. Маргарет была верующей и якобы отказалась от замужества потому, что он не был христианином. Но знаешь, некоторые полагают, что она уже тоже не была христианкой, по крайней мере в тот момент.

– Да? – Гилла думала о том, когда появится Кэши. Вечеринка уже вот-вот начнется.

– Эта история с превращением креста обратно в дерево… Не слишком-то христианский символ. Мертвое дерево в форме креста – да. Но не живое волшебное дерево, это языческий символ. Есть вероятность, что Маргарет из Антиохии сама приказала дереву на ее шее вновь прорасти. Возможно, история на самом деле рассказывает нам о том, что, когда христианство подвело ее, она обратилась к своим способностям древесной ведьмы. Дорогая, я считаю, что Маргарет из Антиохии была гамадриадой.

– Боже, мам, – коброй? – Они проходили это в школе, и Гилла знала слово «гамадриада».

Мама рассмеялась:

– Да, королевская кобра – это вид гамадриады, но я имею в виду первоначальное значение этого слова. Гамадриада – это дух женского пола, по сути – душа дерева. Друид – мужчина, древесный колдун, гамадриада – женщина, древесная ведьма, можно сказать. Но в то время как друиды жили на деревьях и досконально изучали их, гамадриадам изучать их надобности не было. Она просто сама и есть дерево.

Стремно.

Гилла выглянула в окно, где на ветру покачивались черные ветки, стыдливо прикрывшие наготу маленькими весенними листьями. Ей не хотелось говорить о деревьях.

Позвонили в дверь.

– О, – воскликнула Гилла. – Это, наверное, Кэши! – И она рванулась к двери, отбрасывая книгу в сторону.

Жила-была молодая леди в Нигерии…

– Оно, знаешь, иногда скрипит. – Гилла смотрела на отражение Кэши в зеркале.

В ответ Кэши только крепче вцепилась Гилле в волосы:

– Сиди ровно, подруга. Дай прикину, что с этим можно сделать. И хватит уже болтать всякую чушь. Ты все время заводишь разговор об этом дереве. Меня это вымораживает.

Гилла вздохнула, смирилась и откинулась в кресле:

– Ладно. Только не стягивай слишком туго, хорошо? У меня от этого голова болит.

Когда Кэши бралась за ее внешность, ничего не оставалось, как сдаться и надеяться, что успеешь смыть вязкую массу с лица и расклеить спутавшиеся от мусса волосы, прежде чем выйти на улицу, рискуя распугать голубей. Последний эксперимент Кэши с «натуральным» блеском обернулся катастрофой: Гилла выглядела так, будто ела жареного цыпленка и забыла после этого вытереть рот. Прошли месяцы, а Фостер все еще над этим посмеивался.

Гилла скрестила руки. Потом посмотрела в зеркало и увидела, что грудь от этого сильно выдавалась вперед. Она вспомнила, как в первый день сентября Роджер на школьном дворе тыкал в нее пальцем и вопил: «Сиськи! Сиськи!» Она сменила позу и положила руки на подлокотники кресла, втянула живот и бросила быстрый взгляд в зеркало, чтобы проверить, не делает ли ее это стройнее. Как бы не так. Настоящий жиртрест. А грудь при этом снова вывалилась вперед – о боже… Ей не выиграть.

Она снова вздохнула и слегка сгорбилась на стуле, превращая грудь и живот в бесформенную бугристую массу.

– И выпрямись, ладно? – сказала Кэши. – Я не достаю до передней части твоей головы, когда ты сидишь так, ссутулившись.

Руки Кэши деловито двигались, разделяя тяжелые волосы Гиллы на четыре равные части и заплетая каждую секцию в косичку.

– Вон то дерево, – ответила Гилла. – В саду перед домом.

Кэши только закатила свои идеально подведенные глаза:

– Ладно, расскажи мне об этой старой трухлявой вишне.

– Она мне не нравится. Я пытаюсь спать ночью и только и слышу, как она скрипит и стонет и… она разговаривает сама с собой всю ночь!

– Разговаривает, значит, – хихикнула Кэши. – А еще она разговаривает с тобой, да?

– Да. Раскачиваясь. Ее ветки трутся друг о друга, бормочут и нашептывают мне что-то, одну ночь за другой. Ненавижу это дерево! Всегда ненавидела. Вот бы мама с папой его срубили, – вздохнула Гилла.

Она вообще теперь часто вздыхала – вот уже два года, с того момента как пошла в девятый класс. С того момента как ее тело словно свихнулось и стало запасать жир на ее груди, животе и бедрах – высокая круглая попка еще больше округлилась, а симпатичная, чуть наметившаяся грудь вдруг разбухла и стала похожа на грудь матери.

С того момента как она начала слышать дерево по ночам.

– И что она говорит? – спросила Кэши. Ее глаза на коричневом лице с острыми скулами с интересом смотрели на отражение Гиллы в зеркале.

Гилла посмотрела на Кэши: каждый волосок лежит на своем месте, плечики узкие, свитер в обтяжку подчеркивает маленькие острые грудки… Раньше Гилла и Кэши могли меняться одеждой.

– Не смейся надо мной, Кэши.

– И не думала, – голос Кэши был серьезен, как и лицо. – Я знаю, что тебя это беспокоит. Так что она говорит?

– Она… она говорит, что в тех местах, где кора стала узловатой, у нее чешется, а она не может туда дотянуться и почесать. Она говорит о том, какова на вкус земля, песчаная и сухая, говорит, что ей нравится ощущение, как черви ползают во влажной темной земле между ее корнями.

– Да ладно! Ты выдумываешь!

– Нет! – Гилла вскочила с места, выдирая свои волосы из рук Кэши. – Если не собираешься мне верить, то не надо и спрашивать, о’кей?

– О’кей, о’кей, я тебе верю! – Кэши пожала плечами, вскидывая руки с видом поражения. – Старые добрые скользкие черви… это так приятно, когда они… – она потянулась вперед и быстро скользнула руками вверх-вниз по обнаженным рукам Гиллы, – ползают по тебе! – И она засмеялась своим идеальным смехом, звучавшим словно маленькие колокольчики.

Гилла вдруг обнаружила, что тоже смеется.

– Ну, так она говорит!

– Ладно, ладно. Что еще она говорит?

Сначала Гилла не ответила. Она была слишком занята освобождением волос от косичек, взбивая их руками обратно в курчавое черное облако.

– Я прямо так пойду на вечеринку, ладно? Я соберу их сзади банданой – и пусть они торчат. Так проще всего. Я никогда не буду выглядеть как ты, Кэши. Уже никогда.

В старших классах все, кто тусовался вместе, выглядели похожими друг на друга. Худенькие гламурные девочки тусовались с худенькими гламурными девочками. Готы зависали за школой и делились друг с другом сигаретами с гвоздикой и черной помадой. А толстые девочки тяжело переваливались под ручку с такими же толстыми девочками. Сколько еще Кэши будет с ней близка?

Отворачиваясь, чтобы не видеть свое вспухшее, словно беременное, тело в зеркале, она осмелилась взглянуть на подругу. Кэши покусывала нижнюю губу с сокрушенным видом.

– Прости, – сказала она. – Я не должна была смеяться над тобой.

– Все в порядке.

Гилла достала из ящика ватный шарик, окунула в холодный крем, начала стирать с лица косметику. Она решила оставить только подводку на глазах. По крайней мере у нее красивые глаза, большие, карие и искрящиеся. Она пробормотала, почти про себя, неизвестно даже, слышала ли ее Кэши:

– Она говорит, что ей нравится тянуться вверх и расти навстречу свету.

Однажды она отправилась покататься…

– Пока, мам!

Гилла и Кэши выскочили из дома через переднюю дверь.

Гилла закрыла ее за собой, остановилась на пороге, сделала глубокий вдох и повернулась лицом к вишне.

Добрая половина веток была мертва, а оставшиеся были корявыми и уродливыми, словно издевались над пышным весенним убранством новых зеленых листьев. Вишня, скрючившись, торчала в саду словно пугало, прямо посередине, между домом и тротуаром, и путь к тротуару был довольно далеким. Им придется почти весь его пройти под цепкими ветвями дерева.

Солнце медленно садилось, заливая все вокруг мягким оранжевым светом. Ночер, как говорил папа, – время между двумя мирами, между днем и ночью, время, когда может произойти что угодно. Обычно это было любимое время Гиллы. Сегодня же она сердито посмотрела на дерево и сказала Кэши:

– Мама говорит, что раньше на деревьях жили женщины.

– Что, типа как в домике на дереве? Твоя мама говорит очень странные вещи, Гилла.

– Нет. Они были древесными духами. И умирали вместе с деревом.

– Ну, тогда дух вишни почти мертвый и не сможет причинить тебе вреда. Тебе придется пройти мимо него, чтобы попасть на улицу, и я знаю, что ты хочешь попасть на эту вечеринку, так что держи мою руку и пошли.

Гилла крепко ухватилась за сильную, уверенную руку подруги и почувствовала липкую влажность своей собственной вспотевшей ладони.

– Ладно, – сказала Кэши, – на счет «три»: бежим прямо к тротуару, договорились? Раз, два, три!

И они побежали, визжа и хихикая.

Гилла бежала в своих новых туфлях на танкетке – высокие каблуки ей не разрешали носить. Она посмотрела в сторону Кэши – та бежала изящно и игриво. И грудь у нее не подпрыгивала.

Гилла нацепила широчайшую улыбку, взвизгнула преувеличенно громко, показывая миру, как ей весело, и поскакала к улице. Поравнявшись с деревом, она почувствовала, как что-то легко, почти неощутимо стукнуло ее по голове. Сразу выяснить, что это было, она не могла, потому что руками помогала себе удерживать равновесие. Отчаянно хохоча от этого веселья-веселья-веселья, она понеслась вперед.

Они благополучно добрались до тротуара.

Пытаясь восстановить дыхание, Кэши согнулась пополам. При всей ее внешней хрупкости у нее совершенно не было выносливости. А вот Гилла ходила в бассейн дважды в неделю и была членом волейбольной команды – от этой маленькой пробежки она едва разрумянилась и совсем не устала.

Она начала искать в волосах то, что в них упало.

Это было гладким и круглым. И с веточкой. Вишенка.

Гилла вытащила ее из собственных волос и внимательно осмотрела – эту идеальную вишенку. Вишня? Так рано?! Ведь Гилла могла поклясться, что дерево еще даже не цвело.

– Ха! – крикнула она победоносно старому волшебному дереву и махнула в его сторону вишней. – Предложение мира? То есть ты признаешь поражение, да? – От радости, что дерево проиграло, она даже забыла, кто там кого съел в той жуткой истории. – Ну, короче, ты не можешь меня съесть, потому что я съем ТЕБЯ! – И она закинула вишенку в рот.

Первая вишня в этом году. И очень вкусная!

Чувствительный толчок в плечо заставил ее поперхнуться.

– Эй, детка, – услышала она голос Фостера. – Отлично выглядишь! И ты, конечно, тоже, Кэши.

Гилла не ответила.

Она в ужасе прижимала руки ко рту, выпучив глаза.

Фостер, этот глупый толстяк Фостер с блестящими глазами и в своей слишком мешковатой рубашке, нежно взял ее за то же плечо, по которому так небрежно хлопнул несколько мгновений назад.

– Ты в порядке, Гилла?

У Кэши тоже был обеспокоенный взгляд.

Гилла сглотнула. Откашлялась.

– Проклятье, Фостер! Из-за тебя я ее проглотила!

Видя, что она в порядке, Фостер расплылся в своей дурацкой улыбке.

– А ты знаешь, что Роджер говорит про девочек, которые глотают? – произнес он гадким голосом.

– Да блин, чувак, из-за тебя я проглотила вишневую косточку!

О боже, что же теперь будет?

– Уу, как страшно, – сказал Фостер. – Теперь в тебе вырастет вишневое дерево, и тогда тебе придется несла-а-адко! – он карикатурно пошевелил скрюченными пальцами перед лицом Гиллы и состроил рожу.

Кэши рассмеялась.

Гилла тоже.

Она легко шлепнула Фостера по руке.

Ну да, это было просто старое дерево.

– Пошли уже на эту вечеринку, – сказала она.

Они взяли велосипеды из гаража ее родителей. Крутить педали в такой обуви было задачей не из простых, но Гилла хотя бы была в штанах в отличие от Кэши, которая, казалось, в совершенстве овладела искусством катания на велосипеде в узкой юбке с целомудренно сведенными коленями – она всегда и во всем достигала совершенства, особенно в том, что касалось ее внешнего вида.

Гилла изо всех сил старалась держаться прямо и не упасть с велосипеда.

– Не могу дождаться, когда наконец получу права, – пожаловалась Кэши. – Я вся взмокла. Мне придется заново краситься, когда мы доберемся до Патрисии.

Она сидела на своем велосипеде, как принцесса в карете, и ни Гилле, ни Фостеру не удавалось убедить ее двигаться хоть чуть-чуть быстрее, чем ползком. Гилла могла бы поклясться, что, если бы у Кэши была такая возможность, она ехала бы сейчас на велосипеде, как в дамском седле для верховой езды, – то есть боком.

По дороге они спорили, каким видом кобры является гамадриада. Гилла была совершенно уверена, что у гамадриад есть капюшоны, которые они могут раздувать прямо за головой.

А сама она пыталась не обращать внимания на неприятные ощущения на задней стороне шеи – от поездки она вся вспотела, волосы там приклеились к коже, и это было довольно мерзко.

Однажды она отправилась покататься на тигре…

Они издалека услышали музыку, доносившуюся из дома Патрисии. Прицепив свои велосипеды к забору, они направились внутрь.

Гилла незаметно потянула за нижний край блузки, пытаясь натянуть ее на бедра. Но Кэши знала ее слишком хорошо – ее глаза проследили за руками Гиллы, и она вздохнула.

– Хотелось бы мне иметь такую задницу, как у тебя, – заявила Кэши.

– Чего?! С ума сошла?!!

– Не, серьезно. Посмотри, как классно на тебе сидят штаны. А мои всегда грустно обвисают сзади.

Фостер хихикнул:

– Да, иногда я тоже мечтаю о такой заднице, как у Гиллы.

Гилла в замешательстве посмотрела на него.

Вообще-то она видела его в плавках, и ему было грех жаловаться: под его мешковатыми штанами прятался хороший зад, сильный и подтянутый.

Фостер сделал вид, что что-то сжимает в руках:

– Хотелось бы мне ее хорошенько пожамкать, такую теплую и плотненькую… ух…

Кэши присвистнула. Гилла потянулась и отвесила Фостеру тяжелый подзатыльник. Ухмыляясь, он пригнулся.

В дом все трое вошли, смеясь.

После прохлады весеннего воздуха снаружи от жары и яркого искусственного света внутри дома они испытали что-то вроде шока.

– Привет, ребята, – сказал отец Патрисии. – Добро пожаловать. Давайте мне ваши куртки и проходите в гостиную.

– Боже, – тихо шепнула Гилла Фостеру, когда они передавали ему свои куртки. – Ее предки не будут же здесь тусоваться? Будет такая скука!

В гостиной несколько их школьных друзей развалились на стульях и на полу, они улыбались и пили яркий красный пунш из пластиковых стаканчиков. Все вели себя максимально сдержанно и культурно – присутствие родителей сковывало и заставляло следить за каждым словом и движением.

– Скучно! – ткнула Гилла Фостера локтем, когда мистер Брайт отошел на достаточное расстояние. – Постарайся не слишком очевидно вожделеть Таню, ладно? Она весь семестр строила тебе глазки.

Он положил руку на сердце с деланым возмущением:

– Мне?!! Да ладно!

Махнув рукой, он отошел и стал здороваться с друзьями.

Мама Патрисии разносила маленькие пирожки на подносе. Она была в обтягивающих штанах, делавших ее зад больше, чем обычно, а когда она наклонялась, протягивая поднос, то даже через плотную ткань блузки было видно, что ее большая грудь не совсем влезает в бюстгальтер и нависает сверху.

О черт! Гилла же забыла проверить, как выглядит она сама в этой новой блузке! Так, ей срочно нужно в ванную – там небось уже все девчонки выстроились в очередь, чтобы поправить прическу, макияж, подтянуть колготки, подкрасить губы «натуральным» блеском.

Патрисия в своем коротком платье с цветочками выглядела хоть и слегка нелепо, но мило. Она улыбалась им и приветливо махала рукой. Гилла пригладила волосы, втянула живот и пошла к ней навстречу, стараясь не наступить на кого-нибудь из сидящих на полу.

Чья-то рука схватила ее за лодыжку:

– Эй, толстуха! Смотри, куда ставишь ноги. Ты же не хочешь наступить мне на ногу и сломать ее!

Гилла вспыхнула от смущения, попыталась освободить ногу из рук Роджера и чуть не потеряла равновесие. Она бы наверняка упала, если бы Кэши не поддержала ее.

Роджер хохотнул:

– Быстрый рост курса обычно ведет к падению, правда, Гилла?

Его дружки Карл и Хейгуд, развалившиеся рядом с ним, противно засмеялись.

Карл явно пытался заглянуть Кэши под юбку. Кэши одернула ее, натянула пониже на бедра, взглянула на него с презрением и отвернулась.

– Пошли, – шепнула она Гилле. – Лучше всего их просто игнорировать.

Вообще-то сложновато игнорировать их каждый день.

Гилла улыбнулась преувеличенно радостной улыбкой, обняла Патрисию и чмокнула ее в щечку.

– Мама с папой скоро уйдут, – шепнула им Патрисия. – Они обещали.

– Хорошо бы, – сказала Кэши.

– Я понимаю! – простонала Патрисия. – Вот охота им меня так позорить!.. – И она отошла поприветствовать новоприбывших.

Гилла уселась рядом с Кэши на диван, стараясь найти позу, в которой живот не слишком выпирал, и сосредоточиться на дурацкой светской беседе. А где Фостер? А, вон он, в углу. А рядом с ним, разумеется, Таня – слишком близко к нему, теребит свое ожерелье и с улыбкой смотрит ему прямо в глаза. И Фостер улыбается своей этой «ах, я такой душка!» улыбкой.

Вошел мистер Брайт с напитками на подносе. Он чмокнул свою задастую жену в губы, проходя мимо нее, потом обернулся и посмотрел ей вслед, хотя она уже повернулась к нему спиной. На лице его играла довольная улыбка, он был похож на кота, лизнувшего сметану.

«Ты хотя бы меньше ее!»

Что ж, слава богу, Гилла действительно была меньше. На то, чтобы достигнуть размеров миссис Брайт, ей нужно было еще минимум пару лет. Это если не повезет… а если повезет – то гораздо больше.

Стоп.

Откуда взялось это «меньше ее»? Кто это сказал?

Гилла взяла стакан пунша с подноса мистера Брайта и поднесла к губам, искренне пытаясь заинтересоваться темой беседы Джахары и Кэши о том, какое золото для цепочек лучше, белое или желтое.

– Мам… – просительно произнесла Патрисия из-за двери. – Пап…

Ее мама нервно рассмеялась:

– Да уходим, уходим. У тебя есть домашний телефон Хэмптонов?

– Ес-с-сть, мам, – прошипела Патрисия. – Идите уже, ладно? – Она схватила куртки из шкафа в прихожей, почти выталкивая их во входную дверь.

– Мы вернемся в два часа ночи! – крикнул ее отец через плечо.

Все притихли и замерли, пока не раздался прекрасный, долгожданный звук – шум заводящейся и уезжающей машины.

Фостер поднялся, вынул диск из магнитофона. Слава богу! Еще немного этой дурацкой попсы – и Гиллу бы стошнило. Фостер ухмыльнулся всем, достал другой диск из нагрудного кармана и вставил в проигрыватель. Заиграл джангл, и начались танцы. Патрисия выключила свет везде, кроме коридора.

А Гилла захотела в туалет.

Это значило, что ей снова придется идти мимо Роджера.

Но вариантов не было – ей надо было еще раз проверить блузку. Просто надо держаться подальше от Роджера и его вечно везде лезущих рук. Гилла встала и одернула блузку, стараясь прикрыть ею задницу.

«Да расправь же ты плечи. Тянись вверх, ты же сильная!»

Странно… С каких это пор Гилла начала говорить сама с собой?

Впрочем, совет был хороший. Гилла поправила волосы, выпрямилась и пошла в сторону ванной со всем достоинством, на которое только была способна.

Роджер и Гилла первыми в классе вошли в пубертат.

У Роджера вдруг прорезался скрипучий бас, а его плечи, грудь и руки налились мускулами. За последние несколько месяцев он, казалось, вырос на целый фут. Он теперь ходил вечно расслабленной походочкой и всегда громко высказывал свое мнение обо всем, причем чем более оскорбительным оно было, тем лучше.

Гилла бросила на него осторожный взгляд. В одной ручище у него была салфетка, на которую он положил три пирожка, два больших куска шоколадного торта и пару кусков ветчины. Он запихивал еду в рот, громко бахвалясь чем-то перед своими дружками, и, казалось, даже не понимал, что жует и глотает. Видимо, чтобы растить такое тело, его нужно было много кормить. Однако же нельзя было не признать, что он красив: у него было широкое детское лицо с пухлыми губами красивой формы и начавшим пробиваться пушком. Почти все в школе мечтали потусоваться около него в надежде, что он обратит на них внимание, – так зачем ему тратить время на то, чтобы портить жизнь ей, Гилле?

Ой!

Не стоило даже думать об этом, потому что теперь он заметил, что она на него смотрит. Он поймал и удержал ее взгляд и, все еще глядя на нее, наклонился и сказал что-то тем, кто его окружал.

Они покатились со смеху.

– Да ладно! Правда, что ли? – спросила Кларисса своим высоким голосом.

Гилла втянула голову в плечи и выскочила из комнаты. Она бегом взлетела по лестнице на второй этаж, в ванную, заперлась и долго сидела там, набираясь решимости, чтобы снова выйти к людям.

Открыв дверь и выйдя в коридор, она увидела Клариссу.

– Ванная свободна, – сказала Гилла.

– Ты правда позволяешь им делать это?

– Что? – Гилла непонимающе посмотрела на Клариссу: у той щеки горели от возбуждения, а на лице было написано любопытство.

– Роджер нам рассказал, как ты позволила ему пососать твою… – Кларисса закусила нижнюю губу, щеки порозовели еще больше. – А потом и Хейгуду тоже. Ты не чувствуешь себя последней шлюхой?

– Но я не…

– О, да брось, Гилла. Мы все видели, как ты смотришь на Роджера!

«Лжец! Как его только земля носит?!»

Эта мысль отчетливо пронеслась у Гиллы в голове – как будто кто-то шепнул ей это на ухо.

– Знаешь, – продолжала Кларисса, – ведь ты даже вполне симпатичная! Просто надо похудеть немножко – и тогда тебе не придется так бросаться на всех этих парней.

Гилла почувствовала, как лицо у нее пылает, а рот наполняется слюной. Она вдруг очень остро и отчетливо начала чувствовать какие-то незначительные на первый взгляд мелочи: как бюстгальтер впивается в ее кожу там, где пытается сдержать ее большую, тяжелую грудь… как вишневая косточка скользит по ее гортани… жесткие волосы, прилипающие к шее и свисающие на уши…

Она открыла рот, но ничего не сказала.

– Ты ему даже не нравишься, понимаешь! – самодовольно и с деланым сочувствием улыбнулась ей Кларисса и не спеша отправилась в ванную.

Гилла не могла оставаться больше здесь и ждать, когда Кларисса освободит ванную и можно будет снова там спрятаться. На своих нелепых каблуках она протопала вниз по лестнице, как слон, ее мысли смешались в кучу. Спустившись, она не пошла в гостиную, откуда доносились звуки музыки и взрывы смеха, а толкнула входную дверь.

Снаружи было даже темнее, чем она ожидала, хотя на крыльце горел свет.

Фостер стоял, облокотившись на перила, и с кем-то шептался.

Таня, дрожа в легком летнем платьице, смотрела на Фостера широко распахнутыми глазами, ловя каждое его слово.

– А потом, – сказал Фостер, жестикулируя своими длинными руками, – я отобрал у него мяч и… – Он обернулся и увидел Гиллу. – Эй, детка, как дела? С тобой все в порядке?

Таня посмотрела на нее, как на страхового агента, прервавшего их ужин.

– Слушай, Фостер, – с запинкой проговорила Гилла. – Что такое клевета?

– Что? – Он выпрямился, вид у него стал встревоженный. – Извини, Таня, ладно?

– Конечно, – надулась Таня и ушла внутрь.

Гиллу трясло – от холода? Или изнутри?

«Лжец! Он не имел права!»

Фостер снова спросил:

– Как ты?

– Клевета. Что это такое? – повторила она.

– Не знаю. А что?

– Я думаю, что это ложь, очень плохая…

«Он негодяй, и его подхалимы тоже негодяи… Обнаружив змеиное гнездо – разве не надо уничтожить его?!»

– Я просто об этом подумала, понимаешь?

Мысли метались у нее в голове со скоростью урагана.

«Разве можно такое простить?!»

Фостер подошел и положил руку ей на плечо, глядя в глаза:

– Гилла, кто клевещет? На кого? Ты можешь объяснить мне, что происходит?

Ощущение его теплой ладони на плече слегка привело ее в чувство.

– Черт, да тут холодно!

С лицом Фостера происходили какие-то странные и забавные метаморфозы – он явно боролся с собой, а потом распахнул объятия:

– Давай! Иди сюда! – сказал он.

Моргнув от удивления, Гилла сделала шаг в его объятия.

И почти сразу перестала дрожать. Они постояли так несколько секунд, во время которых Гилла думала: «Что это?» Должна ли она тоже его обнять? Они по-прежнему друзья? Он просто пытается ее согреть, потому что она замерзла? Или… или она ему нравится?

Ну конечно, она ему нравилась, ведь он почти каждый день тусовался с ней и Кэши во время обеда в школе. Парни постоянно подкалывали его за это. Но нравилась ли она ему в «этом» смысле? И нравился ли он ей?

Что ей теперь делать?

И что, кстати, насчет этого странного внутреннего голоса, который вдруг появился у нее?

– Гилла?

– Да?

– Можешь теперь слезть с моей ноги?

Гилла засмеялась и почувствовала по рту легкий привкус вишни.