Текст книги "Путешественница"

Глава 26
Завтрак блудницы

У меня была привычка просыпаться резко, не отходя ото сна. Конечно, приобретению ее способствовало то, что, с одной стороны, я была врачом, а с другой – мамой. Вздрогнув, я вспомнила, что нахожусь в публичном доме Эдинбурга. С крыши глухо падали капли дождя. На улице было свежо – кто-то приоткрыл окно. Пахло этой дождевой свежестью и теплым фрэзеровским духом.

Даже не взглядывая на постель – а мои глаза были еще закрыты и я чутко вслушивалась, – можно было понять, что она пуста и Джейми не лежит подле меня. Зато кто-то ходил недалеко от кровати, стараясь заглушить шаги. Я послушала еще, повернувшись туда, и стала смотреть.

Светало. Неясное предрассветное свечение понемногу рассеивало сумрак, но цветов еще не было – только силуэты. В комнате находилась фигура, чьи линии были четко обрисованы. Это был Джейми. Он достал из-под умывальника известный сосуд и стоял перед ним, так что я могла любоваться Джейми со спины.

У него были небольшие красивые ягодицы, казавшиеся беззащитными, когда он стоял спиной. Линии тела были великолепны: неведомый художник прорисовал мужественный рельеф изгибов. Позвоночник выгибался под мышцами, давая возможность понять, как устроено это волшебство. Спина была исполосована зарубцевавшимися шрамами.

Джейми, видимо, почувствовал мой взгляд и обрадованно обернулся, хотя до этого был занят своими мыслями.

Я не знала, что нужно говорить, и молча улыбнулась ему, глядя в глаза. Он также улыбнулся, разделяя мое чувство. Не говоря ни слова – слова были не нужны, – он сел на постели рядом со мной; я услышала, как скрипнули пружины кровати. Джейми протянул руку, и я дала ему свою.

– Как спалось? – Я глупо нарушила нашу тишину, не зная, как следует вести себя.

Он ухмыльнулся.

– Вашими молитвами. А тебе?

– И мне так же.

Было свежо, но от Джейми исходило тепло.

– Тебе не холодно?

– Нет.

Мы умокли, восстановив общение языком улыбок. Занимался рассвет, и первые лучи солнца касались окна нашей комнаты. Теперь мощную фигуру Джейми можно было рассмотреть, и это было куда лучше тоскливых воспоминаний и невозможности дотянуться до него. Солнце увеличивало его загар, придавая телу бронзовый оттенок. В этом свете Джейми был еще величественнее, чем вчера, и еще красивее.

– Ты выше, чем тогда, – очарованная зрелищем, пробормотала я.

Джейми был в хорошем настроении и взглянул на меня, как птица – одним глазом.

– А ты и вовсе миниатюрная, англичаночка.

Он взял меня за запястье.

Я почувствовала сухость во рту.

– Когда-то ты задал мне вопрос… Известно ли мне о том, что происходит с нами.

О, я очень хорошо помнила этот вопрос! И Джейми тоже, потому что его глаза потемнели.

– Да. – Он снова взял меня за руку. – Что происходит, когда мы в постели и я трогаю тебя.

– Тогда я ответила, что неизвестно.

– И мне.

Джейми спрятал улыбку, загнав ее в уголки рта.

– Мне и сейчас неизвестно. И все же…

– И все же это происходит каждый раз, когда мы вместе, правда? – Улыбка снова расцвела на его губах.

Да, это была правда. Как человек инстинктивно чувствует бомбу подле себя, так я чувствовала Джейми – властно и сильно. Но на сей раз это было по-другому: нас связывала Бри, и мы говорили о ней ночью, чтобы вызвать ее образ, присоединить также и ее к себе. Но утреннее пробуждение внесло что-то новое в наши отношения.

– Брианна тому ли причиной?

Джейми сжал мою руку.

– Ты думаешь, что мы спим, потому что у нас общий ребенок? – Он нахмурился. – Нет, этого было бы слишком мало. – Джейми поспешил исправиться: – То есть я не хочу сказать… что я не признателен тебе.

Он пристально взглянул мне в лицо. Я увидела, как на кончиках его ресниц вспыхивают маленькие солнышки, по одному на каждой – это встающее солнце бросало свой свет.

– Дело в том, что я хотел бы непрестанно смотреть на тебя, англичаночка. Это захватывающее занятие – видеть, какой ты стала, и вспоминать, какой была. Глядеть на линии подбородка, например. И на всякие другие. – Джейми положил руку мне на затылок и стал водить свободным пальцем по мочке уха. – Ушей, к примеру. Они такие же, как и были. Или вот волосы. Моя каштановая головка – mo nighean donn.

Он говорил очень тихо, гладя мои локоны.

– Ну, уже не вся каштановая.

Возраст давал о себе знать, и, хотя я еще не поседела, волосы уже постепенно меняли свой цвет, становясь светлее, золотистее, теряя насыщенный темный пигмент; местами сверкали серебряные нитки.

– Это похоже на бук: идет дождь, и капли катятся на кору, пробегая по листьям. – Он провел по волосам сверху вниз. Удивительное сравнение. Как и все в Джейми.

Я коснулась его бедра и не смогла не провести по шраму.

– Я совершила фатальную ошибку, когда ушла, – сдавленно промолвила я. – Бросить тебя на верную смерть… Я все время думала об этом, и мне было очень стыдно и горько.

И мой поступок, и мысли о нем были ужасными.

– Я очень старался, чтобы меня убили. Но, как видишь, этого не произошло, хоть я и старался изо всех сил. – Джейми ухмыльнулся, говоря об этом периоде своей жизни с юмором. Я попыталась улыбнуться, понимая, что на самом деле это бравада, что за ухмылкой прячется перегоревшая горечь и боль. – Что ж, видимо, я плохо старался. – Он оглядел шрам будто бесстрастный врач или будто этот шрам был на теле кого-то другого. – Тот англичанин тоже очень старался, идя в штыковую атаку.

Теперь была моя очередь пристально изучать след на его бедре.

– Это был штык?

– Да, англичаночка. Распорол штыком. Потом там начал скапливаться гной.

– Да, это было написано в журнале лорда Мелтона. Отправив тебя домой тогда, он написал, что ты не выживешь и умрешь по дороге. Мы нашли этот документ.

Я сильно схватила колено Джейми – и чтобы справиться с нахлынувшими чувствами, радостью и волнением, и чтобы еще раз ощутить рядом с собой его живое тепло.

Он вскинул брови.

– Отчасти так и было. Те, кто снимал меня с повозки в Лаллиброхе, думали, что я отдал богу душу. Да я и сам так думал.

Джейми насупился, как грозовая туча. Ему было нелегко вспоминать.

– Меня везли двое суток. Адская дорога, скажу я тебе, англичаночка! Меня бил озноб и мучила горячка – иногда все вместе. Когда временами вижу это во сне, всегда просыпаюсь в поту…

Сено, оно было повсюду – телега была полна им, и оно лезло мне за шиворот. Я был исколот, и к тому же меня мучили вши, кусая до крови. Но самое веселое было то, что я считал каждый ухаб на дороге, а их было предостаточно. Тогда мне казалось, что лучше умереть, чем продолжать такой путь, непрестанно терзаясь от боли.

– Ужасно. – Я отдавала себе отчет, что нужно сказать что-то другое или уж промолчать.

Джейми сделал вид, что пропустил мимо ушей мое восклицание.

– Всю дорогу я представлял, как отомщу Мелтону за то, что он не убил меня. Только это меня и держало на свете.

Я издала нервный смешок, и Джейми посмотрел на меня с осуждением.

– Джейми, пойми, мне не весело. – Я чувствовала необходимость оправдаться. – Я расплачусь, если буду реагировать как-то иначе, прости. А к чему плакать, когда все закончилось и мы снова вместе?

– Конечно, я не сержусь.

Он крепко пожал мою ладонь.

– Я… мне… Мне казалось, что произошло неминуемое и что я ничего не смогу исправить, – вздохнула я.

Казалось, словно я оправдываюсь, тем самым еще раз предавая Джейми.

– Я знаю, я должна была узнать, что с тобой… Поверь, я никогда не забывала тебя, я бы не смогла забыть…

Я всегда думала о тебе…

– Не мучайся, англичаночка. – В голосе Джейми не слышались обида или великодушие. Он погладил мою ладонь. – Я все понимаю. Я не мучаюсь прошедшим, так что ты не должна переживать.

– Но если бы я… – Я потупилась, разглядывая смятые простыни. – Если бы я тогда оглянулась… Мы бы могли встретиться раньше!

Джейми молчал. Мы думали об одном и том же – о том, сколько времени провели в разлуке, и о том, можно ли было этого избежать. Джейми выдохнул и поднял меня за подбородок.

– Когда это раньше? После Каллодена? Когда я должен был спасать свою шкуру и не имел возможности устроить тебя в безопасное место? А если бы ты умерла? Я ведь не мог гарантировать того, что у нас будет еда и жилище. А болезни? Нет, я бы не смог. И потом – неужто бы ты бросила дочь?

Он будто ждал ответа, покачивая головой.

– Я ведь сказал тогда, чтобы ты ушла. И чтобы забыла обо всем. Это было правильно. Ты не должна была нарушать моего приказа. Я все понимал, когда отдавал его.

– Но… можно было бы…

Я слабо пыталась возразить, хотя понимала, что Джейми поступил тогда мудро. Сейчас он ласково поцеловал меня, чтобы я не продолжала дальше. Я почувствовала колкость его щетинок.

Наконец комната осветилась не призрачными рассветными лучами, а настоящим солнцем. Цвета и краски вернулись, и Джейми был медно-бронзовый – щетина, пробивающаяся сквозь загар.

Он снова глубоко вздохнул.

– Конечно, можно. Можно было бы. – Джейми сделал ударение на «бы» и посмотрел мне в глаза, твердо говоря: – Не нужно все время возвращаться мыслями к этому, англичаночка. Мы живем сейчас, и смотреть нужно вперед. Даже если у нас будет только эта ночь и это утро, мне хватит и этого.

– А мне нет! – Мой протест прозвучал комично.

– Ненасытная! – Джейми захохотал.

– Какая есть.

Я перестала нервничать, по крайней мере, мне уже не было так мучительно больно, потому что я повинилась Джейми и он простил меня или хотя бы не осудил. Можно было расспросить о том, чем кончилась та поездка на телеге.

– Как ты доехал тогда?

– Да, я не договорил. – Джейми сощурился, смотря на шрам. Перед его взглядом мысленно вставали события той жаркой поры. – Я всем обязан Дженни. Помнишь ее?

Дженни была сестрой Джейми. Внешне она ничем не походила на брата, будучи намного ниже его ростом и имея темный цвет волос, но характер у нее был такой же упрямый, как и у Джейми.

– Она заявила тогда, что не позволит мне умереть, – слегка смутился Джейми, говоря о таком проявлении сестринской заботы. – Не позволила, подумать только… Я не очень-то верил, но она не спросила моего мнения.

– Узнаю ее.

Уф, Джейми был окружен заботой моей золовки! Это многого стоило. Я была уверена в Дженни Мюррей – она бы вызвала на бой все темные силы, если бы это потребовалось.

– Ох, она кормила меня всякими порошками и пилюлями, которые должны были избавить меня от горячки, обтирала припарками и обворачивала компрессами, но все было напрасно: пошел отек, из раны шло зловоние… Потом она почернела и стала загнивать. Намеревались отнять ее.

Джейми говорил об ужасных вещах спокойно, даже отстраненно. Поначалу я удивлялась, но потом вспомнила – разве врачи не делают того? Правда, разница была в том, что говорим так о чужих ранах.

– И не отняли. Почему же? – Профессиональный интерес соседствовал во мне с беспокойством.

Он ладонью поднял наверх космы, лезшие в глаза.

– Эуон. Он категорически запретил. Не хотел, чтобы в семье стало калекой больше. Говорил, что не потерпит, чтобы мне отрезали ногу, мол, хоть он и безногий, но я должен ходить на своих двоих, хватит с меня и всего, что произошло.

В глазах Джейми появилась горечь, и я поняла, что с него и правда хватит. Произошедшего хватило бы не на одного человека. Здесь Эуон понял все верно.

– Ну, Дженни и взялась за дело. Попросила троих арендаторов держать меня, чтоб не дергался, а сама взяла тесак и посрезала всю гниль вплоть до кости. Ошпарила кипятком и перевязала.

У меня вырвалось восклицание. Не знаю, смогла ли бы я поступить так же.

Джейми позабавил мой ужас.

– Веришь ли, это возымело действие.

Я почувствовала горечь во рту.

– Но ты мог потерять ногу!..

– Да. Но Дженни все зашила. Говорила, что не позволит умереть, – не позволила. Она вообще многое говорила: что не позволит потерять ногу, что будет заставлять меня двигаться…

Он вскинул одно плечо.

– Многое говорила, всего не перечислишь. Когда я дослушал наконец, пришлось выкарабкиваться оттуда, куда я попал или мог попасть. Другого она бы и не позволила.

Джейми улыбнулся, и я тоже облегченно рассмеялась, теперь по-настоящему, не нервно.

– Она и правда заставила меня двигаться, чтобы я не жалел себя. Наказала Эуону, чтобы тащил меня на прогулку. В потемках, правда, чтобы было не так стыдно, а то бы всякий испугался: шутка ли – двое хромоножек плетутся по дороге, один с деревяшкой вместо ноги, другой с палкой!

Я представила это себе, и здесь мои глаза увлажнились. Было трогательно думать, что эти люди, поддерживая друг друга, честно шли по дороге, борясь со стыдом и болью…

– Скажи, это правда, что ты жил в пещере?

Джейми удивился.

– Откуда ты знаешь? Об этом тоже есть в твоих документах?

– Почти. Эта история передавалась из уст в уста – прямо легенда! Горцы были горды тобой. Или будут – как знать?

– Легенда? Я? – Джейми явно смутился, однако же был горд услышанным. – И вся шумиха только потому, что я жил в пещере? Думаю, что этого маловато для легенды. Слишком глупо.

– Но это же еще не вся история! А тот твой договор с англичанами?! То есть не с ними, но в результате которого тебя выдали им, а твоя семья получила деньги, назначенные за твою непутевую голову?

Джейми покраснел.

– Понимаешь… Я не страшился тюрьмы – вряд ли бы она сломала меня. А потому…

– Джейми, да ведь ты мог кончить на виселице! По сравнению с этим тюрьма – сущая шутка! И тем не менее ты сделал это!

Мне хотелось задать ему хорошую трепку, хотя это было очень глупо. Разумеется, он заслуживал взбучки, но не двадцать же лет спустя.

Он рассудительно ответил:

– А что мне было делать? Торчать в этой дурацкой дыре, как отшельник? О нет, англичаночка, я вовсе не отшельник. Тем более что те англичане были так глупы, что неплохо заплатили, лишь бы сцапать меня. А что мне – если можно продать себя за мешок золота, почему бы не сделать этого?

Джейми победно просиял, радуясь проделанному. Мне очень хотелось осуществить свое желание задать трепку и в то же время хотелось броситься ему на шею. Но я придержала свои желания и запустила руки не в глаза Джейми, а себе в волосы, пытаясь причесаться.

– Какой же ты продажный. – Я злилась, но говорила примирительным тоном. – И Бри еще гордится таким отцом!

– Что-о?

Он не верил своим ушам, опешив и уставясь на мой рот, словно размышляя, как уместились там эти слова. Я невольно растянула губы в улыбке.

– Ты ведь совершил героический поступок.

Эти слова я произнесла уже искренне, безо всяких подколок.

– Англичаночка… – Джейми совсем смешался.

Он стал яростно теребить шевелюру. Это был верный знак того, что я застала его врасплох, – он делал так в минуты растерянности или раздумий.

– Понимаешь, англичаночка, это не героизм, – с расстановкой заговорил Джейми. – Это не героизм, если не можешь видеть голодных глаз Дженни, Эуона, детей, арендаторов, их семей… У меня не было другой возможности помочь им. – Он посмотрел мне в глаза, ища поддержки. – В такой ситуации тебе безразлично, кончится дело виселицей или чем другим. Судя по тому, что ты рассказывала тогда, меня вряд ли бы вздернули. Да если бы и так – что с того? Я все равно поступил бы так, как поступил, без раздумий. Так что никакой я не герой, если вы так думали.

Он отвернулся, пряча лицо.

– Ясно, – повременив, сказала я.

Джейми бросил испытующий взгляд в мою сторону.

– Да?

– Ну а как же. Как бы ты еще мог поступить, Джейми Фрэзер? Уж я тебя знаю, – закончила я не без гордости за него.

– Точно? – улыбнулся Джейми.

– А то! – Впервые с моего появления в Шотландии я могла сказать что-либо настолько определенное.

Джейми хотел что-то сказать в ответ, но его прервал раздавшийся стук – стучали в дверь нашей комнаты.

– М-м-м, хотелось бы верить, что это дружественные нам силы – мадам Жанна или на худой конец служанка. Впрочем, с равной возможностью это может быть и констебль. В любом случае мы семейная пара и ничего предосудительного не делали.

Он лукаво прищурился.

– Ты смутишь их голой натурой?

Я попыталась спросить как можно быстрее, потому что Джейми уже взялся за ручку двери.

– Их? Их ничто не смутит, тем более в таком месте.

Он гордо осмотрел свою голую натуру, найдя ее вполне удовлетворительной для смущения кого бы то ни было, и все-таки решил променять мужскую непосредственность на кусок холста, служившего нам полотенцем.

В дверях стоял какой-то мужчина, и я сразу спряталась под одеяло, не желая светить телом. Если бы там на самом деле был доблестный блюститель порядка, не думаю, что одеяло бы помогло мне остаться незамеченной, так что как ни крути, а я поступила довольно глупо. Тем более что на Джейми было надето не намного больше.

Голос, принадлежавший вошедшему, был удивлен и прозвучал соответствующе.

– Джейми?

Да, я знала, кто был обладателем сего голоса! Подтверждая догадку, я высунула нос из-под одеяла.

– Он самый, – съехидничал Джейми. – Забыл, как я выгляжу? Или не можешь узнать меня без одежды?

Это был его зять, Эуон. Джейми жестом пригласил его войти, что тот и сделал.

– Видеть-то я вижу и вижу, что это ты. А еще вижу, что находишься ты… гм… в таком месте.

Эуон Мюррей, это и правда был он. Разумеется, он выглядел старше, чем я его помнила, – на голове серебрилась седина, на лице было множество морщин, – да он и был старше. Но Джо Эбернети сказал все верно: не прошло и двух минут, как я наложила теперешний образ Эуона на образ из своих воспоминаний.

– Я искал тебя, и вот поиски привели меня сюда. В печатне ты не ночевал – это сказал твой помощник. А еще – славный малый! – он дал мне этот адрес, мол, Дженни адресует письма на твое имя сюда. – Эуон подозрительно осматривал комнату, проверяя, какие еще сюрпризы она таит.

– Удивил ты меня, зятек! – Джейми в это время поправлял холстину, скрывающую его наготу. – Местные девушки сказали, что ты здесь, но я не поверил…

– Эуон, ты ошибаешься, – смиренно заверил Джейми.

– Да что ты?! Что ж, обрадую Дженни, а то она проявляет сестринскую заботу о тебе: говорит, что негоже так долго быть без женщины. А ты, оказывается, не грустишь. И здоровье твое в порядке. А что, Эуон-младший тоже где-нибудь здесь, веселится с девочками?

– Его и не было здесь.

Эуон-старший уже не гневался – он не на шутку испугался:

– Как? Не было, говоришь?

– Конечно нет! Неужели я бы потащил сюда мальчонку? Ему ведь четырнадцать! Нет, на такое меня не хватило бы.

Эуон тяжело опустился на единственный в комнате стул.

– Видишь ли, Джейми, я уже не знаю, на что тебя хватило бы, а на что – нет, и кого куда ты таскаешь. Уже не знаю. Раньше знал.

– На что ты намекаешь?

Джейми резко бросило в краску.

Эуон взглянул на кровать и отвернулся, увидев, что она не пуста. Джейми нервно улыбнулся и язвительно произнес:

– Присутствие дамы требует сохранять приличия. Тебя нужно представить. Прошу…

С этими словами он взялся за одеяло.

– Не нужно! – Бедняга Эуон мгновенно вскочил со стула и отошел подальше от кровати, чтобы не видеть, кто там.

– Отчего же не нужно? Очень даже нужно. Прошу любить и жаловать – моя жена…

– Кто-о-о? – Эуон оторвался от скромного интерьера, который разглядывал, чтобы спрятать глаза. – Твоя жена – девица из публичного дома?

– Отнюдь. – Я не выдержала и вступила в разговор: все равно рано ли поздно Эуон увидел бы меня.

Он метнул взгляд на кровать.

– Сколько лет, сколько зим. – Я тоже занервничала и потому махала рукой, говоря неестественно бодро. – Как поживаете?

Когда Джейми увидел меня после двадцатилетней разлуки, он потерял сознание. Эуон впал в ступор. Было очевидно, что они держат меня за призрак, мираж, галлюцинацию, плод воображения, результат умственного расстройства, признак душевной болезни – словом, за что угодно, кроме меня самой. Разумеется, они и представить себе не могли, что я вернусь, и вернусь в обличье живой, настоящей женщины, могущей говорить с ними. Наверное, так реагируют люди, увидевшие привидение.

Эуон не мог вымолвить ни слова, хватая воздух ртом, как рыба, выброшенная на берег. Какие-то звуки ему все же удалось извлечь из себя, но они не были похожи на слова. Джейми злорадствовал.

– Думаю, я вознагражден за нанесенные тобой обиды, – изрек он, наливая Эуону бренди – тот никак не мог прийти в себя.

Эуон щедро полил свои штаны бренди – до того дрожали его руки, – но отхлебнул оставшееся в стакане и наконец смог говорить членораздельно, хоть и не совсем понятно.

– Ты… Как… – Он пожирал меня глазами, отчаянно пытаясь объяснить себе мое появление.

– Я обязательно расскажу, но только не сейчас.

Джейми одобрительно кивнул. Мы совсем не подумали об этом, говоря обо всем, кроме того, как получше представить мое возвращение публике.

– Ваш сын, Эуон… Кажется, я не имею чести быть с ним знакома? – вернула я разговор в прежнее русло.

Старший Эуон понемногу оправлялся.

– Он исчез на той неделе, в пятницу. Сбежал из дому. На столе – записка: «Еду к дяде». – Он отхлебнул еще бренди, прокашлялся, очистил нос и снова взглянул на кровать. – Он поступает так не впервые. – Отец младшего Эуона явно искал сочувствия.

Это значило, что он уже вполне может обойтись без нашей помощи, раз справляет физиологические потребности и даже говорит на отвлеченные темы. Слава богу, а то бы мне пришлось доказывать, что я не умею проходить сквозь стены и снимать с плеч собственную голову, как это делают привидения. Джейми уселся подле меня. Он переживал за судьбу пропавшего парнишки и говорил рассудительно, ища, за что бы зацепиться:

– Шесть месяцев тому назад я поручил его Фергюсу, чтобы тот отвез его домой. Больше младшего Эуона я не встречал. Он точно написал, что едет ко мне?

– Других дядь не имеем, – пробурчал Эуон, вливая в себя остаток бренди.

– Фергюс? У него все хорошо?

Фергюс был француз, сирота. Мы пользовались его услугами в Париже – тогда он был мелким карманником, – а позже он прислуживал Джейми.

– Да, более чем. Конечно, сейчас он чуточку другой, чем ты его помнишь, но Фергюс чертовски красив. – Джейми был занят размышлениями, когда я встряла в разговор, но все же с увлечением рассказал все, чем я интересовалась. – Он будет чрезвычайно рад видеть тебя, англичаночка. – Джейми хмурился мыслям, одолевавшим его, но не выпускал моей ладони из своей руки.

Эуон, не вытерпев, принялся ходить по блестящему полу.

– Лошади при нем нет. Следовательно, разбойники не позарятся на его добро, – успокаивал он себя.

– Джейми, когда вы впервые пришли сюда, как попали в Эдинбург? По суше, по морю или вы обошли лиман?

Джейми насупил брови, вспоминая.

– Я тогда не забирал парня из Лаллиброха, у меня были там другие дела. Он и Фергюс прошли перевал Кэрриарик, а я был над Лох-Лагганом, там мы и встретились. Потом все вместе спустились через Струан и Уим… Да, мы не хотели идти через Кэмпбелл и пошли на восток, через Форт возле Донибристла.

– Думаешь, сейчас он сделал то же самое? Других путей он не знает?

Джейми раздумывал.

– Не знаю, может, и знает. В любом случае ему известно, что на побережье опасно.

Эуон опять заковылял по комнате. Руки его были сцеплены в замок за спиной.

– Ну и получит же он у меня! Ходить несколько месяцев не сможет, не то что из дому улепетывать!

Эуон-старший сурово хмурился. Значит, парнишка был тот еще сорванец.

– Считаешь, что таким образом дуралей прекратит каверзничать? – В голосе Джейми все-таки послышались сочувственные нотки. – Эуон, когда ты знал, что тебя выпорют за какую-то проделку, ты что же, пытался избежать наказания или делал что считал нужным?

Эуон уселся, но не успокоился.

– Нет, конечно. Да только папаша чувствовал себя спокойнее, когда порол меня.

Он невольно улыбнулся, а Джейми рассмеялся от такого честного признания.

– Мальчишка не пропадет, поверь. – Он встал, беря штаны, и от его движения упало полотенце. – Я расспрошу знакомых. Если он здесь, мы найдем его.

– Я с тобой. – Эуон бросил быстрый взгляд на кровать, где лежала я, и тоже поднялся со стула.

Казалось, Джейми на миг неудовлетворенно скривился, сомневаясь, но потом он взял рубашку и сказал:

– Идет. – Он уже нацепил на себя сорочку и согласился, уже когда натянул ее на тело. – Англичаночка, ты будешь здесь – иначе нельзя, – нахмурившись, проговорил он.

– Буду, потому что мне нечего надеть. Вчера я отдала платье, а нового не принесли, хоть мы просили мадам Жанну найти что-нибудь к утру. Хотя бы по этой причине я буду здесь.

Для Эуона услышанное стало еще одним потрясением – слишком много для одного утра. Но на этот раз он озадаченно молчал, только и всего.

– Хорошо, англичаночка, я напомню ей. – Джейми задумался, прикидывая, сколько он будет в отлучке. – Видишь, у нас безотлагательное дело. Оно займет…

Он пожал мне руку, не став договаривать.

– Я с радостью остался бы с тобой. Но не могу, сама видишь. Будь добра, подожди меня. – Он говорил мягко.

– Конечно. Так я уж точно никуда не уйду. – Я указала на полотенце, служившее Джейми одеждой в момент прихода Эуона.

Я услышала, как топот мужских сапог отдаляется от моей комнаты. На смену ему пришли разнообразные звуки просыпающегося дома. Эдинбуржцы вставали засветло, поэтому обитатели места, где я находилась, по праву могли считаться сонями, хотя, разумеется, это было связано со спецификой их работы, слишком своеобразной, чтобы быть общепринятой.

Постепенно открывались окна, наружу выливались помои, внутрь входил утренний воздух. В холле говорили, входили и покидали здание. Дом просыпался, потягиваясь всеми членами и издавая треск и скрип. Ступеньки поскрипывали под ногами сновавших служанок, где-то зажгли камин, и очаг в моей комнате пылал теплом.

Я снова прилегла. Конечно, мне бы хотелось еще побыть с Джейми, но нужно было и обдумать происходящее, а также произошедшее и могущее произойти. Думая, я чувствовала, как приятно болят бедра и расслаблено мое довольное тело.

Сейчас я представляла человека, разыскавшего утерянную драгоценность, скорее даже человека, которому преподнесли эту драгоценность в закрытой коробке. Можно сколько угодно ликовать по поводу находки, но нельзя точно быть уверенным, что в коробке именно твоя драгоценность, да и что она вообще там есть.

Разумеется, я хотела знать все-все о Джейми: чем он жил после меня, где бывал, что думал, чем занимался, с кем общался? Пережив Каллоден, он не мог не измениться – на его месте изменился бы любой. Значит, все это время он как-то жил, и жил совсем не просто, будучи Джейми Фрэзером. Это было ясно и без размышлений; я думала об этом еще до путешествия к камням. Но думать и видеть – это разные вещи.

Мне казалось, будто я запомнила Джейми неподвижным, однотонным, хотя и ярким – подобно насекомому, попавшему в янтарь и застывшему в нем навсегда. Но я не знала того, как перемещалось это насекомое, как летало, как двигались его крылья, – все это я смогла узнать только благодаря работе Роджера с архивными документами. Тогда насекомое обрело дух и плоть, стало деятельным и зашевелилось, разбивая камень. А теперь и вовсе перемещалось с бешеной скоростью, так, что тяжело было ухватить взглядом движение крылышек.

Я не знала еще очень многого: что происходит в Лаллиброхе, как поживает Дженни и ее дети. Это предстояло узнать. Эуона я уже видела, но увижу ли всех остальных? Горы Шотландии должны были обезлюдеть после Каллодена. Что стало с родовым гнездом Фрэзеров? Почему он не там?

И – что немаловажно – что сказать родным Джейми? Ведь я буквально свалилась с неба. Я попыталась придумать несколько более или менее удовлетворяющих объяснений, но понимала, что это зависит не так от меня, как от того, как объяснил это Джейми. Как по мне, то вполне можно было сказать, что я погибла при Каллодене, то есть после того, что произошло под Каллоденом. Потеряла все и умерла голодной смертью, была замучена англичанами и еще что-нибудь в этом роде.

На самом деле это было не таким уж и жизненно важным. Отвечу, когда меня спросят, вот и все. Мне куда больше хотелось подумать о занятиях Джейми, точнее о его контрабандной деятельности. Интересно, как долго и как серьезно он промышляет этим? Разумеется, шотландцы не гнушаются этим родом занятий, для них он естественен, подобно угону скота, так что в этом смысле Джейми настоящий шотландец. Но нельзя забывать и о том, что его неоднократно судили, а это грозило обвинением в подстрекательстве, принимая во внимание его печатную пропаганду.

Теперь ясно, почему он печатался под псевдонимом, – на это были причины, и, наверное, их было больше, чем я могла предположить. Мадам Жанна, увидев Джейми, назвала его по имени, я запомнила. Следовательно… следовательно, существует контрабандист – и мятежник – Джейми Фрэзер и печатник Александр Малькольм! Получается, всю издательскую деятельность Джейми осуществляет этот Малькольм, якобы совершенно другой человек. Неглупо придумано.

Да, Джейми Фрэзер, каким я его запомнила, чуть выше или чуть ниже ростом, был и есть. То, что он есть, подтверждали наши ночные и утренние разговоры; здесь Джейми был прав – этого времени хватило, чтобы удостовериться в том, в чем я хотела. Теперь же передо мной стояла куда более сложная задача – узнать, кто еще есть в Джейми, кроме Малкольма.

В дверь тихо постучали.

«Наконец-то пришла служанка! Хоть можно поесть и одеться», – думала я, усаживаясь в кровати.

– Не заперто.

Только спустя минуту дверь отворилась, но отворилась ровно настолько, чтобы можно было заглянуть в комнату не заходя. Очень осторожно, будто улитка после дождя, в дверном проеме нарисовалась голова. Ее владелец – а это был парень – был лопоухим брюнетом; шевелюра свисала ему на глаза. В целом он был вполне хорошеньким. Здоровенные, вполлица, глаза делали его похожим уже не на улитку, а на оленя. Паренек увидел меня, лежащую на кровати, и не решался войти.

Я тоже не знала, как вести себя, и молча глядела на него, пока он косил на меня из-за двери.

– Это вы… живете с мистером Малькольмом? – изрек олененок.

– Ну, я, – ответила я, подумав, что глупо скрывать очевидное, тем более что этот парень, видимо, что-то знал о Джейми.

Я не могла сообразить, с кем говорю. Кажется, он напоминал кого-то, но кого – я не могла вспомнить. Я не могла понять и того, что он делает здесь. Вряд ли он был сотрудником борделя. Возможно, ищет Джейми? Тогда тем более как мне стоит говорить с ним? Я решила спросить напрямик:

– Ты кто?

Он снова повременил с ответом, но все же представился:

– Я – Эуон Мюррей.

– Кто-о-о?

От неожиданности я села на постели, забыв о том, что не одета. Хорошо, хоть опомнилась и успела натянуть на себя одеяло.

– Иди-ка сюда. Как ты здесь оказался? Зачем пришел?

Расспросами и повелительным тоном я напугала его больше: малец хотел дать деру, пока не поздно, и уже намеревался было приступить к осуществлению своего желания.