Текст книги "Путешественница"

– Не двигайся! – Я хотела вылезти из кровати, замотавшись в одеяло. Увидев мою ногу, стоящую на полу, Эуон-младший и в самом деле остолбенел.

– Войди в комнату.

Я снова забралась в постель, чтобы не смущать его. Парнишка, робея, бочком прошел в дверь.

Эуон-младший был тощий и нескладный – шесть футов в высоту и девять стоунов в весе. Он очень походил на отца, но бледностью лица напоминал Дженни. Парнишка стеснялся и своего визита, и моего общества, но когда он понял, что под одеялом на мне ничего нет, а он стоит так близко, он густо покраснел и наконец выдавил из себя цель визита:

– Я за… Я пришел к моему… к мистеру Малькольму. – Младший Эуон усердно рассматривал пол.

– Дяди Джейми нет.

– Ага…

Теперь парнишка был похож на журавля: он отставил ногу, словно хотел вжать ее в себя, как это делают птицы. Он по-прежнему смотрел вниз, не зная, что говорить и как вести себя в обществе женщины своего дяди, на которой ничего нет под одеялом.

– А где… – Он, конечно, хотел спросить, где Джейми, но тут, как на грех, он поднял глаза на кровать – и замолчал.

– Дядя Джейми ушел искать тебя вместе с твоим папой. Где-то с полчаса тому назад. Ты опоздал.

Эуон-младший ошалело посмотрел на меня, так же как и его отец, когда увидел меня.

– Отец? Он приходил сюда? Вы знакомы?

– Ну конечно. Я знаю его не первый год, – не подумав, поведала я.

Да, Джейми мог быть скрытным, когда хотел, не в пример своему племяннику. Бедный парнишка! На его долю за короткое время выпало слишком многое. Во-первых, он посетил публичный дом. Во-вторых, увидел женщину, с которой спит его дядя, да еще и почти голую. В-третьих, узнал, что отец отправился за ним в Эдинбург. В-четвертых, ужаснулся тому, что и отец, подобно дяде, водит знакомства с гулящими девками. Наконец, в-пятых, он почувствовал отвращение от того, что узнал эти постыдные тайны членов своей семьи и был вынужден прикоснуться к ним. Вся эта гамма чувств, от робости до отвращения, отразилась на его личике, и я поняла, что мои последние слова были лишними.

– Эуон, ты не так понял меня. То есть я хотела сказать, что… Мы с твоим отцом… то есть с твоим дядей…

Я совсем запуталась, и мальчишка все более округлял глаза, пока не метнулся к двери, уже распахнув ее.

– Эуон!.. – Мне мучительно хотелось сгладить впечатление от сказанного, но я не знала, как это сделать.

Парень остановился в дверях, стоя ко мне спиной. Я видела, как трогательно розовеют его уши, улавливая солнечные лучи.

– Тебе правда четырнадцать? – Я не придумала ничего лучше.

Тут Эуон повернулся и гордо заявил:

– Мне почти пятнадцать. Исполнится через полмесяца. – Он покраснел опять, думая, что моя реплика содержит какой-то унизительный намек. – Мне достаточно лет, чтобы… чтобы понимать, где я нахожусь.

Эуон-младший наклонил голову на худой шейке, чтобы поклониться мне.

– Не принимайте на свой счет, мэм. И если дядя… я хотел сказать… – Паренек не смог подобрать слова и решил прекратить свои мучения: – Рад встрече, мэм. Мое почтение.

Он наконец юркнул в дверь, оглушительно хлопнув ею, словно с силой ставя точку на этом досадном инциденте.

Я захохотала, упав на постель. Разумеется, мальчонку было жалко, но ситуация вызывала улыбку. Старшему Эуону придется несладко – нужно ведь объяснить, откуда он знает девок из публичного дома, да еще и не первый год. Но почему Эуон-младший пришел именно сюда, в бордель? Судя по его испугу, это его первое посещение заведений подобного рода. Но откуда-то он знал, что Джейми бывает здесь.

Возможно, его направил Джорджи, поскольку Джейми не было в печатне? Скорее всего, нет. Значит, маленький Эуон откуда-то знает это, но откуда? Быть может, его дядя повелел ему искать себя здесь?

Но тогда… Тогда Джейми было известно, что Эуон-младший отправился к нему! Почему же он не сказал этого его отцу? Старший Эуон – его закадычный друг, друг детства. Или так нужно ради какой-то не ясной мне цели?

Мои размышления прервали – я опять услышала стук.

– Пожалуйста. – Я надеялась, что наконец смогу позавтракать, и уже предвкушала, как поставлю поднос поудобнее.

Когда в комнату сунул нос младший Эуон, я была вынуждена задрать голову, так как смотрела в дверной проем на высоте пяти футов, а паренек оказался выше. Сейчас я все-таки надеялась увидеть служанку, а потому посмотрела, как и в прошлый раз, но все равно не угадала – вошел мистер Уиллоби.

Сказать, что он вошел, было бы натяжкой, потому что китаец буквально вполз на четвереньках. Я не горела желанием его видеть, а потому строго спросила:

– Ты-то что здесь делаешь?

Памятуя рассказы Джейми, я подоткнула под себя и одеяло, и простыню, сев на кровати.

Мистер Уиллоби подполз на фут к постели и бахнулся головой об пол, отвесив мне нижайший поклон. И еще раз. Звук был глухим, я ужаснулась. Мало того, что мне было неприятно видеть такое раболепие, так еще и неизвестно было, чем все это кончится.

– Немедленно встань! – распорядилась я, потому что китаец уже занес голову, чтобы снова ударить ею.

– Тысяча извинений. – Мистер Уиллоби уселся, опираясь на колени, и молча смотрел на меня.

Мне вовсе не хотелось, чтобы он тысячу раз стучал головой об пол, даже если так было нужно: я видела, что ему было плохо с похмелья. С него бы стало и трех поклонов. Тем более что мерить расстояние до пола лбом пагубно влияло на здоровье – на китайском лбу уже образовался ушиб.

– Ничего страшного не произошло. – Я на всякий случай отодвинулась от него. – Я не сержусь.

– Тысяча, тысяча извинений! – возопил мистер Уиллоби. – Жена, Дзей-ми сказать – жена. Его жена, моя госпожа. Наконец жена, не грязная девка.

– Спасибо… – Я была польщена. – Дзей-ми – это Джейми Фрэзер, ты так его называешь?

Китаец опустил голову в знак согласия и тут же пожалел об этом: вероятно, она затрещала, потому что он зажмурился, как от боли. Странно, неужели стучать ею об пол было проще?

– Почтенная госпожа, первая жена. Дзей-ми просить извиниться. И Тьен Чо – покорнейший слуга.

Мистер Уиллоби поклонился, на этот раз не коснувшись пола. И все же это было тяжело для него, потому что он не отнимал рук от головы.

– И Тьен Чо, покорный слуга, – счел нужным представиться он, ударяя себя в грудь, – жест, понятный во всех странах.

Такая рекомендация меня позабавила: будучи госпожой, я не имела множество слуг, а тут еще и покорнейший.

– Я рада видеть тебя, – сказала я ободряюще.

Китаец улегся на пол.

– Госпожа повелевать И Тьен Чо. Госпожа ходить по И Тьен Чо, да?

– Нет уж, этого не будет. Джейми рассказал мне все про «ходить». Нет, не нужно, – я решительно пресекла его попытки получить свою долю удовольствия.

И Тьен Чо хитро ухмыльнулся, его глаза еще больше сузились, и зрачки блестели черными жучками. Я тоже улыбнулась.

Он сел, снова замышляя что-то. Его волосы торчали ежиком и правда делали его похожим на зверька.

– Я мыть госпожа?

Вот еще!

– Никаких «мыть». Чтобы послужить мне, поди кликни служанку – она должна прийти с завтраком. – Про одежду я предпочла умолчать. – Хотя погоди. Знаешь что, расскажи-ка мне, откуда ты знаешь Джейми. Если это возможно. – Я не хотела навязываться.

Китаец собрался с мыслями.

– Год назад, еще год. – То есть два, сообразила я. – Моя ехать Китай, нет кушать. Спал бочка. – Он вытянул руки, показывая обод бочки, чтобы я лучше поняла.

– То есть ты ехал зайцем… м-м-м… бесплатно?

И Тьен Чо молча согласился.

– Корабль, большой. Доки. Моя красть еда. Красть бренди, пить бренди. Моя пить очень много, потом спать, спать сыро. Моя умирать, о! Дзей-ми моя найти.

Поведав историю своего знакомства с Джейми, китаец опять указал на себя.

– Моя служить Дзей-ми. И служить госпожа.

Он осторожно нагнул корпус, кланяясь, хотя это далось ему нелегко. Так же осторожно его туловище приняло обычное положение.

– Зачем же ты столько пьешь? Можно пить, но не напиваться. – Он улыбнулся, не понимая. – Нельзя пить много бренди, – терпеливо пояснила я. – Тебе же плохо от него. Но я не смогу сейчас помочь тебе.

Я не взяла с собой ни таблеток, ни порошков – ничего. Поздно жалеть об этом.

– Госпожа не переживать – моя есть хорошие яйца.

– А-а-а, это хорошо, что хорошие…

Я была бессильна понять, что он хотел сказать этим. Было ли то мужское бахвальство или виной всему бренди?

Вполне возможно, что китайцы связывают общее состояние здоровья с половыми органами. Тогда мне точно стоит остерегаться покорнейшего слуги. Вдруг он захочет продемонстрировать качество своих яиц на мне, как знать? Невольно я стала шарить глазами по комнате, ища что-нибудь потяжелее.

Пока я подозревала И Тьен Чо в нехороших намерениях, он достал белый шелковый мешочек, находившийся у него в рукаве (тот был тоже шелковый, только синий; нельзя не сказать, что шелк был очень красив). Оттуда выкатились шарики, больше, чем обычные, но меньше тех, которыми играли в бейсбол, – они были как раз такие, какими обычно бывают яички мужчин. Материалом служил отполированный зеленоватый камень.

– Хорошие яйца. – Китаец начал катать их, держа оба в одной ладони.

Что-что, а звук, с которым они перекатывались, был хорош – приглушенное щелканье, да и цвет радовал глаз.

– Кантон, жадеит в полоску. Отличный хороший яйца, здоровье.

– То есть полосатый жадеит приносит здоровье? Я правильно понимаю? Такие шарики полезны для здоровья? – уточнила я.

И Тьен Чо радостно затряс головой, не преминувшей немедленно разболеться. Тогда он положил шарики между пальцев руки и принялся вращать их в разные стороны. Я засмотрелась, как они бегают в руках китайца. Было видно, что он проделывал это много раз.

Он увидел мою заинтересованность и стал показывать второй рукой на ладонь с шариками.

– Туловище – одна часть, одна рука – все части. Голова, живот, печень, почки… – Мистер Уиллоби перечислял органы и части тела, показывая, где находятся точки, отвечающие за работу этих органов и частей. – Шарики бегать – ничего не болеть.

– Да уж, в плане удобства они могут поспорить с «алказельцером»…

Китаец вспомнил о животе, и мой живот живо отозвался, издав соответствующий звук.

– Госпожа хотеть кушать. – Звук, разумеется, не укрылся от слуха покорнейшего слуги.

– Да, хотеть, и хотеть очень сильно. – Я решила воспользоваться обещанием И Тьен Чо «служить госпоже». – Пожалуйста, попроси кого-нибудь принести мне завтрак.

Радуясь возможности проявить усердие, он мигом спрятал шарики, дающие здоровье, встал и ответил, кланяясь:

– Моя служить госпожа, моя идти просить.

Бедняга честно пошел, правда, на выходе слегка промахнулся и ударился о дверь.

Наверное, было глупо рассчитывать на его помощь. Даже если он знал здесь кого-то и даже если бы ему дали завтрак для меня или принесли мне по его просьбе, ему нужно было преодолеть целую лестницу, а то и спуститься на первый этаж, что в его нынешнем состоянии было непосильно.

Очевидно, я должна была взять судьбу в свои руки, иначе ко мне весь день будет кто-то ходить, а я буду прятаться под одеяло, стесняясь своей наготы. Я выглянула за дверь – там никого не было. Тогда стащила одеяло, натянула его на себя и, прикрыв таким образом свое тело за неимением другой одежды, покинула комнату.

На этаже, где мы ночевали, было три комнаты. Обитателей двух других я не увидела, зато заметила, что наверху находятся стропила, то есть это был чердак. Тогда отсутствие соседей объяснялось просто: там жила прислуга, занятая сейчас утренними хлопотами.

Внизу были слышны звуки разговора. Я учуяла запахи, среди которых ясно различила запах жареного мяса. Живот дал санкцию спускаться вниз, потому как сэндвич и миска супу – это слишком мало для двадцати четырех часов с лишком.

Я придала одежде – или тому, что ее заменяло, – если не приличный вид, то хотя бы сколько-нибудь удобный для меня. По крайней мере, грудь была закрыта, а что конец одеяла тащился по полу, то я взяла его в руку.

Мясо жарили на первом этаже. Оттуда же доносилось звяканье посуды и звук пережевываемой еды. Я открыла дверь, попав в длинную комнату, служившую здесь столовой.

Разумеется, завтракали только девушки и женщины. Всех было около тридцати, и большинство сидели почти голышом, впрочем, кое-кто был в платьях. Мое появление не осталось незамеченным: одна из девушек, сидящая в конце стола, помахала мне рукой, показывая, что для меня есть место.

– Новенькая? – Она рассматривала меня с профессиональным интересом. – Мадам, вообще-то, принимает только до двадцати пяти, а тебе больше. Но мордочка твоя хороша, так что не переживай – все получится. Да уж, наверное, получилось, раз ты ходишь в одеяле.

– Да, смазливенькая, зубы белые, кожа в порядке… – вмешалась брюнетка, сидящая напротив нас. – Сиськи, кажется, тоже.

Она перегнулась через стол, взглядывая на верх одеяла. Невольно я оказалась в центре внимания.

– А вообще, не бери одеял и ни простыней, ни покрывал – мадам ругается. Ходи в своей рубашке, но с кровати не тащи, – консультировала девушка, позвавшая меня.

– И смотри, чтоб на белье ничего не оставалось. Это тоже не нравится мадам, да и с тебя высчитают потом. – Брюнетка следила за мной, пока я молча осматривалась по сторонам.

– Миленькая, как тебя звать? А то мы тебя усадили и заговариваем. Я, к примеру, Доркас, – низенькая улыбчивая девушка, похожая на булочку, встряла в разговор, – а это Пегги, – ею оказалась брюнетка, – а вот и Молли. – Блондинка Молли была позвавшей меня.

– А я Клэр, – кутаясь в одеяло, произнесла я.

Что ж, девушки сочли меня своей товаркой, а я не представляла, как разубедить их. Но сейчас превыше всего было мое желание плотно покушать. Объяснить все можно будет потом. Не обидятся же они, в самом деле, что я съела чей-то завтрак. Все желающие поесть были уже внизу, когда я пришла.

Мне даже не пришлось просить: Доркас, догадавшись, чего я хочу, вынула из шкафчика тарелку из дерева и поставила ее передо мной, одновременно указывая на тарелку, полную вкусно пахнущих колбас. Я мысленно поблагодарила поваров, постаравшихся на славу. Вне сомнений, я была готова съесть и менее вкусное блюдо.

«Отлично, не то что больничная еда». – Я поедала картошку, которая тоже была жареной, как и мясо, памятуя кафе по месту моей работы.

– Нелегко же тебе пришлось в первую ночь-то!

Это была Молли. Она показала куда-то на мое одеяло, и я ужаснулась, опустив глаза. На груди виднелись пятна крови. Судя по всему, и на шее тоже, потому что Молли смотрела и туда.

– Нос тоже немножко припух, – это Пегги посмотрела на мое лицо.

Тут она снова наклонилась ко мне, от чего бывшая на ней одежда упала на стол, нимало не смущая ее владелицу.

– Чай, больно? Не нужно терпеть такое. Если дело доходит до рукоприкладства, то визжи что есть мочи. У нас на этот случай есть Бруно. Мадам сама велит нам так поступать, она бережет нас.

– Кто есть?

– Бруно, привратник. – Доркас со смаком ела вареное яйцо. – Но вообще это у него прозвище. Он огромный, и силищи в нем что в медведе, потому и Бруно. А как его там величать по-настоящему? – Доркас запрокинула голову, ожидая ответа от всех. – Гораций, что ль?

– Теобальд. – Ответившая Молли произнесла имя Бруно-Теобальда нараспев, подчеркивая его редкость. – Джейни, эля нам еще! – Она кликнула служанку и обратилась ко мне: – У нас отменный эль, ты должна его попробовать. – Молли не была симпатичной, черты ее лица были неправильны, кроме четкой линии губ, но она неуловимо располагала к себе. – Пегги говорит верно. С такими клиентами мы дела не имеем. Но если мужчине хочется почувствовать себя главным, пощипать тебя да пошлепать – за чем же дело стало? Таких много, оно и понятно: не каждому доводилось на самом деле насиловать девушек, а вот почувствовать в своих руках жертву многие не прочь. Их нельзя гнать, они много платят. А выгонишь – сама потом заплатишь, раз не умела заработать. Но коль видишь, что дело худо, – не стесняйся, зови Бруно. Он ночью бдит. На, держи. – Молли прервала монолог, чтобы сунуть мне в руки кружку эля.

– Так-то, птичка, могло быть и хуже, – Доркас закончила осматривать меня и, видимо, не нашла ничего, стоящего беспокойства. – А между ногами, уж верно, болит и жжет? – Она лукаво посмотрела мне в глаза, понимая, что не ошиблась.

– Ой, девочки, ей стыдно! Вот это новость! – захохотала Молли, обращая внимание сидящих на мой конфуз. – А, вот я недотепа! Ты ж впервой так, наверное?

Я совсем смешалась от такого пристального внимания и от того, что не могла отвечать на их вопросы, так что пила эль молча, благо кружка была такой широкой, что закрывала мне пол-лица. Эль и правда был отменный, темный и крайне вкусный.

– Ладно, ладно, не красней. Никто из нас здесь не родился, так что стыдиться нечего. Давай ешь, и я отведу тебя к кадкам, мы там моемся. – Молли распоряжалась, касаясь меня рукой. – Попаришь свою мохнатую норочку и уже ночью сможешь снова принимать гостей.

– Кувшины, кувшины не забудь! – напомнила Доркас. – Они у нас на травах настояны. Как полезешь в лохань, добавишь чуток воды из кувшина, – проинструктировала она меня. – Это мадам их поставила – хочет, чтобы мы пахли душистым, а не смердели, как остальные шлюхи.

– Хорошие господа предпочитают хорошеньких девушек, а кому все равно, с кем спать, – милости просим в порт. Портовые девки не стоят за ценой, – вторила ей Пегги. По тому, как она старательно гнусавила, я поняла, что она цитирует мадам Жанну или по крайней мере подражает ей.

Товарки Пегги легли на столы от смеха, оценив шутку. Внезапно сама мадам возникла в дверях, находившихся в конце комнаты. Смешки затихли.

Хозяйка борделя, казалось, ничего не слышала, будучи крайне озабоченной, и растерянно смотрела по сторонам.

– Ша, стихните! – шикнула Молли при виде недовольной мадам. – Пришел клиент. В такую-то рань! Терпеть таких не могу, не сидится им дома, вот и волокут ноги сюда. Куда уж тут есть и пить – беги ублажать.

– Молли, не ной. Его возьмет Клэр. – Пегги убрала волосы с лица. – У нас правило: новенькая обслуживает тех, кого никто не берет.

– Знаешь что, хочешь совет? Когда мне нужно поскорее избавиться от клиента, я пихаю палец ему в задницу. Верное средство! Мигом кончает и уходит довольный. – Доркас заулыбалась, вспоминая свою хитрость. – Так что иди занимайся, а я оставлю тебе лепешку.

– Благодарю… – проблеяла я.

Краем глаза я увидела, что мадам Жанна заметила, что я сижу в конце стола. Она была слишком далеко, и я не могла слышать звука, но видела, как с ее губ слетело «О!».

– Зачем вы здесь?! – Она ринулась ко мне, пытаясь говорить как можно тише, но было поздно: многие девушки удивленно смотрели на нас.

– Спустилась, чтобы поесть, – ответствовала я.

Мадам держала меня за руку, видимо, желая оттащить от стола, словно непослушного ребенка, дорвавшегося до праздничного стола, предназначенного для гостей. Я понимала, что кончить завтрак мне уже не удастся, поэтому вытащила руку из ее цепких объятий и потянулась за элем, не теряя надежды его допить.

– Merde![9]9
  Дерьмо! (фр.)


[Закрыть] – вскрикнула мадам Жанна. – Разве служанка не поднялась к вам?

– Она не приходила. Я осталась без еды и платья, – развела я руками, чтобы она убедилась, что, кроме одеяла, на мне ничего нет.

– Nez de Cleopatre![10]10
  Намек на фразу французского философа Блеза Паскаля: «Будь нос у Клеопатры короче, весь мир был бы иным».


[Закрыть] – Мадам не привыкла сдерживать эмоции. Несмотря на то что содержание ее возгласов было вполне приемлемым, интонации, взятые отдельно от слов, годились для площадной брани. – Я выпорю гадюку служанку! Тысяча извинений, мадам!

– Не стоит так беспокоиться. – Я была великодушна. – Меня угостили вкуснейшим завтраком, и я очень рада познакомиться с этими премилыми девушками. Благодарю.

Я отвесила поклон, стиснув одеяло в кулак.

– Мадам Жанна, я могу рассчитывать на платье?

Мадам утащила меня прочь из столовой, поминутно рассыпаясь в извинениях. Она просила простить ее, что мне пришлось провести утро так беспорядочно, включая компрометирующее знакомство, и отчаянно надеялась, что Джейми не узнает об этом. Мы поднялись на третий этаж, где находились владения портнихи. Ткань была свернута в рулоны – это были неначатые платья. Готовые же и полуготовые размещались на вешалках.

– Секунду. – Мадам куда-то исчезла. Я принялась осматриваться.

Посреди комнаты стоял манекен, утыканный булавками. Развешанные наряды впечатляли: здесь были ладно сшитые платья с огромными вырезами, выходившими за все рамки благопристойности, разнообразные пеньюары из эфемерных тканей и ночные рубашки.

То, что я сняла, скорее походило на платье-рубашку или рубашку-платье тонкого хлопка. Изделие отличалось низким воротом и своеобразной вышивкой – на груди, бедрах и ягодицах виднелись ладони, намекая, какие части женского тела наиболее привлекательны.

Подол не был подшит и волочился так же, как и мое одеяло, но здесь я хотя бы могла не бояться потерять одеяние.

Натягивая на себя новую одежду, я услышала голос мадам Жанны и бас какого-то мужчины. «Вероятно, это Бруно», – предположила я. Мадам снова была недовольна.

– Какая разница! Что мне до ее сестры! Жена месье Джейми сегодня утром не получила ни еды, ни одежды, соображаешь?

– Да полно, жена ли она? – загудел Бруно. – Что-то я сильно сомневаюсь…

– Знаю. И все же он представил ее как жену. Следовательно, мы должны относиться соответствующе, – властно положила конец сомнениям мадам Жанна. – А бедняжку Мадлен…

– Мадам, она ни в чем не виновата, – Бруно защищал девушку. – Об этом все говорят, неужто вы не знаете? Этим утром Изверг…

Мадам Жанна испустила испуганный вздох.

– Не может быть… Опять?!

– Именно, – помрачнел рассказчик. – Совсем недалеко, трактир «Зеленая сова». Убитая – сестрица Мадлен. Священник известил перед завтраком. Как здесь быть…

– Да, мне ясно, – дрожащим голосом произнесла мадам. – Разумеется, она не виновата. А убили… так же?

– Да, в том-то и дело, снова какой-то тесак или топор.

Вышибала заговорил так, как дети, когда пугают друг друга страшилками: тихо и заговорщически.

– Он снова отсек несчастной голову, а саму покойную нашли возле входа в ее комнату – так говорит священник.

Бруно зашептал:

– А голову, мадам, он прибил к доске над камином, чтобы она глядела в комнату. Когда это увидел хозяин, он потерял сознание.

Мадам Жанна последовала примеру неизвестного мне хозяина – об этом свидетельствовал звук, какой сопровождает упавшее тело. Я тоже изрядно испугалась. Недаром Джейми не хотел оставлять меня здесь…

Не желая больше быть свидетельницей разговора, не предназначенного для чужих ушей, я пошла туда, где находились говорившие. Это была гостиная. Мадам уже прилегла на диван. У ее ног находился коренастый, грустный донельзя мужчина.

Мадам Жанна заметила мое присутствие.

– Мадам Фрэзер, простите, ради бога! У меня и в мыслях не было мучить вас ожиданием, но… – она замялась, – но я узнала страшную весть.

– Это в самом деле очень страшно. Кто этот Изверг? – полюбопытствовала я.

– Вы уже знаете?

Вдруг мадам Жанна побледнела еще больше и в отчаянии заломила руки.

– Мой бог! Он будет взбешен!

– Кто? – я недоумевала. – Изверг?

– Да нет же, месье Фрэзер. Ведь ему же скажут, что вы остались без должного ухода, без ничего, к тому же вас сочли fille de joie[11]11
  Уличная девка (фр.).


[Закрыть]… Это позор!

– Нет, думаю, не стоит беспокоиться. Джейми не станет придавать значение таким мелочам. – Теперь утренний прием показался мне досадной мелочью. – Расскажите, кто он, Изверг.

– Рассказать?

Мой интерес озадачил Бруно. Я поглядела на него: крепыш, покатые плечи, руки до пола, низкий лоб – точь-в-точь горилла! Лучше вышибалы не найдешь во всем Эдинбурге, мадам Жанна угадала. Это занятие должно быть ему по душе.

Он посмотрел на мадам, ожидая ее согласия. В поле зрения мадам Жанны попали эмалированные часы на камине. Она одним махом села на диване:

– Черт побери! Я опаздываю!

Мадам убежала, махнув мне – то ли чтобы я оставалась, то ли чтобы нашла себе занятие.

– Точно. Его привозят ровно в десять, мы и запамятовали, – промямлил Бруно.

На часах было пятнадцать минут одиннадцатого. Я рассчитывала, что «им» занялась мадам Жанна, а привратник сможет поведать мне леденящую душу историю.

– Так кто такой Изверг?

Бруно охотно выполнил мое желание, и я услышала не одну устрашающую деталь кровавого действа, которым он щедро потчевал меня. На поверку Изверг был тем же, чем в свое время станет Джек Потрошитель: он убивал потаскушек секачом или чем-то подобным, иногда разрубая их на куски. Орудие убийцы явно имело режущее или рубящее острие, иначе бы ему не удалось достичь таких «повреждений», как называл их Бруно, на телах жертв. Но эдинбуржцы еще не знали, что деяния Изверга повторит Джек Потрошитель в Лондоне.

Пока местный охотник до мертвых женских тел орудовал уже два года, наводя ужас на девиц, торгующих собой, и держателей публичных домов, потому что две из восьми убитых были найдены мертвыми именно в домах терпимости. Остальные принимали клиентов на дому и были убиты прямо там. Все они жили одни, кроме одной девушки.

– Кто была эта девушка? – поинтересовалась я.

Рассказчик осенил себя крестным знамением.

– Монашка! – выпалил он, округлив глаза. – Сестра милосердия. Она прибыла из Франции. Кроме нее, с корабля сошли на берег монахини, чтобы из Эдинбурга добраться до Лондона. Так вот, никто не видел, куда она исчезла. Верно, ее выкрали, а потом убили. Нашли бедняжку ночью в грязном закоулке уже мертвую. – Бруно был потрясен случившимся и явно сочувствовал девушке.

– Над ней надругались? – Во мне говорил профессиональный интерес.

– Чего не знаю, того не знаю. – Он то ли действительно не знал, то ли оскорбился моим вопросом.

Правда, его вид свидетельствовал в пользу банальной физической усталости, что было неудивительно, если он не спал ночами.

– Мадам, простите, но мне пора, – сухо сказал он и вышел, отвесив поклон, словно и не было здесь никаких страшных рассказов.

Усевшись на кушетку, обитую бархатом, я попыталась оценить ситуацию трезво. Вне сомнений, мне это не удавалось: я никак не могла предположить, что жизнь публичного дома содержит столько тайн, подчас страшных. Жизнь кипела здесь и днем, и какая жизнь! Значит, мадам Жанна и Джейми недаром беспокоились за меня.

Оглушительный стук заставил меня подняться. Казалось, что дверь тотчас же разлетится на куски – такой силы он был. Стучавший не стал утруждать себя ожиданием и распахнул дверь настежь; это был красивый мужчина, привыкший распоряжаться. Он начал сыпать словами, произнося их со значительным акцентом, видимо, выговаривая мне за задержку.

– Мадам Жанны здесь нет. – Я не понимала, что он говорит, и решила направить гостя сразу к ней.

Акцент выдавал в нем иностранца, скорее южанина. Темноволосый, чернобровый, стройный и молодой, он был очень привлекателен, а строгость придавала ему неотразимость. Мой ответ раздосадовал его, и он собирался дать мне отповедь, как тут что-то произошло.

Страх, удивление, благоговение смешались воедино и отразились на его лице. Он побледнел.

– Миледи! – Неожиданно он пал на колени передо мной и, обхватив мои ноги, ткнулся мне в межножье.

– Что вы делаете?! – пытаясь высвободиться, вскричала я. – Отстаньте немедленно! Я не проститутка. Уйдите!

– Миледи! – не унимался он. – Бог явил чудо! Это вы! Вы снова с нами, вы здесь!

Блистая улыбкой – она была прекрасна, – он восхищенно смотрел на меня, не пряча слез. Я растерялась от такой пылкости, сочтя, что мужчина принял меня за кого-то другого, но, всматриваясь, узнала, кто этот незнакомец.

– Да это ты, Фергюс! – обрадовалась я узнаванию. – Фергюс, брось стоять на коленях, дай-ка я полюбуюсь на тебя.

Он послушно вскочил и принялся обнимать меня. Я с радостью последовала его примеру, хотя и не могла обнять его так крепко, как он меня, и прижималась к Фергюсу, трогая ладошкой его могучую спину. Последний раз мы виделись перед Каллоденом. Тогда он был десятилетним мальчиком, сейчас же передо мной стоял мужественный парень с бородкой.

– Миледи, это вы? Вы не призрак, не чудитесь мне?

– Это я, Фергюс, тебе не кажется, – счастливо рассмеялась я.

– Милорд знает о вас?

– Я видела его сегодня утром.

– О!

Он выпустил меня из объятий, что-то соображая.

– А… Что же…

Фергюс смешался.

– Говори, не стесняйся, я не обижусь.

– Фергюс, ты здесь! А я ищу тебя.

Джейми заслонил собой дверной проем. Найдя Фергюса, он не ожидал найти меня, и теперь его брови ползли вверх.

– Здесь не нашлось других платьев? – резонно поинтересовался он, тут же забыв свой вопрос. – Фергюс, немедленно уходим: бренди в восемнадцатом проходе, а за мной увязались акцизные чиновники.

Фергюс, слушаясь приказа, убежал вслед за Джейми. Я снова слушала звук отдаляющихся шагов.

Мне вовсе не хотелось оставаться одной, отсиживаясь в спокойном месте, – я желала быть там, где был Джейми, хоть это было рискованно и небезопасно. Красноречивая сорочка не могла служить одеждой, поэтому я подыскала себе в комнате портнихи большую шаль в розоватых штокрозах.

Вчера, ясное дело, я не осматривалась даже в самом борделе, не говоря уже о том, чтобы обращать внимание, где находятся черные выходы или какие-либо потайные двери, ведущие, например, на соседние улицы. Впрочем, понять, где главная улица, было легко – там был шум и гомон голосов. Значит, восемнадцатый проход, о котором говорил Джейми, находился на задворках, следовательно, мне нужно идти в сторону, противоположную главной улице. С другой стороны, я могла и ошибаться, если принять во внимание особенности застройки шотландской столицы: Эдинбург был полон различных крыльев, флигелей и пристроек, а стены домов не были ровными. Таким образом можно было экономно использовать имеющееся пространство – в изобретательности горожанам нельзя отказать.

Слушая, как грохочут бочки по мостовой, и думая, куда в таком случае нужно идти, я стояла под лестницей. Откуда-то взялся сквозняк – оказалось, ветер дул из открытой двери кухни.

Ее открыл мужчина, смотревший на меня во все глаза. Вскоре он заулыбался и вцепился мне в руку на уровне локтя.

– Не спится вам? Ну да, куда уж там. Но вообще ваши дамочки выходят много позже. Слишком рано для вас.

– А как же изречение «Кто рано ложится, тот рано встает»? – пыталась увернуться я и словом, и рукой.

– Не знаю таких изречений.

Он оскалился, показывая плохие зубы.

– Ну-у-у… Это американская поговорка. – Цитировать Бенджамина Франклина было неудачной мыслью: верно, его здесь никто и не читает, а то и слыхивать не слыхивали. Впрочем, его работы могли были быть еще не опубликованными.

– Строишь глазки, девочка? Не трудись, я знаю – ты здесь по ее приказу. Хочешь запудрить мне мозги, пока там обделывают делишки, да?

– По чьему приказу?

– По приказу мадам, чьему же еще! – мужчина повертел головой. – Где она сейчас, не скажешь?