Текст книги "Последний штрих"

Глава 14
Небольшая перестановка

Иногда, в самые темные минуты перед рассветом, когда стихает шум автострады, япытаюсь представить, каким был Лос-Анджелес раньше. На мили вокруг раскинулись пологие холмы, поросшие травой равнины и дикие дубы. Интересно, какими были каньоны до того, как их застроили и засадили неестественно зелеными газонами, на которых теперь чихают поливочные шланги? Наверняка дикими, коричневыми, обрывистыми и чуточку опасными. Но даже и в наши дни, когда на сухих холмах и в зеленых низинах понастроены асиенды в испанском стиле, здесь все еще остается место прежнему волшебству. Свернешь за угол – и неожиданно ослепишь фарами детеныша-койота с самкой, которая проводит тебя настороженным взглядом. А рано утром, валяясь в постели, можно услышать негромкое уханье сов в рощице эвкалиптов, которая начинается сразу за домом.

В шесть часов утра я вышла на крыльцо, чтобы насладиться этим сладким уханьем. Разбудили меня кошмары. Жуткие кошмары: мне снилось, будто Сесил жива и знает, что я целовалась с Заком. В одном сновидении я столкнулась с ней в темном, заброшенном доме с заколоченными окнами и сорванными с петель дверьми. Она выходила, а я входила внутрь. Я ужасно обрадовалась встрече и бросилась обниматься, но она отступила назад и как-то странно на меня посмотрела, словно недоумевала, чему я радуюсь. Я спросила, что она здесь делает, и Сес ответила, что переезжает и что я, судя по всему, и так это знаю (тут она покосилась на сумку с вещами у меня в руках). Держалась она отстраненно и даже презрительно. Я покачала головой и попросила ее не сердиться. Мол, если хочет, пусть все будет по-старому. Мне так даже больше нравилось.

– Ничего подобного! – отрезала Сесил и бросила на меня холодный взгляд. – Врушка. Ты всегда врала.

В девять я позвонила Мэй и попала на голосовую почту. В качестве музыкальной заставки она поставила запись какой-то группы панк-рокеров: в трубке раздавались барабанный бой и душераздирающие вопли. Дождавшись спасительного гудка, ясказала, что до обеда не появлюсь. Если что, пусть звонит мне на сотовый. Обычно в субботу особого ажиотажа не наблюдалось: дизайнеры по интерьеру и серьезные покупатели заглядывали редко, в основном так, зеваки; короче, Мэй справится. Без четверти десять я позвонила Брин.

– Позавтракаем? – предложила я, когда она взяла трубку.

– М-м... – промычала она хрипловатым со сна голосом. – От блинков я бы не отказалась. – А потом: – Что, прямо сейчас?

– Ну... – Я выглянула из окна: вокруг куста жимолости кружилась стайка колибри. Давным-давно, когда мы с Генри были еще маленькими, сосед сказал нам, что в этих нежных соцветиях есть настоящий мед. Мы доезжали на велосипедах до конца нашего тупика, где росла жимолость, срывали желтые цветы, клали в рот и сосали. Нам было совсем немного лет, и мы верили, что вкус также сладок, как и аромат.

– Ладно, – проворчала Брин и тяжело вздохнула. – Но это будет нелегко.

«Ты даже не представляешь себе насколько», – подумала я и положила трубку.

Припарковавшись возле «Хаус оф пайз», я пожалела, что не сообразила назначить встречу в другом месте. С этим кафе связано столько воспоминаний! Здесь Сесил утешала меня после разрыва с очередным парнем... Здесь она сообщила нам с Брин, что Зак сделал ей предложение... В те дни мы свободно обменивались новостями за чашечкой кофе, но сейчас все было по-другому. Если Брин расстроится, пусть даже самую малость, я скажу Заку, что нам лучше остаться друзьями – конечно, если он сам уже не пришел к тому же выводу.

Я с минуту подождала у кассы, пока не поняла, что Брин и на сей раз меня опередила: она сидела за столиком в углу, в темно-синей трикотажной кофточке с капюшоном и белой хлопчатобумажной мини-юбке, из-под которой виднелись тугие икры и маленькие лодыжки.

– Ну, о каком ночном приключении поведаешь? – спросила Брин, когда я присела рядом. Я открыла рот, но не сумела издать ни звука. Она улыбнулась: – Похоже, это серьезно.

– Пожалуй, – призналась я.

– Тогда давай сначала сделаем заказ. Помираю с голоду.

Брин сделала знак знакомой официантке: та уже налила две чашки кофе и со стуком опустила их на столик. Брин заказала банановые лепешки с сиропом, порцию ветчины и жареный картофель.

– А тебе, сестренка?

Официантка латиноамериканского происхождения, с черными волосами, стянутыми в тугой хвост, замерла, держа наготове ручку. У меня совсем не было аппетита.

– Тост из кислого теста, – сказала я. – И кофе.

– И все? – удивилась Брин.

– Сегодня утром мне не спалось, и я перекусила.

– Судя по запаху, ты выкурила целую пачку сигарет.

– И это тоже.

Официантка пожала плечами и удалилась. Брин поставила локти на стол, а подбородок положила на руки.

– Не томи душеньку, – сказала она.

Я посмотрела на подругу: всегда считала, что мне повезло встретить такого чудесного человека. С чего же начать? Какая же она все-таки хорошенькая.

– Вчера вечером я поцеловала Зака, – выдала я. Брин отхлебнула кофе и опустила чашку на стол. Прокашлялась.

– Ну и?..

– Мне очень жаль, – продолжила я. – Я не хотела. – (Боже, что я говорю?) – То есть я хотела. Но не хотела из-за тебя. И из-за Сесил, конечно. Но все равно это сделала, сама не знаю почему. Вот так. – Я умолкла, соображая, что сказать дальше. – Кричи на меня, если хочешь. Если тебе нужно побыть одной, я тоже пойму. По крайней мере ясказала тебе всю правду.

Брин вздохнула.

– Знаешь, я не удивлена, – наконец сказала она. – Я давно заметила, к чему идет дело. Дэвид даже беседовал с Заком по этому поводу.

Я бросила на нее удивленный взгляд, спрашивающий: «Что?! И когда же?»

– В начале недели. Зак слишком часто о тебе говорил, Цитировал тебя, водил по ресторанам. Мы с Дэвидом все обсудили, и Дэвид, по моей указке, пришел к Заку и сказал, чтобы тот с этим завязывал.

Ах да, в тот день мы еще так неудачно поговорили. Одна тайна разгадана. Но почему Брин со мной не посоветовалась?

– Почему вы пытались внушить Заку, что я не должна ему нравиться? – спросила я. – Тоже мне друзья!

– Погоди. – И Брин стала мне объяснять, что проблема вовсе не в том, что я нравлюсь Заку. – По-моему, ваши отношения развиваются чересчур быстро, что не может меня не волновать. Я переживаю за вас обоих. Оставим пока Сесил в покое: ты не виновата в ее гибели. Кто-кто, а я-то уж знаю – ты бы никогда не выбрала такого поворота событий.

Верно.

– Давай лучше поговорим о живых: ты все обдумала? Что ты затеяла, Джесси? Зак еще в трауре.

– Он понемногу отходит, – возразила я. – И ты тоже так считаешь, иначе не стала бы сводить его с Джулией.

Такого обвинения Брин не ожидала – это сбило с нее спесь. «Что ж, и то правда», – читалось в ее лице.

– Надеюсь, ты еще не спала с ним? – Брин подалась вперед и заглянула мне в глаза.

– Нет! – Ее вполне законный вопрос меня задел, ко я старалась не подавать виду.

Брин откинулась на спинку стула. Не знаю, поверила она мне или нет, но хоть допрос не учинила – и на том спасибо.

Я поклялась себе, что не стану оправдываться. Но мне вдруг захотелось переубедить Брин. Я начала так: глупо упускать свой шанс на счастье, каким бы малюсеньким он ни был. Ко мне очереди из мужиков не стоят. А таких, как Зак, вообще раз-два и обчелся.

– Помнишь, как он дрожал над Сесил, когда та попала в больницу? Ты же видела, какой он заботливый и любящий... – Я отхлебнула воды. Нет, так не годится: слишком эмоционально, а Брин любит разумные доводы. – Скажи, разве я не заслуживаю такого мужчины? Хоть раз в жизни?

Брин вертела в руках салфетку, отщипывая от нее кусочки.

– Конечно, заслуживаешь, Джесси. – Она покачала головой и отложила салфетку. – Знаешь что? Рискни. Я... я просто за вас волновалась, вот и все.

– А по-моему, дело не только в этом.

Мне показалось подозрительным, что Брин Беко, «питбуль Беко», так быстро сменила гнев на милость.

– Да, мне такой расклад не нравится. Но это твоя личная жизнь. Я не имею права стоять у тебя на пути.

Она улыбнулась, и по мне пробежала волна облегчения. И стыда. «Какая же я эгоистка! – подумала я. – Хотя... нет, почему? Я должна это сделать. Ведь я так давно об этом мечтала, но не смела признаться даже самой себе».

– Ах, Брин! – Я схватила подругу за руку. – Прости меня за все.

– Ты что! – рассмеялась она. – Дорогая моя, мне-то что с того? Просто переживаю за вас, вы же мои друзья.

Я предположила, что ей, наверное, будет трудно привыкнуть к новому положению вещей. Брин тут же отмела эту мысль:

– Вот еще! Обо мне не беспокойся. Мне хуже не станет.

– Ваш заказ.

Официантка поставила перед Брин большую тарелку со свежими фруктовыми лепешками, обильно политыми маслом и сиропом.

– Пополам. – Брин пододвинула теплую груду блинов на середину стола, закатила глаза и протянула мне вилку. – Одними хлебцами сыт не будешь. – Она покачала головой.

Самое страшное позади, поняла я, положив в рот фруктовый блинчик. Во всяком случае, так мне хотелось думать.

Глава 15
Незабываемая плитка

Когда во второй половине дня я вошла в магазин, в нос мне ударил острый, горьковатый запах полироли..

– О! Здравствуй, Джесси. – За рабочим столом восседала Тарин.

Мэй, которой было поручено присмотреть за лавкой, пока я завтракаю с Брин, драила специальной жидкостью стеклянную этажерку. Она опять заплела волосы в косички, но сегодня те свисали как-то пожухло. Когда Тарин повернулась к ней спиной, Мэй скорчила жалостливую гримасу: прости, мол.

– Вот, решила вас проведать, а застала только одну Мэй, – сказала Тарин, печатая что-то на компьютере. Занятость изображает. Готова спорить, она сейчас либо по интернет-магазину шарит, либо гороскоп читает. Но все равно, глядя, как кто-то деловито постукивает по клавишам, чувствуешь себя виноватой. – А ведь я, кажется, тебе плачу за работу.

– Что касается денег, можете вычесть из моего жалованья за сегод... – начала я.

– Не в этом суть. – Тарин покачала головой и холодно посмотрела мне в глаза. «Ты меня разочаровала», – читалось в этом взгляде.

Светлые волосы Тарин были аккуратно уложены (каждую пятницу она посещала личного парикмахера в Беверли-Хиллз); из-под шелковой блузки кремового цвета виднелись ухоженные загорелые руки регулярных занятий по системе пилатес и искусственного загара. Я чувствовала себя полной уродиной в своем стареньком черном топике и джинсах.

– Джесси, я, как никто, знаю, какая огромная ответственность – заведовать магазином. – Тарин встала, обошла стол и прижала к груди руку. – Может, это я виновата. Возможно, я слишком тебя нагружала. Но кажется, я нашла решение. Угадай, кто к нам возвращается?

Я обалдело пялилась на нее. С тех пор как два года назад уволилась Дебби, в лавке, кроме нас с Мэй, никто больше не работал.

– Старый добрый мистер Время. Да, я сегодня же закажу новые магнитные пропуска. – Наклонившись над клавиатурой, Тарин нажата какую-то клавишу. Я услышала знакомое завывание, которое издавал ее навороченный ноутбук, отправляя е-мейл. – Знаю, знаю: кто-то сочтет это деградацией. Но я собираюсь отмечать время прихода и ухода! Если честно, то только так я смогу узнать, работали вы или нет.

Я и без того чувствовала себя раздавленной, но Тарин, видимо, решила окончательно меня доконать.

– Как тебе такая идея? – спросила она. – Ты же у нас менеджер. Я не посмею принять решение без твоего одобрения.

Я стояла и соображала, как бы себя выгородить. Сказать, что я работала по средам, пока Тарин прохлаждалась в салонах красоты? Что по пятницам после обеда я тащила здоровенные свертки к дому Лиззи; а вечерами, вместо того чтобы отдыхать, шарила на карачках по пыльному текстильному магазинчику «Даймонд фоум энд фэбрик» в тщетных поисках набивного узорчатого ситца, который сочетался бы с ужасной драпировкой в стиле Тарин? Не то чтобы я была перегружена работой, просто мне было скучно до чертиков. Я знала, что способна на большее, а приходилось сортировать счета, помогать покупателям и служить девочкой на побегушках. Всякий раз, когда фотографировали наш магазин, я фактически выполняла роль стилиста – украшала офис цветами и разными безделушками, чтобы снимок хорошо вышел. В свободное время я делала наброски; создавала новые узоры для заказных шелковых обоев; предлагала креативные способы отделки офиса Лиззи (что, если выложить стену прикольной плиткой из пробкового дерева, которую я откопала в Интернете? На нее можно будет прикреплять кнопками документы). Тарин ненавидела пробковое дерево, но сейчас с ним работает даже такой известный дизайнер, как Джаспер Моррисон. Я собрала целый файл образцов и готова была поделиться с Тарин своими задумками.

«Эх, открыть бы свой магазинчик, – размечталась я. – Вот и пригодился бы чек Сесил... Нет, если бизнес не заладится и деньги пропадут зря, я себе никогда этого не прощу. Я и так уже целовалась с ее мужем, что дальше? Остается только выкинуть коту под хвост доверенную мне сумму. Начинать собственное дело очень рискованно. Лучше уж подыскать себе домик, как Брин. Но тогда придется пахать здесь всю жизнь, отрабатывая закладную».

– Джесси? – Тарин прищелкнула пальцами. – Я, кажется, спросила, не возражаешь ли ты?

– Да нет, – протянула я. Она сочувственно кивнула.

– Если в друг захочешь отдохнуть, можешь смело брать отгул. – Она указала на кучу входящей почты – я собиралась рассортировать письма и отправить ей завтра с курьером. – Я ведь знаю, как легко ты утомляешься.

Зак позвонил мне на работу как раз в то время, когда я общалась с мастером по кондиционерам. Тарин помахала рукой перед вентиляционным отверстием, которое располагалось позади ее рабочего кресла, обтянутого вощеным ситцем, и поинтересовалась, заметили ли мы, что сильно парит. («Ага, совсем запарилась», – прошептала Мэй. Я бросила на нее выразительный взгляд, мол, ты права, но постарайся уж не подливать масла в огонь.) Оставив мастера ковыряться во внутренностях нашего кондиционера, я взяла телефон и выскользнула в аллею за магазином.

– Что, стерва на месте? – спросил Зак, уловив некоторое напряжение в моем голосе. Едва я услышала Зака, мне сразу стало легче.

– Да, представь себе!

– Может, это тебя приободрит: предлагаю во вторник поужинать со мной в одном тосканском ресторанчике. Мне нужно накропать о нем статейку. Тамошний шеф-повар из Нью-Йорка – это один из моих любимцев. Сейчас он открыл ресторан в Лос-Анджелесе.

– Что ж, звучит заманчиво.

– Уж повеселее будет, чем на той вечеринке, куда я тебя затащил, – пообещал он. – Нам будут прислуживать. Послушай, я не могу долго болтать: через минуту у меня интервью. Просто хочу сказать, что вчера все было превосходно – перестань жевать губу! Я заметил, ты всегда так делаешь, когда нервничаешь. И приоденься. Это не дружеская встреча, Джесс, а свидание. Договорились?

– Договорились. – Я не смогла сдержать улыбки.

Зак положил трубку. Я прижала телефон к груди. Господи, что же надеть? «Приоденься...» В Лос-Анджелесе все хорошо одетые люди выглядят так, будто нужный стиль присущ им от природы. Без помощи Сесил я пропала.

Я вернулась, чтобы положить беспроводную трубку на базу, и услышала, как мастер говорит Тарин:

– ...сильно забит. Видите, какая пылища? Его нужно вычищать как минимум дважды в год. Иначе прибор перегревается и ломается.

– О Боже ты мой! – раздраженно воскликнула Тарин. – Джесси! Мэй! Пожалуйста, подойдите ко мне!

Во вторник Зак заехал за мной полвосьмого, как и обещал. Я вышла к нему, и он распахнул передо мной дверцу.

На переднем сиденье лежала белая ромашка.

– И как она только сюда попала? – пожал плечами Зак.

– Проделки эльфов? – предположила я, садясь в машину, и залилась румянцем.

Зак улыбнулся.

Всю дорогу я вертела ромашку в руках. Никак не могла решить, что с ней делать. Взять с собой в ресторан? Положить в сумочку? Оставить на приборном щитке? Тогда она совсем завянет, пока я доберусь до дома. В конце концов я достала из сумочки бумажный платок, завернула в него ромашку и положила ее на заднее сиденье.

– Зачем? – улыбнулся Зак. – Столько еще цветов впереди!

На мне было новое платье, купленное в стильном магазине «Блумингдейлс» в редкий выходной. Я ничего не смыслила в одежде и поэтому придумывала свой наряд, как если бы обставляла комнату. Пусть это будет что-нибудь классическое, но вместе с тем современное, как хорошо оформленный кабинет, в котором хочется проболтать всю ночь за бутылкой красного вина. Что-нибудь из черной кожи и хрома, в сочетании с мягким, уютным ковром, в который так и хочется завернуться. Пошевелив извилинами, я наконец подобрала наряд, перекликавшийся с такой обстановкой: черное платье-рубашка, современные серебряные серьги (они бы лучше подошли к костюму, но и с платьем смотрелись неплохо) и роскошные черные кожаные шпильки с коричневыми деревянными каблучками. Туфли ассоциировались у меня с пушистым ковром цвета земли, и, надо сказать, задумка сработала. Взглянув на себя в зеркало, я осталась довольна результатом.

Когда мы прибыли в ресторан, Зак спросил, не буду ли я возражать, если заказ сделает он.

– Нет, конечно, – отозвалась я и с облегчением отложила меню. Я считала, что неплохо знакома с итальянской кухней, однако во всем перечне блюд мне встретилось лишь одно знакомое слово – ризотто.

Зак подозвал официанта. Они начали беседовать по-итальянски – только и было слышно, что раскатистые «р», звонкие «т» да отчетливые «о». Ресторанчик был маленький, но приятно обставленный, с кирпичными стенами и столами из красного дерева, на которых стояли зажженные лампы, а в конце зала, через открытую дверь кухни, виднелась печь. Она с треском пожирала деревянные поленья и источала запах поджаривающегося мяса и поднимающегося теста. Я повернулась, чтобы на нее полюбоваться, и оцарапала локоть о кирпичную стену позади стула. Сразу вспомнились ссадины, которых мне не удавалось избежать, когда я валялась с кем-нибудь на постели в студенческом общежитии. Один раз я даже целовалась там с Заком. Я почувствовала, что краснею.

Официант одобрительно кивнул и отправился за вином. Мы с Заком воззрились друг на друга.

– Мне нравится твое платье, – сказал он.

– Спасибо. – Я поправила вырез горловины. Может, рассказать ему, по какой системе я наряжалась? Не стоит, еще дразнить станет: Сесил наверняка не приходилось прибегать к таким ухищрениям для того, чтобы одеться к ужину. Взгляд Зака смущал меня. Ведь это, по сути, наше первое свидание, а я все никак не могу нащупать верный тон. Зак, похоже, тоже чувствовал себя неловко – наверное, виновата в этом я. К счастью, и помимо разговоров нам было чем заняться – объедаться.

За корзинкой с хлебом и тарелкой домашнего сыра рикотта последовало еще шесть блюд. Мы деловито набивали себе брюхо. Зак объяснял, из чего приготовлено каждое блюдо. Чего здесь только не было! И теплая цыплячья печень с кростини (гренками), и маринованные помидоры, посыпанные жирным сыром буррата и сбрызнутые оливковым маслом. Нас потчевали вкусным пюре из бобов и душистыми, хрустящими сосисками, шкурка на которых, казалось, вот-вот лопнет. Блюдо с загадочным названием «риболлита» оказалось хлебным супом. Еще мы отведали белой рыбы, поданной на черной чугунной сковороде – она была очень горячей и брызгала жиром.

Мы жевали и беседовали на обычные темы: о его доме, о моем, о поисках Брин нового жилища; делились новостями из жизни родителей. Когда я спросила Зака, почему ему нравится писать о еде, он заметно оживился и разговор стал более интересным и открытым.

– Меня это успокаивает, – объяснил Зак, положив мне на тарелку второй кусочек рыбы и протянув ломтик хлеба. – Так было всегда. – Он помолчал. – Возможно, это как-то связано с бабушкой: она у меня замечательно стряпала. Она была француженкой, но так готовить в школе Дюкасса не учат. Она любила блюда, популярные некогда в Северной Франции: мясное ассорти с бобами, морковь со сливками и приправой, «лапин-а-прюно»...

– Про ассорти с бобами понятно, а вот что такое этот лапин-а-пру?..

– Жареный кролик с черносливом. Французский деликатес.

Я спросила, часто ли он видел бабушку. Зак рассказал, что его родители вечно ссорились, и тогда приезжала «бабуля». Она согревала дом своим присутствием и своей стряпней. Холодильник ломился от жареных цыплят и французского шоколадного пудинга.

– Я мог часами сидеть на кухонном полу и наблюдать за ней, раскрашивая между делом картинки. Только бы не слышать, как дерутся родители, – сказал он.

– А они что, дрались?..

– Старые добрые папаша с мамашей. – Зак отправил в рот очередной кусок. Какое у него сильное, крепкое запястье! На безымянном пальце, там, где прежде было обручальное кольцо, – полоска незагорелой кожи. Когда же это успело произойти? – Моя мать была алкоголичкой и, видимо, страдала депрессией, но в детстве я не знал таких умных слов. А что касается отца... Что ж, вообще-то он славный парень, только очень уж вспыльчивый, особенно когда хватит лишнего.

Я вспомнила миссис Дюран, которую видела лишь раз, на похоронах Сесил. Бледно-голубые глаза, скрещенные на груди руки, крошечная ладонь сжимает тонкое запястье. Помню, она еще прикоснулась к моему плечу, и мне показалось, будто меня ткнули палкой.

«Знаю, – сказала она и повторила: – Знаю».

– Она и сейчас пьет? – спросила я.

– Ни капли! – Зак рассмеялся. – Теперь она увлечена теннисом.

– Знаешь, я понимаю, почему ты стал дегустатором, – сказала я. – Вот ты сейчас рассказывал, и я видела, что ты относишься к пище так же трепетно, как я – к мебели.

Он попросил объяснить, и я рассказала, что, когда я была маленькой, наша семья жила в большом доме на Маунт-Олимпус. Район был такой спокойный, что мы с Генри разъезжали на велосипедах посреди улицы. Мне нравился наш дом. Нравился ковер с бахромой в моей детской. Обеденный стол в античном стиле, вокруг которого родители расставили причудливые проволочные стулья Бертойя. Дом был заставлен самой разномастной мебелью: родители собирали ее повсюду, где им довелось жить. До моего рождения они вращались в кругу сан-францисской богемы, потом на время осели близ озера Мичиган и подрабатывали в свечной лавке – там им посчастливилось раздобыть кое-какую мебель зеландского производства, – а затем отправились путешествовать по Индии.

– А когда они развелись, – продолжала я, – все имущество поделили. Вещи, которые так чудесно смотрелись в одной комнате, развезли по разным домам.

– Значит, ты пытаешься собрать все заново?

– Да нет. – Я улыбнулась. – Я еще не совсем сумасшедшая. Но мне хотелось бы вернуть то время. Воссоздать волшебство этих комнат, что ли. Если бы только Тарин позволила! Понимаешь, жизнь – сложная штука. Иногда так хочется посидеть в уютном местечке и поплакать.

Зак рассмеялся. Принесли десерт: толстые макароны «каннеллони», фаршированные сладким творогом с изюмом и посыпанные тонюсеньким слоем сахарной пудры – словно на тарелки подул ангел.

– Всегда хотел спросить, – начал Зак, – почему ты не уволишься? Ведь Сесил оставила тебе деньги. Запишись, скажем, в школу дизайна интерьеров или попробуй себя в качестве декоратора.

– Жизнь меня и без всякой школы многому научила, – сказала я. – К тому же я хочу потратить деньги на что-то особенное. На что-нибудь такое, что понравилось бы Сес.

Зак зачерпнул ложкой десерт.

– Ну что я могу сказать? Главное, Джесси, – это как ты себя вела с Сес до ее гибели. А теперь живи своей жизнью, вот и все. Уверен, Сесил сказала бы то же самое.

Я кивнула. Это я и пытаюсь делать.

Когда мы ехали из ресторана, накрапывал дождь. Я наблюдала за ручейками воды, стекавшими по боковому стеклу. Иногда их освещали фары встречных машин, и тогда они становились похожими на крошечные электрические реки. Мне вспомнилось Колорадо: там в автомобильном стекле видишь не электрические реки, а звезды.

Зак неожиданно повернул налево, к голливудским холмам. Мой дом был совсем в другой стороне.

– Зак! – воскликнула я.

– Заедем ко мне, – отозвался он.

– А тебе не кажется, что уже поздно?

– Нет.

Я взглянула на часы на приборном щитке. Надо же! Всего пол-одиннадцатого. И он везет меня к себе домой.

Зак вел машину по изогнутым улочкам, а я размышляла, существует ли такое понятие, как неизбежность. Интересно, видит ли меня сейчас Сесил, и если да, то что она обо мне думает?

Зак отворил дверь. В доме было темно. Он прошел на кухню и включил свет.

– Возьми. – Он протянул мне бутылку вина. – И вот еще. – Зак вручил мне штопор. – И это, – рассмеялся он, бросив мне диванную подушку. – И вот это тоже. – За первой подушкой последовала вторая.

– А ты что возьмешь? – спросила я.

– Поленья. И бокалы.

Зак распахнул дверь черного хода и позвал:

– Хэппи!

Пес вбежал в комнату. Его бело-коричневая шубка промокла насквозь и свалялась.

– О нет! Хэппи, негодник, почему ты не спрятался в гараже? – Пес пропустил эти слова мимо ушей. – Почему в гараже не переждал дождь?

Я опустилась на колени, чтобы погладить Хэппи. Он подпрыгнул и лизнул меня в губы, оставив на новом платье отпечатки лохматых грязных лап.

– Хэппи! – возмутился Зак.

– Ничего, – успокоила я. – Мне он очень нравится.

– Все равно он должен понимать, что можно, а чего нельзя... Слушай, я его сейчас отдраю, а ты пока иди в комнату, хорошо?

– В комнату?..

– Только не в гостиную, а в мою берлогу.

Слушая удары ковша об алюминиевый тазик Хэппи, я нащупала на стене «берлоги» выключатель и зажгла свет. Как давно я здесь не была! Когда-то мы собирались как следует обставить эту комнату и официально окрестить ее «комнатой Зака».

– Будешь помогать нам обустраивать дом, – сказала Сесил, зачитав список мебели, которую она собиралась приобрести. – Только не говори, что не знаешь как! У тебя превосходный вкус. Ты непременно справишься.

Небольшая комната походила на дортуар, в котором поселился взрослый мужчина, немного интересующийся мебелью. В углу стоял черный торшер – в начале девяностых каждый американский студент считал своим долгом приобрести такой в «Таргете». На стенах книжные полки, заставленные главным образом кулинарными книгами – огромными, блестящими томами с корешками насыщенных аппетитных цветов, – а также довольно большой коллекцией детективов – я и не подозревала, что Зак их читает. Новенький стол, стилизованный под старину (наверное, из лавки «Поттери Барн»), кресло – кажется, я видела такое в каталоге «Ресто-рейшн Хардуэр». Интересно, когда Зак успел заказать эту мебель? Раньше ее гут не было. Я представила, как он лазит по Интернету и обставляет пустой дом, в котором когда-то мечтал поселиться с женой, и у меня защемило сердце. На полу лежал прелестный китайский ковер – наверное, подарок родителей Сесил, – а перед выложенным плиткой камином притулился какой-то невзрачный столик.

Меня заинтересовала плитка от Бэтчелдера. Керамические квадратики ручной работы располагались группами три на три. Плитки были украшены изображениями мексиканских асиенд и покрыты темно-желтой глазурью.

Я их сразу узнала: как-то Тарин должна была доставить одной клиентке тяжелые вазы и потому взяла меня с собой. На обратном пути в магазин я заметила, что камин в гостиной, на мой взгляд, немного громоздкий. Тарин посмотрела на меня так, словно я вывалялась в навозе.

– Это очень ценная плитка, Джесси, – сказала она, а затем перешла на покровительственный тон и прочитала мне лекцию. Оказывается, на плитке от Бэтчелдера всегда изображают подобные домики, а набор, о котором идет речь, скорее всего был выложен еще в двадцатые годы, когда знаменитый керамист держал лавку в Пасадене. – Не стоит бросать косые взгляды на предметы старины. – С этими словами Тарин откинула назад волосы и положила руки на баранку своего роскошного внедорожника. – Это классика!

Теперь, глядя на плитку Зака, я поняла, что она и впрямь обладает шармом. Может, Заку будет интересно узнать ее историю?

– Плитка страшна как черт, – заявил Зак. Он принес тяжеленную связку дров и два бокала.

– Вообще-то она очень редкая.

– Неужели? – Он нагнулся и открыл решетку камина. – М-да.

– Движение «Искусства и ремесла», помнишь? – сказала я, стараясь, чтобы это не выглядело так, будто я повторяю за Тарин слово в слово, как попугай. – Город Пасадена.

– А, Арройо Секо[8]8
  Историческая аллея Арройо Секо – центр американского движения «Искусства и ремесла», которое зародилось в Англии в 1850-е гг. Его последователи отрицали индустриализацию, проповедовали возвращение к ручному мастерству и строительство домов из природных материалов. Игровой дом (Gamble House), расположенный в г. Пасадена, является всемирно известным архитектурным памятником этого Движения.


[Закрыть]. Ясненько. – Он опустился на колени и начал разводить огонь, бросив мне: – Присаживайся.

Дивана в комнате не было, поэтому я положила подушки на ковер перед столом. Сидя на полу, я наблюдала, как Зак выстроил из бревен впечатляющий вигвам, вставил в середину лучину для растопки и чиркнул спичкой. Пламя сразу же занялось. Я вспомнила, что на студенческих сноубордистских вылазках он хвастался своим умением разводить огонь.

«Вы только взгляните! – бывало говорил он, проходя мимо камина, чтобы принести Сесил пиво. – Красота, правда?»

– Здорово, – похвалила я.

– Спасибо. – Зак встал и отрегулировал накал торшера. Теперь он светил еле-еле. – Для создания атмосферы, – пояснил Зак, усаживаясь рядом.

– Отвратительный торшер, – сказала я.

– Неужели? – Он повернулся и оглядел лампу.

– Совершенно ужасный. Прямо-таки мерзопакостный.

– Что ж, – усмехнулся он, – похоже, мне нужен новый декоратор.

Я с улыбкой указала на плакат группы «Ю-ту».

– Да, тебе явно требуется серьезная помощь.

– Итак... – Зак протянул мне бокал вина. Он замолчал и глубоко вдохнул. – Боже, у меня от страха душа в пятки ушла.

Чего-чего, а этого я никак не ожидала услышать. После этих слов Зак понравился мне еще больше.

– Да? – спросила я, почувствовав облегчение.

– Господи, конечно! Ведь целых десять лет я целовался только с одной женщиной. – Он махнул в сторону бутылки с вином и камина. – Не говоря уже о ton?, что я никак не могу оправиться от смерти Сесил. Не проходит и дня, – он похлопал по солнечному сплетению, – чтобы это на меня не давило. Иногда мне кажется, что я никогда не стану прежним. Так и буду жить с этой тяжестью.

– Зак, мне очень жа...

– Не продолжай, пожалуйста! Всем жаль. И я это знаю. Я хотел сказать, что мне кажется, будто я никогда не оправлюсь от горя. Но когда я с тобой, Джесси... тогда груз, который на меня давит, словно бы становится чуточку легче. Нет, я не забываю Сесил – да я и не хочу о ней забывать. Просто чувствую себя уже не так паршиво; смиряюсь, что ли... И еще... мне кажется, ты красивая.

Я фыркнула.

– Ага. Простенькая, как сорняк, который везде пробьется.

– И еще ты веселая, когда не несешь разную чушь.

– Веселой была Сесил. – Я пригубила вино. Зак бросил на меня пристальный взгляд.

– Сесил понимала и ценила юмор, – сказал он. – Однако сама она шутила редко.

Я пораскинула мозгами: и то правда.

– Думаю, для того, чтобы научиться шутить, нужно познать несчастье.