Текст книги "Диего Марадона. Автобиография"

И начался дурдом

В воскресенье, 21 апреля, после того как мы выиграли 3:1 у «Интера» на Сан-Паоло, я взял микрофон на пресс-конференции и, до того как начались вопросы, заявил: «Я еду в Аргентину, что бы ни случилось, в воскресенье, 5 мая, после матча с «Ювентусом». Даже президент Пертини не сможет препятствовать этой поездке, потому что он не способен остановить самолеты, вылетающие из Рима».

И начался дурдом.

На следующей неделе, 28-го числа, мы играли с «Рома» на Олимпийском стадионе. Сыграли вничью: 1:1. И я снова принялся за свое после матча: «Я хочу, чтобы вы поняли меня, я ни в коем случае не пытаюсь уехать в свою страну по-плохому, но я отчаянно жажду играть в сборной и быть в распоряжении Билардо, с 6 мая. Думаю, у меня достаточно аргументов, чтобы вы меня поняли, правда?»

Нет, на самом деле итальяшки ничего не понимали. Начиная с Матарресе, Антонио Матарресе, президента Федерации итальянского футбола. Это точно, мы должны были играть с «Удинезе», который был кандидатом на вылет. Но я не говорил, что я уеду и не вернусь! Я был готов играть при любой необходимости, в обеих футболках. Президенту «Наполи» Коррадо Ферлаино и тренеру Рино Маркези тоже не нравилась эта затея. Но они уже начинали меня узнавать. И понимать, что если уж что-то пришло мне в голову, то меня уже не остановить.

В воскресенье, 5 мая, до матча с «Ювентусом», я провел еще одну конференцию. Ну прямо как президент – каждый день конференции. На самом деле я был очень зол, потому что в пятницу Федерация отправила факс в клубы – в «Наполи» насчет меня и во «Фиорентину» насчет Пассареллы, – сообщая, что нам запрещено уезжать до того, как закончится Лига. Угрожали, что не квалифицируют нас. Пассарелла вроде как сбавил обороты. А я ни за что! Вот почему до матча я сказал: «Я в любом случае поеду, даже если Федерация и клуб не хотят этого». Я больше не мог терпеть. Кроме того, я сказал Федерации, что мне казалось неуместным отправлять факс за несколько дней до поездки, что немцам Бригелю и Румменигге позволили, что они ничего не понимали в футболе, так как не осознавали: Аргентине следовало играть на должном уровне, и сборной была необходима предварительная акклиматизация… и что мы, игроки, тоже должны были отвечать как ассоциация, не то эти типы в галстуках будут руководить нашими жизнями. А это было бы нечестно.

В итоге у СМИ начался настоящий праздник. La Gazzetta dello Sport вышла с заголовком: «Марадона бросает вызов Лиге». Corriere dello Sport – то же самое: «Марадона бунтует и уезжает». Конечно, старина, как же мне было не уехать?

На всякий случай после мачта, который закончился со счетом 0:0, я вновь заявил: «Я сказал, что уезжаю, и это правда. Но предупреждаю, что в пятницу я буду снова здесь, чтобы в воскресенье сыграть с «Удинезе». И потом я снова уеду в Аргентину и вернусь к матчу с «Фиорентиной». Ни Матарресе, ни кто-либо другой не смогут сказать мне ни слова; клуб меня авторизовал. Да, я проведу 15 дней в поездках, но у меня нет другого выбора. Я не пропускал и не пропущу ни один матч. Кого это устраивает – хорошо. А кого нет – пошел он куда подальше».

И вот я шел на посадку в самолет. Многие считали мое поведение сумасшествием. А у меня оно ассоциировалось с удовольствием и вызовом. Для меня это означало быть капитаном сборной Аргентины.

Сейчас я думаю о сделанном мною тогда и просто не могу в это поверить. Но одно я знаю наверняка – я бы вновь поступил точно так же.

Я должен был взвалить команду на себя

Привычный рейс компании Аэролинеас, которым я летал столько раз, вылетал в 22.00. Матч с «Ювентусом» должен был закончиться в 19 с чем-то вечера, и впереди меня ждали 250 км пути из Неаполя до аэропорта Фиумичино. Нам пообещали сопровождение полицейских, чтобы мы могли выйти быстрее, но не сдержали слово. Зная о воскресных пробках, я сел за руль одной из своих машин, точно не помню какой, и мы выехали. Точно не «Феррари», потому что ехали целой компанией: Ситерспиллер, Клаудия, мои брат Лало и сестра Лили и пресс-атташе Гийермо Бланко. Мы летели. Летели. Проехали путь за полтора часа.

Пассарелла уже был в аэропорту. Я приехал после девяти вечера. У меня еще оставалось время, чтобы договорить: «Говорят, меня дисквалифицируют, если я не сыграю в двух ближайших матчах. Эти дурачки не знают, что я буду в них играть, буду… Я докажу им еще раз, на что способен Марадона ради сборной и «Наполи».

Сев в самолет, я сразу уснул и видел сны. На следующее утро я все еще грезил, но уже наяву. Я приземлился в Буэнос-Айресе, встретился с моим стариком, доном Диего, который, с тех пор как закончился чемпионат мира в Испании, мечтал вновь увидеть меня в футболке Аргентины, и мы поехали в дом в Вилья Девото, где я провел последнее Рождество, будто и не прошло тридцати долгих лет.

До этого я вновь сделал заявление, прямо в аэропорту; я хотел, чтобы все меня услышали: «Я не спаситель, я – Диего. Спаситель – Билардо. Карлос Сальвадор, ха-ха[1]1
  Сальвадор переводится с испанского как «спаситель».


[Закрыть]. Я еду играть, как и все, чтобы дать команде все, что могу. Против «Ювентуса» матч выдался невероятный, но я уже готов снова играть. Я пообещал приехать и сдержал слово, вот он я».

В четыре вечера я уже был в специализированном торговом центре в Эсейсе. Пошел в галстуке. Дело в том, что для меня возвращение в сборную было праздником. Светлые джинсы, полосатая рубашка, светло-голубой галстук, кошелек из синей шерсти. Просто картинка. «Дай мне обе пары», – попросил я у своего брата Лало, который показывал мне бутсы. Я хотел затереть их до дыр, серьезно. К тому же, как только я приехал, я узнал, что, пока я находился в воздухе, сборная проиграла еще один товарищеский матч против Бразилии, в Рио.

Все это были знаки, что мне следует выйти на поле и взвалить на себя команду.

Я тренировался в тот понедельник, вторник и среду вместе со всеми. И 9‑го числа, в четверг, на стадионе «Монументаль» должен был состояться матч против Парагвая. Спустя 2 года и 10 месяцев я вновь надел бело-голубую футболку. Я сразу же осознал, что команде очень многого не хватало. Но нужно было быть там. Эль Пато Фильол стоял на воротах, позади играли четверо: Клаусен, Пассарелла, Браун и Руджери. По центру: Барбитас, Понсе и Бурру. И впереди: я, Дертисия и Гарека. Сыграли вничью со счетом 1:1, я забил пенальти в конце первого тайма.

Мы с ребятами вернулись на базу, и на следующий день, в 5 вечера, я сел в самолет авиакомпании Вариг, который следовал в Рим с пересадкой в Рио-де-Жанейро. В субботу, 11‑го числа, я вновь был во Фьюмичино, но вместо того чтобы сесть в машину и поехать в Неаполь, я отправился на посадку в другой самолет и поехал в Триест на знаменитый матч против «Удинезе», в котором играли на вылет. Расстояние между Триестом и Удине – 70 км, и мы проехали на их машине. Я успел как раз к ужину, поел и лег спать. Поспал как следует: думаю, я проснулся за минуту до начала матча, в воскресенье, 12‑го числа. Но если у еще какого-нибудь идиота в Италии оставались сомнения, они были полностью развеяны: я забил два гола, один из них во время штрафного, невероятно. Сыграли вничью 2:2. Что они еще от меня хотели? Затем я вылетел со скоростью пули и снова в машину, чтобы опять проехать 70 км из Удине в Триест, сесть в самолет, приземлиться во Фьюмичино и вновь вылететь в Буэнос-Айрес, куда я прибыл в понедельник, 13‑го числа. Думаю, я даже не дал времени сотрудникам на паспортном контроле поставить мне печать.

«Я сказал, что уезжаю, и это правда. Но предупреждаю, что в пятницу я буду снова здесь, чтобы в воскресенье сыграть с «Удинезе».

На этот раз мы играли не в четверг, как матч с Парагваем, а во вторник, 14‑го числа, с Чили, снова на стадионе «Монументаль». Я даже не потренировался, но мне и не нужно было. Тогда мы вышли на поле с Нери вместо Фийоля в воротах и тем же составом в защите, что и в игре с парагвайцами. По центру присоединился Руссо и впереди, вместо Дертисии, сыграл Педрито Паскулли. Кое-что не поменялось, друг: я снова забил гол. За шесть дней у меня на счету было уже четыре гола: один – Парагваю, два – «Удинезе» и этот последний – Чили. Бурру забил еще один, и мы выиграли 2:0. Я вспоминаю состав команды и забитые голы, чтобы было видно, как все менялось на пути к чемпионату мира. А то врут об этом много, очень много.

Дело в том, что мы могли бы остаться в Буэнос-Айресе, потому что следующий матч в Лиге был против «Фиорентины», как раз против Пассареллы, а результат ничего не решал, но итальяшки воспользовались своим авторитетом и потребовали, чтобы мы вернулись. В субботу, 18‑го числа, я снова приземлился в Риме и, так как мы играли в «Сан-Паоло», из аэропорта я направился прямиком домой, в кровать. Я проспал 16 часов! Встал и отправился на поле, играть. Играть серьезно, да. Думаю, что основной перевес сделало личное соперничество с Кайзером, потому что я был основной фигурой на поле, участвовал в двух розыгрышах мяча, которые закончились голом, но судья их аннулировал. Тогда мы разыграли хорошую передачу на фланге с Бертони, которая закончилась голом Каффарелли. Так проходило мое прощание с «Наполи», и им не на что было жаловаться, совсем не на что… Я довел их до восьмого места, они были в полной безопасности от вылета, в десяти очках от «Вероны», которая стала чемпионом с датчанином Элькьером-Ларсеном и немцем Бригелем. Я забил 14 голов и был всего в четырех от Платини. Я уже почти догнал француза, почти догнал. На прощание мне дарили цветы, так что все были довольны.

Европейцы и понятия не имеют

Но у меня оставалась еще одна поездочка: в Боготу, через Франкфурт, чтобы присоединиться к сборной, на этот раз уже для отборочного тура. С 5 по 20 мая я пролетел больше 80 тыс. км. Хорошая цифра, правда?

Меня ничего не волновало, я просто хотел играть в сборной. Конечно, в тот период уже начали придумывать всякое про меня: появились публикации о том, что за эти два матча против Парагвая и Чили мне заплатили $ 80 000. Восемьдесят тысяч! Да, конечно. Вы прозевали, ребята, я получал то же, что и все: 25 долларов в день – да уж, целое состояние! Я им сказал, что даже Фрэнку Синатре столько не платили.

Как бы то ни было, но в Боготу я летел первым классом с Пассареллой. Он получил предупреждение в одном из матчей Лиги и пропустил одну поездку. Но в этот раз мы летели вместе. Приземлились в Колумбии поздно вечером, и я пошел ужинать с командой. У меня совсем не осталось сил! Но очень хотелось быть с ними.

На следующий день у нас была первая тренировка на Эль Кампине, и я тоже хотел на ней присутствовать. Начинал формироваться состав для отборочных игр, а дебют должен был состояться в игре с Венесуэлой, в Сан-Кристобале. Тем не менее мы на всю неделю остались в Колумбии и выехали рано в пятницу. Мне это пришлось очень кстати, потому что после стольких перелетов я находился как в тумане. Путь в Сан-Кристобаль после посадки в Кукуте был ужасен. Во‑первых, поездка в микроавтобусе по горной дороге. Во‑вторых, высадка: я люблю людей, но не хочу, чтобы они меня прикончили. Когда мы выходили из автобуса и шли к отелю, мне (конечно, случайно) влепили по колену так, что эта травма потом принесла мне больше проблем, чем удар Гойкоэчеа.

Хромая, я зашел в отель и провел всю ночь со льдом на колене. Хорошо хоть, что я был в номере один, потому что никто бы не смог меня выдержать в таком состоянии. Я уснул в 5 утра. Боль сопровождала меня до самого чемпионата мира, и она спровоцировала спор, хороший спор, который я в итоге выиграл, с легкой руки доктора Оливы. Но до этого еще было долго, я тебе расскажу, расскажу подробно. Так, как я никогда раньше не рассказывал.

Помню, что мой отец, мои братья и Ситерспиллер смотрели матч с самого поля. Я увидел их, когда приехал на стадион, и они рассказали, что им не нашлось входных билетов, так что их пригласили смотреть матч прямо с поля. Эль Турко был как сумасшедший: «Ох, что сегодня будет вытворять мой брат…» И что-то я вытворил, но мне было трудно. Южноамериканские отборочные игры очень суровы. Впоследствии я пережил их уже в качестве тренера. Европейцы и понятия не имеют, что такое играть на латиноамериканских стадионах против латиноамериканских команд. Тебе наступают на пятки, как никто, и все поля тяжелые. Венесуэла далась нам нелегко. Все происходило в воскресенье, 26 мая. Схема была такая: Эль Пато Фильол – на воротах, Клаусен и Гарре по флангам, Пассарелла в роли свободного нападающего и Троссеро немного впереди, по центру Бидардо поставил Руссо, чтобы забивать, вместе с Понсе и Бурру; и впереди – Педрито и Гарека вместе со мной.

Начали мы хорошо: через три минуты уже вели в счете 1:0, гол забил я во время штрафного. Но на девятой минуте, по рассеянности, счет сравнялся. Во втором тайме следующий гол забил Пассарелла и сразу же после него я, головой, после штрафного удара Бурру. Тут же нам забили второй гол, и мы начали беспокоиться. Мне не понравилось, что нам столько прилетало, ведь мы должны были ехать в Боготу, играть против Колумбии, которая до этого обыграла Перу в первой игре.

Они еще не были Колумбией Пибе Вальдеррамы, но у них были Виллингтон Ортис и Игуаран, они там всем заправляли. Все было на уровне. Много всего. Я должен был показать величие Аргентины, наше величие. Находиться в Боготе для нас – как будто быть дома, на нашей базе. Мы уже прожили неделю здесь и сейчас вернулись. Мы обустроились в отеле La Fontana, в который мы вернемся впоследствии, что будет очень важно перед чемпионатом мира. Мне дали номер люкс, в котором я был один. По правде говоря, жаловаться было не на что.

Эль Турко и Эль Лало были маленькими, но уже немало знали о футболе и проводили со мной очень много времени. И между матчами всегда находилось время для асадо[2]2
  Национальное аргентинское блюдо.


[Закрыть]. Конечно, главным поваром являлся мой отец, а мясо приносил Коко, мой тесть. Подобные вещи хоть и казались ерундой, но они с каждым разом все больше сплачивали нашу бравую компанию.

Перед матчем на Эль Кампине произошли изменения. Мы приняли к сведению кое-что из дебютного матча, так что они были необходимы: например, Джусти и Троббиани присоединились в центре поля. Матч состоялся в воскресенье, 2 июня. Мы выиграли 3:1, два гола забил Педрито и один – Бурру. В конце мачта Пассарелла задержал меня посреди поля, когда все отмечали, и, не знаю почему, сказал:

– Как жаль, что ты не забил ни одного гола, Диего…

– Меня это не волнует. Единственное, чего я хочу, – это квалификации.

У нас не имелось опыта в отборочных матчах, и нам хотелось скорей с ними разделаться, давление было огромным. Я до сих пор думаю, что если бы мы проиграли там, в Боготе, мы вылетели бы с чемпионата.

Все вставляли нам палки в колеса

Потом мы наконец-то вернулись в Буэнос-Айрес. Вначале из шести возможных гостевых очков мы заработали все шесть. Я сказал о нашем возвращении «наконец-то», но на самом деле по возвращении нам пришлось несладко. На родине я осознал, какие претензии были к команде. Просто невероятно. Нас оскорбляли так, что волосы дыбом вставали. Было воскресенье, 9 июня. Конечно, меня там не было, я сыграл только два дружественных матча и ничего не понимал. Но казалось, что народ пошел на «Монументаль», чтобы выместить злость. Не на меня. Но были ребята, которым досталось еще как: Троссеро, Эль Гринго Джусти, Гарре… Действительно, матч, в котором мы выиграли 3:0, закончился двумя нашими голами на последних четырех минутах; один забил Клаусен после моей передачи, а другой – я сам головой, но мы порвали венесуэльцев в клочья. Руссо забил первый, и с этого момента они крутились у наших ворот. Для меня, как обычно, был назначен один защитник, и это часто оказывалось мне на руку. Мне всегда нравилось играть один на один и обыгрывать, конечно. Кроме того, я оставлял пространство своим товарищам. Это был первый матч Вальдано в основном составе, и Хорхе давал нам другую возможность игры в воздухе. Главное, что мы продвигались с идеальным количеством очков к тому, чего так хотели: к чемпионату.

Через неделю мы добились, что не все на «Монументале» вели себя как идиоты. По мере игры мы слышали все больше аплодисментов, нежели освистываний. Вновь Колумбия помогла нам увидеть, для чего мы были там.

Мы обыграли их со счетом 1:0, гол забил Вальдано (головой, для разнообразия), и я почти забил второй. Если бы это удалось, мне должны были бы засчитать его за два. Я провел одну из самых красивых атак за всю мою карьеру в сборной. Я начал атаку на третьей четверти поля с практически бильярдного удара и оставил позади Принсе. Потом, уже на бегу, я увернулся от двоих, кажется, Моралеса и Киньонеса, и почти лоб в лоб столкнулся с Сото. Он попытался воспрепятствовать мне, но я его обошел и продолжил. С правого и левого фланга ко мне направились Поррас и Луна. Когда они были уже близко, я прорвался по центру. Я открылся на левом фланге, когда вратарь уже вышел из ворот, и оттуда выполнил мощнейший удар левой, но Гомес отбил. Рикошет перехватил Паскулли и почти забил. Мы очень хорошо разыграли тот мяч, очень хорошо. Также присоединился Барбас, и сформировался настоящий феномен.

При всем этом мое разбитое (болельщиком!) колено стало темой государственной важности в Италии. Особенно в Неаполе. Они даже отправили доктора Акампору, нашего местного врача, чтобы он проверил мое состояние. После осмотра Акампора сказал: «В таких условиях в «Наполи» вам бы не позволили играть». Моя реакция была предельно ясной как для него, так и для всех: «Я два года ждал отборочного тура и звания капитана, я мечтал об этом моменте. Колено не помешает мне наслаждаться им. Если итальянский врач приезжает, чтобы сказать мне, что я не могу играть, я отвечу: пусть он садится на первый самолет и возвращается обратно, поскольку я все равно буду играть».

Врач приехал не один, с ним был Пиерпаоло Марино, спортивный директор клуба. Все, кроме меня, были жутко напуганы. Меня проверили за час до матча, осматривали, словно я какая-то неведомая зверушка: два итальянца, Мадеро, Фернандо Синьорини, который был моим спортивным врачом и знал мое тело как никто другой, мой брат… И колено повело себя хорошо. В любом случае я собирался играть. Повторюсь, эта история с коленкой продолжалась долго. И мне очень нравится, как она закончилась, сейчас расскажу.

Да будет гол

Однако завершить отборочный тур было важнее всего. Приближались два матча с Перу, сначала в Лиме, потом в Буэнос-Айресе, и они были ужасны. Таких страданий на поле, как в тех двух играх, я больше не припомню. Причины их были разными. В первом матче – из-за защитника Рейны, которого поставили опекать меня, это все помнят. Он за мной проследовал до самой Гаваны, сукин сын! Серьезно, когда я был там, он отправил мне мяч.

Помню, как в какой-то момент я ушел с поля, чтобы врач меня осмотрел, и он остался у бортика и ждал меня. Этот человек не играл, а просто преследовал меня!

Было воскресенье, 23 июня, и мы проиграли 1:0, гол забил Облитас. Повторюсь, мне нравится, когда защитника ставят лично для меня, потому что я от них избавлялся одним махом, но тот тип переборщил. Как Гентиле в 1982 году, который просто забил меня ногами. Я ничего ему не говорил, ни слова, поскольку моим оружием против подобных выходок всегда была игра. Всегда.

Сегодня, спустя 30 лет, Рейна не продержался бы и 45 минут на поле. А в тот раз отыграл все 90. Я помню, что после игры поговорил в отеле с каким-то журналистом и рассказал ему, как мне было паршиво, не только из-за поражения. Думаю, если бы мне потребовалось выбрать какой-либо матч, чтобы объяснить, как трудны отборочные игры, я бы привел в пример этот. В тот вечер Барбитас сыграл в основном составе, мы чуть больше прикрывали друг друга в центре и уже начали играть с Вальдано вдвоем впереди. Не все вышло удачно, и я начал беспокоиться о том, что нас ожидало. До того момента мы поступали правильно. Но если бы мы провалились в самом конце, то наши надежды полетели бы к чертовой матери…

Клянусь тебе, пару лет назад, когда мы играли на стадионе «Монументаль» против Перу в отборочном турнире в Южной Африке, мне в голову снова пришли те ужасные картины. В тот раз я сказал, что никогда мне не было так страшно на поле, и, смотри-ка, судьба снова послала мне подобную ситуацию. Пойми меня правильно, я не то чтобы не верил в нас или в себя, но казалось, что все было против, все. Плохое поле, дождь, перуанцы, которые вдруг начали играть как «Бавария». Это правда, у них имелись хорошие игроки, не только Рейна. Еще был Веласкес, Куэто, Урибе, Облитас.

В свое время осознал, как трудно быть тренером, когда хочешь выйти на поле и сам забить мяч, но не можешь. И как трудно играть с травмой: я был в плохом состоянии с этим проклятым коленом, которое сильно болело. Все было в порядке с игрой, но я хотел отправить мяч в ворота с углового и у меня никак не выходило. В голове без остановки крутилось: утешительный матч, утешительный матч… Если мы проиграем, то мы будем играть утешительный матч, а оставалось всего 10 минут, и мы проигрывали 2:1.

Ужас, ужас, какие это были страдания!

В том матче вместо Клаусена сыграл Камино, и в первом тайме он выкинул Франка Наварро хорошеньким пинком. Он выкинул его с поля! Спустя 10 минут мы уже вели 1:0, гол снова забил Педрито, но перуанцы сравняли счет и обогнали нас уже в первом тайме. Тогда меня стали беспокоить мрачные мысли.

Я хотел плакать от полного бессилия. Я говорил: «Как это возможно, старина?» Все было так просто, мы так хорошо играли, и вдруг две их атаки и два гола. Я не мог это объяснить.

В перерыве мы все переругались, потому что знали: мы проигрывали по нашей вине, из-за наших собственных ошибок. В раздевалке Билардо не дал нам никаких указаний, не прокомментировал эти два гола, промахи. Он крикнул, чтобы мы перестали уже гонять без толку мяч по полю и прошли в чемпионат мира.

Большая ошибка…

Потому что мы выбежали на поле как сумасшедшие и были близки к тому, что нам забьют еще один гол, а не мы сравняем счет. Время летело… Я наблюдал за часами на табло стадиона и думал: «Да в чем дело? Его специально ускоряют?» Я вспоминал, как боксер Карлос Монсон на ринге Луна Парк смотрел на часы в раунде против Бенни Бриско. Но только я не был слаб. Колено не давало мне делать то, что я хотел, болело ужасно, но нужно было выходить.

Я отбежал назад, чтобы войти в игру и попытаться делать голевые передачи, но был один очень важный мяч, и принадлежал он не мне. Нас выступало двое против троих: Барбадильо, Урибе и кто-то еще против Троссеро и Эль Пато Фильоля. Если бы Урибе сделал пас Барбадильо, то нам бы забили третий гол и конец нашему чемпионату мира. Но когда Урибе сам устремился к воротам, он поскользнулся и грохнулся. Тогда Эль Пато перехватил мяч, и мы вышли из этой атаки без ущерба.

И в результате получился наш гол.

Розыгрыш начал Пассарелла с паса Гареки (точно такой же пас через много-много лет выполнит Палермо на отборочном турнире в Южной Африке). Я всегда говорил: то, как Мартин выставил ногу, было очень похоже на передачу Гареки. Абсолютно то же самое. Я отмечал, как безумец, – в грязи, так же как и потом, когда я бросился лицом на газон. То же самое страдание и то же самое облегчение.

Когда я еще разговаривал с Билардо, однажды я сказал ему: «Вы должны были привезти Гареку на чемпионат в Мексике, как я привез Палермо на чемпионат в Южной Африке». Знаешь, в чем дело? Гарека заслужил это всем тем, что он дал Билардо, пока меня не было. Что там скрывать: Гарека был одним из тех, кто поддерживал Билардо на плаву, пока не появился я. Это мое мнение. Были хорошие игроки, но определяющим элементом являлся Эль Флако. Потом, когда он играл со мной, он выкидывал мяч за пределы поля, бестолковый (смеется).

Я по сей день помню, что сказал Гареке в раздевалке «Монументаля», когда мы уже были квалифицированы и немного успокоились:

«Парень, так мы закончим финал чемпионата мира… Через тернии к звездам».

Первый шаг мы сделали, но я знал, что впереди нас ожидало что-то очень тяжелое. Хотя я также знал, что мы будем чемпионами мира. Вопреки всему.