Электронная библиотека » Дин Кунц » » онлайн чтение - страница 10

Текст книги "Логово"


  • Текст добавлен: 4 ноября 2013, 18:28


Автор книги: Дин Кунц


Жанр: Зарубежное фэнтези, Зарубежная литература


сообщить о неприемлемом содержимом

Текущая страница: 10 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Шрифт:
- 100% +

Хатча самого немного приводило в изумление проснувшееся в нем жгучее желание снова стать чьим-либо отцом. Все эти пять лет он жил как бы вполсилы. Нежданно-негаданно неиспользованные, копившиеся на протяжении этих лет чувства потоком нахлынули на него, захлестнули его с головой, заставив ярче сверкать краски, красивее и мелодичнее звучать музыку, сделав его ощущения более острыми и сильными, наполнив его желанием куда-то идти, что-то делать, побольше увидеть, короче, жить. И снова быть нужным ребенку.

– Не знаю, могу ли я задать вам один вопрос, – заговорил отец Дюран, отводя взгляд от коллекции Сатсумы. Изможденно-бледные черты его заострившегося лица оживляли огромные, многократно увеличенные толстыми линзами, совиные глаза, светившиеся умом и доброжелательностью. – Это настолько личное, что мне, поверьте, ужасно неловко.

– Спрашивайте, конечно же, – ободряюще сказал Хатч.

– Некоторые люди, побывавшие в состоянии клинической смерти, – неуверенно начал молодой священник, – недолго, примерно с минуту или две… утверждают… ну, в общем… рассказывают о сходных ощущениях…

– Будто бы проносятся сквозь черный тоннель, в конце которого видят поразительно яркий свет, – докончил за него Хатч, – и при этом их охватывает чувство огромной умиротворенности и ощущение, что они наконец-то вернулись к себе домой?

– Да, да, – вспыхнув от радости, закивал Дюран. – Именно это я и имел в виду.

Отец Жиминез и обе монахини выжидательно уставились на Хатча, и ему очень не хотелось их огорчать и говорить не то, что они хотели бы услышать. Он посмотрел сначала на сидевшую подле него на софе Линдзи, затем перевел взгляд на остальных.

– Увы, ничего такого я не испытывал.

Плечи отца Дюрана разочарованно опустились.

– А что же вы испытывали?

Хатч недоуменно пожал плечами.

– Ничего. Конечно, лучше было бы испытать нечто подобное… все-таки хоть что-то, но ощущаешь. Но в этом смысле, боюсь, у меня была скучная смерть. Ничего не помню с того момента, как перевернулась машина и я потерял сознание, до тех пор, когда очнулся на больничной койке и увидел дождь за окном…

Он так и не успел докончить свою мысль из-за прибытия Сальваторе Гуджилио, в чьем кабинете они находились. Гуджилио – громадный и толстый, как башня, – во всю ширь распахнул дверь и, шагнув внутрь, плавным широким жестом закрыл ее за собой. С решимостью слегка укрощенного урагана пронесся он по комнате, по очереди подлетая и здороваясь с каждым в отдельности. Хатч не удивился, если бы при его приближении мебель взмыла в воздух и со стен попадали на пол предметы искусства, так как, казалось, от него исходила энергия, способная привести в движение все, с чем он соприкасался.

Ни на минуту не умолкая, Гуджилио по-медвежьи сгреб в охапку Жиминеза, потряс руку Дюрана, церемонно, с видом ярого монархиста, приветствующего членов королевской семьи, поклонился отдельно каждой монахине. Гуджилио так же быстро сходился с людьми, как глиняные черепки склеиваются вместе под воздействием клея, и к моменту их второй встречи он приветствовал и прощался с Линдзи, нежно прижимая ее к своей громадной туше. Он полностью расположил ее к себе, и она не очень обращала внимание на эти его объятия, но, как позже сама признавалась Хатчу, чувствовала себя при этом маленьким ребенком, обнимающим громадного борца сумо.

– Я чувствую себя просто пушинкой, – говорила она.

Но в этот раз она осталась сидеть на софе и поздоровалась с адвокатом за руку.

Хатч встал со своего места и протянул ему для приветствия руку, заведомо зная, что она исчезнет в его огромной ладони, как кусочек пищи, помещенный в жидкость, кишащую голодными амебами, что в действительности и произошло. Как всегда, Гуджилио обхватил руку Хатча обеими своими лапищами и потряс не столько ее, сколько всего его вместе с ней.

– Какой чудесный день, – сказал Гуджилио, – можно сказать, особый день. Очень хотелось бы, чтобы все прошло без сучка без задоринки.

Несколько часов в неделю он специально отдавал делам церкви и сиротского приюта Св. Фомы. Особую радость доставляло ему соединять судьбы приемных родителей с судьбами детей-инвалидов.

– Регина уже вышла из туалета, – продолжал Гуджилио. – Но немного задерживается, так как затеяла разговор с моей секретаршей. Видимо, ужасно нервничает и всячески тянет время, чтобы набраться храбрости. Сейчас придет.

Хатч взглянул на Линдзи. Она нервно улыбнулась и взяла его руку в свою.

– Хочу, чтобы вам было ясно, – сказал Сальваторе Гуджилио, паря над ними, как громадный шар во время парада в честь Дня Благодарения[5]5
  Официальный праздник США в память первых колонистов Массачусетса (последний четверг ноября). – Прим. пер.


[Закрыть]
, – что мы собрались здесь только для того, чтобы вы познакомились с Региной, а она с вами. Никто не обязан сегодня принимать каких-либо решений. После встречи вы отправитесь домой, там все обсудите между собой и дадите нам знать о своем решении взять именно этого ребенка завтра или, в крайнем случае, послезавтра. В равной степени это относится и к Регине. У нее тоже будет день поразмыслить о своем решении.

– Это очень важный шаг, – произнес отец Жиминез.

– Чрезвычайно важный, – добавила сестра Иммакулата.

Слегка сжав руку Хатча, Линдзи сказала:

– Мы понимаем.

Монахиня Без Имени подошла к двери, открыла ее и выглянула в коридор. Регины поблизости, видимо, еще не было.

Подходя к своему рабочему месту за столом, Гуджилио бросил на ходу:

– Она вот-вот появится. Уверен.

Адвокат грузно опустился на свое место, но так как в нем было шесть футов пять дюймов росту, то и сидя он казался очень высоким. Кабинет был полностью обставлен антикварной мебелью. Рабочий стол, к примеру, был времен Наполеона III и таким великолепным, что Хатч с удовольствием выставил бы его в витрине своего магазина. В обрамлении золоченой бронзы по всему его верху на фоне стилизованной листвы бежал инкрустированный узор в виде завитков, изображающих различные музыкальные инструменты. Все это держалось на слегка расширенных в самом низу круглых ножках, окантованных листьями из золоченой бронзы и соединенных Х-образным ложком с урночками из золоченой бронзы на пересечениях реек. При первой встрече казалось, что размеры Гуджилио и опасные уровни кинетической энергии, исходившей от него, грозят разбить стол и весь антиквариат, переполнявший его кабинет, на мелкие кусочки, но спустя несколько минут он и его кабинет настолько гармонично соразмерялись друг с другом, что у посетителя невольно возникало суеверное чувство, будто он каким-то образом воссоздал обстановку, в которой жил в другое – более отдаленное от нынешнего – время.

Раздавшийся вдалеке приглушенный стук отвлек внимание Хатча от размышлений об адвокате и его письменном столе.

Монахиня Без Имени быстро отошла от двери, словно не хотела, чтобы Регина подумала, что та высматривала ее.

– Идет, – сказала она.

Звук повторился. Затем снова и снова.

Он был мерным и становился все громче.

Шлеп. Шлеп.

Ладонь Линдзи крепче сжала руку Хатча.

Шлеп! Шлеп!

Казалось, в коридоре кто-то стучал свинцовой трубой по твердой древесине пола, отбивая такты неведомой музыкальной фразы.

Хатч бросил недоумевающий взгляд на отца Жиминеза, уставившегося в пол и озадаченно качавшего головой. Лицо его при этом выражало чувство, понять которое было невозможно. Чем ближе и громче становился странный звук, тем явственнее на лицах отца Дюрана и Монахини Без Имени, уставившихся на полуоткрытую дверь, проступало удивление. Сальваторе Гуджилио с растерянным видом привстал со своего стула. Розовые щеки сестры Иммакулаты стали белее ткани, обрамлявшей ее лицо.

Хатчу почудилось, что каждый удар сопровождается более мягким, скребущим звуком.

Шлеп! Ссшшуррр… Шлеп! Ссшшуррр…

По мере того как звуки приближались, впечатление от них возрастало, и вскоре в голове у Хатча возникли сотни чудовищных видений, почерпнутых из фильмов ужасов: из воды неожиданно появляется крабоподобное чудище и хватает свою жертву; из склепа вылезает вурдалак и при свете щербатой луны крадется по кладбищу; инопланетное существо крадется на длинных паучьих с когтями ящера лапах.

ШЛЕП!

Казалось, в рамах начинают дрожать стекла.

Или это ему кажется?

Ссшшуррр…

По спине его поползли мурашки.

ШЛЕП!

Он обвел быстрым взглядом встревоженно привставшего адвоката, качающего головой священника, другого, молодого, глядевшего на дверь широко раскрытыми глазами, обеих побледневших монахинь, затем снова уставился на полуоткрытую дверь, гадая, каким же должно быть увечье, от которого с рождения страдает этот ребенок, представляя, что сейчас в дверях покажется длинная, искривленная фигура, удивительно напоминающая Чарльза Лафтона в фильме «Горбун собора Парижской Богоматери», улыбающаяся, с хищно торчащими из растопыренных губ острыми зубами-клыками, и тогда сестра Иммакулата обернется к нему и скажет: «Видите ли, мистер Харрисон, Регина попала в наш приют не от обыкновенных родителей, а из лаборатории, где ученые проводят весьма оригинальные и многообещающие генетические опыты…»

На пороге возникла тень.

Хатч вдруг ощутил, что пальцы Линдзи с такой силой сдавили ему руку, что ему стало больно. У него самого ладони были липкими от пота.

Жуткие звуки прекратились. Присутствующие в кабинете выжидательно молчали.

Полуотворенная дверь медленно раскрылась.

Один шаг, и Регина оказалась внутри. Безжизненную правую ногу она тянула за собой: ссшшууррр. И тотчас следом: ШЛЕП! – ставила ее на пол.

Войдя, с вызовом оглядела присутствующих.

Хатч с трудом поверил своим глазам, что она одна могла быть источником всего этого зловещего шума. Она была маленькой для десятилетней девочки, меньше ростом и гораздо миниатюрнее, чем обычный ребенок ее лет. Веснушки на ее лице, задорно вздернутый носик и прелестные каштановые с рыжим отливом волосы – все протестовало против взятой ею на себя роли чудища-из-воды или какого-нибудь еще более страшного, леденящего душу вурдалака, хотя в ее серьезных серых глазах Хатч прочел то, чего никак не ожидал увидеть в глазах ребенка. Взрослое понимание действительности. Повышенную восприимчивость происходящего. Не будь этих глаз и налета отчаянной решимости, девочка выглядела бы очень хрупкой, удивительно нежной и уязвимой.

Она напомнила Хатчу одну прелестную старинную фаянсовую китайскую чашу, выставленную в его магазине на продажу. Если по ней слегка щелкнуть пальцем, она издаст звук, похожий на звон серебряного колокольчика, но стоит, кажется, ударить ее чуть посильнее или, не дай бог, уронить на пол, как она тотчас разлетится на мелкие кусочки. Но внимательно приглядевшись к чаше, уютно расположившейся на своей подставке из акрила, тщательно рассмотрев великолепно прорисованные по ее бокам дворец и сад, окружающий его, и лиственный орнамент, бегущий по ободку изнутри, внезапно начинаешь сознавать, что прикоснулся к чему-то нетленному, дошедшему к нам из глубины веков. И вдруг возникает ощущение, что, несмотря на свою кажущуюся хрупкость, она не разобьется при падении и выдержит удары любой силы, а то и сама вдребезги разобьет любую поверхность, о которую ударится, оставшись при этом совершенно невредимой.

Чувствуя, что сумела всецело завладеть их вниманием, Регина рывком приблизилась к софе, на которой сидели Хатч и Линдзи, но теперь производя значительно меньше шума, поскольку с деревянного пола переместилась на старинный персидский ковер. На ней была белая кофточка, бутылочного цвета зеленая юбка чуть выше колен, зеленые гольфы и черные туфли. Почти вся видимая часть правой ноги, начиная чуть повыше колена и кончая голенью, была затянута в металлический каркас, напоминающий средневековое орудие пытки. Она так сильно хромала, что при каждом шаге ей приходилось раскачиваться из стороны в сторону, и казалось, она вот-вот упадет.

Сестра Иммакулата встала со своего места, бросая на Регину негодующие взгляды.

– Что это за представление, моя милая?

Пропустив мимо ушей вопрос монахини, девочка сказала:

– Простите, сестра, что немного опоздала. Но бывают дни, когда мне все дается тяжелее.

Не успела монахиня открыть рот, чтобы что-то ответить, как девочка повернулась к Хатчу и Линдзи, переставшим держаться за руки и поднявшимся с софы ей навстречу.

– Привет. Я – Регина. Калека.

И протянула для приветствия правую руку. Хатч вдруг заметил, что она у нее сильно деформирована. Вернее, не столько вся рука, которая, правда, была чуть тоньше, чем левая, сколько та ее часть, что начиналась с запястья. Здесь кость как-то странно выгибалась, и вместо ладони у девочки торчало два пальца и короткий, почти не сгибающийся обрубок большого пальца. Хатчу было странно ощущать эту ладонь в своей, но ощущение это отнюдь не было удручающим.

Ее серые глаза уставились прямо ему в лицо, пытаясь угадать его реакцию. Он сразу понял, что от таких глаз невозможно утаить истинные чувства, и утешился мыслью, что ее увечность не вызвала в его душе неприязненного ощущения.

– Очень рад с тобой познакомиться, Регина, – сказал он. – Меня зовут Хатч Харрисон, а это моя жена, Линдзи.

Девочка обернулась к Линдзи и также поздоровалась с ней за руку, сказав при этом:

– Знаю, что я – сплошное разочарование. Вы, женщины, соскучившиеся по детской ласке, обычно предпочитаете брать младенцев, чтобы тискать их…

Монахиня Без Имени аж задохнулась от негодования:

– Ну, знаешь, Регина!

Сестра Иммакулата была близка к обмороку и напоминала вмерзшего в лед пингвина с выпученными глазами и открытым клювом, скованного таким жестоким морозом, которого не смогла вынести даже эта антарктическая птица.

Отец Жиминез, отойдя от окна, проговорил:

– Господа Харрисон, я прошу извинения за…

– Нет никакой нужды извиняться, – быстро сказала Линдзи, как и Хатч сообразив, что девочка просто устраивает им проверку и что единственный способ пройти испытание – это позволить ей самой перевести их из лагеря мнимых врагов в лагерь своих союзников.

Корчась, изгибаясь всем телом и судорожно подергиваясь, Регина добралась и плюхнулась во второе кресло, и Хатчу показалось, что она старалась казаться гораздо более неловкой, чем была на самом деле.

Монахиня Без Имени слегка коснулась плеча сестры Иммакулаты, и старшая монахиня медленно опустилась в свое кресло, все еще сохраняя вид вмерзшего в лед пингвина. Оба священника взяли по стулу для посетителей, стоявших перед рабочим столом адвоката, а монахиня помоложе придвинула к себе один из угловых стульев. Когда все расселись по своим местам, Хатч увидел, что он единственный, кто все еще стоит на ногах, и тотчас сел на софу рядом с Линдзи.

Теперь, когда все наконец были в сборе, Сальваторе Гуджилио решил предложить присутствующим немного освежиться – пепси, имбирный эль, «Перье» – и сделал это без помощи своего секретаря, достав все необходимое из бара, скромно приткнувшегося в одном из отделанных красным деревом углов его весьма благопристойного кабинета. Пока адвокат разносил напитки, делая это быстро, без суеты и, несмотря на свои огромные размеры, без лишнего шума, не задевая при этом мебель, не роняя ни одной вазы, даже не касаясь двух тончайшей работы электрических напольных ламп со стеклянными абажурами в форме цветков, Хатч сообразил, что он уже не подавлял присутствующих своей величиной, неизменно делавшей его центром внимания: он явно проигрывал в последнем крохотной девчушке, раза в четыре уступавшей ему в размерах.

– Итак, – обратилась Регина к Хатчу и Линдзи, кивком поблагодарив Гуджилио за стакан пепси и взяв его левой, здоровой рукой, – вы пришли сюда, чтобы узнать обо мне, поэтому я сейчас вам все о себе и расскажу. Во-первых, конечно, я – калека. – Она склонила голову набок и насмешливо оглядела их обоих. – Вы знали о том, что я – калека?

– Теперь знаем, – сказала Линдзи.

– Я имела в виду, знали ли до того, как пришли сюда?

– Нам было известно, что у тебя имеются кое-какие трудности, – пояснил Хатч.

– Дурная наследственность, – изрекла Регина.

Отец Жиминез тяжело вздохнул.

Сестра Иммакулата открыла было рот, чтобы что-то сказать, но, бросив взгляд на Хатча и Линдзи, передумала.

– Мои родители были наркоманами, – сказала Регина.

– Регина! – протестующе воскликнула Монахиня Без Имени. – Ты не можешь знать таких вещей, как можно утверждать то, чего не знаешь!

– Но это нетрудно вычислить, – заявила девочка. – Ведь известно, что за последние двадцать лет причиной большинства родовых травм являются нелегально распространяемые наркотики. Вы что, не знаете об этом? Я прочла это в книге. Я много читаю. Обожаю книги. Я, конечно, не хочу этим сказать, что я книжный червь. Смешно, да? Но если бы я и вправду была червяком, я бы лучше поселилась в книге, чем в яблоке. Хорошо, когда калека-ребенок любит книги, они уж точно не заставят его делать вещи, которые делают обычные люди, хотя в душе знаешь, что и ты способна совершить то же самое, но не всегда есть желание так поступать, поэтому книги – это как будто совсем другая жизнь. Обожаю читать о разных приключениях, когда отправляются на Северный полюс, или на Марс, или в Нью-Йорк, или куда там еще. Мне очень нравятся детективы, особенно Агата Кристи, но больше всего люблю рассказы о зверях, особенно о говорящих зверях, как в «Ветре в ивах». У меня был однажды говорящий зверь. Вообще-то это был не зверь, а рыба – карась, – и, конечно, за него говорила я, так как до этого прочла книгу о чревовещании и научилась говорить с закрытым ртом, вот это было здорово! Сяду себе в комнате и делаю вид, что голос его доносится из аквариума. – Не разжимая губ, она вдруг заговорила трескучим голоском, и, казалось, он исходит от Монахини Без Имени: – «Привет, меня зовут Бинки-карась, и если ты попытаешься сделать из меня сандвич, то, когда поднесешь меня ко рту, чтобы съесть, я обкакаю весь твой майонез». – Она вернулась к нормальному голосу и, не обращая внимания на гневный ропот священнослужителей обоих полов, продолжала как ни в чем не бывало: – Вот вам еще одна проблемка с калеками типа меня. Иногда мы можем такое сказануть, за что бы надо ремнем отхлестать по заднице, но у кого поднимется рука ударить несчастного дитятю-инвалида.

Весь вид сестры Иммакулаты свидетельствовал о том, что ее рука не дрогнет, но все обошлось невнятной угрозой о недельном запрете на просмотр телевизионных программ.

Хатч, при первой встрече посчитавший, что страшнее этой монахини могут быть разве что птеродактили, теперь остался совершенно безучастным к ее нахохленному виду, бессильную свирепость которого просто отметил боковым зрением. Взгляд его был неотрывно прикован к девчушке.

Та же продолжала беспечно гнуть свое:

– Помимо привычки дурно выражаться, вы должны также знать, что я совершенно не умею нормально ходить и ковыляю, как какой-нибудь там Длинный Джон Сильвер – кстати, классная книга, – и все, что у вас есть ценного в доме, точно перебью. Не со зла, конечно. Ведь для меня это всегда скачки с препятствиями. Хватит ли у вас терпения выдержать все это? Я не хочу, чтобы меня каждый раз избивали до полусмерти, а потом запирали в чулане только потому, что мне трудно иногда уследить за собой. С ногой дело обстоит не так уж плохо, и если я постоянно буду ее тренировать, то она может и выправиться, но, если по-честному, она здорово ослабла в последнее время, и я ее ни фига не чувствую.

Она сжала свою скрюченную руку и с такой силой хлопнула себя по правой ляжке, что напугала Гуджилио, протягивавшего в этот момент стакан с имбирным элем молодому священнику, который, словно в гипнотическом сне, неотрывно глазел на девочку. Та же, словно одного раза было недостаточно, еще раз сильно ударила себя. Хатч невольно вздрогнул, а она продолжала:

– Видите? Просто груда безжизненного мяса. Кстати, о мясе, я страшно привередливый едок. Ненавижу есть мертвечину. Это не значит, что я заживо ем животных. Просто я вегетарианка, и от этого вам тоже будет со мной несладко, если вы, допустим, все же решитесь взять меня к себе, поняв, что я не игрушка, которую можно тискать и одевать в красивые платьица. Мое единственное достоинство состоит в том, что я на диво смышленая, просто гений в юбке. Но некоторые и это считают моим недостатком. Я умна не по летам и часто веду себя не как ребенок…

– Но в данном случае ты именно так и ведешь себя, – сказала сестра Иммакулата, и было заметно, что ей самой понравилась собственная находчивость. Но Регина не обратила на это ни малейшего внимания.

– …А вам ведь нужна малютка, любимая, глупая пустышка, которой вы сможете открыть мир и с гордостью смотреть, как она, познавая его, будет расцветать, тогда как я уже давным-давно созрела сама собой. Интеллектуально, я имею в виду. У меня до сих пор еще ни разу не было плохих отметок. Еще я до чертиков ненавижу телевизор, значит, не смогу в тесном семейном кругу коротать время у экрана. Да, чуть не забыла, я совершенно не выношу кошек. И еще: у меня всегда имеется свое, особое мнение о разных вещах, отчего некоторые люди просто выходят из себя, считая это наглостью по отношению к взрослым со стороны десятилетней малявки.

Она немного помолчала, чуть отпила свою пепси и улыбнулась.

– Ну вот, теперь вроде бы все.

– Такой она никогда не была, – пробормотал себе под нос отец Жиминез, убеждая в этом то ли бога, то ли самого себя, но явно не Хатча и Линдзи. Затем залпом, словно водку, выпил свое «Перье».

Хатч обернулся к Линдзи. Глаза ее были подернуты пеленой. И так как она ничего не ответила на его немой вопрос, он опять повернулся к девочке.

– Думаю, будет правильно, если теперь я расскажу тебе немного о нас.

Отставив в сторону стакан с напитком и вставая со своего места, сестра Иммакулата произнесла:

– Право, мистер Харрисон, имеет ли смысл утруждать себя…

Жестом вежливо попросив монахиню не уходить, Хатч сказал:

– Нет-нет. Все в порядке. Просто Регина немного нервничает…

– Нисколечко, – возразила Регина.

– Да, естественно, нервничаешь.

– Нет, совершенно не нервничаю.

– Все же есть немного, – примирительно сказал Хатч, – как, впрочем, и мы с Линдзи. Но в этом нет ничего плохого. – Он обезоруживающе улыбнулся Регине. – Ну, так вот… Почти всю свою сознательную жизнь я занимаюсь антикварным делом, так как обожаю прочные, добротные вещи, наделенные каждая своим, сугубо индивидуальным характером; я владелец антикварного магазина, и у меня работают двое служащих. Таким образом я зарабатываю себе на жизнь. Телевизор я тоже не особенно люблю и…

– Что это за имя такое, Хатч? – перебила его девочка. И хихикнула, подразумевая, что такое смешное имя может принадлежать скорее говорящему карасю, чем человеку.

– Мое полное имя – Хатчфорд.

– Все равно смешно.

– Это уже не моя вина, а моей матери, – сказал Хатч. – Она всегда надеялась, что мой отец разбогатеет и мы станем сливками общества, а имя Хатчфорд Бенджамин Харрисон звучит как нельзя более аристократично. Единственное, что, по ее мнению, могло бы быть звучнее, – это Хатчфорд Бенджамин Рокфеллер.

– Ну и он добился своего? – спросила Регина.

– Кто «он» и чего «добился»?

– Вашему отцу удалось разбогатеть?

Хатч подмигнул Линдзи и сказал:

– Вот тебе на! Значит, все дело в финансах?

– Если вы богачи, – сказала девочка, – то стоит подумать.

Сестра Иммакулата застонала сквозь крепко стиснутые зубы, а Монахиня Без Имени откинулась на спинку стула и с выражением покорности судьбе закрыла глаза. Отец Жиминез встал со своего места и, не спрашивая разрешения у Гуджилио, пошел к бару, чтобы налить себе чего-нибудь покрепче «Перье», пепси или имбирного эля. Но так как ни Хатч, ни Линдзи не выразили особой тревоги по поводу вызывающего поведения их подопечной, никто из них не считал себя вправе положить конец этой встрече или, по крайней мере, попытаться урезонить девочку.

– Боюсь, что мы не очень богаты, – ответил ей Хатч. – Хотя и не бедны. И особой нужды ни в чем не испытываем. Но на «Роллс-Ройсах» не разъезжаем и не надеваем смокинги, когда едим черную икру.

По лицу девчушки скользнула невольная улыбка, но она быстро погасила ее.

– А вы? – взглянув на Линдзи, спросила Регина.

Та, смешавшись, несколько раз моргнула, затем, откашлявшись, сказала:

– Я – живописец. Художник.

– Как Пикассо?

– Не совсем в его стиле, но, верно, как и он, художник.

– Я однажды видела картину, на которой были нарисованы собаки, играющие в покер. Это вы нарисовали?

– Боюсь, что не я, – сказала Линдзи.

– Ну и отлично. Глупая картина. А еще я видела быка и тореадора, которые были нарисованы на бархате, и краски были такие яркие-преяркие. Вы рисуете яркими красками по бархату?

– Нет, – ответила Линдзи. – Но если тебе это нравится, я могу для твоей комнаты нарисовать на бархате любую картину.

Регина недовольно поморщилась.

– Господи. Да лучше повесить на стену дохлую кошку.

Теперь воспитатели приюта Св. Фомы уже ничему не удивлялись. Молодой священник даже улыбнулся, а сестра Иммакулата пробормотала: «Дохлую кошку» – с таким видом, словно соглашалась, что это жуткое украшение и впрямь во много раз предпочтительнее, чем картина на бархате.

– Моя манера письма, – сказала Линдзи поспешно, стремясь реабилитировать себя за свое согласие нарисовать столь низкопробную вещицу, – представляет собой слияние неоклассицизма и сюрреализма. Может быть, я говорю несколько выспренне…

– Нет, но это тоже не по мне, – решительно заявила Регина с таким видом, будто досконально изучила не только каждый стиль в отдельности, но и прекрасно понимала, каким должно быть их соединение. – Если я перееду к вам жить и у меня будет собственная комната, надеюсь, вы не станете вешать ваши картины на мои стены?

Ударение на «ваши» подразумевало, что дохлая кошка и в данном случае будет гораздо предпочтительнее.

– Даже и не подумаю, – заверила ее Линдзи.

– Хорошо.

– А ты бы и вправду хотела переехать к нам? – спросила Линдзи, и Хатч так и не понял, хочется ей этого или такая перспектива ее совершенно не устраивает.

Девочка резко дернулась, вставая с кресла, и, не удержавшись на ногах, пошатнулась, грозя рухнуть прямо на кофейный столик. В мгновение ока Хатч также оказался на ногах, готовый удержать ее от падения, хотя прекрасно понимал, что и это движение было частью игры.

С видимым усилием восстановив равновесие, она поставила на стол стакан, содержимое которого уже успела выпить, и сказала:

– Можно, я пойду пописаю, у меня очень слабый мочевой пузырь? Результат все той же мутации генов. Мне очень трудно сдерживаться. Я почти все время чувствую, что вот-вот меня прорвет в самом неподходящем месте, как сейчас, в кабинете мистера Гуджилио, и с этим вам также придется считаться, если вы все же решите взять меня в свой дом. А у вас он, наверное, полон красивых и дорогих вещей, тем более что вы имеете прямое отношение к антикварному делу и искусству, но вы же не захотите, чтобы я их испортила, сломала или разбила, или, хуже того, обписала какую-нибудь бесценную старинную вещь. Тогда вы точно отправите меня обратно в приют, а я так расстроюсь из-за этого, что заберусь прямо на крышу и бухнусь оттуда головой вниз, но ведь никто из нас не желает столь трагической развязки, правда? Была очень рада с вами познакомиться.

Она повернулась и, судорожно подергиваясь при ходьбе, заковыляла по персидскому ковру к выходу, и, как только скрылась за дверью, тотчас послышалось: ссшшурр… шлеп! – возникшее из того же источника, что и чревовещательные речи серебряного карася. Только мелькнули огненным вихрем ее каштановые волосы в проеме дверей.

Все молчали, прислушиваясь к медленно удалявшимся шагам девочки. Однажды она довольно громко и, по-видимому, больно стукнулась о стену, но затем храбро возобновила свое размеренное, скребуще-шлепающее движение.

– У нее нормальный мочевой пузырь, – заявил отец Жиминез, отпив глоток из стакана, наполненного янтарной жидкостью, явно походившей на виски. – К ее увечью это заболевание не имеет никакого отношения.

– Она вовсе не такая, какой была сегодня, – сказал отец Дюран, часто мигая своими совиными глазами, словно они слезились от дыма. – Она прелестный ребенок. Знаю, вам в это трудно сейчас поверить…

– И ходит она гораздо лучше, чем вы видели, в тысячу раз лучше, – добавила Монахиня Без Имени. – Не знаю, что на нее сегодня нашло.

– Я знаю, – сказала сестра Иммакулата, устало проводя рукой по лицу. Глаза у нее были грустными. – Два года тому назад, когда ей было восемь, мы нашли ей приемных родителей. Супружескую пару где-то в возрасте тридцати лет, которым врачи объявили, что у них никогда не будет своих детей. Им удалось убедить меня, что ребенок-калека будет для них даром божьим. Но спустя две недели после того, как Регина переехала к ним, когда еще не полностью истек испытательный срок, предшествующий полному удочерению, женщина неожиданно забеременела. У них нежданно-негаданно должен был появиться собственный ребенок, и приемное родительство теперь уже потеряло для них всякую привлекательность.

– И они привели Регину обратно? – спросила Линдзи. – Вот так взяли и выпихнули ее обратно в приют? Ужасно!

– Я не смею осуждать их за это, – сказала сестра Иммакулата. – Очевидно, они посчитали, что не в состоянии будут в одинаковой мере любить своего ребенка и Регину, и мне кажется, что в этом случае они поступили правильно. Регина не заслуживает того, чтобы воспитываться в доме, где каждую минуту ей будут давать понять, что не она первая, что не ей отдана вся любовь, что она здесь посторонняя. Как бы там ни было, она тяжело пережила возвращение. И прошло много времени, прежде чем ей удалось восстановить утраченную уверенность в себе. И теперь, думаю, она просто боится рискнуть еще раз.

В кабинете стало тихо.

За окнами ярко светило солнце. Лениво покачивались верхушки пальм. В промежутках между деревьями виднелись постройки Фэшн-Айленда, торгового и делового центра Ньюпорт-Бич, на окраине которого находился офис Гуджилио.

– Порой в очень тонко чувствующих детях неудача способна убить всякую охоту изменить свое положение. Они больше не приемлют никаких изменений. Всякие попытки что-то изменить отметаются на корню. Боюсь, что с Региной случилось именно это. Она пришла сюда с твердым намерением отвратить вас от себя и свести на нет эту встречу и скорее всего добилась своего.

– Все это напоминает мне человека, всю жизнь проведшего в тюрьме, – сказал отец Жиминез, – которому неожиданно объявили, что он освобождается досрочно. Он, конечно, весь в радостном ожидании, но вот наступает долгожданная свобода, и он понимает, что не может жить вне тюрьмы. И он совершает какое-нибудь мелкое преступление, лишь бы снова попасть обратно. Тюрьма во всем ограничивает, он ее страшно ненавидит, но она – единственное, к чему он привык и где чувствует себя в полной безопасности.

Внимание! Это не конец книги.

Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!

Страницы книги >> Предыдущая | 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
  • 0 Оценок: 0

Правообладателям!

Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.

Читателям!

Оплатили, но не знаете что делать дальше?


Популярные книги за неделю


Рекомендации