Текст книги "Лицо в зеркале"

Глава 26

Словно деградирующая элита Древнего Рима, решившая чуть отдохнуть по ходу очередной вакханалии, безымянные мертвецы лежали в съехавших тогах, обнажавших то гладкое, цвета сливок плечо, то бледную чашу груди, то бедро с синими венами. Где-то пальцы руки сжимались в неприличном жесте, где-то виднелась стройная нога и тонкая лодыжка, где-то похотливо смотрел на соседей открытый глаз.

Более суеверный свидетель этого гротескного зрелища, скорее всего, заподозрил бы, что в отсутствие живых наблюдателей, эти неопознанные бродяги и сбежавшие из дома тинейджеры посещали соседние койки. И в тихие ночные часы разве не могли эти покойники предаваться любовным утехам в холодной и отвратительной пародии страсти?

Если бы Корки Лапута верил в нормы морали или хотя бы верил, что хороший вкус требует соблюдения неких универсальных законов общественного поведения, он бы потратил две минуты ожидания на то, чтобы поправить саваны, исходя из того, что правила приличия уместны даже среди мертвецов.

Вместо этого он наслаждался открывшимся ему зрелищем, потому что склеп для неопознанных трупов представлял собой идеальный продукт анархии. А кроме того, он получал удовольствие, предвкушая прибытие обычно невозмутимого Романа Каствета, которому на этот раз придется дать волю эмоциям.

Ровно через две минуты ручка двери пошла вниз, а сама дверь приоткрылась на дюйм.

Будто ожидая увидеть Корки в компании телекамеры и толпы охочих до сенсаций журналистов, Роман уставился в щелку широко раскрытым, словно у изумленной совы, глазом.

– Заходи, заходи, – Корки махнул ему рукой. – Тут все свои, только друзья, пусть некоторых ты и собираешься порезать.

Открыв дверь ровно настолько, чтобы протиснуть в щель свою костлявую фигуру, Роман проскользнул в склеп для неопознанных покойников, задержавшись на мгновение, чтобы убедиться, что коридор за его спиной пуст. А уж потом закрыл, оставшись с Корки и двадцатью неприлично обнажившимися участниками тога-пати.

– Что на тебе надето? – нервно спросил патологоанатом.

Корки закружился в широком желтом дождевике.

– Модная одежка для дождя. Тебе нравится шляпа?

– Как ты прошел мимо охраны в столь нелепом одеянии? Как ты вообще проскользнул мимо охраны?

– Мне не пришлось проскальзывать. Я показал соответствующие документы.

– Какие документы? Ты преподаешь безмозглую современную литературу самовлюбленным шлюхам и зазнавшимся снобам.

Как и многие представители научного мира, Роман Каствет презирал литературные факультеты современных университетов, студенты которых, во-первых, искали истину через беллетристику, а во-вторых, не хотели работать.

Нисколько не обидевшись, наоборот, одобряя антисоциальный настрой Романа, Корки объяснил:

– Эти милые парни на посту охраны думают, что я – патологоанатом из Индианаполиса и приехал сюда, чтобы обсудить с тобой некоторые моменты, связанные с особенностями, обнаруженными при вскрытии жертв серийного убийцы, который терроризирует Средний Запад.

– Да? И почему они так думают?

– У меня есть человек, который изготовляет прекрасные поддельные документы.

Роман отпрянул:

– У тебя?

– Очень часто, знаешь ли, возникает необходимость иметь их при себе.

– Ты врешь или просто глуп?

– Как я тебе и говорил, я – не изнеженный профессор, который получает заряд адреналина, якшаясь с анархистами.

– Да, говорил, – пренебрежительно бросил Роман.

– В моей повседневной жизни я всячески способствую распространению анархии, рискуя оказаться за решеткой и получить срок.

– Ты у нас прямо-таки Че Гевара.

– Многие мои операции тщательно продуманы и поражают воображение своей нестандартностью. Ты же не думал, что десять обрезков крайней плоти нужны мне для личного использования, словно я – извращенец?

– Да, именно об этом я и подумал. Когда мы познакомились на этой занудной университетской встрече, мне показалось, что с головой у тебя совсем никуда, что ты – классический моральный и умственный мутант.

– Из уст сатаниста такие слова воспринимаются как комплимент, – улыбнулся Корки.

– Будь уверен, комплиментом здесь и не пахнет, – зло фыркнул Роман.

Даже пребывающий в наилучшем расположении духа, тщательно одетый и со свежим дыханием Каствет не радовал глаз. А уж в злости просто становился уродом.

Худой, как щепка, с костлявыми бедрами, локтями, плечами, с адамовым яблоком, выпирающим дальше носа, и таким острым носом, что Корки еще ни у кого такого не видел, впалыми щеками, круглым, как набалдашник бедренной кости, и таким же лишенным плоти подбородком, Роман производил впечатление человека с серьезными проблемами пищеварительного тракта.

Всякий раз, когда Корки ловил взгляд птичьих, холодных, словно у рептилии, глаз Каствета или видел, как патологоанатом, безо всякой на то причины, сексуально облизывает губы, на удивление полные для столь костлявых лица и фигуры, у него возникало подозрение, что некая эротическая потребность вращает шестерни обменного процесса этого человека так быстро, что из всех отверстий его тела должен валить дым. Если бы где-нибудь принимались ставки на среднее количество калорий, которые Роман сжигал ежедневно, занимаясь онанизмом, превратившимся для него в манию, Корки поставил бы значительную сумму на как минимум три тысячи, и выигрыш обеспечил бы ему долгую и безбедную жизнь.

– Ладно, что бы ты обо мне ни думал, я хочу заказать еще десять экземплярчиков крайней плоти.

– Слушай, запомни раз и навсегда, с тобой я больше никаких дел не веду. Ты поступил безответственно, заявившись сюда.

Отчасти потому, что этот побочный бизнес приносил немалые доходы, отчасти стараясь услужить Королю Ада, Роман Каствет поставлял (только от трупов) различные части тел, внутренние органы, кровь, злокачественные опухоли, иногда даже мозг целиком другим сатанистам. Его покупатели, в отличие от Корки, имели теологический и практический интерес в тайных ритуалах, призванных испросить у Его Сатанинского Величества особые услуги или вызвать демонов из адских глубин. В конце концов, наиболее важные ингредиенты снадобий черной магии не продавались в ближайшем торговом центре.

– Ты перегибаешь палку, – заметил Корки.

– Ничего я не перегибаю. Ты – безрассудный, ты обожаешь ненужный риск.

– Обожаю ненужный риск? – Корки улыбнулся, чуть не рассмеялся. – Странно слышать все это от человека, который верит, что грабежи, пытки, насилие и убийства принесут награду в загробной жизни.

– Говори тише, – яростно прошептал Роман, хотя Корки и не думал повышать голос. – Если кто-нибудь застанет нас здесь, я потеряю работу.

– Отнюдь. Я – приезжий патологоанатом из Индианаполиса, и мы обсуждаем нынешнюю нехватку сотрудников, из-за которой эта комната и превратилась в накопитель неопознанных трупов.

– Ты меня губишь, – простонал Роман.

– Я пришел сюда лишь для того, чтобы заказать еще десять штук крайней плоти. И у меня нет желания оставаться здесь, пока ты мне их нарежешь. Я решил сделать этот заказ лично, поскольку полагал, что тебя это повеселит.

И хотя Роман Каствет казался очень уж тощим, совершенно лишенным возможности выдавить из себя хоть каплю лишней жидкости, его сверкающие черные глаза увлажнились от раздражения.

– И потом, – продолжил Корки, – есть более серьезная угроза твоей работе, чем мое появление здесь. Вам не поздоровится, если кто-то узнает, что среди трупов вы положили сюда и живого человека.

– Ты обкурился или чем-то закинулся?

– Я уже сказал тебе об этом по телефону, несколько минут тому назад. Один из этих бедолаг все еще жив.

– Что за игру ты затеял? – вскинулся Роман.

– Это не игра. Правда. Я услышал, как кто-то пробормотал: «Помогите мне, помогите мне». Очень тихо, конечно, но достаточно громко, чтобы я его услышал.

– Услышал кого?

– Я его вычислил, сдвинул саван с лица. Он парализован. Лицевые мышцы перекосило после инсульта.

Потрескивая, как вязанка хвороста, Роман наклонился вперед, глядя Корки в глаза, словно надеялся, что неистовость его взгляда сможет донести до Корки послание, для которого у него не нашлось слов.

Корки же говорил с прежней невозмутимостью:

– Бедняга, должно быть, находился в коматозном состоянии, когда его доставили сюда, а потом пришел в себя. Но он ужасно слаб.

В броне неверия Романа Каствета появилась трещинка: такой вариант не исключался. Он отвел глаза, оглядел комнату.

– О ком ты говоришь?

– О нем, – весело ответил Корки, указав на дальнюю стену, куда едва доходил свет висящей под потолком лампы, так что покойников там скрывал не только саван, но и сумрак. – Мне представляется, что, вызвав тебя сюда, я спасал работу вам всем, поэтому мой заказ ты должен выполнить бесплатно, из благодарности.

Роман приблизился к полкам у задней стены склепа.

– Который из них?

– Слева, второй снизу.

И когда Роман наклонился, чтобы сдернуть саван с лица трупа, Корки вскинул правую руку. Из широкого рукава желтого дождевика появилась кисть с зажатой в ней тонкой заточкой. А потом, точно прицелившись, со всей силы, без малейшего колебания, он вогнал заточку в спину патологоанатома.

Глазомер не подвел Корки. Заточка, пронзив предсердие и один из желудочков сердца, вызвала мгновенную остановку сердца.

В шорохе одежды Роман Каствет без единого крика повалился на пол.

Корки не потребовалось прощупывать пульс. Распахнутый рот, из которого не вырывалось дыхание, застывшие, остекленевшие, словно изготовленные мастером-таксидермистом, глаза подтвердили, что его удар пришелся точно в цель.

Подготовка не пропала зря. Дома, с той же самой заточкой, Корки потренировался на муляже, который украл в медицинской школе университета.

Если бы пришлось наносить два, три, четыре удара, если бы сердце Романа еще какое-то время продолжало гнать кровь, часть ее, конечно же, выплеснулась бы из раны. Вот Корки и пришел в склеп в дождевике, на котором не могло остаться пятен.

Проектировщики склепа приняли все необходимые меры предосторожности на, пусть и маловероятный, случай, что из какого-нибудь охлажденного покойника выльется телесная жидкость. В кафельном полу имелось большое дренажное отверстие, у двери лежала бухта винилового шланга, подсоединенного к крану в стене.

Корки узнал о наличии этого оборудования из статей двухгодичной давности, касающихся крысиного скандала. К счастью, шланг не потребовался: смывать с дождевика кровь не пришлось.

Он поднял Романа и уложил на одну из пустых полок у дальней стены, где тени работали на его замысел.

Из внутреннего кармана дождевика достал простыню, купленную в торговом центре. Укрыл ею Романа полностью, с головы до ног, чтобы скрыть и сам труп, и тот факт, что этот покойник, в отличие от остальных, полностью одет.

Поскольку смерть наступила мгновенно, а ранка была крошечной, ни капли крови не просочилось наружу, чтобы запятнать простыню и таким образом привлечь чье-либо внимание к свежести трупа.

Через день, два или три кто-то из сотрудников морга, конечно же, нашел бы Романа, проводя инвентаризацию или забирая очередной труп для вскрытия. Еще одна статья на первой полосе для судебно-медицинского эксперта.

Корки сожалел о том, что пришлось убить такого человека, как Роман Каствет. Хороший сатанист и убежденный анархист, патологоанатом активно участвовал в кампании по дестабилизации социального порядка, приближая его крушение.

Однако совсем скоро драматическим событиям в поместье Ченнинга Манхейма предстояло стать новостью номер один для всех мировых средств массовой информации. Власти предпримут экстраординарные усилия в попытке найти человека, который посылал эти пугающие подарки в черных коробках.

Логика подскажет им проверить все частные и общественные морги, в поисках источника поставок крайней плоти. И если во время расследования Роман вызовет подозрение, он наверняка попытается спасти собственную шкуру, выдав Корки.

Анархисты не питали по отношению друг к другу ни капли верности. По-другому среди сеющих хаос и быть не могло.

А Корки накануне грядущих событий предстояло обрубить и другие свободные концы.

Учитывая, что на руках Корки были перчатки из латекса, которые он скрывал от жертвы, держа руки в просторных рукавах дождевика, он мог бы оставить заточку на месте преступления, поскольку отпечатки пальцев на ней отсутствовали. Вместо этого Корки вернул заточку в чехол и убрал в карман, не только потому, что она могла пригодиться в будущем, но и в качестве сувенира.

Уходя из морга, он тепло попрощался с охранниками ночной смены. Работа у них была неблагодарная: охранять мертвых от живых. Даже задержался на минуту-другую, чтобы рассказать похабный анекдот.

Он не боялся, что по их показаниям полиция сможет составить достоверный фоторобот. В шляпе с широкими полями и просторном желтом дождевике он казался странной, эксцентричной личностью и не сомневался, что охранники запомнят его наряд, но не лицо.

Позднее, уже дома, сидя у камина и наслаждаясь бренди, он намеревался сжечь все документы, согласно которым был патологоанатомом из Индианаполиса. Он располагал многими другими комплектами документов, мог представляться специалистом самых разных профессий. И необходимость воспользоваться ими возникала не раз и не два.

Теперь же он возвратился в ночь, под дождь.

Пришла пора разобраться с Рольфом Райнердом, который своими действиями показал, что в жизни способен добиться успехов не больше, чем на съемках сериалов.

Глава 27

В понедельник Эльфрик Манхейм заказал на обед курицу.

Прежде чем поджарить куриную грудку на вертеле, ее вымочили в оливковом масле с морской солью и смесью экзотических трав, которую в Палаццо Роспо называли не иначе как «Секретом Макби». Помимо курицы, ему подали макароны, но не с томатным соусом, а с маслом, базиликом и пармезаном.

Мистер Хэчетт, обучавшийся во Франции шеф-повар, прямой наследник Джека Потрошителя, не работал по воскресеньям и понедельникам. Эти дни использовались им для того, чтобы выслеживать и убивать одиноких женщин, подбрасывать бешеных кошек в коляски младенцев и заниматься другими аналогичными делами, без которых он просто жить не мог.

Мистер Баптист, веселый повар, не работал по понедельникам и вторникам, так что по понедельникам кухня оставалась безнадзорной. И все деликатесы миссис Макби готовила сама.

Под мягким, чуть мигающим светом электрических ламп, которые светили точь-в-точь как старинные масляные, Фрик ел в винном погребе, в одиночестве, за столом на восемь человек, в уютной дегустационной, отделенной стеклянной стеной от той зоны погреба, где поддерживались постоянная температура и влажность. За стеклом, на рядах полок хранились четырнадцать тысяч бутылок с, как говорил его отец, «Каберне совиньон», «Мерло», «Пино нуар», «Бордо», портвейном, бургундским… и кровью критиков, лучшим вином из всех возможных».

Ха, ха, ха.

Когда Призрачный отец находился дома, они обычно ели в столовой, если, конечно, гости отца, давние приятели, деловые партнеры, многочисленные советники, не чувствовали себя неуютно от того, что десятилетний мальчик слушал их сплетни и закатывал глаза при бранных словах, которые срывались с их губ.

В хорошую погоду Фрик мог обедать под открытым небом, у бассейна, радуясь тому, что в отсутствие отца в доме не было безнадежно тупых, утомительно хихикающих, раздражающе полуголых старлеток, которые обычно доставали его вопросами о том, какой предмет в школе у него любимый, какое его любимое блюдо или цвет, кого из кинозвезд он считает лучшими.

И они постоянно пытались добыть у Фрика «риталин» или антидепрессанты. Отказывались верить, что ему прописаны только препараты для астматиков.

Если не у бассейна, он мог обедать в более опасном для себя месте, за столом в розовом саду, держа наготове ингалятор на случай, что ветерок насытит воздух достаточным количеством пыльцы, чтобы вызвать приступ астмы.

Иногда он ел с подноса, стоящего на коленях, устроившись в одном из шестидесяти удобных кресел в просмотровом зале, который переделали только год тому назад в стиле арт-деко, и теперь зал более всего напоминал кинотеатр «Пантейджс» в Лос-Анджелесе.

Установленное в зале оборудование обеспечивало просмотр фильмов, всех видов видеозаписи, ди-ви-ди, телевизионных программ. Изображение проецировалось на экран, размерами превосходивший большинство экранов в среднем пригородном мультикомплексе.

Для просмотра видео или ди-ви-ди Фрику не требовалась помощь киномеханика. Сидя в среднем кресле в среднем ряду, рядом с пультом управления, он мог просматривать любую кассету или диск.

Иногда, зная, что в этот день уборки зала не будет, а его не станут искать, он запирал дверь, чтобы ему никто не мешал, и загружал проигрыватель ди-ви-ди фильмами с Ченнингом Манхеймом в главной роли.

Не мог допустить, чтобы его застали за просмотром фильма Призрачного отца.

Нельзя сказать, что все они были провальными. Некоторые – были, потому что ни одна звезда не может всякий раз вытягивать любой фильм. Но встречались очень даже неплохие, встречались прикольные, а какие-то казались Фрику верхом совершенства.

Если б кто-нибудь увидел, что он один смотрит фильмы отца, Национальная академия посмешищ номинировала бы его в категории Величайшее посмешище десятилетия. Возможно, и столетия. А клуб Жалостливых неудачников прислал бы пожизненную членскую карточку.

Мистер Хэчетт, психопатический шеф-повар, в родственниках которого ходила вся семья Франкенштейн, похихикал бы над ним и всенепременно указал бы на несоответствие между хрупкостью Фрика и могучей фигурой отца.

Так или иначе, но иногда Фрик, занимая одно из шестидесяти кресел под лепным потолком, от которого его отделяло добрых тридцать четыре фута, сидел в темноте и смотрел фильмы Призрачного отца на огромном экране. Купаясь в объемном звуке системы «Долби».

В некоторых фильмах его интересовал сюжет, хотя он и видел их по многу раз. В других – сцецэффекты.

И всегда, глядя на игру отца, Фрик уделял особое внимание движениям, мимике, жестам, улыбкам – короче, тому, что заставляло миллионы зрителей по всему миру обожать Ченнинга Манхейма.

В лучших фильмах отец смотрелся особенно здорово. Но и в плохих находились сцены, после которых зрителю не оставалось ничего иного, как любить этого парня, восхищаться им, хотеть встретиться с ним, если не в жизни, то хотя бы на экране.

Разбирая лучшие моменты в лучших фильмах, критики называли игру отца «магической». Слово это звучало глупо, словно из детской сказки, но оно было правильным.

Иногда, глядя на отца на большом экране, казалось, что он более яркий, более реальный в сравнении с теми, кого ты знаешь. Или будешь знать.

Суперреальность не объяснялась огромностью проецируемого на экран изображения или мастерством оператора. Не объяснялась она и талантом режиссера (многие из них талантом не превосходили сваренную картофелину) или достижениями цифровой технологии. Большинство актеров, включая звезд, не обладали магией Манхейма, даже когда работали с лучшими режиссерами, операторами, техниками.

Ты наблюдал его на экране, и казалось, он побывал везде, видел и знал все, что только можно. Был мудрее, заботливее, умнее и храбрее любого, жил в шести измерениях, тогда как остальным приходилось довольствоваться только тремя.

Некоторые эпизоды Фрик смотрел десятки раз, случалось, даже сотни, пока они уже не казались ему столь же реальными, как те моменты, которые он действительно провел с отцом.

И иной раз, когда он ложился в постель смертельно уставшим, но балансировал на грани сна, или просыпался ночью, продолжая мчаться на гребне сна-волны, эти особо любимые киношные эпизоды становились для Фрика совершенно реальными. Память подавала их не как что-то, увиденное в зрительном зале, а как события, в которых он участвовал вместе с отцом.

И эти периоды полусна были едва ли не самыми счастливыми в жизни Фрика.

Разумеется, расскажи он кому-нибудь, что эти мгновения он считал самыми счастливыми в своей жизни, клуб Жалостливых неудачников воздвиг бы ему тридцатифутовую статую, подчеркнув растрепанные волосы и тонюсенькую шею, и стояла бы она на том же холме, где теперь красуется надпись HOLLYWOOD.

В общем, вечером в тот понедельник, пусть Фрик и предпочел бы обедать в просмотровом зале, наблюдая, как его отец дает жару плохишам и спасает сиротский приют, мальчик обедал в винном погребе, потому что, учитывая предрождественскую суету в Палаццо Роспо, только там он мог укрыться от людей.

Мисс Санчес и мисс Норберт, горничные, которые жили в поместье, уехали в отпуск на десять дней. Их ждали утром в четверг, 24 декабря.

Миссис Макби и мистер Макби собирались уехать на вторник и среду, повидаться с сыном и его семьей в Санта-Барбаре. Они тоже намеревались возвратиться в Палаццо Роспо утром 24 декабря, чтобы величайшую кинозвезду мира встретили с максимальной помпой, когда он прибудет в поместье из Флориды во второй половине дня.

В результате, в понедельник четыре оставшиеся горничные и прочие слуги работали допоздна, под строгим руководством четы Макби, не говоря уже о шестерке полотеров, которые начищали до блеска мраморные полы, восьми человек, украшавших дом к Рождеству, и специалиста школы фэн-шуй, рекомендованного духовным наставником, который расставлял по дому рождественские ели так, чтобы они не мешали течению энергетических потоков.

Безумие.

Вот Фрик и ретировался под землю, в винный погреб, подальше от шума полировальных машин и смеха декораторов. Здесь, в окружении кирпичных стен, под низким сводчатым кирпичным потолком, он находился в блаженной тишине, которую нарушали только издаваемые им звуки, когда он глотал пищу или скреб вилкой по тарелке.

А тут: «Ооодилии-ооодилии-оо».

Приглушенно зазвонил телефон в бочонке.

Поскольку температура в дегустационной поддерживалась слишком высокой для хранения вина, бочки и бутылки в этой части винного погреба, с теплой стороны стеклянной стены, были сугубо декоративными.

«Ооодилии-ооодилии-оо».

Фрик открыл телефонный бочонок и ответил в своем привычном стиле: «Школа борьбы с грызунами и домашнего консервирования». Мы очистим ваш дом от крыс и научим, как сохранить их для будущих праздничных обедов».

– Привет, Эльфрик.

– У вас уже появилось имя? – спросил Фрик.

– Увы.

– Это ваше имя или фамилия?

– И то, и другое. Обед сегодня вкусный?

– Я не обедаю.

– Помнишь, что я говорил тебе насчет вранья, Эльфрик?

– Ничего, кроме беды, оно мне не принесет.

– Ты часто обедаешь в винном погребе?

– Я на чердаке.

– Не кличь беду, мальчик. И без этого тебе ее не избежать.

– В киношном бизнесе люди лгут двадцать четыре часа в сутки, и только богатеют.

– Иногда беда следует за богатством, – заверил его Таинственный абонент. – Часто, разумеется, она прибывает в самом конце жизни, но зато очень большая.

Фрик промолчал.

Незнакомец ответил тем же.

Наконец Фрик глубоко вдохнул и оборвал затянувшуюся паузу: «Я должен признать, вы умеете нагнать страху».

– Это прогресс, Эльфрик. Хоть чуть-чуть, но правда.

– Я нашел место, где могу спрятаться и меня никто не найдет.

– Ты говоришь про потайную комнату за твоим стенным шкафом?

Фрик не подозревал о противных созданиях, которые жили в пустотах его костей, но теперь вдруг почувствовал, как эти твари ползут сквозь костный мозг.

А Таинственный абонент продолжил: «Комната со стальными стенами и крюками на потолке. Ты думаешь, что сможешь спрятаться там?»