Текст книги "Система права и ее строение: методологические подходы и решения"

С.С. Алексеев также полагает, что выделение в правовых нормах трех элементов способствует упрощению этих норм, потере их сути. Такой вывод возможен только без учета правовых связей (связок), при нивелировании или недооценке их значения. В целом же, воззрения С.С. Алексеева на вопрос о строении правовой нормы представляются разноречивыми, образно говоря, не выдерживающими единой линии.

Для надлежащего исследования вопроса стоит обратить внимание и на часто встречающееся в литературе указание на то, что норма права выражается обычно в письменной форме и излагается в статье нормативного правового акта (являясь ее содержанием). Тем самым при характеристике правовой нормы зачастую подчеркивается ее связь именно с законами и подзаконными нормативными правовыми актами. Возможно, такое восприятие является следствием господствовавшей в отечественной юридической доктрине советского периода вариации нормативисткой концепции понимания права. В ее рамках традиционно указывалось, что «Нормы социалистического права всегда содержатся в официальном, исходящем от государства акте»[271]271
  Теория государствам права: Учебник./Под ред. В.М. Курицина, З.Д. Ивановой. М., 1986. С. 228.


[Закрыть]. Однако общая теория права современного периода подобный подход, в целом, почему-то также не отвергает[272]272
  См., напр.: Морозова Л. А. Теория государствам права: Учебник. М., 2003. С. 204; Сырых В.М. Теория государства и права: Учебник. М., 2005; Теория государства и права: Учебник для вузов / Под общ. ред. проф. О.В. Мартышина. М., 2007. С. 272.


[Закрыть].

Кроме того, наряду с термином «норма права» (или «правовая норма») в юридической литературе используются такие лексические обороты как, например, «правовое предписание», «нормативное правовое предписание», «нормативное предписание». Из всех них следует, что норма права имеет писанную форму своего выражения.

Термин «правовое предписание» был введен в правоведение А.В. Мицкевичем[273]273
  Мицкевич А.В. Акты высших органов советского государства. Юридическая природа нормативных актов высших органов власти и управления СССР. М., 1967. С. 34.


[Закрыть]. В свою очередь, С.С. Алексеев чаще оперирует понятием «нормативное правовое предписание» (или сокращенно – «нормативное предписание»). По замечанию самого С.С. Алексеева, «Под нормативным правовым предписанием следует понимать элементарное, цельное, логически завершенное государственно-властное веление нормативного характера, непосредственно выраженное в тексте нормативного юридического акта… Понятие нормативного предписания не следует противопоставлять понятию правовой нормы. Предписание (норма-предписание) и есть «живая» юридическая норма развитой правовой системы, отличающейся высоким уровнем специализации»[274]274
  Алексеев С.С. Структура советского права. М., 1975. С. 81, 82.


[Закрыть].

В научной литературе также принято обращать внимание на то, что системность правовых норм должна реализовываться в системе нормативных правовых актов[275]275
  См., напр.: Керимов Д.А. Кодификация и законодательная техника. М., 1962. С. 55.


[Закрыть]. При этом у норм права разное целевое предназначение, они должны регламентировать различные акты социального поведения. По словам А.Ф. Черданцева, «Именно функциональная специализация служит основанием… выделения в отраслевых кодексах „Общей части"… Функциональная специализация отдельных норм и институтов „Общей части" проявляется в том, что они, как правило, регламентируют не какое-либо общественное отношение в целом, а лишь один из элементов общественных отношений, составляющих предмет регулирования данной отрасли права или даже отдельную сторону, признак, черту того или иного элемента отношений»[276]276
  Черданцев А.Ф. Системообразующие связи права // Советское государство и право. 1974. № 8. С. 13.


[Закрыть]. Подобные указания также акцентируют внимание на писаной форме выражения правовых норм. Причем, применительно к процитированному высказыванию, заметим, что основанная специфика действия норм общей части заключается в том, что эти нормы затрагивают разные аспекты социально-правовых явлений. В отличие от норм особенной части, положения части общей для соответствующей отрасли (института) должны быть основополагающими, определяющими. Нормы особенной части, в свою очередь, вполне могут предусматривать регламентацию того или иного общественного отношения „в целом". Но лишь в том смысле, что эта регламентация является более конкретным проявлением положений общей части. Таким образом, характеристики правовых норм следует давать в контексте их иерархии, адресного действия и пр. В противном случае увеличивается вероятность неверного понимания самой сути вопроса.

В этой связи наиболее точной представляется позиция, согласно которой любая правовая норма, и в особенности изложенная формальным способом, включает в себя некий обобщающий компонент. Это предопределено именно свойством нормативности[277]277
  Верным и емким нам представляется утверждение о том, что «Нельзя… установить систему, организовать движение и развитие общественных отношений применительно не к общему, а к конкретному объекту. Абстрактное содержание предписания [нормы права – ДМ. Азми] — органически предполагает общий… объект» (Самощенко И.С. О понятии юридического нормативного акта // Советское государство и право. 1962. № 3. С. 83).


[Закрыть] (модельности, неперсонофицированности) норм права. В свою очередь объединения норм права характеризуются цельностью уже не отдельных норма права, а нормативных обобщений. Это может выражаться как через нормы-принципы, установочные или дефинитивные правовые нормы, так и через общность цели, функций, приемов и способов правовой регламентации, через единство понятийно-категориального аппарата.

Так или иначе, мы полагаем, что поскольку имеющие правовое значение правила социального поведения содержатся не только в законах и подзаконных нормативных правовых актах, более того, не только в писаном праве вообще, то неверно их привязывать только к какому-либо одному виду форм выражения норм права.

Несмотря на это, сам вопрос о структуре нормы права, как уже отмечалось нами ранее, фактически рассматривается в юриспруденции именно применительно к писаному праву (равно как и смежные вопросы, например, о действии норм права и их юридической силе[278]278
  См.обэтом, напр.: Баранове. М. Истинность норм советского права. Проблемы теории и практики. Дис…д-ра юрид. наук. Горький, 1990.


[Закрыть]). Получается, поскольку по умолчанию принято говорить о структуре нормы права, выраженной в статье нормативного правового акта (или в статье нормативного договора), то нет оснований для механического (автоматического) распространения положений, реализуемых в отношении писаного права, на область его неписаного выражения. Вместе с тем, обоснованная позиция по вопросу о количестве структурных элементов нормы права может быть сформирована только при обращении к различным формам выражения этих норм. Мы, для примера, обратим внимание на правовой обычай (как классический пример неписанного выражения норм права).

Но, прежде всего, подчеркнем, что о структуре правовой нормы говорят в двух аспектах: словесно-содержательном и формально-логическом. В первом аспекте речь идет о фактическом строении конкретной нормы права, познаваемом через ее лексическое выражение. Во втором аспекте речь идет о мыслительной (идеальной) модели формирования, формулирования, отображения и действия нормы права. Таким образом, логическая структура нормы права имеет ориентирующее (направляющее) значение для формулирования и распознавания конкретных юридических правил поведения.

В писаном праве структура юридической нормы выявляется с помощью различных приемов познания нормативного правового материала. Но, в любом случае, она устанавливается по текстовому выражению нормы права. В неписаном праве текста у нормы нет. В связи с этим возникают вопросы о наличии у неписаной правовой нормы структуры и о ее элементах, а также о возможности установления этой структуры.

Представляется, что структура у норм обычного права имеется и она познаваема. Структура, внутренняя логика строения свойственна всем нормам права без исключения (а, по всей очевидности, и всем социальным нормам вообще). Если есть юридически значимая модель поведения, то необходимо знать условие ее наступления (гипотезу нормы), а именно – владеть информацией о том, при каких фактах и обстоятельствах общественные отношения подпадают под юридическое воздействие. Должно существовать и непосредственно само поведенческое правило, его «основное» содержание (диспозиция), ибо без такового вообще нет смысла говорить о существовании какой-либо нормы. Необходимой представляется и информация о последствиях реализации диспозиции. При этом для нас не имеет значения, носят ли такие последствия негативный или же позитивный характер. В нашем случае главное акцентировать внимание на том, что в условиях неопределенности последствия, невозможно достичь рациональной, надлежащей реализации самого правила поведения.

Таким образом, структура обычно-правовой нормы также представляет собой ее внутреннее строение, т. е. совокупность таких составных элементов, наличие которых существует с необходимостью и позволяет констатировать существование единого, целостного поведенческого правила.

Обратившись подобным образом к сведениям о нормах права, содержащихся в каких-то еще формах, мы, в конечном итоге, сможем констатировать, что представленная тремя элементами структура свойственна всем правовым нормам без исключения.

Вместе с тем, вопрос об обнаружении элементов, к примеру, все тех же обычно-правовых норм решается не совсем просто. Дело в том, что в строгом смысле для определения элементного состава нормы права, необходимо ее четкое лексическое выражение. Это выражение может содержаться как в письменной (собственно-текстовой), так и в устной (собственно-словесной) форме. Главное в данном случае – наличие возможности точного установления содержания. Применительно к правовому обычаю мы можем говорить только о непосредственно-словесной форме отображения правовой нормы (ибо составляющее такую норму правило, приобретая письменный вид, либо не носит собственно-юридического характера, либо перестает быть элементом обычного права).

Таким образом, оформленность у правового обычая имеется. Но при этом она может быть довольно нечеткой с позиций своего лексического выражения, т. е. с позиций установления того, какие именно слова составляют формулировку нормы. Причина заключается в том, что при изложении обычно-правовой нормы единственно значимым фактором выступает верное отображение содержания (а не просто грамотной текстуальной или устной речевой оформленности). Слова (и последовательность их расстановки) в данном случае могут быть любыми, кроме тех, что искажают смысл.

По сути, такие требования официально закреплены в международном праве применительно к толкования международных договоров. Так, согласно ст. 31 «Венской конвенции о праве международных договоров» (заключена в Вене 23.05.1969) «Договор должен толковаться добросовестно, в соответствии с обычным значением». При этом в российской правовой системе, которой присуща гораздо большая регламентарность и формализация, понятия «добросовестность» и «обычное значение» вероятнее всего посчитали бы недостаточно определенными и четкими, неоднозначными. На практике при этом ссылаются на и. 4 утвержденной Правительством Российской Федерации от 26.02.2010 г. № 96 Методики проведения антикоррупционной экспертизы нормативных правовых актов и проектов нормативных правовых актов.

Итак, получается, что в преломлении к работе с собственно-текстуальным материалом распознавание структуры обычно-правовой нормы неосуществимо. Но поскольку правило поведения все же известно, возможно сущностное смысловое определение его состава. При этом текстовое выражение выявленных элементов должно восприниматься лишь в условном, установочном, ориентирующем, а не в буквальном количественно-словесном значении. По сути, структура обычно-правовой нормы выявляется толковательным путем.

Если обратиться к иному аспекту вопроса, – к качеству правовой нормы, – то можно заметить, что его уровень (в срезе сравнений «высокое – низкое», «лучшее – худшее» и им подобных) никоим образом не зависит от вида формы выражения нормы права. При этом под качественным, (в том числе и эффективным), юридическим воздействием мы понимаем такое воздействие, которое достигает своей цели именно правовыми методами и непосредственно в рамках правового поля.

Например, применительно к обычно-правовой норме, эффективность, не увязываясь сугубо с правоприменением, означает способность воздействовать на социальное поведение с целью органически-упорядоченной реализации соответствующими участниками субъективных прав и (или) юридических обязанностей. Это предопределяется такими свойствами правового обычая как: 1) константное соответствие «духу права», 2) социальная органичность и адекватность, 3) общественно-историческая ценность, 4) способность естественно адаптироваться (особенно в части уточнения гипотез и санкций) к динамичным составляющим социальной среды.

Содержание правового обычая всегда соответствует сути права, справедливости, нравственности, т. е. тому, что со времен естественной школы права принято называть «духом закона».

В свою очередь органичность правового обычая обусловлена естественной природой его социального происхождения (априори свидетельствующей о пригодности правила к регламентации социального общения). Последнее предполагает не только теоретически постулируемое, но и фактическое отсутствие противоречий между положениями обычного права и не юридических социальных норм. Органичность правового обычая увязана и с его социальной адекватностью. По сути, разница здесь заключается лишь в содержательных акцентах. Если органичность предполагает главным образом естественную вплетенность обычно-правового правила в гуманитарную нормативную систему, то свойство социальной адекватности имеет своим преимущественным значением поведенческое соответствие между практикой общественной жизни, реальными возможностями соответствующих субъектов и имеющимся юридическим правилом.

Общественно-историческая ценность правого обычая, заключающаяся в его постепенном формировании (отображающем практически выверенные и устоявшиеся правила взаимодействия субъектов), предопределяет возможность его быстрой и безболезненной адаптации к динамичным составляющим социальной среды. К примеру, разумность срока, устанавливаемая правовым обычаем по отношению к одному и тому же набору действий может быть весьма дифференцированной, что зависит от исторического периода, от технических возможностей и т. п. соответствующего общества. Но в любом случае, разумный срок будет достаточным для совершения соответствующего поведенческого акта, но не позволяющим затягивать его совершение. При этом основное содержание нормы обычного права сохранится. Иными словами, конкретные составляющие обычно-правовой нормы меняются вместе с трансформацией социально-исторической обстановки, в то время как само правило поведения (в точном (узком) смысле данного термина) не утрачивает своего значения. Это и обусловлено тем, и демонстрирует то, что при динамике незакономерных составляющих обычно-правовой нормативной системы ее структурные элементы остаются константными.

Дискуссируется в юридической науке и вопрос о наличии правовых норм в актах высших судебных инстанций. Такие акты причисляются как к области писаного, так и неписаного права (в зависимости от традиций правовой системы). Но, в любом случае, наиболее интересны в обозначенном контексте акты органов конституционной юстиции.

В первую очередь отметим, что наиболее обоснованной нам представляется впервые выраженная А.Б. Венгеровым позиция о понимании юридических выводов, содержащихся в актах высших судебных инстанций, в качестве прецедентов толкования[279]279
  Венгеров А. Б. Роль судебной практики в развитии советского права. Дис… канд. юрид. наук. М., 1966.


[Закрыть].

Одновременно, нельзя не признать и аргументационных посылов позиции В.В. Блажеева, согласно которой «излишнее увлечение Конституционного суда несвойственной ему правотворческой… деятельностью, попытки уйти от прямых ответов на вопросы о соответствии (или не соответствии)… норм Конституции… ошибочное толкование отдельных… норм, ведет к тому, что необоснованно нарушается внутреннее единство… законодательства. Отдельные давно сложившиеся институты трактуются по иному, вне системы… права… Представляется, что отмеченные моменты… свидетельствуют о том, что Конституционный суд Российской Федерации все более превращается из судебного органа, осуществляющего контрольные функции, в творца права», хотя «правотворческая функция… не вполне согласуется с конституционным назначением этого… органа…»[280]280
  Блажеев В.В. Постановления Конституционного суда Российской Федерации и их влияние на развитие гражданского процессуального права // Право и государство: теория и практика. 2009. № 9 (57). С. 53.


[Закрыть].

Но в целом, нам все же представляется, что ответ на вопрос о наличии в документах высших органов конституционной юстиции правовых норм, по факту носит ситуативный (ситуационный) характер. Далеко не каждое постановление Конституционного Суда Российской Федерации, например, содержит те правовые предписания, которые обладают теми характеристиками, которые хотя бы схожи с характеристиками правовых норм. Вместе с тем есть и такие положения актов органов конституционной юстиции, которые, в общем – то, подпадают под каждый признак нормы права[281]281
  Некоторые акты Конституционного Суда РФ содержат указание на то, что истолкованное в них значение юридических предписаний является обязательным, исключает иную правоприменительную трактовку. См., напр.: Постановление Конституционного Суда РФ от 30.06.2006 № 8-П «По делу о проверке конституционности ряда положений части 11 статьи 154 Федерального закона от 22 августа 2004 года № 122-ФЗ «О внесении изменений в законодательные акты Российской Федерации и признании утратившими силу некоторых законодательных актов Российской Федерации в связи с принятием Федеральных законов «О внесении изменений и дополнений в Федеральный закон «Об общих принципах организации законодательных (представительных) и исполнительных органов законодательной власти субъектов Российской Федерации» и «Об общих принципах организации местного самоуправления в Российской Федерации» в связи с запросом Правительства Москвы» // Российская газета. 14.07.2006. № 152. Иные же акты российского Конституционного Суда подобных указаний не содержат. См., напр.: Определение Конституционного Суда РФ от 18.07.2006 № 341-0 «Об отказе в принятии к рассмотрению жалобы гражданки Республики Узбекистан Барышевой Татьяны Васильевны на нарушение ее конституционных прав Федеральным законом «О гражданстве Российской Федерации», а также иными нормативными правовыми актами по вопросам приобретения гражданства Российской Федерации и правового положения иностранных граждан в Российской Федерации». Документ опубликован не был, доступен в справочных правовых системах.


[Закрыть].

Применительно к российской правовой системе действительно можно оперировать тем, что Федеральный конституционный закон «О Конституционном Суде Российской Федерации», указывая на толковательные полномочия Конституционного Суда и его правообязанности по разрешению дел о соответствии основному закону государства, не содержит формулировок, посвященных возможности создания им правовых норм[282]282
  Федеральный конституционный закон от 21.07.1994 № 1-ФКЗ «О Конституционном Суде Российской Федерации» // Российская газета. 23.07.1994. № № 138, 139.


[Закрыть]. Но в любом случае, учитывая практику юридического действия следует констатировать, что устоявшийся в теории российского права тезис о том, что правоприменительные акты (акты применения (норм) права) содержат индивидуальные, а не нормативные юридические предписания, следует воспринимать не в абсолютном, а в относительном значении, т. е. в качестве основной (превалирующей) тенденции, допускающей определенные изъятия, отступления.

Далее, рассматривая тематику правовых норм, следует упомянуть и о том, что в юридической литературе существует много вариантов их видового деления (классификации). С позиций содержательного, целевого и функционального аспектов действия права как на наиболее значимые традиционно указывают на деление норм права на нормы-принципы, общие и специальные нормы, а также на регулятивные (позитивно-регламентационные) и охранительные нормы (отражающие регулирование «от противного»).

Согласно С.С. Алексееву, «Некоторые подразделения юридических норм (деление норм на регулятивные и охранительные, регулятивных – на обязывающие, управомачивающие и запрещающие…) – это не одна из возможных классификаций, а группировка норм… непосредственно отражающая функции права… Функции… права предопределяют главное деление юридических норм – на регулятивные (позитивного регулирования) и правоохранительные… К этим двум главным видам норм присоединяется третий – специализированные предписания: общие, дефинитивные, декларативные, оперативные, коллизионные»[283]283
  Алексеев С.С. Структура советского права. М., 1975. С. 103, 112.


[Закрыть].

Помимо этого С.С. Алексеев особо отмечал существование конкретизированных нормативных предписаний. По словам ученого, к ним следует применять еще и внутривидовое деление: «…они могут быть подразделены на две основные группы: а) детализирующие предписания (Д-предписания) – нормы, дающие конкретизированное решение определенной детали регулирования, которая относится либо к гипотезе, либо к диспозиции нормы… б) вариативные предписания (В-предписания) – нормы, рассчитанные на регулирование в соответствии с основным нормативным положением в… особых условиях… С индивидуальным регулированием, осуществляемым в процессе применения права, связаны главным образом В-предписания… В результате интеграции нормативного материала, с неизбежностью сопровождающей его дифференциацию… законодатель объединяет конкретизирующие предписания и с этой целью… формулирует обобщающие положения, которые условно можно назвать генеральными предписаниями»[284]284
  Алексееве. С. Структура советского права. М., 1975. С. 113, 115.


[Закрыть].

Видовая принадлежность правовых норм подлежит весьма тщательному учету при разрешении юридических коллизий. Так, нам представляется, что в правиле о приоритете специальной нормы над частной следует выделить исключение, представленное тем случаем, когда зафиксированное в нормативном правовом акте правило отображает принцип(ы) права и (или) законодательства.

Обращаясь к практике современной российской законодательной регламентации, отметим, что она отличается чрезмерностью детализирующих норм. Это вызывает возражения хотя бы по той причине, что норма права должна носить типовой, стандартизированный, модельный, усреднено-поведенческий, а не разъясняющий или технико-процедурно-ситуационный характер. В настоящее же время число нормативных юридических предписаний настолько многочисленно, а их содержание часто столь противоречиво, что существует угроза утраты самого смысла понятия «норма права».

Далее, предлагая собственную классификацию норм права, отметим, что эти нормы не тождественны по своей сущности. Это необходимо учитывать в контексте рассмотрения вопросов элементарного строения (системы и систематики права, особенно при весьма распространенной трактовке системы отрасли права как упорядоченной суммативности нормативно-определенных правил поведения, а системы права в целом – как совокупности всех соответствующих отраслей).

Говоря конкретнее, укажем, что содержание некоторых правовых норм, в том или ином варианте изложения, отображается в любом (каждом) правовом порядке. Так, некоторые деяния постоянно предполагают наступление для совершившего их лица негативных социальных последствий. Для примера достаточно назвать хотя бы запреты на убийство и на тайное хищение чужого имущества (на кражу). В то же время, иные юридические нормы имеют лишь временный, хотя, возможно и весьма длительный характер. В современной России их количество очень велико. В качестве примера можно сослаться на предписания Постановления Правительства Москвы «О концепции снижения уровней шума и вибрации в городе Москве»[285]285
  Постановление Правительства Москвы от 16.10.2007 № 896-ПП «О концепции снижения уровней шума и вибрации в городе Москве» // Вестник Мэра и Правительства Москвы. 28.11.2007. № 65.


[Закрыть]. Содержащиеся в данном документе нормы актуальны именно для текущего временного периода и содержательно (равно как и сугубо формально-юридически) значимы только для столицы России.

Без норм первого рода (пусть даже и не выраженных в письменной форме), упорядоченное взаимодействие субъектов права не будет возможным до тех пор, пока человек (основной субъект права) остается человеком, т. е., выражаясь на религиозный лад, существом грешным. Поэтому первичные правовые нормы, в сущности, не создаются, а лишь оформляются и уточняются государством. По самой своей сути они не отменяемы и действуют на протяжении всей истории рода homo sapiens. О создании можно говорить только применительно к юридической оформленности таких правил поведения. В свою очередь нормы второго рода имеют производный (в глобальном смысле – необязательный, факультативный) характер. Первичные нормы права носят более фундаментальный характер, чем нормы производные.

Из сказанного вытекает, что в нормативном аспекте структурная организация системы права представлена двумя группами правовых норм. Это первичные (исходные, постоянные) и 2) производные (вторичные) нормы права. В рамках каждой из групп может производиться дальнейшее деление, зависящее от восприятия тех или иных правил поведения различными правовыми системами как одного и того же, так и разных исторического периодов. Закономерности формирования структурных элементов системы права при этом обусловлены самой сущностью имеющих юридическое значение правил поведения.

Итак, позволим себе утверждать, что признание полного, абсолютного и безоговорочного отсутствия в правовой норме какого-либо из структурных элементов не может носить достоверного характера. И не только потому, что это будет свидетельствовать о нелогичности нормы права, (что уже само по себе противоречит методологии права), не только потому, что необязательные элементы явления не носят структурного (закономерного, стабильного, системообразующего, связочно-строевого) характера, но и потому, что существование именно каждого из трех компонентов (гипотезы, диспозиции, санкции) направлено на совокупное достижение цели юридического воздействия, на обеспечение его системного эффекта.

Указания же на отсутствие в правовой норме либо гипотезы, либо санкции, либо их обеих, относимы не к правовой норме в собственном смысле слова, а лишь к способу ее изложения. Например, ссылки на отсутствие санкций у норм Конституции Российской Федерации по нашему мнению являются лишь неким условным упрощением. Положения основного закона, так или иначе, обеспечиваются (должны обеспечиваться) санкциями всех иных норм права соответствующей правовой системы. В данной связи допустимо сказать, что положения самих преамбул ряда основных законов (в том числе и российского), могут восприниматься как некая основополагающая гипотеза (за исключением в нашем случае, слов: «…принимаем Конституцию Российской Федерации»), Это обусловлено принципиальным и ориентирующим правовым характером преамбул, а также тем, что именно они задают и отображают (в отношении иных формально-определенных юридических правил) направление правового развития социума. Положения преамбулы основного закона государства конкретизируются и реализуются (должны реализовываться) во всех иных юридических нормах соответствующего правового порядка. Это предопределено прямым действием норм Конституции Российской Федерации. По словам С.С. Алексеева, положения преамбул основных законов «…также могут быть охарактеризованы в качестве предписаний, только изложенных в соответствии с особенностями преамбул не в повелительной, а в повествовательной, описательной форме»[286]286
  Алексееве. С. Структура советского права. М., 1975. С. 87.


[Закрыть]. Итак, нам представляется, что рассмотрение преамбул с нормативных позиций вполне обосновано[287]287
  Но существуют и противники такого подхода, взгляды которых требуют самостоятельного, обособленного рассмотрения, выходящего за рамки настоящей работы. См.: Мишин А.А. Конституционное (государственное) право зарубежных стран: Учебник. М., 2002. С. 32. Подробнее см. на эту тему, напр. .Артемьева Р.В. Преамбула Конституции Российской Федерации: нормативное содержание и проблемы реализации. Дис… канд. юрид. наук. М., 2007.


[Закрыть].

В свою очередь по вопросу о классификации правовых норм следует констатировать, что генезис и структурный характер свидетельствуют об обоснованности и актуальности выделения их первичных и вторичных видов, различающихся в зависимости от константности присутствия в праве соответствующих правил поведения.

Мы также считаем, что надлежащее, последовательное исследование тематики структуры системы права не может быть осуществлено без обращения к вопросу об уровнях правовых систем, как наиболее объемных аккумуляторов различных, в том числе и нормативных, юридических сведений. Это обусловлено наличием в сфере права не только горизонтальных (в первую очередь, содержательно-действенных), но и иерархических (субординационных, соподчиненных) связей. Актуальность соответствующей проблематики предопределяется и спецификой предметного (содержательного), субъектного (в контекстах создания и реализации норм права) и территориального (пространственного) распространения правовых систем.

Так, в связи с тематикой иерархического (субординационного) соотношения норм международного и внутригосударственного права, необходимо отметить, что в настоящее время принято выделять два уровня конкретно-исторических совокупностей законодательства, юридической практики и превалирующей правовой идеологии. И то, указанное верно лишь при условии признания позиции, согласно которой нормы международного права образуют самостоятельную правовую систему.

Мы, как и большинство современных исследователей, считаем, что международная правовая система объединяет сведения о таком взаимодействии лиц, которое, так или иначе, выходит за специальные (юрисдикционные) пределы какого-либо конкретного государства.

Позволим себе здесь заметить, что помимо области содержательного и субъектного действия специфика международного права весьма ярко проявляется и в его основных источниках. И международный договор, и правовой обычай, по сути своей, базируются на двух столпах: 1) соглашении и 2) устоявшемся восприятии надлежащего, должного поведения лиц. Именно поэтому области международного права (и некоторым национальным правовым системам, например, англосаксонской) свойственен такой феномен как эстоппель, нацеленный на обеспечение последовательности, предсказуемости поведения участников международного общения[288]288
  См.: Каламкарян Р.А. Эстоппель в международном публичном праве. М., 2001.


[Закрыть].

Стоит обратить внимание и на весьма неоднозначно решаемый вопрос о соотношении международного публичного и международного частного права. Впрочем, даже в отношении самого международного права все еще можно встретить указание на то, что «… вопрос… следует ли включать международное право как самостоятельную отрасль права в систему российского права, до сих пор является спорным»[289]289
  Теория государства и права: Учебник для вузов/Под общ. ред. проф. О. В. Мартышина. М., 2007. С. 313.


[Закрыть].

Если говорить точнее, представители научной мысли до сих пор ведут дискуссии о том, составляют ли международное публичное и международное частное право категорию международного права[290]290
  Бирюков П.Н. Международное право: Учебное пособие. 2-е изд., перераб. и доп. М., 2001; Каламкарян Р.А., Мигачев Ю.И. Международное право: Учебник. М., 2004; Храбсков В.Г. Соотношение международного публичного и международного частного права в русской дореволюционной доктрине // Правоведение. 1979. № 5. С. 91–96.


[Закрыть]; является ли международное право самостоятельной правовой системой или отраслью права (такая позиция характерна для понимания международного права именно как публичного, хотя, при этом не ясно, к какой правовой системе и на каком основании следует причислять «отрасль» международного права); является ли международное частное право отраслью права национальных правовых систем, отраслью международного права, или же совокупностью правовых норм, распределенных по различным областям национального законодательства и регламентирующих те общественные отношения, в субъектном составе которых присутствует иностранный элемент.

В обобщенном виде решение данных вопросов представлено двумя позициями. По первой из них международная правовая система включает в себя и международное публичное, и международное частное право. Согласно второй позиции понятия международного права и международного публичного права отождествляются. В рамках такого подхода существует множество различных под направлений. Не разбирая каждое из них, мы все же полагаем нужным выразить приверженность той научной позиции, согласно которой международное право является самостоятельной правовой системой, отличной по своему уровню от систем государственного права.

В составе же системы международного права усматривается наличие как публичного, так и частного элементов. При этом именно под публичное право подпадают вопросы международного (и (или) межгосударственного) характера в собственном смысле слова. В свою очередь термин «международное частное право» имеет собирательное значение. Этот термин охватывает как международные частноправовые нормы, так и совокупность норм права национальных правовых систем, регламентирующих общественные отношения, отягченные иностранным элементом. Следовательно, международное частное право не полностью относится к международной правовой системе. Таким образом, область наднационального права в своей совокупности представлена помимо международно-правовых норм еще и некоторыми положениями внутреннего права (в сфере частно-правовых отношений). В отношении же иерархии правовых систем мы позволим себе присоединиться к сторонникам позиции о примате международного права над национальным.

Внутригосударственная правовая система представляет собою конкретно-историческую совокупность нормативного правового материала, юридической практики и преобладающего правового менталитета какого-либо суверенного публично-правового образования (государства). Она демонстрирует правовой тип того или иного соответствующего социума. Общие и значимые характеристики схожих национальных правовых систем составляют отличительные признаки соответствующих правовых семей. Очень верным представляется указание на то, что на национальном уровне именно конституционное право наиболее ярко «показывает, как юридическая наука… приобрела интернациональные черты»[291]291
  Давид Р., Жоффре-Спинози К. Основные правовые системы современности. М., 2007. С. 53.


[Закрыть].