Текст книги "Ведьмы Холодного острова"

Тетя Глаша хлопнула Юлю по коленке.

– Вот у меня и купишь. Моя малинка – объеденье. Я ж малинкой-то, крыжовником и смородинкой торгую. Тебе за полцены отдам. Пошли ко мне, балерина!

– А когда?

– Да прям сейчас и пойдем. Сейчас клуб закрою, и пойдем.

– А если кому клуб понадобится?

– Кому он может понадобиться? Да и нечего просто так по клубам шататься. А у Борисыча свой ключ имеется.

– Ладно. – Юля пожала плечами. – Только позвоню сейчас, – она встала, – поговорю с братом насчет утра. В смысле, когда ему за малиной приезжать.

– Поговори, милая, поговори, – кивнула воодушевленная продать побольше малины тетя Глаша.

Юля отошла в сторону, набрала номер Следопыта и, глядя на стоявший в отдалении «Запорожец», сказала: «Мне позарез нужно к этой бабушке домой попасть. Не упускайте меня из виду, Кирилл, пожалуйста. Это может быть важно».

Тяте Глаша заперла клуб на ключ. И вместе с Юлей они углубились в ближайшие сельские улочки, тонувшие в зеленых садах. Проходя по одной из них, Юля увидела старого знакомого – Трофима Силантьевича. Он сидел у забора и курил цигарку.

– Здорово, Трофим! – бросила тетя Глаша.

– Здорово, Глафира! – ответил он. Старик узнал Юлю, но та приложила палец к губам, и понятливый фуражир кивнул. – Внучкой, что ли, обзавелась?

– Новая учительница танцев к нам в клуб! – кивнула тетя Глаша на девушку. – Балерина. Малинки решила отведать!

Трофим Силантьевич рассмеялся, покачал головой:

– Хороша балерина, ой хороша! Покажи чего-нибудь балетное, а?

Юля не растерялась:

– Я в джинсах! В клуб приходите, дедушка, там и покажу!

– Ну-ну, – кивнул тот и махнул рукой на прощание.

Очень скоро Юля вошла в калитку за тетей Глашей и попала точно в такой же сад, какой был и у Кирилла, только ухоженный и убранный, где все было разделено на грядки и кусты.

– Малина у меня за домом, – сообщила тётя Глаша, – сейчас возьму миску и наберу тебе на пробу.

– А можно вначале чайку попить? – спросила гостья.

– Да можно и чайку, у меня сушки есть. Любишь сушки?

– Обожаю.

– Балерина – и сушки обожаешь? Какая ты необычная балерина. Ты кефир должна любить. Простоквашу.

– У меня конституция такая – все сгорает.

Юля сказала чистую правду. Не такая уже она и врунья, убеждала себя она. Гимнастка? Да. Фигуристка? Тоже да. Танцами занималась? Конечно. Почти что балерина! Разве что в пуантах на носочках не бегала. А так все верно.

Пока тетя Глаша ставила чайник, Юля заглянула в пару комнат, на столе в гостиной заметила целую переплетную мастерскую. Так, между прочим, бросила:

– А где ваш труд великий?

– Какой труд? – спросила из кухни тетя Глаша.

– Как какой? – Юля вернулась, обняла кухонный косяк. – Фотоальбомы нашего Бориса Борисовича.

– А-а! – протянула та. – Сейчас покажу, как я умею! Как сшила их, как в порядок привела. Там пять альбомов! Только чай заварю.

Она бросила в чайник пару ложек заварки, залила кипятком.

– Пошли в светелку, – сказала тетя Глаша. – Там у меня работа идет.

И вот она уже показывала приземлившейся на стул Юле фотографии разных лет, на которых был запечатлен Борис Борисович Рутиков, от того периода, когда он валялся в пеленках до зрелых лет.

– А вот Раиса Павловна его, – тетя Глаша, указала на женщину с властным лицом. – Ох, пока не заболела, гром-баба была. Все ее боялись. Борька больше всех, – мимоходом проговорилась она.

Юля едва не выпалила: «Узнаю ее!» Но сдержалась. Женщина с фотографии на могильном памятнике. Только тут, на многих снимках, она была моложе и куда привлекательнее. Ей было тридцать, когда она завладела двадцатилетним Борей Рутиковым. Что ж, такие браки хорошо известны. Сильная зрелая женщина находит молодого любовника, приручает его, учит любовной и житейской наукам. Она властвует над ним безраздельно, доминирует во всем. Но если сам он не законченный дождевой червяк, то боком выйдет жене такая власть. Повзрослев, мужчина никогда не простит женщине этого первенства. Сознательно – простит, подсознательно – нет! А она не захочет замечать его роста. И потом случится катастрофа. Она раньше его постареет – а это почти во всех случаях становится приговором для женщины. Так было и у Рутиковых. К тому же тяжелая хворь овладела ею, отчего она стала еще невыносимее и злее. Борис Борисович нашел весенний молодой цветок, который дал ему новую счастливую жизнь, а потом этот цветок кто-то безжалостно и жестоко растоптал.

– А вы ее хорошо знали? – спросила Юля. – Раису Павловну?

– Еще бы не знать! Борю-то она в кулаке держала. Пока хватка не ослабла. – Возможно, тетя Глаша уже подзабыла, как расхваливала семейного Рутикова. Хозяйка вздохнула: – Он мне так сказал, Боря-то: «Ты, Кузьминична, мои фотки отдельно, а ее отдельно». Не хотел, стало быть, он ее соседства. Только ты о том молчок, балерина.

– Ясно дело, – кивнула Юля.

– Вот я и стараюсь. Поделила, теперича всех по своим местам. Тут у меня Боря, – она положила правую морщинистую руку на стопку фотографий, – а тут у меня – Рая, – она накрыла левой рукой вторую стопку.

Внезапно взгляд Юли упал на фотографию из стопки, где были снимки Раисы Рутиковой. Девушка лет пятнадцати в длинном светлом платье. Миловидное лицо с колючими глазами можно было узнать сразу. Но была рядом и другая фотография – та же юная Раиса, а рядом с ней еще одна девушка, только моложе на пару лет, чуть долговязая, даже угловатая, с насупленным недовольным лицом. Тоже в длинном платье, с волосами, скорее похожими на пучок соломы.

– А с кем она тут, ваша Рая? Что это за страшилка рядом?

Тетя Глаша нахмурилась, красноречиво подвигала бровями, всматриваясь в угловатую девушку. И только потом нарочито удивленно пожала плечами:

– Вот загадка, право слово. Надо у Бори спросить. Да родственница какая-нибудь…

Юля потупила взгляд: тятя Глаша говорила неправду, что-то скрывала.

– На мальчика похожа, переодетого, – заметила проницательная гостья.

– Да ладно?

– Сами посмотрите.

– Точно, похожа, – согласилась хозяйка. – А-а, вспомнила я… Это ж сынок Болтуши. Она, Болтуша-то, еще смолоду с придурью была. Шальная. А тут ей цыганка возьми да нагадай, что коли у нее дочка родится, то за принца замуж выйдет и увезет ее за границу. Вышла Болтуша замуж и родила сына. Но прежде аборт сделала. Как про нее говорили: лишила себя дочки-принцессы. Она ж всем растрезвонила! Вот она и наряжала сынка в платья, и куклы ему подсовывала, а он им головы отрывал. Это она их с Раей и сфотографировала. Муж ее, Болтушу, однажды поленом отходил, заподозрил в измене, она и померла через полгода, отбил он ей почки. – Тятя Глаша покачала головой. – А сам потом, когда из тюрьмы вышел, напился и в снегу замерз. Над мальчишкой смеялись потом: принцессой называли. Били даже. Тьфу, плохая история!

– Это я виновата, простите, – спохватилась гостья.

– Да ты-то тут при чем? – отмахнулась тетя Глаша. – Тут судьба человечья всем заправляет. Ну что, балерина, чай-то уже настоялся поди, – вспомнила она. – Я ведь тебя сейчас не просто чаем напою, а с малиновым вареньем, с той самой ягодкой, что в моем саду растет. За которой завтра твой братец и приедет. Я на зорьке-то встану и соберу ради такого дела побольше.

За чаем рассиживаться не стоило – где-то рядом Юлю ждали ее терпеливые друзья.

– Чудо, а не малина, – совершенно искренне заявила Юля хозяйке дома – польщенной тете Глаше. – Мои на седьмом небе от счастья будут!

3

По дороге к дому Кирилла они подъехали к зданию полиции. Рядом с ним собралась толпа.

– Я за рулем посижу, – отмахнулся Позолотов. – Не хочу принимать участия в провинциальном вече. Еще укажут пальцем, скажут: «Бей его!» – и попробуй отвертись!

Юля и Кирилл вышли из «Запорожца» и сразу увидели майора Кудряшова, распекавшего одного из своих подчиненных. Они осторожно приблизились к начальнику местной полиции. В стороне толпились местные жители, человек двадцать, из самых активных, пытавшиеся выведать, что к чему.

– Можете идти, лейтенант, разговор окончен! – отчеканил майор.

Тот отдал честь и ретировался. Кудряшов увидел одноклассника и его спутников.

– Хорошо день начинается, а? – усмехнулся майор. – Цыплаков мне знаете что заявил? Я про лейтенанта, – Кудряшов кивнул в сторону. – Что и тут ведьмы виноваты – изводить жителей начали. Средневековье все это.

– Что там было, в доме у погибшей? Или это секрет?

– Да какой уж тут секрет! В селе секретов вообще не бывает, верно? – Он вперил тяжелый взгляд в осторожно подступающих трех сельчан-активистов. – Матрена, Лизавета Степановна, Никитич, есть у нас секреты? Или нет? Или всё всем известно? Хоть сразу голым ходи – всё равно ничего не спрячешь!

– Всё известно, да не всё, – сурово качнула головой та, которую назвали Лизаветой Степановной. – Вот ты, Юрка, не веришь…

– Я тебе не «Юрка», Лизавета Степановна, а Юрий Петрович.

– Вот я и говорю тебе, Юрий Петрович, не слушаешь ты народ. А во всем ведьмы-то с Холодного острова виноваты. И девку ту, студентку, зарезали, и Варвару закололи. И рыжий клок на ее груди был! Ведьминский клок! И в кулаке у нее был такой же! Дралась Варвара с ведьмой-то, за жизнь боролась!

– Да за решеткой они сидят, ведьмы-то! – бросил им Кудряшов.

– За решеткой-то за решеткой, а они и оттуда могут! – подала голос Матрена. – По воздуху! Ночью! Сама этот рыжий клок видела! Откуда он тогда?

– Да мало ли у кого рыжие волосы?

– Ведьминский он! – гневно завыли из разволновавшейся толпы. – Ведьминский!

– Давно надо было на остров-то всем перебраться и сжечь его к чертовой матери! – потрясая кулаком, смело заявил красномордый седой Никитич. – Я б и возглавил!

– Слушай, ты, великий инквизитор, не баламуть толпу! – урезонил его майор.

– А я не баламучу, Юрка! Народ сам знает, где добро, а где зло! Сердцем чует! А если и завтра кто из ведьм прилетит, что тогда будешь делать, кого звать станешь на помощь? То-то! – погрозил он пальцем.

– Тьфу, – плюнул себе под ноги Кудряшов и бросил знакомым: – Ограбление это! Бандитов надо искать, а не за ведьмами гоняться! Идемте в управление, – сказал он Кириллу Белозёрскому и Юле.

Несколько сельчан все-таки увязались за майором и его гостями. Среди них был и Никитич.

– Все же знали, что она под полом что-то прячет, – бросил один из активистов. – Юрий Петрович, вскрыли подпол-то?

– Целы полы, целы, – огрызнулся майор Кудряшов.

– То-то и оно, что не ограбление это! – рявкнул Никитич. – Месть нам, всему селу! Всему Раздорному! А Варвара жертвой невинной стала!

– Варвара зажиточно жила, не бедствовала, – уже на крыльце с благословенными вишнями сообщил гостям Кудряшов. – Дом ее обобрали, но на скорую руку, как будто торопились. Пропали какие-то драгоценности. Ума не приложу, кого искать! И эти еще со своим бредом. Но вилами закололи-то! Дурдом. Это не село Раздорное, а Кошмар на улице Вязов какой-то. Пошли, в кабинете поговорим.

Они зашли в участок.

– А где сейчас труп? – спросил Следопыт.

– Где-где, у нас при больнице морг есть. Забыл?

– Точно.

– Судмедэксперт приехал, установили, что произошло убийство. Четыре колотые раны на животе – она и ахнуть не успела, – предположил Кудряшов. – Ну, разве что только ахнуть. Эх, Варвара! Мне сейчас в ее дом надо. Я не успел все как следует осмотреть. Только телом пока занимался. Там сейчас сержант Бубенчиков караулит. Толпу небось сдерживает.

– А можно мы с вами? – спросила Юля.

– Зачем это вам?

– Любопытно.

– Это место преступления, Юля.

– Возьми ее – у этой девушки талант. Недаром ее медалью МВД наградило.

– Это что, правда? – усмехнулся он. – Медалью?

– Честное слово, – кивнула Юля. – Я ее с собой не ношу, – она указала рукой на грудь, – но дома-то есть. И пистолет именной. Я ведь вам говорила.

Кудряшов пожал плечами:

– Да поехали. Я вас понятыми оформлю.

Они вышли из управления. Толпа прибывала. Лейтенант Цыплаков, чья версия о ведьмах никак не устроила начальника, вновь был тут как тут. Он ждал прощения и готов был помочь. Но мнения своего, кажется, не изменил. Напротив управления притормозила «Нива», из нее выскочил мелкий чиновник.

– Юрий Петрович! Юра! – Пронырнув через сельчан, чиновник влетел по ступеням. – Это что, правда?

– Правда, товарищ Студеный, к нам ведьмы теперь летать будут, кровь будут пить.

– Я тебя не понимаю!

– Подождите, я должен как следует осмотреть место преступления. Приеду, все расскажу, – он даже руку к груди приложил, – честно слово! Цыплаков, никого не пускать!

– Есть! – козырнул тот.

Кудряшов, Белозерский и Юля направились к «Ниве» майора. Она как раз стояла напротив раритетного красного авто. Позолотов только что выполз из салона и наблюдал за историческим для села действом. Кирилл махнул ему рукой и крикнул:

– Поезжайте домой, Феофан Феофанович! Мы скоро!

Старик дружески махнул в ответ, что означало: понял, Кирюша!

– Кто это? – уже в машине спросил майор Кудряшов.

– Мой учитель истории из Семиярска, – ответил Белозёрский. – Архивариус музея в отставке. Вместе занимаемся Холодным островом и его ведьмами.

– И ты туда же, – с великим разочарованием воскликнул майор и включил зажигание. – Все спятили вокруг меня!

Уже скоро они ходили по дому Варвары. Даже несмотря на небольшой разгром, учиненный татями, было видно, что хозяйка держала свое гнёздышко в идеальном порядке. Белые скатерки, зеленые и желтые задергушки, хрусталь так и переливался в буфете, светились фарфоровые чашки и пузатый чайник.

– Аккуратная была, – кивнул Следопыт.

Дверь в полу, в гостиной, под ковром была заперта. Ее даже не подумали взломать! Стало быть, прошлись по верхам, словно для вида.

– Кому понадобился такой пустяк? – оглядывая вещи, негодовал Кудряшов. – Вилами – да за пять тысяч рублей. Да за серьги серебряные. Кто такое удумал? Дураков в селе полно, вон они, у дверей участка вече устроили. Но чтобы вот так? Местные хулиганы могли разве что обокрасть, ну, ударить по голове, – рассуждал майор. – Да и никто бы не сунулся к Варваре за мелочью, а только с умыслом украсть куда большее. Но дверь в подпол заперта и цела целехонька! Если уж убил, то орудуй! – Он даже саданул кулаком в другой кулак. – Бред какой! Эх, Варвара, – повторил он недавнюю фразу. – Дура, прости господи. Нельзя плохо о покойниках-то!

– Почему дура? – спросила Юля.

– Да потому, Юленька!

Кирилл многозначительно усмехнулся.

– Варвара все время совала нос в чужие дела, – ответил он за друга детства. – Говорил уже: она была из тех, кто всё обо всём знает. И судачит, и перемалывает. Своя-то жизнь не сложилась. Я с юности ее помню, – продолжал Кирилл. – Яркая, статная, интересная; остроносая, правда. Глаза как буравчики. Да вот ее портрет, – кивнул он на стену. – Ей не раз говорили: любопытной Варваре на базаре нос оторвали.

– Точно, – согласился майор.

– И за любопытство вилами в бок? – спросила Юля.

– Это смотря что выведаешь, – мрачно усмехнулся Кудряшов. – Чужие секреты – хитрая штука.

– А это ее муж в военной форме? – кивнула Юля на фотографию бравого офицера-моряка.

– Да, второй штурман военного судна, миноносца, что ли, он давно погиб. Она так и хранила все его вещи. – Кудряшов с грустью усмехнулся. – Кортик, саблю, бинокль…

– А детей у них не было?

– Увы, гражданка понятая, – откликнулся Кудряшов.

– Ясно.

– Она тут взялась одну дурочку по соседству, Белку, опекать да воспитывать. Говорила: я из нее даму сделаю, невесту. Отдам ее замуж за нефтяного магната. Вот все покатывались со смеху. Развлекалась так Варвара.

Юля заглянула в спальню покойной. Кругом покрывальца, кружева, рюшечки, старая аккуратная мебель. Светская келья одинокой стареющей женщины. На столике фотографии – отпечатки молодости, ускользнувших, пролетевших лет. А за окном сад – маленький Эдем. Заборчик в зелени, а за этим заборчиком соседский дом. И кругом плодовые деревья. Юля зачем-то подошла к столу и положила пальцы на медную рукоятку, потянула ящик на себя. Нехорошо это – лазить по чужим столам. Но почему-то захотелось! Она сразу увидела бинокль, но не старушечий, театральный, дилетантский, а настоящий, военный – две подзорные трубы-близнецы.

– Ух ты, – сказала она самой себе. – В такой хоть луну разглядывай.

Взяла увесистый бинокль и направила его на окно, сразу ставшее расплывшимся светлым пятном. Юля покрутила колечко, и фокус стал корректировать изображение: проявились занавески до самых волокон, до волосков, сад разросся, и вылезли все его темные углы, ближние деревья стали различимы до листиков, до прожилок, буквально надвинулся стеной из рассохшихся досок давно крашенный забор, а за ним влетела в поле зрения и кирпичная стена соседского дома. Бинокль был рассчитан на то, чтобы обозревать морские дали на десятки километров, поэтому что тут говорить – соседский сад и дом оказались как букашка под микроскопом! И вдруг Юля заметила что-то, сразу привлекшее ее внимание. Человек! Она неторопливо вернула бинокль назад и тотчас увидела злое лицо девочки – девушки! Скуластая, с приплюснутым носом, конопатая, она таращилась колючими глазками на нее оттуда, издалека, смотрела глаза в глаза!

– Ой, – Юля даже отступила назад, опуская бинокль. – Это что за явление?

Там, за листвой сада и забором, был соседский дом и проглядывало окно. Юля вновь приставила бинокль к глазам, осторожно, словно боялась выдать себя, и быстро нашла то, что искала. Из того самого окна соседнего дома смотрела на нее эта дурнушка, причем злостью словно сковало лицо. Она не могла видеть ее, Юлю, но сама была видна как на ладони. Дурнушка как будто требовала ответа. Какого? Все остальные окна соседского дома закрывала зелень. Но через это окно, за спиной странной девушки, была видна вся соседская гостиная. Юля навела оптику на одну из стен – там были наклеены фотографии актеров, как видно, вырезки из тележурналов. Тут жили киноманы! И вновь Юля вернулась к лицу хозяйки. Вдруг лицо девушки с приплюснутым носом стало еще злее, как будто ей досаждало, что за ней следят, и она хищно улыбнулась…

– Боже, – вновь отступила Юля. – Какой-то кошмар, а не девочка.

Юля положила бинокль на стол.

– Что такое? – в спаленку вошел Следопыт.

– Да так, решила посмотреть на сад и кое-что увидела.

– Что?

– Соседку. Мрачную девочку…

Подумав, она вернула бинокль в ящик стола и закрыла его. Но злое лицо странной уродливой девочки не отпускало ее.

– У меня такое ощущение, что Варваре отомстили, – громко заметил Белозёрский – фраза предназначалась и Юле, и майору. – Но за что?

Кудряшов отозвался из другой комнаты:

– Надо искать среди тех, кто ей дорогу мог перейти. Но повторяю, что она могла узнать такого, за что ее вилами-то? Это ведь не в морду дать.

– А что, это правда насчет рыжих волос в руке Варвары? – выходя из спальни за Следопытом, спросила Юля.

– Увы, да, – ответил майор.

– И где произошло убийство?

– На заднем дворе, в сарае.

– И на груди у нее тоже был клок?

– И на груди.

– Кто-то очень хотел, чтобы все подумали на ведьм, – поймав взгляд Юли, заметил Кирилл. – Но эти люди очень рисковали, вломившись в дом к сельчанке, которую все хорошо знают.

– Тут был интерес. Жизненно важный. – Она остановилась у буфета, на котором рядком стояли слоники – большой, а за ним меньше и меньше. И один симпатичнее другого. – Фарфоровые, какая прелесть, – вздохнула она. С горечью усмехнулась: – На счастье, – но чего-то не хватало в них. Только чего? – Юля вытянула палец и посчитала: – Раз, два, три, четыре, пять шесть…

Она пригляделась к полировке. В конце слоновьего рядка был едва различимый след от пропавшего, самого маленького слоника. В отпечатке скопилось чуть меньше пылинок, чем на поверхности буфета.

– Только шесть слоников, товарищ майор, – сказала Юля. – А должно быть семь.

– Чего? – спросил из другой комнаты Кудряшов.

– Слоников должно быть семь, – повторила Юля. – А не шесть. У Варвары все на своем месте, как вы сказали. Куда делся седьмой слоник?

– Да может, разбился, – выходя, пожал плечами Кудряшов.

– Может, и разбился, – согласилась Юля. – Но от него есть след на полировке. Его тут нет не более суток.

– Серьезно? – удивился майор.

– Да, и если он разбился во время погрома, то где осколки? И почему все другие слоники стоят так, как будто их только что построили в рядок, и каждый на своем месте?

– Интересный нюанс, – согласился Кирилл.

– Вилы остались, мы с них снимем отпечатки, да тут повсюду должны быть пальчики разбойников, – продолжал майор. – Если только…

– …они не работали в перчатках, – закончил его мысль Следопыт.

– Именно, Кирюха. Но у меня такое предположение, что эти тати – великие хитрецы.

– Великие хитрецы не похитили бы слоника, – заметила Юля.

Кирилл усмехнулся, покачал головой:

– Есть сто объяснений, Юленька, как мог пропасть этот слоник.

– Верю, – ответила она. – Но он был такой хорошенький! С пробку от шампанского! Почти нэцке!

– Так и просится на ладошку? – улыбнулся Кирилл.

– Верно.

– Ну что, понятые, – кивнул другу детства майор Кудряшов, – готовы подписать документы?

4

Из дома Варвары, вокруг которого бродила толпа ротозеев, они решили прогуляться до дома Кирилла пешком. На полдороги Юля поняла, что в селе Раздорном случилось еще что-то плохое. Люди бежали вперед, точно приехал цирк и сейчас начнется представление, только лица у них были неспокойны и злы, а у многих глаза полнились яростью.

– Куда это они? – спросил Следопыт.

– У меня жуткое ощущение, – признала Юля. – Точно сейчас что-то случится нехорошее.

И тут они услышали:

– Ведьма в селе! Ведьма туточки!

А впереди, прямо на улице, уже была видна гулявшая из стороны в сторону толпа. Кого-то явно окружили и теперь готовились к чему-то плохому.

– Пошли скорее.

Они почти сорвались на бег. Толпа бушевала.

– Младшенькая заявилась! – истошно кричала женщина. – Поглядите, народ! Хватило ведь наглости! Прям в село пришла, рыжая!

Юля и Кирилл быстро пробились в круг. Толпа окружила плотным кольцом свою жертву, но приближаться боялась. То рассыпалась, то собиралась вновь. В центре толпы стояла огненноволосая Злата в длинном старомодном платье, с перепуганными глазами, но готовая дать отпор наступавшим на нее людям. К груди она прижимала пакет с продуктами – хлебом, молоком, картошкой.

– А может, это она Варвару-то заколола?! – возопил пожилой красномордый мужик, в котором Юля сразу узнала того, кого майор Кудряшов называл Никитичем. – Кто знает, сколько она тут ошивается, по селу-то?

– Верно, Никитич! – неистово вторила ему Лизавета Степановна. – Чего уже понабросала нам через заборы! Каких наговоров понаплела! Двух старших-то в клетке полиция заперла, а эту нет! Вот она и мстит-то за своих!

– И я о том же! – завывал Никитич с пылающим лицом. – Еще как мстит!

– Как она тут оказалась? – спросил Кирилл.

– Да как, – с насмешкой, вполоборота, ответил какой мужик. – Старые ведьмы сказали, мол, пусть хлеба привезет. Только из ее рук возьмем. А так голодом себя уморим. Тьфу! – сплюнул объяснявший. – Отродье.

– Поглядите только на ее глазищи-то зеленые! – хрипела тут же Матрёна. – Ишшшшь, сволота!

– Ведьма! Ведьма! – закричал мальчуган, науськанный кем-то, тыкая в Злату пальцем. – На костер ее! На костер! – и неистово заплясал вокруг, да вприсядку. – Живьём! Живьём!

В толпе дружно засмеялись, иные зло и жестоко, потому что идея расправы томила сердца разгневанных сельчан. Злата что есть силы прижала к себе пакет и то оборачивалась в одну сторону, то в другую, и везде были смех и улюлюканье.

– Да что тут думать?! – воскликнул Никитич. – Плеснуть на нее бензином, и все дела! Коли сгорит, так, стало быть, и надо! – Он даже кулаки сжал в ее сторону: – Уууух, ведьма! Тёмка! – крикнул он мальчугану, требовавшему аутодафе ведьмы. – Ты тут ближе всех, тащи бензин-то! Сожжем ведьму!

– Сожжем, дедушка Никитич! – и мальчишка сорвался с места.

– Да они спятили! – горячо прошептала Юля своему спутнику. – Надо что-то сделать, Кирилл!

– Осторожнее, Юленька, – предупредил он ее.

А круг сужался, к девушке подступали ближе, и чем больше растерянности и ужаса было в ее глазах, тем смелее становились экзекуторы. В Злату полетело несколько камней – это подсуетились мальчишки, поняв, что тут их не накажут, наоборот – в заслугу поставят! Людям страстно хотелось, как и во все века, расправы над непонятным, чужим! Один камень ударил в лицо Златы и рассек ее щеку. Другой угодил в колено Никитичу, и тот сам взвыл и стал грозить кулаком плохому стрелку. Злата схватилась за щеку, отняла руку от лица и увидела на ладони кровь. Круг постепенно сужался…

И вдруг рыжеволосая девушка выронила пакет из рук, он грохнулся наземь, что-то звякнуло и разбилось. Злата выбросила руки вперед, нацелив скрюченные пальцы на лица людей, и те шарахнулись от нее.

– Будьте прокляты! – закричала она. – Все будьте прокляты! Заплатите, за все заплатите! Все, кто на меня посмотрел! – Она даже зашипела на вдруг ошарашенную и застывшую в испуге толпу. Ее бледные тонкие пальцы, нацеленные на распадающийся круг людей, словно излучали молнии. – Все, кто нам зла пожелал! – И ведь смотрела в глаза своих недругов, и как смотрела! – Гореть будете! Сохнуть будете! Сдохнете все!

Никто не ожидал такого выпада от нее – хрупкой девушки! Угроза, брошенная из уст огненноволосой юной ведьмы, оказалась так страшна, что улица быстро стала пустеть. Простые ротозеи, кому хотелось лишь поглазеть на представление, а лучше на расправу, дали деру. Но человек десять во главе с Никитичем решили не отступать – идти до последнего.

– Бердану дай, Фомич! – завопил краснорожий Никитич. – Не боюсь ее! Скорее давай! Пока не ушла!

– Держи! – крикнул Фомич.

В руке Никитича оказалось ружье. И тут Юля вылетела в центр круга, вырвала корочки из кармана джинсовой рубашки и подняла их вверх.

– Я лейтенант ФСБ Шмелева! – выкрикнула она. – Требую разойтись!

– Чаво? – зарычал на нее Никитич.

– Ты слышал, чаво, старый хрыч! – рявкнула в ответ Юля. – Опусти ружье! Всех арестую! Всю вашу компанию!

– Чаво?! – повторил краснорожий Никитич, до которого плохо доходило, что к чему, так он распалил себя, в такой раж вошел, так ему хотелось расправы.

– Сейчас в Семиярск в наручниках поедешь, инквизитор, – шагнула на него Юля. – Вот «чаво»!

– Слышь, Никитич, – запела рядом Лизавета Степановна, – я эту девку рядом с майором Кудряшовым видела! Она точно из органов!

– Отступись, Никитич! – вторила ей Матрена. – Не губи себя из-за колдуньи-то!

– За ведьму заступаешься? – зарычал Никитич на Юлю.

– Ты мне не тычь, красная рожа, – бросила ему смелая девушка. – Ты у меня остаток жизни на нарах проведешь! Там тебе самое место!

– Чаво? – отступая, уже тише пробормотал он. – Да я… ты мне… да я…

Но две тетки уже тащили его за рукава назад.

– Пошел вон! – еще страшнее закричала Юля. – Все разошлись! Чтобы не видела вас здесь больше!

Ее праведный выпад посреди улицы остановил активистов, они стали пятиться и рассыпаться. И не прошло минуты, как они остались втроем – Юля, Злата и Кирилл. Теперь на них глядели от заборов с обеих сторон улицы.

Белозёрский смотрел на «работника органов», у которой выпрыгивало сердце, с восхищением и восторгом. Под ногами Златы из пакета выплывало и уходило в землю молоко. Юля встретилась взглядом с младшей колдуньей. Из рассеченной раны на лице сочилась кровь. Вдруг глаза ее вспыхнули иначе – она узнала ее.

– Я помню тебя, – сказала огненно-рыжая девушка. – Ты к нам приплывала.

Юля вытащила из заднего кармашка платок и протянула Злате. Та машинально взяла его, но не знала, что с ним делать.

– Постой, я сама. – Юля забрала платок и аккуратно вытерла кровь. – Надо нам до колонки дойти, – сказала она. – Как ты здесь оказалась?

– Меня из больницы отпустили, я села на автобус и приехала. Решила продуктов купить.

– Ясно.

Кирилл достал из кармана сложенный пакет и заботливо переложил в него уцелевшие продукты Златы.

– И тебя я помню, – сказала ему Злата. – Ты из ружья стрелял.

– А уж как я тебя помню! – усмехнулся Кирилл. – Грозили вы нам о-ё-ёй!

– А нечего без спросу лезть, – ответила девушка.

– Тебе надо умыться, Злата, пошли, – кивнула Юля.

Колонка была на ближайшем перекрестке. За ними следили уже две улицы: наблюдали с четырех сторон, от заборов и калиток, из окошек, но даже говорить между собой боялись. Кто его знает, как выйдет? Лучше помолчать. Вот смотреть никто не запрещает!

– Скажи мне честно, что вы сделали с Жанной? – спросила по дороге Юля.

– С какой еще Жанной? – раздраженно ответила вопросом на вопрос Злата.

– Ты знаешь, – обернулась к ней Юля.

– С той, кого у озера нашли? Под лодкой? Без сердца?

– Да.

– Да вы что?! Не трогали мы вашу Жанну! – Она тяжело всхлипнула. – Пальцем не трогали! – Эта тема бурей пронеслась через ее сердце, ведь именно из-за этого убийства их остров взяли в осаду, а сами они едва избежали смерти в огне. – Даже не видели, не знали! – Девушка вдруг заревела с отчаянием брошенного раз и навсегда человека. – Нам никто не нужен! Как вы не поймете? Никто! Никто! Никто!