Текст книги "Младший сын. Князь Даниил Александрович Московский"

В качестве московского князя Даниил впервые упоминается в летописях лишь под 1282 г., когда он оказался втянутым в междоусобную борьбу коалиции Новгорода, Твери и Москвы с великим князем Дмитрием Александровичем Переславским: «Идоша новгородци на Дмитриа к Переяславлю, и Святославъ со тферици, и Данило Олександрович с москвици; Дмитрии же изиде противу плъкомъ со всею силою своею и ста въ Дмитрове»[34]34
  ПСРЛ. Т. III. Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. С. 325.


[Закрыть].

Но владел ли Даниил в этот период всей Москвой? Академик М. Н. Тихомиров (1893–1965) обратил внимание на известие Супрасльской летописи первой половины XVI в. о смерти Даниила Московского, которая добавляет, что он «княжив лет 11»[35]35
  ПСРЛ. Т. XVII. Западнорусские летописи. М., 2008. Стлб. 27.


[Закрыть]. Перед нами явно слова, пропущенные в других летописях. Поскольку известно, что Даниил умер в 1303 г., начало его московского княжения, исходя из данного сообщения, следует отнести к 1292 г.

Не зная, как разрешить данное противоречие, М. Н. Тихомиров писал: «Из противоречивых показаний летописей как будто можно сделать одно заключение – признать ошибкой или данные Супрасльской летописи, или противоречащее ей свидетельство Никоновской летописи, называющей Даниила московским князем уже в 1282 г. Но возможно и другое предположение – признание ошибки в дате, поставленной в Супрасльской летописи, особенно ценной для истории ранней Москвы. Вместо цифры 11 в ней могло стоять 21, так как буквы “ ” для обозначения 10 и “ ” для обозначения 20 очень близки по написанию. Тогда окажется, что Даниил сделался московским князем в 1282 г.»[36]36
  Тихомиров М. Н. Древняя Москва XII–XV вв. Средневековая Россия на международных путях XIV–XV вв. М., 1992. С. 21.


[Закрыть].

Правда, согласиться с тем, что перед нами описка, довольно трудно. Цифра 11 записывалась как «», а 21 – как «». В данном случае видим не только описку, но и перестановку букв, что маловероятно. Поэтому приходится искать иное объяснение разногласий летописей, отмеченных М. Н. Тихомировым.

Все становится на свои места, если вспомнить, что в Москве существовала традиция совместного владения городом и ближайшей округой, которая прослеживается по духовным и договорным грамотам московских князей XIV–XVI вв. Однако они дошли до нас только начиная с завещаний Ивана Калиты. Поэтому историки, говоря о совместном владении Москвой князьями, начинают его обзор именно с этих источников. Между тем благодаря случайной оговорке Супрасльской летописи становится понятным, что данная традиция, когда в Москвой владел не один князь, а по крайней мере два совладельца, возникла еще в XIII в.

При этом следует подчеркнуть, что главной обязанностью князей-совладельцев являлась совместная оборона города при нередких тогда вражеских нашествиях. Это требовало единоначалия в делах обороны княжества. Один из князей-совладельцев обязательно признавался «великим» по отношению к своим совладельцам. Подобная ситуация совместного владения была характерна и для других русских городов и княжеств этого времени. Москва в этом плане не представляла какого-то исключения.

Оговорка Супрасльской летописи показывает, что ее составитель не ошибался, когда говорил об 11 годах именно самостоятельного княжения Даниила в Москве, начиная с 1292 г. Данное обстоятельство позволяет выяснить имя московского совладельца Даниила. Под этим годом летописцы сообщают о смерти старшего сына великого князя Дмитрия Александровича – Александра: «Преставися у великаго князя у Дмитриа сынъ Александръ в татарехъ»[37]37
  ПСРЛ. Т. III. С. 327.


[Закрыть]. Очевидно, именно он и был совладельцем Даниила в Москве. Только после его кончины Москва стала полной собственностью младшего сына Александра Невского.

На протяжении 80–90-х годов XIII в. Даниил активно участвует в политической жизни Северо-Восточной Руси. В это время развернулась борьба между двумя группировками князей: великим князем Дмитрием Александровичем Переславским, Даниилом Александровичем Московским и Михаилом Ярославичем Тверским, с одной стороны, и Федором Ростиславичем, князем ярославским и смоленским, вместе с Андреем Александровичем Городецким, будущим великим князем владимирским, с другой стороны. Эта борьба была порождена ордынским фактором. Коалиция переславского, московского и тверского князей ориентировалась на Ногая, правителя западной части улуса Джучи, тогда как их противники стояли за хана Волжской Орды Тохту.

В 1293 г. князю Андрею Александровичу Городецкому удалось получить у хана Тохты сильную ордынскую рать во главе с братом хана Дюденем, которая направилась на владения «проногайской» коалиции князей. Удар ордынцев был страшен, и еще долго на Руси вспоминали «Дюденеву рать». При этом земли союзников ордынцев – Федора Ростиславича и Андрея Александровича – не подвергались разорению. Летописец подробно перечисляет города, взятые ордынцами. В их числе названа и Москва[38]38
  ПСРЛ. Т. XXV. С. 157.


[Закрыть]. В итоге Дмитрий Переславский вынужден был уступить великокняжеский стол брату Андрею. Вскоре после этого Дмитрий скончался.

При этом споры русских князей не прекратились. В 1296 г. во Владимире состоялся княжеский съезд. При этом его участники разделились на две партии. Во главе первой встал великий князь Андрей Александрович, которого поддержали Федор Ростиславич Ярославский и Смоленский и Константин Борисович Ростовский. Их противниками выступили Даниил Московский, Михаил Тверской и переславцы. Распри на съезде чуть не дошли до вооруженных стычек, но все же князьям удалось договориться и они разъехались восвояси[39]39
  Там же. Т. I. Стлб. 484.


[Закрыть].

О напряженной ситуации в княжеских отношениях хорошо свидетельствует договорная грамота между Тверью и Новгородом. Обращаясь к новгородскому архиепископу Клименту, тверской князь Михаил Ярославич писал: «Поклонъ от князя от Михаила къ отьцю ко владыце. То ти, отьче, поведаю: с[ъ бр]атомь своимъ съ стареишимъ съ Даниломъ одинъ есмь и съ Иваномъ; а дети твои, посадникъ, и тысяцьскыи, и весь Новъгородъ на томъ целовали ко мне крьст: аже будеть тягота мне от Андрея, или от тат[ар]ина, или от иного кого, вамъ потянути со мною, а не отступите вы ся мене ни въ которое же веремя»[40]40
  Грамоты Великого Новгорода и Пскова. М.; Л., 1949. № 4. С. 14.


[Закрыть].

Следует объяснить, о чем идет речь в данном документе. Из него выясняется, что между Москвой, Тверью и Новгородом был заключен союз, направленный против великого князя Андрея Александровича. При этом союзники опасались военных действий как со стороны великого князя, так и со стороны татар, очевидно, поддерживавших Андрея. Хотя грамота не датирована, историки уверенно относят ее к 1296 г. на основании того, что «розмирье» между князьями, упоминаемое в ней, резко обозначилось на княжеском съезде во Владимире в этом году. В своем послании новгородскому архиепископу Михаил Тверской упоминает своих союзников: Даниила (это, без сомнения, московский князь) и Ивана. В нем историки полагают Ивана Дмитриевича, сына великого князя Дмитрия Александровича, после смерти которого ему досталось Переславское княжество.

Однако в этом усомнился В. А. Кучкин. Поводом для этого стала запись в одной из новгородских книг – в пергаменной ноябрьской Служебной минее. В ней на полях имеется запись конца XIII в.: «В лето 6804 (1296. – Авт.) индикта 10 при владыце Клименте, при посаднице Андрее съгониша новгородци наместниковъ Андреевыхъ съ Городища, не хотяще князя Андрея. И послаша новгородци по князя Данилья на Мъсквоу, зовоуще его на столъ в Новъгород на свою отциноу. И присла князь переже себе сына своего въ свое место именемъ Ивана. А сам князь Данилии. Того же лета поставиша мостъ великыи чересъ Вълхово. А псал Скорень, дьякон святыя Софии»[41]41
  Янин В. Л. Новгородские акты XII–XV вв. Хронологический комментарий. М., 1991. С. 150–151. Запись неоднократно издавалась. См.: Щепкина М. В., Протасьева Т. Н., Костюхина Л. М., Голышенко В. С. Описание пергаменных рукописей Государственного Исторического музея. Ч. 1. Русские рукописи // Археографический ежегодник за 1964 год. М., 1965. С. 146.


[Закрыть].

Указанные в записи лица действительно известны в то время: архиепископ Климент занимал новгородскую кафедру с 1276 по 1299 г., а посадник Андрей Климович исполнял должность новгородского посадника с перерывами с 1286 по 1316 г. Но самое главное – приглашение на новгородский стол князя Даниила Александровича подтверждается находкой в Новгороде его свинцовых печатей[42]42
  Янин В. Л. Актовые печати Древней Руси X–XV вв. Т. 2. М., 1970. С. 12–13.


[Закрыть]. Для нас эта запись интересна тем, что в ней впервые упоминается сын Даниила Иван Калита, которого отец послал прежде себя в Новгород.

Поскольку запись сделана на ноябрьской минее, можно полагать, что писец описывал события ноября 1296 г. На основании этого историк отнес заключение упомянутого новгородско-тверского договора к ноябрю 1296 г. или несколько более позднему времени[43]43
  Кучкин В. А. Первый московский князь. С. 305–309.


[Закрыть]. Но, сделав шаг в правильном направлении, он допустил ошибку, соотнеся упоминаемого в договоре Ивана с сыном Даниила вместо Ивана Дмитриевича Переславского.

Биография Даниила содержит еще одну загадку. Уже после смерти Даниила Московского и Андрея Александровича в борьбу за великое княжение вступили Михаил Ярославич Тверской и Юрий Данилович Московский. Историки XIX в. выражали определенное удивление по поводу того, что в борьбу за владимирский стол ввязался Юрий, на их взгляд, не имевший на него никаких прав. По этому поводу С. М. Соловьев (1820–1879) указывал, что «по прежнему обычаю старшинство принадлежало Михаилу Ярославичу Тверскому, поскольку он был внуком Ярослава Всеволодовича, а Юрий Данилович Московский – правнуком, и отец его Даниил не держал старшинства»[44]44
  Соловьев С. М. Соч. Кн. 2. М., 1988. С. 209.


[Закрыть].

На первый взгляд, мнение историка полностью подтверждается фактами. Напомним, что после кончины Александра Ярославича Невского, являвшегося в 1252–1263 гг. великим князем владимирским, великокняжеский стол перешел к его брату Ярославу Ярославичу Тверскому, занимавшему его с 1263 по 1272 г. В этом году Ярослав умер и новым великим князем стал еще один брат Александра Невского – Василий Ярославич Костромской, скончавшийся в 1276 г.

Затем владимирский великокняжеский стол перешел в следующее поколение Рюриковичей Северо-Восточной Руси. Великим князем владимирским с 1277 г. стал второй сын Александра Невского – Дмитрий Александрович Переславский. У него Владимирское великое княжение оспаривал его брат – третий сын Александра Невского – Андрей Александрович Городецкий. В 1294 г. Дмитрий скончался, и великокняжеский стол был окончательно закреплен за Андреем Александровичем Городецким. Великим князем владимирским он был вплоть до своей кончины летом 1304 г. К этому моменту других сыновей Александра Невского в живых уже не оставалось (младший из них – Даниил Александрович Московский – скончался в начале весны 1303 г.) и великокняжеский стол достался Михаилу Ярославичу Тверскому, как старшему в роду северо-восточных Рюриковичей. На нем он сидел вплоть до своей смерти в 1318 г., когда великим князем стал старший сын Даниила Московского Юрий Данилович.

Из этого перечня видим, что Даниил Александрович Московский никогда не являлся великим князем. Это подтверждает Лаврентьевская летопись, везде именующая его просто князем (под 1297 г.: «Данило Московьскии князь», под 1301 г.: «Данило князь Московьскыи», под 1303 г.: «Данило князь Олександровичь», под 1304 г.: «князь Данило Олександрович»)[45]45
  ПСРЛ. Т. I. Стлб. 484–486, 528.


[Закрыть]. Аналогичную картину дает и Московский летописный свод конца XV в., также называющий Даниила только князем (под 1282, 1296, 1303 и 1330 гг.)[46]46
  Там же. Т. XXV. С. 154, 158, 169, 393.


[Закрыть].

Между тем составленная в XVI в. Никоновская летопись именует Даниила Московского при жизни преимущественно великим князем (под 1282 г.: «князь велики Московской Данило Александровичь», под 1288 г.: «великимъ княземъ Даниломъ Александровичемъ Московскимъ», под 1295 г.: «князь великы Данило Александровичь Московский», под 1301 г.: «князь Данило Александровичь Московский» и тут же – «князь великы Данило Александровичь Московский», под 1302 г.: «великого князя Данила Александровича Московскаго» и «князь велики Данило Александровичь Московский», под 1303 г.: «князь великый Данило Александровичь Московьский»[47]47
  Там же. Т. X. Летописный сборник, именуемый Патриаршей или Никоновской летописью (продолжение). М., 2000. С. 160, 167, 171, 173, 174.


[Закрыть]). Как видим, из семи упоминаний в шести случаях Даниил назван великим князем. Также великим князем он именуется в посмертных известиях (под 1305, 1329, 1330 гг.)[48]48
  Там же. Т. X. С. 176, 203, 204.


[Закрыть].

Откуда составитель Никоновской летописи взял титул великого князя, который, судя по Лаврентьевской летописи и Московскому летописному своду конца XV в., Даниилу Московскому не принадлежал?

Великий князь Даниил Московский. Миниатюра

из «Царского титулярника». 1672

В свое время исследователи, пытаясь объяснить данный факт, обратили внимание на статьи, находящиеся в рукописи Археографической комиссии перед Комиссионным списком Новгородской первой летописи. Первая из них носит заголовок «Сице родословятся велицеи князи русьстии» и содержит краткое родословие русских князей от Рюрика до Василия Темного. Среди прочих в нем упоминается Даниил Московский: «Александръ роди Данила Московьскаго. Данилъ роди Ивана, иже исправи Русьскую землю от татеи и от разбоиникъ» (в другом варианте: «Сынове Александровы: Дмитрии Переяславьскыи, Андреи Городецкыи, Василии Костромьскыи, Данило Московьскыи. Сынове Даниловы: Юрьи Великыи, Иванъ, Борисъ, Семеонъ, Александръ, Афанасии»[49]49
  ПСРЛ. Т. III. С. 465–466.


[Закрыть]). Аналогичный текст читается и в начале Симеоновской летописи: «Александровы сынове Невскаго: Василие, Дмитреи, Андреи, Данило Московскии. Даниловы сынове: Юрьи, Александръ, Борисъ. Иванъ, Афанасеи»[50]50
  Там же. Т. XVIII. С. 24.


[Закрыть], откуда он был позаимствован составителем Никоновской летописи, поместившим данное родословие в начале своего труда[51]51
  Там же. Т. IX. Летописный сборник, именуемый Патриаршей или Никоновской летописью. М., 2000. С. XXIII.


[Закрыть].

Поскольку в Новгородской первой летописи данная роспись имеет заголовок «Сице родословятся велицеи князи русьстии», а продолжатели поколений являлись великими князьями, историки предположили, что составитель Никоновского свода, живший через два с лишним столетия после Даниила Московского, не разобравшись, счел его великим князем. Отсюда был сделан вывод, что употребление в Никоновской летописи великокняжеского титула применительно к Даниилу Московскому является не более чем простой ошибкой ее составителя.

Вместе с тем ситуация оказывается несколько иной. Одним из источников Никоновской летописи является Симеоновская летопись конца XV в. В ней Даниил Московский именуется просто князем (под 1293, 1297, 1301, 1303 гг.)[52]52
  Там же. Т. XVIII. С. 82–85.


[Закрыть]. Внимание, однако, привлекает известие о его кончине, в заголовке которого Даниил прямо назван великим князем: «Преставление великаго князя Данила Московскаго. В лето 6812 месяца марта в 5, въ великое говеино, на безымяннои недели въ вторникъ, преставися князь Данило Александровичь, внукъ Ярославль, правнукъ великаго Всеволода, в чернецехъ и въ скиме, и положенъ бысть въ церкви святого Михаила на Москве, въ своеи отчине»[53]53
  ПСРЛ. Т. XVIII. С. 85–86.


[Закрыть].

Разгадку дают события, случившиеся через четверть века после смерти Даниила Московского. После подавления антиордынского восстания в Твери хан Узбек в 1328 г. отдал ярлык на великое княжение Ивану Калите. Однако из сообщения новгородского летописца выясняется, что Владимирское великое княжение было поделено между ним и суздальским князем Александром Васильевичем, также принимавшим участие в походе на Тверь: «И по Турлакове рати поидошя князи в Орду, и Озбякъ поделилъ княжение имъ: князю Ивану Даниловичю Новъгород и Кострому, половина княжениа; а Суждальскому князю Александру Васильевичю далъ Володимеръ и Поволжье, и княжи полътретья году»[54]54
  Там же. Т. III. С. 469.


[Закрыть].

Тем самым на Руси оказалось два великих князя. Историки, столкнувшись с данным обстоятельством, посчитали, что усиление великокняжеской власти было расценено ханом Узбеком опасным для господства монголо-татар и он разделил великое княжение[55]55
  Кучкин В. А. Формирование государственной территории Северо-Восточной Руси в X–XIV вв. М., 1984. С. 140.


[Закрыть]. Но завоеватели старались ничего не менять в порядке управления на Руси, и поэтому можно предположить, что подобные прецеденты с наличием одновременно двух великих князей были в порядке вещей.

Чтобы подтвердить наше предположение, вновь обратимся к описанию летописцами княжеского съезда 1296 г. во Владимире. Московский летописный свод конца XV в. под этой датой сообщает: «В лето 6804. Бысть нелюбие межи князеи руских, княземъ великимъ Андреемъ и братомъ его княземъ Даниломъ Александровичемъ Московскимъ и князем Иваномъ Переславьским и княземъ Михаиломъ Тверьскимъ; прииде же тогды посолъ из Орды от царя, Олекса и Неврюи, а княземъ всемъ бысть съездъ въ Володимери. И сташа со едину сторону князь Андреи Александровичь, князь Федоръ Ростиславичь Ярославьски, князь Костянтинъ Ростовьски. Противу сташа имъ князь Данило Александровичь Московьски и князь Михаило Ярославич Тферски, с ними же и Переславци съ единого. И малымъ не бысть межи ими кровопролитья, сведоша бо их в любовь владыка Семенъ и владыко Измаило, и разъехашася кождо во свояси»[56]56
  ПСРЛ. Т. XXV. С. 158.


[Закрыть].

Никоновская летопись добавляет важную подробность: «И тако поделивьшеся княжениемъ разыдошася кождо въ свояси»[57]57
  Там же. Т. Х. Летописный сборник, именуемый Патриаршей или Никоновской летописью. С. 171.


[Закрыть]. Но только Софийская первая летопись указывает, что это было за княжение: «И поделишася великимъ княжениемъ»[58]58
  Там же. Т. VI. Вып. 1. Софийская первая летопись старшего извода. М., 2000. Стлб. 364.


[Закрыть].

Тем самым видим, что раздел Владимирского великого княжения в 1328 г. между Иваном Калитой и Александром Васильевичем Суздальским не был единственным прецедентом, а отражал давнюю традицию, зародившуюся, видимо, еще в домонгольский период и продолжавшуюся вплоть до конца XVII в., когда на русском престоле оказались два соправителя – цари Петр I и его старший брат Иван V.

Как видим, летописцы не ошибались, когда называли Даниила Московского великим князем. Это же подтверждает и упомянутая выше новгородско-тверская договорная грамота, в которой тверской князь Михаил Ярославич называл Даниила «братомь своимъ стареишимъ».

Биография Даниила Московского содержит еще одну загадку. Она связана с московским Даниловым монастырем. Ныне общепризнанным считается, что именно он был основан московским князем Даниилом Александровичем и является древнейшей московской обителью. Однако при этом историки не могут определиться с датой возникновения монастыря. В конце XVIII в. говорили о «второй половине XIII в.» или «начале XIV в.» и даже об основании обители «около XIII столетия», привязывая данный факт к полувековому периоду княжения в Москве Даниила Александровича (1263–1303 гг.)[59]59
  Историческое и топографическое описание первопрестольного града Москвы. М., 1796. С. 64; Амвросий, архимандрит. История российской иерархии. Ч. IV. М., 1812. С. 5; Строев П. М. Списки иерархов и настоятелей монастырей Российской церкви. СПб., 1877. Стлб. 198; Зверинский В. В. Материал для историко-топографического исследования о православных монастырях в Российской империи. Т. II. СПб., 1892. С. 122.


[Закрыть].

Однако вряд ли двухлетний княжич мог основать монастырь. Поэтому известный историк Русской Церкви Амвросий в одной из частей своего труда в качестве возможной даты возникновения Данилова монастыря называл 1272 г., когда в Москве закончилось правление тиунов великого князя Ярослава Ярославича[60]60
  Амвросий. Указ. соч. Ч. VI. 2-я половина. М., 1815. С. 1104.


[Закрыть]. Но едва ли Даниил, которому на тот момент исполнилось всего лишь 11 лет, мог положить начало обители. Поэтому архимандрит Дионисий, настоятель Данилова монастыря в конце XIX в., в своей работе, посвященной истории обители, первоначально остановился на дате «не позднее 1282 г.», а в другом месте своего труда осторожно говорил о промежутке «не ранее 1272 г., но едва ли позднее 1282 г.»[61]61
  Дионисий, архимандрит. Даниловский мужской монастырь третьего класса Московской епархии в Москве. Краткий очерк. М., 1898. С. 4, 132.


[Закрыть]. Выбор последней даты определялся тем, что под этим годом Даниил впервые упоминается летописью в качестве московского князя.

По предположению В. А. Кучкина, монастырь был основан князем не в начале жизни, а в конце своего пути. На его взгляд, «наиболее подходящим временем для строительства им Данилова монастыря были 1297–1300 гг.»[62]62
  Кучкин В.А. О дате основания московского Данилова монастыря // Вопросы истории. 1990. № 7. С. 164–166; Он же. Первый московский князь. С. 318; Он же. Столица княжества // История Москвы с древнейших времен до наших дней. Т. I: XII–XVIII вв. М., 1997. С. 323–333.


[Закрыть]. Но и эту датировку следует признать не более чем догадкой.

Разногласия историков о времени основания монастыря требуют обращения непосредственно к источникам. Сразу же следует оговориться, что в летописях XIV–XVI вв. Данилов монастырь упоминается крайне редко. Более или менее подробный рассказ о нем содержится лишь в Степенной книге. Из нее становится известным, что обитель была основана князем Даниилом, а в 1330 г. сыном Даниила Иваном Калитой была переведена «внутрь града Москвы на свой царский дворъ», то есть в Кремль, где князь поставил церковь Спаса Преображения и «монастырь честенъ устрои». По главному храму он получил название Спасского. Относительно прежней обители говорится, что она оскудела и исчезла, «яко ни следу монастыря познаватися», осталась лишь церковь Даниила Столпника, «и прозвася место оно – сельцо Даниловское. Монастыря ни въ слуху не бяше, аки не бысть». При Иване III в связи со строительством нынешних кремлевских стен Спасский монастырь был переведен из Кремля на левый берег Москвы-реки и получил название Новоспасского монастыря, где находится и по сей день. Что же касается собственно Данилова монастыря, то он был возобновлен лишь в XVI в. при Иване Грозном[63]63
  ПСРЛ.Т. XXI. Ч. 1. Книга степенная царского родословия. СПб., 1908. С. 298–300.


[Закрыть].

Смерть и похороны Даниила. Миниатюры Лицевого

летописного свода. XVI в.

Насколько можно доверять рассказу о начале Данилова монастыря, содержащемуся в Степенной книге – памятнике времени Ивана Грозного, отстоящем от эпохи Даниила более чем на два столетия? Показателен один лишь факт: говоря о смерти Даниила, Степенная книга утверждает, что князь был захоронен на братском кладбище Данилова монастыря: «Конечьнаго ради смирения не изволи въ церкви положенъ быти, но на монастыри, идеже и прочую братию погребаху»[64]64
  ПСРЛ.Т. XXI. Ч. 1. С. 298.


[Закрыть].

Однако более древняя Троицкая летопись содержит иную версию. И хотя указанная летопись погибла в московский пожар 1812 г., в свое время ею активно пользовался Н. М. Карамзин для работы над «Историей государства Российского». Им о смерти Даниила из летописи была сделана выписка, заканчивавшаяся словами: «Положен бысть въ церкви св. Михаила на Москве». Таким образом, местом погребения первого московского князя, согласно Троицкой летописи, следует признать Архангельский собор в Кремле[65]65
  Приселков М. Д. Троицкая летопись. Реконструкция текста. М.; Л., 1950. С. 351, примеч. 1; Карамзин Н. М. История государства Российского. Т. IV. М., 1992. С. 254.


[Закрыть].

Но прав ли был выдающийся историограф? На рубеже XV–XVI в. при Иване III, а затем его сыне Василии III на территории московского Кремля разворачивается грандиозная перестройка. Среди прочих в 1505 г. был разобран прежний деревянный Архангельский собор, с самого начала московской династии служивший местом погребения князей, а на его месте возведен нынешний.

Именно в нем, по свидетельству Троицкой летописи в передаче Н. М. Карамзина, и был захоронен Даниил. Однако здесь его могилы нет и, судя по всему, никогда не было.

Это заставляет обратиться к анализу наиболее ранних из сохранившихся летописей. Одной из них является Рогожский летописец, составленный около 1412 г. и дошедший до нас в списке 40-х годов XV в. В нем рассказывается, что 10 мая 1330 г. Иван Калита близ своего двора в московском Кремле заложил каменную церковь Спаса Преображения. Далее сообщается, что он учредил здесь монастырь и «приведе ту пръваго архимандрита Иоана», который «последи поставленъ бысть епископомъ Ростову» и «въ старости глубоце къ Господу отиде». Весьма интересным представляется комментарий летописца к этому известию: «Глаголють же неции отъ древнихъ старець, яко пръвии бе князь Данило Александровичь сиа архимандритию имеяше оу святаго Данила за рекою, яко въ свое ему имя церкви тои поставленеи сущи, последи же не по колицехъ летехъ сынъ его князь великии Иоанъ боголюбивъ сыи, паче же рещи, мнихолюбивъ и страннолюбивъ и топлее сыи верою, и приведе отътуду архимандритию ту и близь себе оучини ю, хотя всегда въ дозоре видети ю…»[66]66
  ПСРЛ. Т. XV. Стлб. 45–46 (первой пагинации).


[Закрыть]

Собор Спаса на Бору в Кремле. Рисунок 1790-х гг.

Когда был составлен этот комментарий? Судя по всему, не ранее 1356 г., поскольку содержит сведения о поставлении в ростовские епископы спасского архимандрита Иоанна и его смерти в 1356 г.[67]67
  Там же. Стлб. 64 (первой пагинации).


[Закрыть] Автор комментария трудился в Кремле, так как Данилов монастырь, расположенный на правом берегу Москвы-реки, был для него «за рекою». Пытаясь выяснить подробности начальной истории обители, он расспрашивал знающих людей (об этом говорит фраза: «глаголють же неции отъ древнихъ старець»). На основе этих фактов В. А. Кучкин предположил, что данный текст был составлен в конце 1350-х годов по припоминаниям лиц, живших еще в эпоху Даниила и бывших очевидцами закладки Данилова монастыря[68]68
  Кучкин В. А. Первый московский князь. С. 316.


[Закрыть].

Однако в данном случае историк пренебрег очень важным правилом – необходимостью приводить цитаты полностью, а не в усеченном виде. Из окончания статьи 1330 г. Рогожского летописца легко определить время ее написания: «Онъ, христолюбивыи князь (Иван Калита. – Авт.), благо основание положи, сице и дети его и внучата и правнучата по тому же ходяще и тако же творяще ту же мъзду и славу приемлютъ, благаго бо корени и отрасли благородни суще»[69]69
  ПСРЛ. Т. XV. Стлб. 46 (первой пагинации).


[Закрыть].

Правнуками Ивана Калиты являлись великий князь Василий I и его братья, а следовательно, время создания записи следует отодвинуть с середины XIV в. по крайней мере к рубежу XIV–XV вв. Поскольку аналогичный Рогожскому летописцу рассказ читался и в Троицкой летописи, время его создания можно установить довольно точно – впервые он появляется в своде 1408 г. митрополита Киприана. К этому моменту со времени кончины князя Даниила прошло больше столетия и понятно, что современников основания Данилова монастыря уже не было в живых.

Как видим, современные Даниилу источники ничего не говорят о ранней истории Данилова монастыря. Об этом становится известным из рассказов гораздо более позднего времени, не отличающихся большой определенностью и точностью.

Вопросы вызывает и факт наличия архимандритии в Даниловом монастыре. Выясняется, что он был не рядовым монастырем, а являлся резиденцией московских архимандритов, то есть выборных глав московских настоятелей монастырей, выполнявших функции митрополичьих наместников. Статус архимандрита требовал от носителя этого звания ежедневного тесного общения с другими городскими храмами. Но Данилов монастырь располагался далеко за пределами тогдашнего города и, более того, был отделен от него такой крупной водной преградой, как Москва-река. Постоянных мостов через нее в XIII–XIV вв. не существовало, а во время ледохода, ледостава или паводка связь обители с городом должна была прерываться.

Следует указать еще на одно обстоятельство. Московские монастыри имели, помимо прочего, и оборонительные функции. Если взглянуть на карту Москвы XIV в., то увидим ее окруженной кольцом пригородных монастырей, игравших роль военных форпостов. Сами по себе они не имели серьезного оборонительного значения, но могли предупредить горожан о внезапном вражеском набеге и дать им возможность укрыться за кремлевскими стенами. При этом каждый из монастырей находился в зоне прямой видимости двух соседних, в результате чего противник не мог подойти к городу незамеченным. Но в XIV в. кольцо московских монастырей не являлось замкнутым – незащищенной оставалась территория позднейшего Замоскворечья, поскольку Москва-река сама по себе являлась серьезным защитным рубежом. Лишь в XVI в. после строительства здесь укреплений Андреевского, Донского и Данилова монастырей это кольцо было замкнуто. Отсюда существование в XIII в. одиноко стоящего Данилова монастыря, да к тому же расположенного в Замоскворечье – со стороны Орды и Рязани, наиболее опасной в военном отношении, представляется крайне маловероятным.

Необходимо вновь обратиться к рассказу Рогожского летописца: «Князь Данило Александровичь сиа архимандритию имеяше оу святаго Данила за рекою…»[70]70
  ПСРЛ. Т. XV. Стлб. 46 (первой пагинации).


[Закрыть] Ключевое слово здесь – «за рекою». Но какую из них имел в виду летописец, сидевший в Кремле, – Москву-реку или впадающую в нее Неглинную, ныне спрятанную под землей?

Князь Даниил Московский и строительство в Москве. Современная миниатюра

Выяснить данное обстоятельство позволяет один из рассказов, бытовавших среди братии Новоспасского монастыря и зафиксированный известным историком Москвы И. М. Снегиревым (1793–1868). Собирая сведения по истории монастыря и предшествовавших ему обителях, он упоминает о предании, согласно которому дубовая церковь, сооруженная князем Даниилом, стояла на месте Букаловой хижины, на бору, между черторыем, или оврагом, и болотом[71]71
  Снегирев И. М. Новоспасский монастырь. М., 1843. С. 8–9.


[Закрыть].

Топография средневековой Москвы изучена сравнительно неплохо. Известно, что Черторьем, или Чертольем, называлась местность к западу от Кремля, отделенная от него Неглинной и получившая название от ручья Черторыя. Впервые в летописи она упоминается с 1365 г.[72]72
  ПСРЛ. Т. XXV. С. 183.


[Закрыть] Ручей Черторый, впадавший в Москву-реку приблизительно в районе современного храма Христа Спасителя, начинался в Козихинском болоте, занимавшем обширный участок в районе Малой Бронной улицы и Козихинских переулков. Еще одно Козье болото находилось в районе Пречистенки, на месте Власьевских переулков, где под 1508 г. летописью упоминается церковь Благовещенья «на Козье болотце»[73]73
  Там же. Т. XIII. Летописный сборник, именуемый Патриаршей или Никоновской летописью (продолжение). М., 2000. С. 9.


[Закрыть]. Под 1488 г. летописец фиксирует еще одно значительное болото, занимавшее местность на левом берегу Москвы-реки, в районе Мокринского переулка [74]74
  Там же. Т. XII. Летописный сборник, именуемый Патриаршей или Никоновской летописью (продолжение). М., 2000. С. 219; см. также карту археологии исторического центра Москвы XIII – первой половины XIV в. в: История Москвы с древнейших времен до наших дней. Т. I. С. 402–403.


[Закрыть].

Тем самым оказывается, что резиденция московского архимандрита находилась в Чертолье, в относительной близости с Кремлем, и отделялась от него неширокой речкой Неглинной, которую легко было пересечь в любое время года.

Имеющиеся в нашем распоряжении источники позволяют выяснить название этого древнейшего монастыря. Русские летописи, рассказывая о гибели в 1318 г. в Орде тверского князя Михаила Ярославича, сообщают, что его тело взял Юрий Данилович Московский «и довезше Москвы и положиша его въ церкви святаго великого Спаса в манастыри»[75]75
  ПСРЛ. Т. XXV. С. 166.


[Закрыть].

Как видим, древнейший московский монастырь находился в Чертолье, на левом берегу Москвы-реки, приблизительно в районе современного храма Христа Спасителя, носил название Спасского и не имел ничего общего с одноименной обителью, основанной Иваном Калитой в 1330 г.

Но почему архимандрития была позднее переведена в кремлевский монастырь Спаса на Бору? Виной тому стал большой пожар, случившийся в Москве в 1365 г. Описание его сохранилось во многих летописях XV–XVI вв. Он начался в разгар летней жары, когда стояла засуха, было мало воды, а на город неожиданно налетел шквальный ветер. «И тако въ единъ часъ или въ два часа весь градъ безъ останка погоре», – записал тверской летописец. И добавлял: «Такова же пожара преже того не бывало, то ти словеть великы пожаръ, еже отъ всех святыхъ»[76]76
  Там же. Т. XV. Стлб. 80 (первой пагинации).


[Закрыть].

«Всех святых» – название церкви. Но в Москве XIV в. было два храма с этим посвящением: один располагался на Кулишках, другой находился в Чертолье. Какой имелся в виду? Ответ дает московский летописный свод конца XV в., согласно которому пожар начался «от Всех Святых сверху от Черторьи, и погоре посад весь и Кремль и Заречье»[77]77
  Там же. Т. XXV. С. 183.


[Закрыть]. Именно здесь, в Чертолье, располагался Спасский монастырь, который, будучи деревянным, сгорел без остатка. Очевидно, во время этого пожара была уничтожена и дубовая церковь, возведенная князем Даниилом, близ которой, по свидетельству Степенной книги, он нашел свой последний приют.

Пожар в Москве. Миниатюра Лицевого

летописного свода. XVI в.

Поскольку в сгоревшем Спасском монастыре находился центр архимандритии, восстанавливать его предстояло в первую очередь. Но у московских властей на это не было ни сил, ни средств. В условиях резко обострившейся военной опасности со стороны быстро набиравшего силы Великого княжества Литовского требовалось срочно укреплять Кремль. Его дубовые стены, построенные еще при Иване Калите, пришли в негодность и требовали срочной замены. Строительство белокаменного Кремля потребовало усилий всего Московского княжества.

В этом плане показательно известие летописца, что в начале 1366 г. правнук Даниила московский князь Дмитрий Иванович вынес решение о начале строительства на совет со своим двоюродным братом Владимиром и старейшими боярами: «Погадавъ съ братомъ своимъ съ княземъ съ Володимеромъ Андреевичемъ и съ всеми бояры стареишими и сдумаша ставити городъ каменъ Москвоу… Тое же зимы повезоша камение къ городоу»[78]78
  ПСРЛ. Т. XV. Стлб. 83.


[Закрыть].