Текст книги "Бремя тела"

XI

Нельзя сказать, что тот откровенный разговор с Вероникой Петровной изменил Ксению. Несмотря на все услышанное, она по-прежнему не могла понять, почему это все происходит именно с ней, да еще и из-за такой глупости, как секс. Именно глупости, другого слова Ксения подобрать не могла. Ведь каждый человек волен жить так, как ему хочется, делать то, к чему лежит душа. И если у Ксении по уверениям бабы Лары и Вероники Петровны действительно были возможности, сила, которой не было у других, то почему все это работает против нее? Почему не помогает ей справиться с трудностями, а только создает их.

От Вероники Петровны Ксения вернулась поздно, уставшая и заплаканная. Надя уже спала, поэтому обошлось без ненужных вопросов и любопытных взглядов. Едва Ксения легла, то сразу уснула: она чувствовала, как летит неведомо куда с огромной скоростью, а потом остановилась, резко дернув стоп-кран, и очутилась на кухне у бабы Лары.

– Убедилась? – спросила баба Лара. – Теперь не будешь, надеюсь, повторять слова матери, что я сошла с ума и все эти разговоры про силу есть старческое безумие?

– Не буду, баба Лара. Я так никогда и не думала даже.

– Это хорошо, что не думала. Тебе надо взрослеть.

– Я и так уже взрослая, бабушка. Мне уже двадцать скоро. Учусь. Что еще требуется, чтобы доказать, взрослая я, не маленькая?

– Не знаю, не знаю, – баба Лара встала со стула, подошла и потрепала Ксении волосы. – Ты и в самом деле уже такая взрослая…

Ксения почувствовала, что дрожит. Болела спина, и болело внизу живота. Боль усиливалась, причем не постепенно, а как-то скачкообразно. Ксения закричала. Ей было не страшно, во сне она не видела ничего из того, что могло бы ее мало-мальски напугать. Наоборот, присутствие бабы Лары, ее голос успокаивали. Но боль нарастала, прибывая из ниоткуда. Ксения попыталась собрать все силы, но это не получилось. Она даже не понимала толком, спит или нет. «Наверное, уже не сплю», – мелькнуло у Ксении и тут же ее начали сильно трясти за плечи, от чего боль еще более усилилась.

– Никитина, что с тобой? Проснись сейчас же, хватит меня пугать и орать здесь! – рядом стояла Надя и пыталась ее разбудить. – Никитина, мать твою, да хватит уже орать! Орет и орет, а чего нужно, непонятно. Никитина!

Надя красила ресницы, в одной руке у нее была тушь. Разбудив Ксению, она невозмутимо продолжила наводить марафет. Ее невозмутимость не была наигранной – в отличие от Ксении Надю мало что могло удивить или напугать. Непростое дворовое детство в провинции, развязность по натуре, знакомство с Сашей и пребывание в соответствующем обществе делали свое дело. Но Ксения не замечала этого. Она больше ценила порядочность Нади, что можно без опасений оставить в комнате ценные вещи и деньги. Да и с грехом пополам они друг друга понимали даже в таких ситуациях на границе безумия с нелепостью.

– Я…

– Чего ты там лепечешь? Утро уже, вставай, все равно спать после такого уже больше не будешь. Вот и выспались, блин.

– Болит, – простонала Ксения и ощупала низ живота дрожащей рукой. – Что? Там кровь, Надя, кровь!

Надя подняла одеяло и тут же, ухмыляясь, опустила его обратно.

– Здрастье, Никитина, да ты как будто с другой планеты прилетела! Да к тебе же красные идут!

– Какие? Что?

– Красные наступают, Никитина?

– Болит! – снова простонала Ксения, потирая через одеяло живот: она никак не могла проснуться и осознать, где находится и что происходит. То ли это до сих пор кухня квартирки бабы Лары с плотными шторами, то ли комната в общежитии. Но почему так темно? Ах, да, в это время года светает поздно. Ксения понемногу приходила в себя. – Какие красные?

– Орать прекрати, Никитина, а то сейчас на твои крики сбегутся, а ты в таком состоянии еще если раздетая начнешь бегать, то это вообще тупик.

– Какой тупик? Какие красные? Надя, что за ерунда? Мне больно, а ты! И прекрати на меня давить, убери руки, а то еще больнее.

– Да! Как у тебя, Никитина, оказывается все запущено. Я даже не подозревала. Вроде большая девочка…

– Прекрати! – в слезах крикнула Ксения, припоминая случившийся накануне разговор с Вероникой Петровной, которая тоже посмеивалась над ней и называла большой девочкой.

Надя открыла свою тумбочку, покопалась в вещах и бросила на кровать Ксении не начатую упаковку прокладок. Ксения ее не поймала. Упаковка ударилась о стену и упала на одеяло. Ксения испуганно разглядывала ее, не решаясь взять в руки.

– Нет, ты точно королева девственниц! Это же надо такое! Вроде продвинутая, компьютером с интернетом пользуешься, мобилой, читаешь много, а сама, выходит, за собой не следишь? Что, я неправду говорю? Хочешь сказать, что вру? Как же! Видела бы ты сейчас себя со стороны, ну и художество! Да ты подбери слюни-сопли, приведи себя в порядок. Иди, собирайся, завтракай, нюня. Сейчас таблетку тебе найду какую-нибудь. Неужели у тебя никогда месячных не было?

– Не было, – простонала Ксения, с трудом поднимаясь с кровати.

Ксения была раздражена и обижена на весь мир. Что теперь будет? То, что случилось, Надя разнесет по всему общежитию. Ксения представила, о чем будут все говорить, как на нее будут смотреть? А что делать ей? Она, заблудившаяся в себе, живущая своими принципами и представлениями, не желающая мириться с окружающей ее грязью, непониманием, равнодушием.

– Ты ведь никому не расскажешь? – Ксения достала и накинула старый мамин халат, прихваченный на всякий случай и пылившийся в шкафу. – Надя, пожалуйста, пообещай, что никто ничего не узнает.

– Ага, всем расскажу, по телевизору выступлю, в интернет посливаю комментов и фоток, мол, так и так, поздравьте Ксюху, королеву девственниц, с тем, что у нее красные дни! Ура! – Надя заметила, что оделась и собралась идти в институт гораздо быстрее Ксении, чего раньше никогда не было, а Ксения, судя по всему, в институт опоздает. – Да ладно тебе, никому я ничего не скажу. Что я, дура совсем по-твоему? Таблетки на столе. Чао.

Надя всегда хлопала дверью, но в этот раз она сделала это особенно громко и, как показалось, элегантно – она уже вышла, уже прикрыла дверь, а потом изловчилась и рукой толкнула ее. Ксения посмотрела на потолок. Пятна на привычном месте не было, да, впрочем, и не до него было. Все тело ныло и подташнивало. Таблетки, которые Надя оставила на столе, почти не действовали. Ксения скрипела зубами и, превозмогая боль, собиралась в институт. На первую пару она уже не успевала, зато успевала на три другие. Но, уже одевшись, Ксения почувствовала такую боль, что вынуждена была прямо в куртке лечь на кровать и свернуться рогаликом.

«За что мне это все? Что я такого сделала, чтобы постоянно мучиться? Все не так и не эдак. Почему я должна устраивать окружающих, не устраивая при этом себя, и наоборот? И куда это пятно подевалось? Вероника Петровна наговорила мне всякого! И вот сегодня началось. Да, Ксюша, твои нервы ни к черту. Видишь, ты предпринимала шаги, занималась самодеятельностью, и теперь это привело к новым сложностям. Мама говорила, что тяжелый первый день, максимум второй, дальше все нормализуется. Хотелось бы, с такой болью жить не хочется. Теперь ты понимаешь, Ксюша, почему иногда говорят, что лучше было бы родиться мальчишкой? Хотя, им в армии надо служить или косить, чтобы туда не забрали. А по мне так лучше в армию, чем терпеть эти боли. Не верю, что эти таблетки Наде помогают. Она, наверное, решила поиздеваться надо мной. Да нет, анальгин должен помочь. Как же я устала! Будто и не спала совсем. Пусть обо мне думают, что хотят, но я сегодня никуда не пойду, не пойду и точка. Я ненавижу себя! И плевать на сессию, на зачеты. Плевать, Ксюша. Вот увидишь, как миленькое сейчас появится пятно!»

Ксения переоделась и снова устроилась на кровати. Она пыталась читать, отвлечься, окунуться в перипетию книжной истории, к слову сказать, весьма надуманной. На трех страницах не произошло ничего примечательного. Пустые пафосные речи и перетирание воздуха в ступе, когда и так было ясно, чем все закончится еще за восемьдесят страниц до финала.

«Хижину дяди Тома» Ксения в ярости швырнула под кровать.

– Ненавижу себя, – прошептала она, – ненавижу этот секс, из-за которого все происходит, даже если он меня никак не касается. Глупости, это все глупости.

Прикинув, Ксения не нашла, за что себя можно было бы любить. За то, что она отвергает даже самые крохотные намеки на интимную близость, но при этом не утруждает себя поисками того, о ком мечтает, а просто сидит и ждет? За то, что махала рукой на бабу Лару, когда она говорила ей вполне серьезные вещи? За то, что незнакомая женщина несет чушь про то, как ей необходим секс, иначе она сойдет с ума и ей, якобы, все это видно? За то, что ей и самой уже стало казаться, что она слетает с катушек, и что ни мама, ни сестра ее не понимают и при неудачном стечении обстоятельств и сами упекут ее в психушку, может, ненадолго, для профилактики? Ксения бросилась припоминать, где у них в Череповце находится психбольница, то так и не вспомнила.

«Может, прогуляться, подышать свежим воздухом?» – спросила у себя Ксения, но тут же боль ответила новым ударом. Ксения скрежетала зубами и смотрела в окно.

На следующий день Ксения была в институте. Переживания относительно того, что Надя может разболтать истинные причины ее отсутствия, отпали. Похоже, Надя прониклась к Ксении сочувствием, а, может, просто у нее хватало и своих забот, тем более что почти каждый день после занятий она допоздна гуляла со своим парнем. Но прибавились другие проблемы, каких Ксения не ожидала. В перерыве между парами, когда Ксения шагала по коридору и исподтишка откусывала яблоко, ее окрикнул декан факультета и позвал в деканат на пару слов.

Александра Яковлевича за глаза называли Скруджем. Он помнил все, что касалось его факультета до мелочей: кто из студентов живет в общежитии, у кого задолженность по зачетам, кто получает стипендию, какой курс в какой аудитории занимается, у кого из преподавателей перебор с нагрузкой, а кто свою не выполняет в полной мере. Теперь Ксения убедилась, что эта его щепетильность ему дорого обойдется, как и ее собственная принципиальность.

– Никитина, что-то я вас вчера не видел на занятиях. Чем объясните отсутствие?

«Неужели все знает? Нет, просто расспрашивает. Спокойно, Ксюша, у тебя все хорошо, это ложная тревога».

– Неважно чувствовала себя, Александр Яковлевич, но уже все хорошо.

– Хорошо-то оно и хорошо, – Александр Яковлевич снял очки и принялся их протирать о манжет рубашки, – да только от двух преподавателей слышал жалобы. Два зачета у тебя еще не сданы.

– Но я ведь только собиралась их сдавать!

– Да, но кое-кто, Никитина, я не буду показывать пальцем, потому что это неприлично, собирался сдавать сессию досрочно. Как вы мне говорили, хочется съездить домой на недельку. Забыл, извините, откуда вы?

– Из Череповца, – грустно ответила Ксения, краснея и смущаясь.

– Череповец, ах да, замечательный город, бывал там однажды проездом. Так вот, никакой сессии досрочно уже не получается, Никитина. И не вините меня, меня винить не в чем. Обстоятельства так складываются. Вы обязывались поговорить с преподавателями и сдать за две недели до сессии все зачеты, не так ли? До сессии остается десять дней, у вас еще два зачета не сданы.

– Но я сдам, все сдам! – Ксения медленно опустилась на стул, стоявший у входа в деканат, прямо под стендом с расписанием.

– Конечно, сдадите, Никитина. Но дело в другом. Остается десять дней, вы начинаете, извините за выражение, пороть горячку, а впереди еще три экзамена, которые вам предстоит сдать.

Ксения не понимала, что Александр Яковлевич хочет ей сказать, оперируя датами, числом дней, числом экзаменов. Пыталась понять, но не понимала.

– Извините, Александр Яковлевич, но, может, вы мне конкретно скажете, почему сначала разрешили сдавать зачеты и экзамены раньше, а теперь отказываетесь от этого намерения и все переигрываете?

– Это я переигрываю? – Александр Яковлевич надел очки и вопросительно посмотрел на Ксению, затем снова их снял, на этот раз, чтобы спрятать в карман. – Мне кажется, это вы переигрываете, Никитина. Поймите, второпях вы сдадите, предположим, не на отлично, а на хорошо. Или, того хуже, схлопочете хотя бы одну тройку.

– Знаете, это мое дело, – уверенно заявила Ксения, – да и вы сами нам первого сентября в том году говорили, что экзамен это лотерея, особенно по точным наукам вроде математики.

Александр Яковлевич сделал такое лицо, как будто схватил ложку слишком горячего супа, забыв на нее предварительно подуть, и даже топнул ногой.

– Причем тут это, Никитина? Мало ли что я сказал! Вы поймите, вы у нас единственная отличница, гордость курса, да и факультета тоже. В своей группе вообще, вы единственная, кто получает стипендию. Вот поэтому ученый совет и постановил вам платить стипендию не двойную, какая полагается всем отличникам, а, так сказать, двойную двойной. А знаете, почему?

От волнения Александр Яковлевич вспотел, а Ксении становилось все более не по себе. Ей хотелось устроить скандал, заявить о своих весьма туманных правах на досрочную в виде исключения сдачу сессии, потому что ей хочется махнуть на недельку домой, в Череповец, и не просто на недельку, так, чтобы захватить и Новый год, и Рождество. Стипендию она и в самом деле получала в двукратном размере от положенной ей как отличнице, повышенной. О причинах этого она не справлялась, да и зачем, если такое неожиданно свалившееся пополнение бюджета избавляло ее от необходимости подрабатывать?

– Потому, – продолжал Александр Яковлевич, сам решив ответить на свой же вопрос, видя нерешительность Ксении, – что у нас небывалый недорасход стипендиального фонда. Деньги, Никитина, никуда не деть, их просто некому выдавать, а троечников подкармливать я не позволю. Половина, даже больше половины группы должна получать стипендию, так на бумаге написано. А в реальности мы видим совсем иную картину. Половина группы балбесничает, кто-то вообще не хочет учиться, многие чуточку не дотягивают до того, чтобы получить стипендию. И вы у нас одна. Благодаря вам нам удается с грехом пополам отчитываться, куда мы тратим стипендиальный фонд. Инвалиды и сироты у нас получают социальную стипендию, вы как отличница – повышенную. Цифры подбиты, бумаги подшиты, министерство претензий не имеет. А вот теперь на минуту представьте, что будет, если вы вообще не получите стипендию в этом семестре? Вы обо мне подумайте! О проректоре нашем, Иване Алексеевиче. Как мы оправдаемся, чем? А?

Александр Яковлевич улыбнулся и провел рукой по плечу Ксении, потом поднял руку – и снова провел. У Ксении все сжалось внутри, в глазах потемнело.

Она смотрела не на декана и даже не на стену, где висела большая картина, подаренная факультету известным художником, его выпускником – фамилию Ксения забыла. На картине была изображена баржа с изъеденными ржавчиной бортами, плывущая мимо шлюзов узкого, с лесистыми берегами, канала.

Ксения смотрела в дальний угол, где стоял стол диспетчера, составлявшего расписания и выписывавшего всяческие справки и направления на сдачу экзаменов. Над столом чернело огромное пятно. А в голову Ксении снова лезли грязные мысли.

Александр Яковлевич гладил ее по плечу и улыбался.

– Так что без обид, Никитина, пожалуйста, вы ведь у нас отличница, все преподаватели вами очень гордятся и очень вас любят.

Кое-как Ксения освободилась от его руки и, покачиваясь, вышла в коридор.

«Неужели и он тоже? Чур меня! Ксюша, оставь эти чудовищные мысли. Но как их оставить, если он… он… хотел меня! Неужели он думал сотворить со мной это прямо здесь, в деканате? Нет, Ксюша, даже не думай о таком, не смей думать», – Ксении казалось, что все, кто был в коридоре, побросали свои дела, разговоры и заботы и уставились именно на нее. И все видели, как она зашла в деканат вместе с Александром Яковлевичем и как спустя минут десять вышла.

Ксения не стала оставаться на следующие пары. Решительным шагом она прошла по коридору к лестнице, спустилась, накинула куртку и стояла в холле у выхода.

– Посмотри, какая красотка.

– Это Никитина со второго курса.

– Классная чика.

– Да, что надо фигурка.

– Не зря Скрудж на нее запал.

– Да ты что, не думал, что она соблазнит самого Скруджа.

– Прикинь, если они там сейчас… Мы тут стоим себе, а они там удобно устроились и по-быстрому…

– А почему бы и нет, вот так отличницы и получаются.

– Точно-точно, классная чика, и он ей вдул.

– Реально так думаешь?

– Он теперь свободен, развелся год назад с профессоршей-историчкой, молоденькую себе ищет.

– Не ищет, а нашел.

– Да брось ты, никого он не нашел, просто она хочет снова сессию на все пятерки сдать, вот и сдала, натурой.

– Я фигею, неужели у нас на факультете такое творится!

– Это везде творится, не только у нас.

– То-то говорили, что нечисто со всеми этими стипендиями, всем тройки понаставили и не видать денег.

– А ей повышенную платят, между прочим, сам Скрудж выбивал.

– Понятно, откуда ветер дует.

– А мне говорили, что эта Никитина девственница и вообще не вариант ее в койку затащить.

– Вот мне такие и нравятся.

– Девственницы?

– Неа, те, что не подстилки под первого встречного.

– Никитина, ты мне нравишься.

– И мне, Никитина.

– Не хочешь развлечься?

– Тебе понравится, Никитина.

– Это будет быстро и не больно.

– Но несколько раз подряд.

– Выпьем шампанского, посидим, а потом и в койку.

– Никитина, хватит ломаться, не теряй зря свое время, сама же потом будешь ползать на коленях и умолять, чтобы все повторить.

– Никитина, у тебя супер задница, куда ее прячешь?

– Прекрати прикидываться, что ничего не слышишь.

– Не строй из себя паиньку.

– Ого, смотри, делает вид, что ее ничего не интересует.

– И намеков она не понимает, ей нужно все по два раза диктовать, а то она конспектировать не успевает.

– И слова секс она не знает.

– Смотри, сейчас достанет справочник и будет смотреть там, что оно означает.

– Никитина, хватит теории, я на практике тебе все покажу.

– Хочешь посмотреть на мою рабочую лошадку?

«Спокойно, Ксюша, не подавай вида, что они тебя напугали, что ты от их издевательств сейчас кинешься в истерику. Александр Яковлевич, конечно, переборщил, но эти уроды совсем потеряли совесть», – куда бы Ксения ни смотрела, везде видела темные пятна. На старую деревянную дверь с огромной металлической ручкой, на зеркало и деревянную скамью у самого выхода, во двор в те моменты, когда дверь открывалась, и кто-то входил или выходил прямо перед ней.

Пятно больше не было одним-единственным, притаившимся в укромном месте, чаще всего под потолком. Их было много. Вернее, это было одно и то же пятно, одного и того же цвета – матового черного, с небольшими глянцевыми вкраплениями – только оно было везде. Оно слегка пульсировало. Ксении было страшно, страшнее, чем было все эти месяцы до того при виде пятна. Но она держалась. Еще шаг – и она окажется на улице.

– Пацаны, а я бы вдул ей прямо сейчас, чего откладывать самое приятное на потом, а?

При этих словах Ксения вскрикнула и резко обернулась.

На лестнице стояло трое парней со старшего курса. Двое – один в кожаной куртке поверх спортивного свитера с капюшоном, другой с огромным рюкзаком, на котором по бокам были привязаны роликовые коньки – облокотились на перила лестницы, третий вертел в руках бейсболку и сидел на ступеньках. Они оживленно обсуждали что-то, и только тогда посмотрели на Ксению, когда она закричала. «Прикинь, спрашиваю у него, нормальная ли тачка за такие бабки, он говорит нормальная, а прокатились, движок скрипит, подвеска еле живая, стекло тонированное, да пошел он», – донеслось до Ксении, а потом они замолчали.

– Кто это? – спросил тот, что сидел на ступеньках.

– Не знаю, забей, – ответил парень в кожаной куртке. – Как думаешь, где еще можно тачку недорого посмотреть. На этом сайте один хлам. Может…

«Не могло показаться, Ксюш, не могло. Они думают о плохом, только о том, как бы трахнуть тебя. Но ты не поддавайся, не держи в себе этих мыслей. Подумай о другом, об учебе, о погоде, о том, куда сейчас пойдешь. Видишь, как много всего вокруг. А они только о сексе. Это твои силы издеваются над тобой, хотят, чтобы ты сошла с ума. Но ведь ты этого не хочешь? Правильно, Ксюша, не поддавайся».

На ее любимом пруду в маленьком сквере, отделенном от улицы массивной оградой, уже встал лед. Причем встал лишь с одной стороны. Утки беззаботно плавали в дальнем краю пруда, не решаясь подплыть к темной кромке. Сидеть на скамейке было холодно: Ксения присела на самый край, но тут же поднялась. Под ногами хлюпала непонятная каша из мокрой грязи и опавших, уже успевших почернеть и размокнуть листьев ясеня и каштана.

Она шла по мокрым дорожкам, глядя себе под ноги просто потому, что смотреть по сторонам она не могла. На другой стороне улицы, в витрине эротического бутика было вывешено ажурное дамское белье. Чуть дальше у самой ограды обнималась парочка. И еще у Ксении возникло подозрение, что в каждой второй припаркованной у края дороги машине, если вообще не в каждой, занимаются сексом. Близился вечер, в сумерках уже было трудно разглядеть, но Ксении показалось, что одна из машин даже покачивается.

«Это они специально делают вид, что в машине никого нет, на самом деле лежат на заднем сидении и творят… Не думай об этом, Ксюша».

Когда Ксения начинала поднимать глаза, то всматривалась в лица прохожих. Им не было никакого дела до Ксении. Но все же Ксении показалось, что один мужчина ей подмигнул, а парень, проходя мимо, даже прошептал:

– Хочешь, пойдем подолбимся, у меня хата тут недалеко, – прочитала по губам Ксения и тут же снова устремила взгляд на дорогу, в лужи и грязь.

Так Ксения медленно дошла до церкви, в которую ходила один-единственный раз, после смерти бабы Лары. Оглядевшись по сторонам и накинув на голову капюшон, она вошла внутрь.