Текст книги "Бремя тела"

– Тот, у кого такие красивые ножки, не зря задержался там, Ксюш. Может, это судьба? Сейчас выйдет твой принц, ты приготовься. Я серьезно тебе говорю, чем черт не шутит!

Ксения отмахнулась. Подул ветер и ее пластиковый стаканчик слетел со скамейки и покатился по траве, а дальше по песку. Ксения помчалась за ним. Когда она вернула стакан на место и присела обратно на скамейку, до нее и до Лены донесся отвратительный звук того, как кишечные газы через тернии успешно прокладывают себе дорогу, затем еще один.

– Ого, – тихо сказала Лена.

Наконец ноги зашевелись – и из кабинки, подтягивая светлые шорты, вышел сильно пьяный дядя преклонного возраста. Поверх белой рубашки с коротким рукавом с нацепленным нелепым галстуком-бабочкой красовалась синяя лента с надписью «Почетный гость». Зачерпывая в ботинки песок, почетный гость, покачиваясь, поплелся за свадебной процессией, которая ушла уже довольно далеко.

– Опять твои провокации? Ты же знала, что туда зашел старый хрен, причем пьяный в дерьмо, – возмутилась Ксения.

– Ксюш, остынь. Ну, видела, и что? Любви все возрасты покорны. Я же не знала, что он окажется такой свиньей. Фу, даже подходить к этой кабинке теперь не хочется. Ладно, давай выпьем еще вина, пусть у этих молодых все будет в порядке, а пердуны-родственнички не слишком часто их навещают.

С такой постановкой вопроса Ксения, молча, согласилась.

С одной стороны, уезжать обратно в Питер Ксении не хотелось, но с другой – бесцеремонность сестры и лекции мамы о налаживании жизни ей порядком поднадоели. Если эти мысли такие правильные, а советы действенные, то почему же сама не берет и не налаживает – для начала свою жизнь, ну а потом все остальные. Своего отца Ксения не знала, и разговоры о нем мать тут же пресекала. В Питере Ксению ждала учеба, сумасшедшая соседка по комнате и некая необъяснимая пустота, которую трудно было чем-то заполнить. Преследующие мысли о сексе, чужие намеки на это, появляющееся из ниоткуда черное пятно как знак неуместности даже сторонних разговоров об интимном.

Провожать ее на вокзал не пришел никто. Ксения долго стояла, дышала вечерней прохладой, слушая гудки поездов и объявления по громкой связи. Неожиданно она почувствовала знакомый аромат – пахло «Красной Москвой», причем рядом не было никого, кто мог бы пользоваться этими духами. Ни компания с рюкзаками, пившая пиво и травившая анекдоты, ни провожавшая кого-то пара с ребенком, ни дворник, пробежавший мимо и остановившийся, чтобы замести метлой на совок лежавшие посередине перрона осколки бутылки.

«Ты здесь, баба Лара, это хорошо, это очень приятно, это здорово! Так здорово, что я здесь не одна. Думаешь, никто специально не пришел? И я тоже думаю, что просто так получилось. Мама в вечернюю смену на этой неделе, Ирке не до меня, у Лены тоже забот по горло с ее работой и со всем остальным. Кто еще ко мне придет, как не ты? Помнишь, ты мне в прошлом году перед отъездом подарила флакончик духов? Он у меня в комнате в общежитии, в тумбочке с вещами так и стоит. Нет, не волнуйся, баба Лара, его никто летом не выкинул, и в комнате я буду жить в той же самой, где и жила. Нам даже разрешили кое-какие вещи там оставить на лето, не тащить же все с собой сюда обратно. Ты не волнуйся, баба Лара, все будет нормально. Только если бы ты знала, как мне осточертело слушать эти нотации про то, что у меня нет личной жизни, что я девственница, что делаю все не так как следует делать. Ты, бабуль, наверняка скажешь, что надо просто держаться и не обращать ни на кого внимания. Я так и делаю, только самой от этого спокойнее не становится. Обидно даже, что ничего другого мне сказать не могут, только ткнуть носом в этот мой якобы порок. А это не порок, совсем не порок. Мне даже самой кажется, что меня эти мысли о сексе начинают преследовать. Но у меня есть палочка-выручалочка, черное пятно, такая масса черная, субстанция, которая начинает маячить перед глазами. Ну, все, баба Лара, пять минут до отправления. Мне пора. Береги тут всех, хорошо?»

Люди, в нерешительности топтавшиеся у входа в вагоны, засуетились. Проводники проверяли документы и билеты, теперь уже с пущим рвением. В купе с Ксенией оказались две пожилых женщины и девочка, внучка одной из них. Если плацкартный вагон при движении продувал легкий ветерок, то в купе, несмотря на приоткрытое окно, воздух совершенно не двигался. Ксения обмахивалась газетой как веером и рисовала в воображении, будто она стоит на берегу Шексны и придерживает сарафан и сумку рукой. Легкий ветер похлопывает ее по лицу, то ли приветствуя, то ли прощаясь.

В купе уже все спали, да и в вагоне, судя по тишине и эху от стука вагонных колес, тоже. Ксения делала вид, что спит, просто лежала с закрытыми глазами на своей нижней полке.

«Вот, Ксюша, скоро приедешь в Питер и снова будешь предоставлена сама себе. Никто не будет клевать мозг. Да, Ксюша, представляешь, так все непросто. А всего-то ерунда какая, не ложиться подстилкой под первого встречного. Оказывается, людей это бесит. Хотя, мне интересно, как они об этом моем принципе жизни догадываются? Не на лбу же у меня это написано! Впрочем, кто знает, может и написано. Я все это никак не афиширую, внимание к себе не привлекаю, а все равно получается так, что меня упрекает каждый. Ну, конечно, не совсем каждый, но многие».

Через перегородку из соседнего купе доносились шорохи и стоны. Ксения напряглась: «Как, и здесь это происходит? В поезде? Нет, по-моему я просто схожу с ума, и мне везде, повсюду мерещится только секс, никак от этого не отделаться». И словно в насмешку над Ксенией стоны усилились, что-то застучало и почти сразу все стихло. Если бы было хотя бы чуточку светлее, и она смотрела бы не в стену, а чуть выше окна, то увидела бы то, что рассеяло всякие сомнения – темное пятно, которое кроме нее больше никто не видел.

Петербург встретил Ксению облаками, запахом горевших за городом торфяников, суетой в метро, криками, пылью и шумом маршруток и автобусов. В привокзальных кафе гремела музыка, шныряли толпы выходцев с Востока, окрикивая друг друга на непонятном языке.

В общежитии тоже ничего не изменилось. Дежурила Бурласова Марина Игоревна, гроза припозднившихся гостей и любителей экстремальных развлечений вроде в открытую пронести в общежитие пару бутылок спиртного или закатить вечеринку. Выдавая ключ от комнаты, Бурласова долго разыгрывала из себя то ли пограничницу, то ли партизанку, вглядываясь в паспорт Ксении.

– Что, не похожа сама на себя? – спросила Ксения, которой тяжело было стоять с сумками в руках и рюкзаком за спиной.

– Не похожа, – равнодушно протянула Бурласова и кивнула на сумки. – Небось, много самогонки привезла? На целый семестр?

– Нет у меня никакой самогонки. Я такое не пью. Если сомневаетесь, то можете посмотреть, только ничего не найдете, только время потеряете. Так вы выдадите мне ключи?

Бурласова посмотрела на Ксению своим пронизывающим до костей взглядом. Шутили, что она на самом деле наполовину киборг, и вместо одного глаза у нее рентгеновский аппарат, настроенный таким образом, чтобы показывать спрятанные в рукавах, рюкзаках и сумках бутылки с выпивкой.

– Смотрите у меня, алкаши малолетние! – погрозила Бурласова и, еще раз осмотрев своим критическим взглядом сумки и рюкзак Ксении, выдала ключ от комнаты. – Соседка твоя позавчера приехала, так вчера весь день бегали туда-сюда, за закуской и обратно. Сегодня, вон, не видать совсем, отоспаться, значит, не может.

Ксения медленно пошла наверх по лестнице совсем пустого, а, быть может, и банально спящего общежития. С трудом открыв дверь в комнату – ключ сначала никак не входил в скважину, а после стал проворачиваться – Ксения в полумраке разглядела знакомую картину. Задернутые наглухо шторы, разбросанные вещи, какую-то посуду на столе и мирно посапывающую Надю. Она не проснулась и не шелохнулась даже когда Ксения уже вошла в комнату, с грохотом бросила рюкзак на кровать, подвинула тумбочку и стул, начала разбирать вещи.

Сбегав в душевую, а затем и на кухню, Ксения посмотрела на часы – они показывали половину одиннадцатого. Без зазрения совести Ксения подошла к окну и раздвинула шторы. Комната стала похожа именно не на комнату, а на пыльный то ли подвал, то ли склад.

– Ты приехала и, конечно же, не убиралась тут? Можешь не отвечать, ясно не убиралась, смотри, какая везде пылища.

– Чего орешь? – спросонья прокряхтела Надя.

– Я не ору, а просто говорю.

– Это тебе так кажется, а на самом деле орешь. Думала, хоть посплю маленько, так ты приехала.

– Ты мне не рада? – улыбаясь, спросила Ксения, понимая, что Надя просто в своем репертуаре и ворчит не со зла, тем более что в мусорной корзине красовалась баночка из-под какого-то коктейля и пустая пивная бутылка. – А я думала, что гостей встречают хлебом и солью, чем-то вкусненьким.

Надя села на кровати и принялась взбивать подушку, напоминавшую что-то бесформенное и сморщенное. Ксения же сбегала за чистой тряпкой и наводила в комнате порядок. Смыв слой пыли со стола, шкафа и тумбочки, она разложила свои вещи так, как они лежали до отъезда. Ей нравился порядок, хотя к беспорядку она не имела никаких претензий и даже не думала высказывать Наде претензии по поводу того, в каком виде разложены ее вещи.

«Ну вот, Ксюша, живи и радуйся, все отлично», – подумала Ксения, но тут же поняла, что поспешила с выводами. Задребезжал поставленный на вибровызов мобильный телефон. Сообщение гласило: «Привет. Это Ксива. Слышал, что ты приехала. Увидимся!». У Ксении тут же закружилась голова, она присела, испуганно глядя на пятно под потолком. Не дожидаясь того момента, как оно начнет расти, Ксения удалила сообщение и постаралась о нем забыть.

– А ты ничего, загорелая, отдохнувшая, – заметила Надя. – Как на личном фронте? Может, нашла себе мальчика там, в своем Череповце?

– Да, отдохнула нормально, – Ксения вскипела и, дабы не поругаться с соседкой по комнате, собралась на кухню прополаскивать тряпку, чтобы протереть пол за кроватью. – Снова ты о мальчиках? Надя, прекрати! Не хочу об этом ничего слышать! Господи, сколько же можно объяснять, что не желаю слышать этих намеков! Это мое личное дело. Я же не спрашиваю, сколько ты тут за лето с Сашей и вообще чем и с кем занималась. Не говори ничего, помолчи, ничего не желаю слышать и знать!

IX

Учебный год для Ксении начался безумно. Утром первого сентября она чуть не проспала, потом больно оступилась на лестнице, столкнулась нос к носу с Ванькой Михельсоном и Мариной, которые, не стесняясь и не скрываясь, целовались у дверей пожарного выхода. Даже наоборот, услышав, что сзади кто-то спускается по лестнице, они стали целоваться по-особенному страстно, а Михельсон залез Марине под юбку своими короткими пухленькими ручками. Марина была одета по-праздничному: белая мужская сорочка с закатанными рукавами, до неприличия короткая – не только по меркам Ксении – черная юбка, красные ажурные чулки и гады – огромные высокие ботинки на шнуровке, какие носят обычно солдаты, строители и панки. Ксении показалось, что Марина вот-вот повернется к ней и пальцем с накрашенным черным лаком длинным ногтем покажет на нее, произнеся: «Полюбуйся, Ванечка, вон девственница идет».

Невдалеке от остановки автобус, поворачивая, поцарапал какую-то машину, перегородив при этом дорогу. Образовалась огромная пробка, которая вряд ли разрешилась бы через полчаса или даже через час. Ксения шла пешком, как и все остальные. Обогнать шедших впереди было нереально – это была колонна: спешащие родители, дети с портфелями и цветами, бабушки и дедушки, решившие поглазеть, насколько сильно первое сентября нынче отличается от того, что было при Никите Сергеевиче и Леониде Ильиче.

Было очень пыльно. Пылинка попала Ксении в глаз. и она на ходу ее доставала, все время поглядывая на часы и подстегивая себя идти быстрее и не оглядываться по сторонам. А смотреть было на что. Как будто сговорившись, парочки спешивших на занятия, как и Ксения, студентов обнимались, целовались, отпускали не совсем приличные шутки. Снова показалась аптека с рекламой презервативов в витрине, вывеска секс-шопа. На другой стороне улице у рекламной вывески магазина «Мебель» была разбита первая буква.

Ксения ругала себя за то, что глазами ищет афиши той самой нашумевшей постановки «Монологи вагины», о которой ей рассказывала Надя, посетившая ее вместе со своим парнем – конечно, привлечены они были исключительно названием, а еще историей, с этим названием связанной.

Когда Саша пересказывал эту историю, он хохотал так, что у него в глазу лопнул сосуд. А Ксения слушала и с ужасом, обливаясь холодным потом, наблюдала за тем, как темное пятно опускается и расплывается туманом по всей комнате.

В пору премьеры спектакля градоначальником в Питере была сильная, властная и авторитетная женщина, Ксения часто видела ее по телевизору. В телевизоре она обычно говорила о чем-то важном, делала это четко, по существу и вдобавок была с иголочки одета, чем тоже вызывала уважение. Якобы однажды эта дама ехала в служебной машине по городу и на одной из магистралей увидела рекламный щит: с одной его стороны был ее портрет и анонс регулярно выходившей телепередачи с ее участием, «Диалог с городом», на другой – афиша спектакля «Монологи вагины». Рассказывали, что градоначальница пришла в ярость, во что Ксении с трудом верилось: против чего восставать такой мудрой, спокойной и уверенной в себе женщине. Но результат ждать не заставил: афиши исчезли, а о спектакле на некоторое время забыли. И хотя Ксения сразу решила, что все это не более чем придуманная кем-то байка, но все же ловила себя на мысли, что и сама не прочь взглянуть на эти афиши.

– Что смотришь? Иди, не задерживай всех! – рявкнула на Ксению женщина в старомодном джинсовом платье. – Видишь, народу сколько! Чтобы провалились там все эти машины с автобусами, вечно не дождаться, когда нужно!

В институт Ксения явилась уставшая, вспотевшая и порядком раздраженная. Занятий в первый день не было. Вернее, они были, но от, по всей вероятности подвыпивших в компании декана преподавателей, добиваться высот научной мысли было бесполезно. Те, кто думает, что день знаний это праздник учащихся и студентов, жестоко ошибается. Это праздник педагогов, потому как только первого сентября и, пожалуй, в день учителя запаху алкоголя от сеятеля доброго и вечного никто не удивляется.

И на первой, и на второй лекции доценты говорили бессвязно, со скукой поглядывая в полупустую аудиторию – многие еще не успели приехать, а кое-кто и не собирался этого делать аккурат до конца сентября.

Увидев, как качаясь и опираясь руками на все попадающееся под руку, идет по институтскому старинному коридору профессор, у которого должна была быть третья пара, Ксения усмехнулась и незаметно выскользнула из аудитории прямо перед его носом. «Не буду тебе надоедать, старый слизнячок, а то что-нибудь еще скажу не так, а мне все-таки тебе потом экзамен сдавать», – безо всякой злобы решила она.

Троллейбус до общежития домчал ее за какие-то пятнадцать минут. Ксения собиралась переодеться, оставить сумку и уйти гулять, радуясь отличной погоде и тому, что назавтра не нужно готовить ни конспектов, ни даже сидеть над занудными учебниками. Но когда она подошла по коридору к двери комнаты и в очередной раз похвалила себя за то, что так ловко сбежала с лекции, то была немало удивлена. Ключ в замочную скважину не входил – дверь была заперта изнутри, причем ключ был вставлен в замок и повернут. А за самой дверью творилось нечто невообразимое: Ксения расслышала стоны, скрип кровати и удары чего-то тяжелого об тумбочку. Стоны становились громче. У Ксении потемнело в глазах, приподнятое настроение сменилось страхом. Вокруг нее все было как будто в тумане. Но не в белом и не в сером, какой бывает по утрам над болотами возле лесных пожарищ, а в совсем темном, чуть поблескивающим.

Ксения не стала стучать в дверь и пытаться снова вставить ключ в замок. Она на мгновение закрыла глаза, затем открыла и медленно отправилась в конец коридора, к окну. От стонов из-за двери она вздрагивала так, словно они не там, а рядом с ней, и все громче, громче и громче. Окно в ее глазах выглядело маленькой светлой точкой, к которой она, как мотылек, порхала сквозь тьму. Тьма покачивалась и гладила ее по голым плечам. Ксения снова вздрагивала, проводила по плечам рукой и поправляла лямки платья, с которыми и без того было все в порядке.

«Спокойно, Ксюша, только не разревись сейчас, это никому не нужно. Ничего страшного не происходит, просто у твоей соседки по комнате секс с ее парнем. Это не будет продолжаться долго, ты же сама уже однажды все это наблюдала. Все очень быстро, тем более, когда они так стонут. Держи себя в руках, Ксюша. И ничего не бойся, этого черного пятна не бойся. Да, оно большое, но скоро рассеется, уменьшится, станет совсем маленьким и безобидным. А ты большая девочка и ничего не должна бояться. Видишь, чем оборачивается секс? Это только им кажется, что все чудесно и замечательно, что они ничего не слушают и поступают правильно. Не тебе их судить, живи своей жизнью».

Коридор был длинный и, дойдя до окна, Ксения уже не должна была слышать то, что она слышала, находясь у двери своей комнаты. Стоны и скрип кровати не становились тише: Ксения оглянулась, посмотрела по сторонам, потирая глаза, силясь разглядеть что-либо сквозь тьму. Она стала чувствовать, что задыхается. Стоны и скрип были совсем рядом, справа от нее. Ксения провела рукой по стене и сообразила, где она находится. Это был почти конец коридора, не доходя пары шагов до окна. Рядом была дверь крайней комнаты, комнаты, где жила Марина. И в той комнате тоже занимались сексом. Ксения сделала над собой усилие, одолела расстояние до окна и открыла его. В лицо ударил свежий воздух, и все вокруг постепенно стало светлее: она разглядела даже цветок в огромной кадке, стоявший у выхода на лестницу.

«Значит, Маринка с Михельсоном тоже никуда не пошли сегодня. Потоптались для вида на лестнице, подождали, пока все уйдут и юркнули в комнату. А, может, сбежали не с третьей пары, а, скажем, со второй. Оставь их в покое, Ксюша, и успокойся. Посмотри на себя со стороны. На кого ты похожа? Они топчут твои мечты и стремления, они уверены в себе, а ты уже дохлая испуганная овца, которая слоняется по коридору. Выше нос, Ксюша. Ты должна излучать уверенность, а не они! Ты ищешь свою любовь, настоящую. Быть подстилкой на скрипучей кровати в общаге – это совсем не твое. Зачем тебе все это нужно? Бери себя в руки, тебе еще с Надей объясняться. Хоть предупредила бы, сколько раз говорили об этом, а все без толку!»

Рядом, за дверью раздался сдавленный крик. А в дальнем конце коридора дверь щелкнула и приоткрылась. Из нее высунулась взъерошенная голова Нади.

– Некрасова, ну где ты там? Вроде стучалась, ломилась, а потом пропала. Мы уже по второму разу успели, – Надя дико заржала, ей показалась, что дерзость и шутка на Ксению подействовали. – Ну, если ты идти не торопишься, то мы и по третьему успеем, правда, Сашок?

Единственное, что выдавало в Ксении раздражение, это сумка, которую она крутила, как в фильмах с Брюсом Ли крутят нунчаки. Лямка похлопывала по сумке, в сумке постукивали карандаши.

– Надя, мы же договаривались, что если вы с Сашей планируете побыть друг с другом наедине, то ты мне звонишь или пишешь. Или хотя бы утром могла мне шепнуть, что у вас такие планы. Я бы не возвращалась, погуляла бы где-нибудь. Неужели трудно это сделать? – Ксения говорила спокойно, так как ее ничто уже не волновало и не пугало, тьма, заполнявшая весь коридор, сжалась до маленькой черной точки под потолком.

– А у нас с Сашком все спонтанно получилось.

– И ты мне спонтанно могла скинуть смску, – возразила Ксения, осматривая комнату. – Что помешало этому, я не понимаю, извини меня.

По комнате были разбросаны вещи. Тумбочки, как и стол, были сдвинуты, на них лежали Надины джинсы, носки, какие-то пакеты. Саша в одних клетчатых семейных трусах, широко раздвинув ноги и подмяв их под себя, сидел на кровати и потягивал пиво. Он был взмокший, пот струился по его лбу и плечам, на которых красовались татуировки, изображавшие змею, акулу и несколько иероглифов. В комнате стоял тяжелый тошнотворный запах пота.

– А кто этот бардак будет убирать? – спросила Ксения, брезгливо перешагивая через лежавшую посредине комнаты футболку. – Точно не я.

Надя подошла и демонстративно подняла футболку, расправила ее.

– Сашок, это, кажется, твое.

– Точняк, – согласился Саша. – Типа мое. Хотя если хочешь, можешь забрать себе, если очень нравится. Или вон Ксюхе подари, она так на нее смотрела! Это надо было видеть!

Ксения старалась не показывать свое раздражение происходящим. В конце концов, ничего особенного не происходило и могло быть гораздо хуже, если бы Надя не была в целом спокойным и адекватным человеком. Ведь Ксения прекрасно понимала, что воспринимает все через призму своих принципов, жизненных установок и то, что для других является вполне нормальным и обыденным, для нее, если можно так выразиться, отклонение от нормы, вопиющий факт, нарушение нормального уклада жизни, состоявшего в терпеливом ожидании настоящих чувств. Правда, какие они на самом деле, эти настоящие чувства, Ксения толком не понимала – и для Нади это было очевидно.

– Ты прогуляла сегодня, да?

– Не прогуляла, а просто не пошла, – Надя нехотя собирала с пола и со стола вещи, осматривала их, отряхивала и складывала на стул. – Вот что там сегодня делать? Ты и сама пришла пораньше, не досидела до конца дня. О чем важном могут рассказывать первого сентября? Это, наверное, самый придурошный день в году, гора пафоса, все чего-то ждут, притворяются, а самим не терпится идти бухать.

– Там в деканате был стол накрыт, сама видела, – призналась Ксения. – С этим ты права. На занятиях была ерунда какая-то. Нас сидело восемь человек, представляешь?

– Такие заучки, как ты, – съязвила Надя.

Саша допил пиво, почесал живот и, потянувшись, поставил бутылку на самый край стола. Надя строго на него посмотрела, подмигнула, кивнув на Ксению, взяла бутылку и осторожно положила ее в мусорное ведро.

– Правильно, а то злая Ксения нашлепает нам по самое не балуй, – с трудом сдерживая смех, пафосно произнес Саша.

– Наша отличница, комсомолка, спортсменка, – подыграла ему Надя. – Сходила первого сентября в институт, впитала в себя знаний, сейчас научит нас, как правильно жить. Ай-ай, Сашок, почему же ты сегодня на занятия не пошел? Тебя, наверное, учителя ругать будут.

Ксения быстро освободила сумку от лишних вещей, запихала в нее свитер и собралась идти гулять. Ей было все равно, куда идти. Она хотела как можно скорее вырваться из комнаты, где чувствовала себя стесненно в присутствии полуголого Саши, сидящего на растрепанной постели, и Нади, натянувшей длинную футболку только для того, чтобы не смущать Ксению своим видом. Ей же самой, по большому счету, было все равно – одетой ходить по комнате или раздетой. Она тоже чувствовала некоторый дискомфорт от того, что Ксения смотрит на нее и ее парня с осуждением, хотя, осуждение это было скорее внешнее, чем внутреннее.

– А, кстати. Ксюха, ты же знаешь Ксиву? – вдруг спохватился Саша и даже соскочил с кровати. – Такой же, блин, фанат учебы, как ты. Идиот, поперся сегодня отчет по практике сдавать, прямо в первый день. Тоже мне, в отличники решил заделаться. Пай-мальчик!

Махнув рукой, Ксения направилась к двери, на ходу внимательно осмотрев себя в зеркало. Она вздохнула, разглядев свои покрасневшие глаза и мешки под ними.

– Ксюх, да ты не обижайся!

– Да, Никитина, хватит обижаться! – по лицу Нади было заметно, что она о чем-то хочет спросить, но решает, делать это или нет. – Никитина, ты не за едой? Нам с Сашком после секса всегда хочется жрать! Правда, Сашок? Если ты в какое-нибудь кафе, то мы с тобой. Давай вместе отметим первое сентября, посидим, съедим вкусненького, выпьем. Как ты на это смотришь? Ну не молчи, Никитина!

– А я и не молчу. Не забудь, когда я приехала, я комнату мыла. Теперь твоя очередь.

– Ксюха, да ты… – Саша встал с кровати, потягиваясь.

Ксения не стала ничего отвечать и дослушивать, что скажет Саша – она была уверена в том, что он выдаст что-нибудь неприличное. Более того, ей показалось, что Надя и ее парень только и ждут, когда она уберется из комнаты, чтобы вновь, заперев дверь, предаться пороку.

«Беги, Ксюш, пока не испорчено настроение и отношения. Тебе повезло, что пятно снова не разрослось. Как объяснить Наде, что так, как поступает она, поступать нельзя? Они издеваются над тобой, Ксюша. И не потому, что ты полная дура или какая-нибудь ненормальная, нет. Все потому, что ты девственница. Возможно это и зависть, возможно и нет».

– Тю-тю, совсем крыша поехала у твоей Ксюхи. Или у вас в институте все такие ненормальные учатся, ну, за исключением тебя? – спросил, откинувшись на подушку, Саша, когда Ксения уже вышла. Ему не хотелось, чтобы она слышала то, о чем он говорит.

– Да нормальная она, Саш, просто этот ее комплекс, что никакого секса до настоящей любви, что настоящую любовь нужно ждать, искать, бороться за нее, – Надя легла рядом с ним и укрылась одеялом. – Я вообще не представляю, как можно жить с такими убеждениями. Это ведь тяжело. Представляешь, что она чувствует, когда приходит, а мы тут с тобой развлекаемся. И вправду я забыла ей отправить сообщение, хотя обещала.

– Это ты давно обещала!

– Ну и что, давно или не давно. – Надя прижалась к щеке Саши и, достав из-под одеяла руку, провела по ней. – Какая колючая, Сашка, прямо как кактус. Понимаешь, мы с ней договаривались, а у меня совсем из головы вылетело.

– У нее крыша поехала от недотраха.

– Прекрати, Саш, так нельзя. Что она тебе сделала плохого? Вот в том-то и дело, что ничего. Молчи, не смей мне возражать. Знаешь, уж лучше жить с Ксюхой в одной комнате, чем с какой-нибудь Маринкой, которая пьет все, что горит и курит все, что растет. Еще к ней постоянно панки ходят, на гитарах играют. А теперь вот и Ванька Михельсон повадился. Представляю, что они там творят!

– Что, это Ванька Михельсон такой плохой парень? По-моему, реальный пацан. У нас в училище тоже один такой есть, все под какого-то клоуна косит, а сам траву покуривает. Его с практики выгнали, устроил там…

– Я вообще не об этом, Саш! Как ты любишь все передергивать и переводить разговор на себя! – Надя принялась щекотать Сашу, он подпрыгнул, кровать заскрипела, а под кроватью зашелестели пакеты, в которых Надя хранила обувь. – Понял! Вот тебе за это!

Саша сумел увернуться, привстал на кровати и, схватив Надю за плечи, поднял ее на руки. Надя обвила его ногами и обняла. Они целовались до тех пор, пока в матрасе кровати не заскрипели пружины, и ноги Саши не стали буквально проваливаться. Он стал переступать с ноги на ногу, но его собственный вес вкупе с весом Нади, которая повисла у него на шее, грозил проломить кровать вместе с матрасом.

– Нет, нет, нет, Сашок, сними меня и сам хватит топтаться своими грязными ногами по моей замечательной кровати!

Саша повиновался. Минуты и даже часы страсти были позади, наступала обычная жизнь, которая даже у очень сильно любящих друг друга людей вполне обыденна.

– Помнишь, мы свели Ксению с Ксивой? – спросил Саша, помогая заправлять кровать и отыскивать под покрывалом неизвестно каким образом попавшие туда носки. – Смешно даже, Ксива и Ксюха, имена похожи. Тебе Ксюха ничего не говорила, запала она на Ксиву или послала в отстой?

Надя задумалась: от напряжения мысли она принялась тянуть футболку на себе вниз. Опомнилась она тогда, когда футболка растянулась сантиметра на три и затрещала на плечах.

– Слушай, а ведь точно, я даже забыла об этом и забыла у нее спросить, а сама она мне ничего не рассказывала. Мы ведь тогда ушли и оставили их, точняк. Если они хотели воспользоваться ситуацией, то могли это сделать. Но у меня такое чувство, что ничего между ними не было, я бы заметила, что Ксюха изменилась, но она и не думала меняться. Вечером ее расспрошу.

– Да не нужно, зачем лишний раз лохматить бабушку, – Саша легонько шлепнул Надю по попе и стал одеваться. – Зачем тебе лишний раз ей напоминать обо всем этом. Не хочет ни с кем в кроватку – ее дело, второй раз Ксиву приводить сюда не будем. А я-то думал, они заценят друг друга!

Ксива время от времени присылал Ксении смс-сообщения, порывался даже звонить, но Ксения не брала трубку: она ждала, когда у него лопнет чаша терпения сидеть и слушать в трубке гудки. Терпения хватило минуты на полторы. На его сообщения она тоже не отвечала – и не потому, что не отвечать было в ее правилах, а просто не знала, что ответить. Отвечать приветом на привет, ничего не значащей, пустой фразой на его, не менее незначительную и пустую?

Были более важные дела, которые занимали ее. Собственный быт, мысли о доме, родном Череповце, по которому она ни с того ни с сего стала скучать. И, конечно, учеба, которая была у нее на первом месте. Ее недоумению не было предела, когда, вернувшись из института, она заставала Надю спящей, за просмотром телевизора или за игрой в компьютерные игры. Ксения улыбалась, качала головой, а про себя думала: «Как так можно относиться к учебе? Посмотреть телек и поваляться в кровати можно было и в своем Урюпинске. Зачем нужно было ехать так далеко, чтобы ничего не делать? Ну, конечно, Надя считает, что ради знакомства с Сашей стоило. Не спорю, но лучше уж работать, чем ничего не делать, это всегда успеется».

Учеба давалась Ксении непросто, хотя внешне все выглядело легко, и Надя постоянно приставала с расспросами, как у нее все это получается. Уверенная в своей неудаче, Надя предпочитала прогулять зачет, а потом как ни в чем ни бывало прийти на пересдачу и, сославшись на нездоровье, тянуть время. Преподаватели, у которых сдавали нервы, ставили зачет просто так. Молодые и более терпеливые преподаватели отправляли на третью пересдачу, но затем тоже сдавались. Таких, как Надя, была примерно половина от всего потока. Оживали и брались за ум они только в разгаре сессии, когда деваться было некуда, и страх перед отчислением заставлял открыть учебник или переписать у кого-то конспект.

Под вечер, вернувшись с тяжелого зачета по статистике, уставшая, голодная, но довольная собой Ксения в очередной раз обнаружила, что дверь комнаты заперта изнутри, а за дверью шум и стоны. Ее настроение резко упало. Она прождала под дверью пять минут, справляясь со своим страхом и наблюдая, как все вокруг темнеет. Теряя силы и самообладание, она постучала – сначала совсем легко, а затем все решительнее и решительнее. Скандалить Ксении не хотелось, на это просто не оставалось сил. Хотелось войти, как можно быстрее отбросить от себя все грязные мысли, прилечь.