Текст книги "Клошар"

11. Катунь

Под птичий щебет, пробивающийся сквозь раскатистый рокот Катуни, я бодро шёл по грунтовке в сторону Тюнгура. Через пару часов пути дорога внезапно закончилась, превратившись в едва заметную конную тропу. Какие военные составляли эти сусанинские карты? – недоумевал я, тем не менее продолжая идти по тропе, то отходящей от реки, то возвращающейся к ней снова. После слов, которые Михаил сказал мне в машине, решение пришло само собой. А почему бы и нет? Действительно, куда мне спешить? Священная гора – настоящее место силы – где-то рядом со мной, а я поеду разбираться с Ленкой, которая обо мне наверняка даже не думает? Что я буду делать возле этой горы – я не знал, но дойти до неё стоило хотя бы ради того, чтобы рассказать потом об этом Сане. Пройдя несколько километров по тропе, я решил отдохнуть. Зашёл в лесок, и сразу же наткнулся на тёплое костровище. Пошурудил угли палкой, подкинул веток, и они занялись огнём. «Вот так-так… Да я тут не один. Но спать возле костра точно не буду. Отдохну немного и пойду дальше. А как стемнеет – прилягу где-нибудь в кустах. Мало ли кто тут бродит в горах». Не успел я об этом подумать, как из леса вышли двое парней лет восемнадцати-двадцати. Оба с небольшими рюкзаками, туристическими ковриками и волосами до плеч.

– Ты откуда? – спросил у меня первый.

– Оттуда, – махнул я рукой в сторону Ини.

– А куда? – поинтересовался второй.

– Туда, – махнул я в противоположную от Ини сторону.

– Ясно, я Арсений, – представился первый.

– А я Паук, – сказал второй.

Я назвался Димой, мы пожал друг другу руки, и парни уселись возле костра.

– А вы чего здесь гуляете? – настала моя очередь задавать вопросы.

– Ммм… Мы – радужные разведчики, – не слишком охотно выдал Паук.

– И что это значит? – усмехнулся я.

– Луи отправил нас обследовать Алтай, чтобы найти место для Радуги… – начал объяснять Арсений.

– Ребят, я не в теме. Что за Радуга? Кто этот Луи? Я знаю только Луи Второго, Князя Монако, да Луи де Фюнеса.

– Не ёрничай. Мы думали, ты свой, радужный. На гопника вроде не похож, – Паук смотрел на меня с явным сожалением и, похоже, был уже не рад, что сказал мне о Радуге.

Я засмеялся:

– Да я свой, даже если гопник. Извиняйте, если обидел. Дорога трудная была, устал. Расскажите лучше про Радугу.

Пацаны расслабились. Арсений открыл свой рюкзак и вытащил пухлый пластиковый пакет.

– Ты совсем налегке? Будешь кашу? – обернулся он ко мне.

– Да, спасибо, конечно, буду.

Ребят как подменили: они окончательно успокоились и начали доставать из рюкзаков всяческую снедь, а также маленькую сковородку и металлические миски. Арсений открыл пакет, и я увидел, что тот до отказа набит листьями конопли. Тут до меня дошло, какую кашу они собираются есть… Отказываться я, конечно, не стал – мне необходимо было расслабиться.

– Откуда столько?

– Мы как раз за ней ходили, нарезали в нескольких километрах отсюда.

– А почему бы просто не покурить? – резонно поинтересовался я.

– Беспонтовая. Её только жарить, с маслицем, – ответил Паук.

– Ну, с маслицем, так с маслицем.

Через час мы уже оживлённо болтали, уплетая конопляную кашу. Я съел лишь несколько ложек этой густой, поджаренной в масле, субстанции, предварительно посыпав её сахаром. А сейчас с аппетитом наворачивал гречку, которую пацаны сварили в котелке.

– Не прёт, – развел руками я.

– Ну погоди ещё, подопрет. Пусть полчасика пройдёт, чтоб в желудке растворилось, – поучал Паук. – Арс, расскажи Димарику про Радугу.

– Давай я для ясности спрошу у тебя кое-что? – отозвался Арсений.

– Конечно, спрашивай, – согласился я. В голове моей, меж тем, непривычно зашумело, а в конечностях появилась странная лёгкость.

– Ты кочевник? Бродяга? Вот мы с Паучем – кочевники.

– Да, Арсений, раз я тут, то явно не домосед.

– Мы о другом. Идея такова. Мы, кочевники, бродим по нашей земле, а один раз в год возвращаемся домой. На месяц. Радуга – это и есть наш дом.

– Ого, круто! А где она? Где этот дом?

– В июле.

– Где в июле?

– Каждый раз это новое место. Мы вот ищем стоянку для новой Радуги. На общем совете было решено провести её этим летом на Алтае. И Луи…

– А много людей собирается?

– Всяко бывает. По несколько тысяч. Понимаешь, место Радуги не афишируется. Просто делается карта и она передаётся из рук в руки. Благодаря этому на Радуге собираются только свои.

– Вы там употребляете что-то? Кашу эту? Бухаете?

– Не, Дим, сейчас мы не дома, поэтому можно. Дома есть правило: алкоголь и наркотики строго запрещены, – вмешался Паук.

– А жить месяц в палатке?

– Обычно это индейские типи, мы же племя, – продолжил рассказывать Арсений.

– Прикольно.

– Есть много маленьких обычаев Радуги. Я думаю, тебе там очень понравится.

– А какие ещё есть обычаи? – услышал я свой, слегка охрипший, голос. Меня явно вставляло от этой каши. Вибрирующие звуки стройным потоком неслись прямиком в мозг, минуя уши и барабанные перепонки. А слова, возникая в голове, вылетали изо рта совершенно без моего ведома.

Арсений засмеялся:

– Эка тебя плющит, а говоришь не прёт. Обычаи? Ну, например, приветствие Радуги: «Доброе утро!». Мы произносим его в любое время дня и ночи, потому что вольны просыпаться, когда угодно. Или пробуждаться. Да, пробуждаться! Ещё мы против насилия. И за уважительное отношение к природе. Техника запрещена. Всё, что от Вавилона: политика, пропаганда… К природе….

Арсений начал запинаться. Похоже, его тоже накрывало не на шутку. Паук просто молча лежал на своём слипмате и смотрел на звёзды. Я попытался представить Ленку, но ничего не вышло. Видимо ей не было места в моём новом мире. Лишь звёзды и звуки Алтая, порождающие самые неожиданные образы. Мы принимаем кашу, а звуки принимают образы. Всё соединяется во всём. И в этом все мы. Я люблю этот костёр, потому что он – часть меня. И Катунь – это я. И кедры – тоже. Почему я раньше этого не понимал? – удивился я грандиозности своего открытия. Нужно всё это куда-то записать! Оглядевшись, я увидел, что Арсений сидит, привалившись к дереву, и не моргая смотрит в огонь. Я решил, что сейчас разумнее не спрашивать у него ручку и, свернувшись калачиком, просто закрыл глаза и отдался во власть какофонии звуков суетного леса.

Встав на рассвете, я залез на огромный валун на берегу Катуни, уселся на его верхушку и принялся наблюдать, как под воздействием просыпающегося солнца пробуждается ото сна всё вокруг. Было такое ощущение, что если встать на верхушку камня и ещё немного подпрыгнуть, можно легко достать рукой до неба.

Пришли пацаны, умылись в реке и тоже забрались ко мне наверх.

– Нехило нас вчера накрыло, – сказал Паук.

– Беспонтовая же, – ухмыльнулся я.

– Я чуть ганджубаса индийского добавил, из своей заначки, – спокойно вставил Арсений свои «три копейки».

Мы с Пауком вытаращились на него и заржали.

– Ну не слабо, не слабо, – Паук сиял.

– Ну что, чуваки, пошли со мной до Тюнгура? – сменил я тему.

– Не, брат, мы к трассе и чуть обратно по Чуйскому пройдём от Ини, посмотрим места. Миссия у нас такая, – с деланным сожалением ответил Арсений.

– Ну, миссия, так миссия. Тоже хочу на вашу Радугу.

– Домой. Говори: «Хочу Домой», – поправил меня Паук.

– Эх ребята, знали бы вы, как непросто мне сказать эти слова.

Арсений приобнял меня за плечи:

– Всем непросто. Ладно, давай разбегаться, тебе ещё далеко идти.

Мы слезли с камня, подошли к костровищу и обнялись.

Это было странно: встретить за сутки трёх неравнодушных к тебе людей, готовых обнять, поделиться едой и теплом. Я надел ботинки, распрощался со своими новыми друзьями и не спеша двинул вдоль берега в сторону гор.

12. Бом

Я шёл размеренным шагом по то исчезающей, то вновь возникающей тропе. Над землёй стояло марево. Присев отдохнуть на берегу, я снял берцы и окунул ноги в бегущую воду.

Солнце нещадно палило, разогревая воздух, но каким-то загадочным образом оставляло воду в реке ледяной. От долгой ходьбы на свежем воздухе разыгрался аппетит. Чувство голода теперь стало моим постоянным спутником. «Где же хоть какая-нибудь деревня?» – думал я. Но никаких признаков жизни на пути не попадалось. Иногда я встречал красные пятачки земляники на полянках и жадно на них набрасывался, поедая самые крупные ягоды. Сегодня я вообще не думал о Ленке. Вернее думал, но только так, будто всё произошедшее – это всего лишь кино с нашим участием. Мы отыграли эпизод, вот уже развязка, финальные титры, и я иду к себе домой. А она – к себе. Чао, увидимся когда-нибудь потом. Новый день вытесняет прошлые, тающие в памяти события. Все это произошло лишь вчера, а кажется, что пока я переживал, время тянулось, словно жевательная резинка, никак не желая выпускать меня из своих липких объятий. Сейчас же я просто шёл вдоль бурлящей извилистой реки, думая о вещах совершенно бесполезных в данной ситуации. Например, о масонской символике в старых церквях. Или о горе Белухе и других местах силы. О том, существуют ли инопланетяне. Если они есть, то взлётные площадки у них, наверняка, где-то здесь – на плато Укок, с базами в Алтайских горах. Я шагал, попутно поедая подножный корм в виде земляники, отмечая про себя, что жизнь, собственно, не так уж и плоха, как мне могло показаться пару дней назад. И тут на полянке возле реки я увидел пасущихся лошадей. Деревня! Я ускорил шаг, и через десять минут уже входил в небольшое селение. На улице никого не было, зато довольно быстро обнаружился домик, приспособленный под магазин. Я вошёл внутрь и увидел женщину лет сорока. Судя по виду, это была казашка.

– Доброе утро! Скажите пожалуйста, далеко ли до Тюнгура? – спросил я, стреляя глазами по продуктам на прилавке. На полу, в большом деревянном ящике лежал свежий, вкусно пахнущий хлеб. Увидев его, я чуть не поперхнулся от мгновенно начавшегося обильного слюноотделения.

– Пешком далеко, парень, был бы ты на коне…

Женщина проследила за моим взглядом и, уловив суть проблемы, отломила кусок хлеба и протянула его мне:

– Голодный небось?

Она взяла кувшин и нацедила из двадцатилитрового жестяного бидона большую кружку молока.

– Да, спасибо огромное! – я взял молоко и стал запивать хлеб, стараясь делать это как можно спокойнее.

– Парень, ты поешь и уходи, – тихо произнесла женщина, – не надо, чтобы тебя видели. И следующую деревню вокруг обойди, от греха.

– Почему? – удивился я.

– Здесь-то казахи, а там – алтайская деревня, мужики без работы, пьют напропалую. Жалко тебя, убьют ведь. На вот, возьми, – она протянула мне оставшуюся буханку.

– Эээ… Спасибо, но… – только и смог промямлить я.

– Не нужно ничего, милый, ступай с богом.

Я быстро убрал хлеб за пазуху, поблагодарил женщину и вышел наружу. На улице сразу свернул в сторону леса и шмыгнул в первый же пролесок, краем глаза успев заметить каких-то людей, сидящих возле одного из домов. Похоже, они меня не увидели. Слова казашки наложились на недавние байки Андрея, которые тот травил возле костра. Мне стало не по себе. Рассказанное предстало передо мной в совсем в ином свете. Через пару километров я снова вышел к реке и пошёл уже спокойнее, обдумывая сложившуюся ситуацию. Уже столько пройдено, что возвращаться не было никакого смысла. Только вперёд. Тропа постепенно превратилась в ниточку, и по краю обрыва поднялась на сотню метров вверх над рекой. С другой же стороны выросла огромная скала. Выходило, что теперь я мог двигаться лишь по этой узенькой тропке. Слева – стометровый обрыв и бурлящая река. Справа – гигантская каменная стена. Постепенно сужая тропу, стена приблизилась вплотную к обрыву и слилась с ним. В этом месте тропа была рукотворно вырублена прямо в скале. Это впечатляло. Настоящий бом22
  В Горном Алтае так называют узкое место между рекой и горой, по которому пролегает дорога, а также скалистый обрыв, крутой обрывистый берег.


[Закрыть]. Я много раз слышал про такие дороги, но сам встретил впервые. Вдруг внутри меня всё похолодело, сердце бешено заколотилось. Прямо по середине этой, вырубленной в скале тропки, лежал длинный чулок, набитый камнями. Предназначение этого предмета не вызывало у меня никаких сомнений. Это была своеобразная праща-дубинка. Легонько поддев каменный чулок носком ботинка, я скинул его вниз. Через мгновение, правда, сообразил, что и сам бы мог им вооружиться. И всё же я не жалел о своём спонтанном действии. Слишком сильно было отвращение к этому предмету и самому факту возможности его использования. От того, как долго летела вниз эта хрень, мне стало ещё больше не по себе. Осознав, что спрятаться здесь просто невозможно, я припустил вперёд, как ужаленный, и даже ни разу не присел, пока не начало темнеть. Постепенно тропа вновь спустилась к Катуни. Окончательно стемнело. Голод притупился. Я напился холодной воды из реки, немного отошёл от тропы, надел на себя всю свою одежду, натянул на голову капюшон и улёгся спать под развесистым деревом. Я так устал, а происходящие в моей жизни события были столь стремительны, что все мысли о Ленке окончательно ушли на задний план. Я просто лежал и обдумывал, что делать дальше. Тюнгур стал целью. Неважно, что там меня ждёт, но мне нужно было обязательно добраться до этого места. Пусть Тюнгур решит, что будет дальше. А там хоть трава не расти. С этими мыслями я и заснул.

13. Пост

Проснулся я от первых лучей восходящего солнца. Я отлично выспался, был слегка голодным, но достаточно бодрым, чтобы топать дальше. Чётко сложившееся в голове намерение буквально преобразило если не меня самого, то уж точно моё видение ситуации в целом. Я любовался фантастическими пейзажами, то и дело возникающими перед глазами. А течение в Катуни местами было таким бурным, что даже если зайдёшь по колено, тебя может сбить с ног и унести рекой на пороги и перекаты. Наконец-то я просто наслаждался. Лишь одно омрачало дорогу: после последней ночёвки у меня стреляло в правом ухе. Вероятно, застудил на холодной ночной земле. Но я старался не придавать этому значения и шёл вперёд, беззаботно насвистывая какую-то детскую песенку. Ближе к обеду тропа перешла в колею, и это сразу прибавило мне решимости дойти сегодня же до Тюнгура. Проходя через опушку небольшого пролеска, я вдруг зацепился за что-то ногой, и в соседних кустах послышался металлический перезвон. Это была проволока, натянутая через тропу и перекинутая на ветви дерева. К ней были привязаны пустые консервные банки.

– Стой, где стоишь! – послышался голос. Вслед за этим из кустов вылез парень в камуфляже и с автоматом Калашникова через плечо.

Я замер на месте:

– Стою.

– Откуда, куда?

– Из Ини в Тюнгур.

– Пойдём со мной, – махнул он рукой и нырнул обратно в кусты.

За кустами обнаружилась полянка, на которой была расставлена палатка военного образца. Рядом с ней стоял второй парень – голый по пояс, босой, в камуфлированных штанах, закатанных по колено.

– Здравия желаю! – улыбаясь, кивнул он мне.

– Доброе утро! – ответил я, тут же расслабившись.

– Ты знаешь, что находишься в погранзоне?

– Догадываюсь.

– Есть документы?

– Ага, паспорт.

Я снял с шеи пластиковый пакет с паспортом и до сих пор не потраченными деньгами.

– Сейчас пропуск тебе выпишем. Чай будешь?

– Буду, спасибо! – оживился я.

– Вано, согрей чайку пареньку.

Вано молча налил в котелок воды из канистры и подкинул сухих веток в костёр.

– Экстремальненько вы тут живёте, – завёл я разговор.

– Да не то слово. Хорошо ещё, что погоды сейчас стоят приличные, – оживился погранец.

– Трудно вдвоём?

– Втроём. У нас в палатке ещё один кент спит. Дежурим по очереди. Хорошо хоть молодого дали на хозяйство, – кивнул он на Вано. – Сколько времени уже идёшь? Давай паспорт.

Я распечатал пакетик и протянул ему паспорт:

– От Чуйского тракта третий день иду. А сколько километров осталось?

– Да ты в горах километрами не меряй. Ну, двадцать. А ты, получается, за всё время только пятьдесят прошёл. Вот и подумай. Держи, вот здесь распишись, – он протянул мне журнал и пропуск, который представлял собой половинку листа А4 с грифом ФСБ.

– Ого, ФСБ?

– Нутк, госграница… Чего ты хотел? Короч, этот пропуск в погранзону на месяц. Дам тебе дружеский совет: через несколько километров отсюда будет деревня. Обойди её с правой стороны, за полем. На подходах увидишь метки на дереве. Алтайцы там ебанутые. Пока мы с ними не пересекаемся – всё нормально, а как чуть их заденешь – на коней и в ружьё. Этих начать разоружать – бардак со стрельбой начнётся. А нам тут гражданские войны не нужны – проще глаза на них закрыть.

– Вот дела…

– Ещё дам тебе наводку. В Тюнгуре, за мостом, спросишь Улая. Скажешь, на посту подсказали. Он примет, договоритесь. Алтаец, но из адекватных. Понимаешь, в любой нации есть те, кто бухает и винит во всём всех подряд. А есть те, кто работает и думает головой. Так что, дело не в национальности, а в жизненных приоритетах.

– Спасибо, – я свернул пропуск и спрятал его вместе с паспортом.

– Ну, Вано, где чай? – завертел головой погранец.

– Всё готово уже, – Вано разлил всем, включая себя, чай и достал пакет шоколадных конфет.

– Богато живёте, – засмеялся я.

– Ну, жизнь тут надо подслащивать, – усмехнулся погранец.

– А ваш друг? – я кивнул на палатку.

– Не, не, пусть спит от греха подальше, пока сам не проснётся.

Мы допили чай. Я поблагодарил ребят, распрощался и двинул дальше. Было очень приятно встретить здесь, в лесу, людей, которые вроде при исполнении, но, тем не менее, относятся к тебе, как к человеку. Когда я заметил на дереве метки, о которых говорили погранцы, точно следуя инструкциям, обошёл по ним деревню. Боль в ухе меня уже не сильно беспокоила, и настроение, по мере приближения к Тюнгуру, только поднималось.

Через пару часов пути я присел отдохнуть. Небо затянулось тучами, заморосил дождь. «Осталось километров десять, надо взять себя в руки и успеть дойти до темноты», – подумал я. И, поднявшись, бодро припустил по тропе. Через полчаса дождь усилился. Поначалу я пытался переждать его под деревом, но потом, рассудив, что совсем скоро стемнеет, двинулся дальше под проливным дождём.

14. Тюнгур

Промокший насквозь, я, наконец, дошёл до села. Меня трясло от холода. Слева от дороги показался магазин и я, не раздумывая, вошёл в него. Внутри всё было заставлено коробками, между которыми женщина-алтайка что-то расфасовывала из мешка по пакетам.

– Здравствуйте! Подскажите, где Улай живёт? – обратился я к ней.

За моей спиной хлопнула дверь. Я обернулся и увидел, что в магазин вошли трое алтайцев.

– Ты кто? – сразу подошёл ко мне один.

– Дима.

– Пойдём Дима, – сказал второй и схватил меня за ворот.

– Эй, эй! Что за дела? – попытался освободиться я.

– Давай, налог надо платить, – грубо толкнул меня третий. И они потащили меня к выходу.

– Вы тут не безобразничайте, – как-то отрешённо сказала продавщица, продолжая фасовать крупу.

– Эй, мужики, я в гости приехал, это так тут встречают?

– Пива нам ящик купишь и пойдешь, гость, – злобно прошипел один из алтайцев и двинул мне кулаком по лицу. Я судорожно ухватился за дверной блок, и мы застряли в дверях. Ещё один из троицы больно пнул меня в спину. Дыхание перехватило.

– У меня нет денег, я к Улаю приехал! – закричал я, чувствуя, как кровь из рассечённой брови заливает глаза.

– Улай нам не указ, давай паспорт.

– Зачем?

– Выкупишь потом, раз денег нет.

Стоявший сзади алтаец ударил меня по руке, пальцы сами собой разжались, и мы вывалились на улицу – прямо в грязь. Я лежал вниз лицом, в то время как один из нападавших, придавив мою спину коленом, пытался шарить у меня по карманам.

– Салкын привезёт! – выпалил я, пришедшее на память имя.

– Какой Салкын?

– Из Кош-Агача.

Давление на спину ослабло. Я повернулся на бок. Трое явно нетрезвых мужиков стояли и смотрели на меня сверху.

– Откуда Салкына знаешь?

– Друг мой.

Они переглянулись.

– Ты, это, не держи зла, парень. Ошиблись мы. Выпили и ошиблись – со всеми бывает. Иди вдоль Катуни, перейдёшь мост, потом направо по дороге. И дойдёшь до Улая. Не знали мы, что ты Салкына человек. Запомним. Улая мы уважаем, не держи зла, парень.

Я сел прямо тут же, в грязи. Спину саднило, по лицу хлестал дождь, смывая кровь из разбитой брови.

Молча поднявшись, я, прихрамывая, поковылял вдоль реки к мосту.

Подойдя к воротам, постучал. Залаяли собаки. Дверь дома открылась.

– Кто там? – выкрикнул женский голос.

– Я к Улаю, мне пограничники ваш адрес дали.

– Сейчас, подожди, я сапоги надену.

Через минуту ворота приоткрылись, и я скользнул во двор.

Передо мной стояла женщина лет сорока, в широкой юбке, тулупчике и резиновых сапогах. Увидев меня, она запричитала:

– Ой, батюшки, парень, что с тобой? Давай в дом скорей, что ж это такое, Улай!

Из дверей выбежал немолодой коренастый алтаец. Мгновенно оценив ситуацию, он скомандовал:

– За мной пошли, сразу в баньку, я как раз недавно топить закончил.

Я прошёл за ним через двор к бане – маленькой избушке, построенной на русский манер.

– Заходи, грейся, я чуть погодя подойду, – сказал он, открыв дверь.

Я нырнул в сухое тепло. Недолго думая, скинул с себя тряпьё, залез на верхнюю полку и забился в угол. Голова соображала всё хуже, а тело, благодаря живительному жару, вроде бы начало наполняться жизнью.

– Ох, парень… Как же так? – услышал я сквозь пар голос Улая. Пар был везде: надо мной, подо мной, вокруг меня, в голове, в желудке… Ушат воды не привёл меня в чувство. Перед лицом что-то летало и хлестало меня своими крыльями. Обеспокоенный женский голос слышался сразу отовсюду. По моему раскалённому лбу скользнуло что-то влажное и холодное.

– Эх, парень.

Очнувшись, я понял, что нахожусь уже не в бане. Воздух был сухим и тёплым. Где-то надо мной мерцал свет.

– На, выпей.

Холодное стекло стакана коснулось губ. Я судорожно сделал глоток и огненный шар прокатился по горлу через пищевод к желудку. Там он с шипением растворился во внутренних соках.

– Ох, – вырвалось из меня. Свет тут же померк, и я погрузился в глубокие пласты тёмной материи.

Я сидел среди величественных гор с белоснежными шапками, на берегу кристально чистого озера, и рассматривал своё отражение в воде. Небольшие порывы ветра с каждым дуновением отделяли от меня ворох частиц, унося их с собой к середине озера. Благодаря этому я постепенно становился округлым, словно морской камушек. Время растеклось по сверкающей водной глади и замерло в ожидании. Слева от меня, в накинутой на плечи тигровой шкуре, в позе лотоса сидел Шива. Вокруг его синей шеи обвилась небольшая кобра с вибрирующим язычком. Похоже, я её уже где-то видел раньше. Шива небрежно держал пластиковый бокс с моим паспортом, зажав его между большим и указательным пальцами, и рассматривал Ленкины рисунки.

– Ом, – гортанно произнёс Шива, не открывая рта, и ткнул пальцем в центральный символ на пакете.

Я кивнул головой и улыбнулся.

– Я умер? – мысленно спросил я у него.

– А ты жил? Умереть может лишь то, что было живым.

– Где же мы?

– Это озеро Аккем, я здесь медитирую.

– А я?

– А кто ты?

– Я – Дима.

– Это написано на бирке, – разозлился Шива и швырнул мне пакет с паспортом. – Вопрос на все деньги мира: кто ты?

– Не знаю, – заволновался я, – никто. Я – никто.

Поверхность озера вспенилась, и время, расходясь спиралью, потекло от центра к берегам.

– Вопрос попроще, на пару купюр, – усмехнувшись, он кинул мне мятые деньги, оставшиеся ещё от Михаила. – Так вот, Дима, кто ты сейчас?

– Я не знаю. Просто бродяга. Бродяга.

Шива раскатисто рассмеялся, и с ближайших гор начали сходить снежные лавины. Я посмотрел на своё отражение в воде. Половина тела уже была обветрена до костей. Частицы меня, большие и маленькие, попадая в воздушно-временной поток, начинали кружиться в безумном танце и улетали к центру озера. На моей шее и груди что-то темнело. Я всмотрелся в отражение и обомлел. Это была кобра с шеи Шивы. Правое ухо внезапно пронзило острой болью. Я с силой дернулся и открыл глаза.

– Тише, тише, милый, – послышался мягкий спокойный голос. Я лежал под пуховым одеялом на кровати, в светлой просторной комнате. На стуле возле меня сидела женщина. Та самая, что встречала у ворот.

– Долго я спал? – хрипло прошептал я, не узнавая своего голоса.

– Ой, родной, лежи, всё хорошо будет. Три дня ты бредил, жар не сходил, думали – не выкарабкаешься.

Ухо снова пронзило болью, я застонал.

– Потерпи родной, простыл ты сильно, Улай за антибиотиками поехал.

– Мне надо к Белухе, – прошептал я.

– Здесь твоя Белуха, нет тебе нужды дальше идти. Спи, родной, сон – лучшее лекарство. На-ка, попей отварчику алтайского. – Она поднесла к моим губам большую металлическую кружку с дымящейся жидкостью болотно-зелёного цвета.

Сделав несколько глотков, я откинулся на подушку и тут же отключился, погрузившись в глубокий, без сновидений, сон.