Текст книги "Клошар"

15. Замыкание

Пили мы практически каждый день, но после работы, конечно. Хотя, если у кого-то выдавался день рождения, гуляли дня два-три подряд, а затем усиленно навёрстывали упущенное. Бригадир, сообразив, что мы с Саней за птицы, начал по вечерам нас избегать, особенно Саню. Дело в том, что, выпив пару баночек с кем-то из геологов, Санёк вместо того, чтобы тихушничать, как большинство рабочих, шёл прямиком в вагончик начальника экспедиции и просил червонец аванса на очередную банку.

– Кто нам обещал карманные расходы? – басил он под окном бригадира.

Отмазаться начальству обычно не удавалось: наглость и напор верно делали своё дело. В работе же мы продвинулись до Сегежи – города, на подъездах к которому чувствовался сильнейший запах тухлых яиц. Это было следствием работы целлюлозно-бумажного комбината.

– Когда же закончится эта вонь? Как там вообще люди работают? – сморщив нос, гнусавил наш дежурный геодезист Олег.

Геодезистов нам меняли довольно часто. Вернее, это нас с Саней каждый раз после какого-нибудь мелкого инцидента или пьянки ставили в реечники к новому геодезисту.

– Олежа, говорят, что этот ЦБК зэки строили, а сейчас там работают те, кто только что освободился, – отозвался Саня.

– Ужас, – равнодушно ответил Олег, устанавливая нивелир и тут-же командуя мне: – Дима, рейку на пикет!

– Тут и зона есть, строгого режима. Говорят, жесткач там: пытки и всё такое, и всего одному человеку удалось оттуда сбежать, – продолжил тему Саня.

– Говорят, что кур доят, – отреагировал Олег, – официально никогда не расскажут о том, что реально происходит.

– Думаешь, реально сбегают?

– Да кто ж его знает? Да и не хочу я этого знать, – Олег махнул рукой, и скомандовал теперь уже Сане: – меряй сто метров до следующего пикета.

Вдалеке показался поезд, паровоз издал два гудка, приближаясь к нам. Олег схватил прибор в охапку, и мы сбежали под насыпь, пропуская поезд. Это был уже третий состав за последний час.

– Достали эти паровозы, поработать не дают спокойно, – проворчал я.

– Типа ты горишь желанием побольше поработать, – заржал Саня.

– Ну, быстрее сделаешь – раньше в магазин, – парировал я.

– Что, верно, то, верно, – поддержал Олег, – лучше бы их не было пару часов, а за это время мы успели бы дневную норму сделать.

Поезд прошёл мимо, и мы, схватив свои рабочие причиндалы, вновь поднялись на пути.

– Есть идея! – воскликнул Саня.

Олег взглянул на него с тоской в глазах, – Санёк, и что же пришло в твою светлую голову на этот раз?

– Кароч, семафоры питаются от чего? Ну-ну-ну?

– В смысле? – нахмурился Олег.

– Ну, как они понимают, что идёт поезд, чтобы зажечь красный свет на перегоне?

– Паровоз замыкает рельсы на путях и загорается красный. К чему ты клонишь, Сань?

– Саня, говори уже прямо, – встрял я в разговор.

– Ну, короче, ток к семафорам идёт по рельсам, так?

– Так, – кивнул Олег.

– Поезд заезжает на перегон и замыкает пути, зажигается красный! Поезда видят красный и стоят, не доезжая до перегона, пока он не сменится на зелёный, так?

– Так.

– У нас есть металлическая лента и мы можем замкнуть рельсы, чтоб загорелся красный! – Саня сиял, как медный таз, вытащенный на свет из старого сарая.

– Не пойдёт, – сказал, как отрезал, Олег, – сгорит эта лента сразу, даже не выдумывай.

– А ломик? – брякнул Саня.

– Что ломик?

– Ломик же не сможет сгореть?

– Ломик не сгорит, конечно. Где ты ломик возьмёшь?

– Вон! – Саня показал рукой в сторону маленького полустанка, на будке которого висел красный пожарный щит с коническим ведром и ломом.

Мы переглянулись и все вместе заржали.

Эксперимент удался на славу. Саня положил лом поперёк рельсов и поезда, как по сигналу, прекратили сновать туда-сюда. Однако под конец работы нужно было вернуться, чтобы убрать лом.

– Саня придумал, Сане и идти, – изрёк Олег.

Санёк сразу же сник.

– Сань, пойдём вместе, – решил поддержать его я, – не очень и далеко тут, а то правда обнаружат эту хрень и будем мы опять крайними.

– Идём, конечно, – согласился Саня.

Мы шли, болтая о разной ерунде. Прошли несколько километров до полустанка, скинули лом с рельсов и вернули его на своё место на щите.

На обратном пути нам встретился путевой обходчик.

– Это не вы, засранцы, где-то рельсы замкнули? – грозно начал он.

– Нет, батя, это крендель один, его вчера уже уволили, – ответил Саня.

Обходчик недоверчиво посмотрел на нас, плюнул себе под ноги и побрёл дальше в конец перегона.

16. Гопнички

Буквально за одну ночь на Карелию навалилась осень. Ветер шумел в кронах деревьев и срывал незаметно пожелтевшие листья, кружа их в безумном танце над сырой после ночного дождя землёй.

– Эй, мужик! – кто-то окликнул меня сзади, – подойди, дело есть!

Обернувшись, я увидел двух местных гопников лет восемнадцати-двадцати. Один чуть выше меня, другой чуть ниже, оба в спортивных костюмах.

– Что хотел? – отозвался я, не делая ни шагу в их сторону, с твёрдым намерением идти дальше по своим делам.

– Ладно, погоди, дело есть, – двинулись они ко мне.

Местные обычно к нам не лезли, но мы всё же старались держать дистанцию. Пацаны выглядели наигранно расслабленными и нагловатыми, каким и положено быть деревенским гопникам.

– Этаа, у вас тут экспедиция, да ведь?

– Ну, допустим.

– Нам работа нужна, с кем договориться можно?

Я сделал серьёзный и задумчивый вид:

– Хмм, дайте-ка подумать.

– Да, подумай, в долгу не останемся, – ответил тот, что пониже, вытаскивая банку «Столичной» из кармана.

– Опа, это вы почти правильно подошли.

– Почему почти?

– Сначала нужно к моему непосредственному начальнику, если он возьмёт, то к бугру, а потом уж к начальнику экспедиции.

– Эка, как у вас тут всё сложно, – ухмыльнулся тот, что повыше, – ну, пойдём к твоему.

Я сделал зазывающий жест рукой и направился к нашему вагончику. На крыльце сидел Саня с кассетником и слушал «Гражданскую оборону».

– Знакомьтесь, мой наставник Александр Трифонович, – произнёс я, указывая на слегка офигевшего от неожиданности Саню, – Александр Трифонович, ребята вот к нам в бригаду просятся.

Саня быстро смекнул что к чему:

– А чего же не взять-то, возьмём, конечно, – Саня нарочито серьёзно оглядел парочку с ног до головы и добавил после короткой паузы, – с испытательным сроком и обучением, разумеется.

Гопнички радостно переглянулись, и, переминаясь с ноги на ногу, заговорили наперебой: «Зашибись, паря, всё будет тип-топ!»

– Батон, – представился тот, что повыше и пожал нам руки.

– Окунь, – отрекомендовался второй, вытаскивая из кармана две банки «Столичной».

– Ооо, это у нас нельзя, – Саня замахал руками, и парни на секунду зависли с недоумёнными выражениями лиц, – тихонечко, вот сюда, проходите, – продолжил Саня, пропуская всех в вагончик.

Не более чем через час Окунь уже побежал за догоночной банкой, а ещё через полчаса, Саня, обнимая Батона, подарил ему мою кассету «Дафт Панк» для закрепления дружбы.

– Завтра, – медленно произнёс он, фактически повиснув на Батоне, – выходной завтра, суббота, не работаем. Но вы заходите с утреца, если будет что.

Мы с Саней заржали. Пацаны переглянулись и тоже загоготали.

– Будет, будет, братиш, утречком придём, – затараторил Окунь.

– Поправим вас, и можно на охоту сходить, – добавил Батон.

– Охооота? – протянул я.

– Ооо! Охота! Охота – это когда тебе и ей охота, а когда ей не охота, то это уже рыбалка.

Все снова заржали.

– А где ружья возьмём? – резонно поинтересовался я.

– У моего бати целый арсенал, – с глупой улыбкой, непонятно кому подмигивая, произнёс Окунь.

На этом и порешили. После непродолжительных прощаний нам всё же удалось выпроводить эту парочку. Из двадцатилитрового металлического бидона я набрал воду в чайник и поставил его греться на газовую горелку.

Саня уселся на крыльцо, достал «L&M», вытащил сигарету и протянул пачку мне. Я присел рядом, мы закурили и одновременно уставились на звёзды, рассыпанные миллиардами по ночному небу.

– Скажи мне только одно, Трифонович, с какого перепугу ты им мою кассету подарил? – задумчиво спросил я Саню.

– Понимаешь, Дима, на этой кассете было какое-то говно записано, и я спас твой музыкальный вкус.

– Но это же моё говно и мой вкус! – возмутился я.

– И что? Ты включаешь, а слушают все. Зато теперь у нас чистая фонотека, всё по православному, ничего лишнего. Я тебе вот «АукцЫона» альбомчик подарю, «Птицу». «Я сааам себе и небо, и луна…». Это же про тебя песня, братишка. Я считаю, что вкус можно и главное – нужно воспитывать! Люди не рождаются с хорошим вкусом. Вкус тренируется, как мышцы.

– Ладно, воспитывай, на тебя, конечно, грех обижаться, на идиота. Мы заржали и обнявшись вернулись в вагончик к захлёбывающемуся паром, почти уже выкипевшему чайнику.

17. Охота

Только начало рассветать, как в дверь вагончика постучали.

– Кого там принесло? – заворчал Саня со своего топчана.

Я приоткрыл глаза, снова закрыл их, отвернулся к стенке и вновь погрузился в тревожную дрёму.

Стук повторился уже более настойчиво. Через несколько секунд начали долбить кулаком и похоже даже ногой.

– Кто, там? Заходи, открыто, – послышался Санин голос.

Дверь распахнулась и на пороге нарисовались наши новые друзья: Батон и Окунь. Словно близнецы – в одинаковых армейских штанах, подвёрнутых резиновых сапогах-болотниках и дурацких шерстяных шапочках. У обоих на плечах висели охотничьи ружья. В руках у Окуня был длинный брезентовый свёрток, который он со словами: «А это вам, батины берданочки», положил на стол. Мы с Саней нехотя вылезли из своих нор. Санины, слегка мутные с утра, голубые глаза с полопавшимися от частых возлияний капиллярами, произвели впечатление на пацанов.

Окунь отшатнулся от Сани, взглянув ему в лицо:

– Йооу, Александр, у нас только одна банка, нельзя пока, охотиться же сегодня.

– А пиво?

– Откуда тут пиво, дружище?

– Открывай, – Саня тяжело плюхнулся за стол.

Окунь достал из кармана баночку «Чёрной смерти» и разлил на два стакана.

– Это вам, мы пока не будем, – произнёс он.

– Ну, за охоту! – поднял стакан Саня, мы чокнулись и залпом выпили.

– Ну до чего удобная тара, на двоих в один заход в самый раз! – заметил присевший на краешек кровати Батон.

– Воистину, – подтвердил Саня.

Окунь развернул брезент и выложил на стол два стареньких одноствольных ружья:

– Ну, короче, ребзя, зырьте. Берданочки – то, что надо на птичек. Шестнадцатый калибр. И патронов пакет наделал, – он достал из подсумника пластиковый пакет, набитый цилиндрическими, явно закатанными вручную патронами, – но только бекасин!

– Что эта хрень значит? – поинтересовался я.

– Ну, мелкая самодельная дробь, на птичек. Утки, голуби… Постреляем по тому, что шевелится.

– Отлично, – поднялся Саня, взял одно ружьё, перегнул его, оглядел патронник знающим взглядом, и с уважением заключил, – дедовские.

Мы с Саней надели всё те же ежедневные рабочие шмотки, разве что кроме желтух с катафотами. Взяли ружья и, как заправские охотники, двинули в лес.

После того, как мы прошли километров пять по бурелому, нас с Саньком начало отпускать, и угроза новой волны похмелья встала особенно актуально. Увидев симпатичную полянку с пеньком посредине, мы, не сговариваясь, все вчетвером приземлились у пня и начали доставать закуску из подсумков. Оказалось, что у Окуня есть ещё несколько банок «Чёрной смерти», что нам моментально подняло настроение и вдохновило на грядущую охоту.

– Ещё километров семь-восемь, пацаны, – сказал Батон и разлил баночку на четверых, – слушай тост, ребзя:

– Мужик выходит на охоту, а жена выбегает из дома и кричит ему: «Дорогой, вернись! Ты ружьё забыл!».

«Ну уж нет, возвратишься – удачи не будет», – кричит мужик.

Так выпьем же, пацаны, за удачную охоту!

Мы рассмеялись старому баяну и дружно выпили.

К намеченному месту подошли далеко за полдень. Выслушав опытного в этих делах Окуня, решили разойтись по разным сторонам хотя бы на километр-два, а к пяти собраться тут же, возле маленького охотничьего домика, ключ от которого был спрятан под половицей. Мы с Саней решили идти вдвоём.

– Если что-то полетит – пальну, а специально за животинкой бегать не стану, – сказал Саня. Я без обсуждения согласился с его пацифистской позицией. Мы отошли на километр от домика – просто для того, чтобы не быть подстреленными двумя молодыми дебилами, и залегли в высокую траву возле небольшого озерка.

– Знаешь, Дим, а мне хорошо здесь, – произнёс Саня, глядя на небо.

– В экспедиции или в Карелии? – уточнил я.

– В принципе, Дим, я почти счастлив. Мы перестали искать смысл жизни, мы практически в путешествии. Мы перестали бросать бухать, потому что приняли себя такими, какие есть. Хотя следующим этапом как раз будет отказ от синьки. Не бросать, а просто перенаправить энергию в другое русло. Бухло необходимо поменять на что-то более интересное. Ведь это тюрьма, Дима. Мы сидим под стаканом и ждём смерти. Я хочу в Европу, Париж и Лиссабон, в Боливию, в горы, на яхте в океане, в Непал и Индию, а алкоголь как короткий поводок. Это всё так далеко, что мы вряд ли доедем туда пьяными. Только подумай, мы лежим на топчанах, а тайские девушки делают нам массаж. Или представь себе буддийский монастырь, где ты сидишь на ступеньке, а старый лама набивает тебе магическую татуировку на спине. Дима, это всё будет, поверь, – Саня повернулся ко мне и пристально глянул прояснившимся вдруг взглядом. В глубине его глаз бегали озорные искорки.

– Дим, – его гипнотический взгляд, пройдя через мои глаза и черепную коробку, застыл где-то среди мозговых извилин, – обещай мне, что всё это будет! Просто скажи: «Да, Саня, всё так и будет».

– Да, Саня, всё так и будет, – спокойно ответил я и улыбнулся.

Похоже, Саня удовлетворился ответом, и мы вновь уставились на проплывающие по синему небу облака.

Лёжа в траве, мы потихоньку задремали. Где-то вдалеке послышался выстрел.

– О! – проснулся Саня, – пацаны чевой-то застрелили!

– Хоть бы не друг друга, – произнёс я.

– Идём, мож, в сторожку, чаю попьём?

– Пошли.

Когда мы неторопливо дошли до охотничьего домика, пацаны уже были там. Батон сидел за столом с вытаращенными глазами, а Окунь ходил вокруг него, то и дело выкрикивая: «Бестолочь!» срывающимся на визг голосом.

– Что за шум, а драки нету? – поинтересовался Саня.

– Да вот, он, кусок идиота! – снова выкрикнул Окунь, указывая на Батона.

– Ну, об этом мы давно догадывались, – заметил Саня, – что у вас случилось-то?

– Кароч, этот, тьфу, прости господи, наткнулся на медведя, и с перепугу выстрелил ему в морду!

– Оууу, – вырвалось у меня, – где туша?

– Диииима, – заныл Окунь, – какая, нахуй туша? Бекасином в морду медведю! Лучше бы он подошёл и дал ему пощёчину, эффект тот же, но для нас безопасней! Мы ели ноги унесли, пока Мишандер в шоке был от этого дебила!

Мы с Саней заржали так, что я чуть не согнулся пополам.

– Ну вы чудики, сука! – Саня задыхался от смеха. – Живы все и ладушки.

– Да ничего страшного, – оживился молчавший всё это время Батон.

– Ну, если тебе не страшно, значит ты и пойдёшь первым через лес, подраненный Мишель тебя первым задерёт, авось мы ему уже без надобности будем.

– Хорош пугать парня, – вступился Саня за Батона, – вместе пойдём, прямо сейчас. Сделаем факел и пойдём, к огню он, наверное, не подойдёт.

– А если что, палим в голову одновременно из всех стволов, – поддержал я, – не убьём, так хотя бы отпугнём.

На том и порешили. Допили чай, водку, съели всё, что оставалось и двинули через лес с самодельным факелом. Добрались до лагеря уже поздним вечером.

Без трофеев, с притихшими пацанами и ружьями наперевес, мы подошли к вагончику. На крыльце сидел Николай Иванович.

– Мне тут сказали, что вы уже и рабочих в бригаду набираете? – произнёс он с сарказмом.

– Не, Иваныч, – отозвался Саня, – только на испытательный. На выдержку проверяем, дальше только через вас.

– И как выдержка, устраивает?

– Да, вполне, – поддакнул я.

– Не выйдет ничего, ребята, – Иваныч повернулся к Окуню и Батону и показал рукой на нас с Саней, – эти раздолбаи с завтрашнего дня будут ночевать в Сегеже. С жильём я всё уже уладил. Уходим мы из Кочкомы. Раньше надо было приходить.

И без того расстроенные пацаны совсем сникли.

– Ладно, как есть, так есть, – сказал Окунь и, подойдя к Сане, обнял его, – мировой ты мужик, Санёк! Давайте!

Батон подошёл ко мне, и мы тоже обнялись. Потом я обнял Окуня, а Саня – Батона.

– Заканчивайте девочки, гомосятину мне тут не разводите, – буркнул Иваныч.

Саня взял его за плечо:

– Иваныч! Аванс на баночку дай? Обещал же на карманные, а?

Мы все заржали, причём Иваныч смеялся больше всех.

– Ладно, пошли ко мне, выпишу. Только где же вы ночью найдёте?

– Найдём, у нас же местные проводники имеются.

На лагерь опустилась ночь. Домики-бочки с горящими в торцах маленькими окошками в сумеречном свете выглядели, словно корабли инопланетян. Мы взяли у Иваныча червонец, но с банкой решили повременить до нового места в Сегеже.

18. Зелёнка

Новым местом дислокации стала окраина Сегежи. Создавалось впечатление, что Николай Иваныч мстил нам с Саней за проделки в Кочкоме. Нам досталась за гроши арендованная комната в старом бараке с бегающими ночью по полу здоровенными крысами. В связи с окончанием сезона вся бригада уехала в Питер, а нас оставили закрывать недоделки в работе. За старшего в нашей мини-бригаде назначили геодезиста Шурика. Вообще Шурик сам пожелал поехать в Сегежу, это сулило дополнительные трудочасы, а в городе ему делать было особо нечего. Вставали мы поздно, работали три-четыре часа на измерениях, а затем шли за пивом. Поздняя осень не давала подолгу находиться вечером на улице, промозглым холодом загоняя нас обратно в барак.

Саня сидел на полу, сооружая крысоловку из старого дырявого ведра, короткой палки и верёвки. Он ставил ведро вверх дном, подкладывая под один из краёв палку с привязанной к ней верёвкой. Под эту конструкцию клал кусочек сала, а сам с концом верёвки ложился на кровать, и, почитывая книгу, выжидал одну из серых наглых крыс. И она не заставляла себя долго ждать. Как только наступала относительная тишина, из-за угла выходила крыса и лезла под ведро. Она хавала сало, Саня дёргал за верёвку и хвостатую тварь накрывало ведром. Оказавшись под ним, крыса принималась истошно визжать. А дальше начинался цирк с конями: как вытащить живую крысу из-под ведра, не поднимая его? Чтобы вновь не выпустить её на свободу? Самое логичное – это подсунуть под ведро кусок фанеры, перевернуть конструкцию и вынести на улицу. Но для Сани это было больше развлечение, чем реальная борьбы с грызунами. Он пытался накурить крысу табаком через дырки в ведре, а иногда впрыскивал туда цветную краску из ручки. После чего он давал крысе имя по цвету краски и выпускал её недалеко от барака. Крысы, конечно же, возвращались. И вновь попадали в плен. Рекордсменкой стала Зелёнка – совершенно тупая тварь, пойманная шесть раз на одну и ту же приманку. На седьмой раз ввязался Шурик: давай, говорит, я её выпущу.

– Не убивай, Шура, пожалуйста, – Саня смотрел на него с просьбой во взгляде, – Зелёнка, собственно, неплохая, просто такая у неё жизнь.

– Ладно, не буду, – согласился Шура, – но я устрою ей ещё одно испытание!

– Ок, – улыбнулся Саня, – валяй.

Шурик взял ведро, накрытое фанерой, и вышел с ним на улицу. Через пять минут вернулся – ухмыляющийся и с пустым ведром. Мы вопросительно посмотрели на него.

– Я её, Зелёнку вашу, в сортир свободного падения определил. Выживет – медаль ей сделаю и на грудь присобачу, – радостно сообщил Шурик.

– Ангел ты, Шура, наш светлокрылый, – с укором проворчал Саня и снова уткнулся в книжку.

Через три дня, когда после работы Саня вновь соорудил свою крысоловку, из дырки в углу комнаты, настороженно глядя вокруг горящими, как угольки, глазами, показалась зелёная морда крысы.

– Фууу, шшшш! – зашикали мы хором, а Шура запустил в Зелёнку сапогом, не дав ей даже шанса приблизиться к ведру.

– Ну что, делай медаль и сам её лови, – сказал Саня Шуре. Шура поморщился: «Она же в говне теперь».

– Теперь? – удивился Саня. – Да она и раньше была в говне, и дальше будет в говне. Не видела она в жизни ничего другого.

Общим голосованием было решено вместо медали сделать крысе колечко из проволоки на лапку. Но Зелёнка больше не приходила. Ни завтра, ни послезавтра, ни через три дня мы её так и не увидели.

19. Потерянное поколение

Из-за смрада местного ЦБК более тонкие запахи уже практически перестали ощущаться. Наша карельская осень насквозь провоняла тухлятиной. Шурик поговаривал о возвращении с первым снегом домой, а мы просто замыкались при упоминании дома, так как уже не знали, где он. В Питере? Или здесь? Или где-нибудь ещё… Нам с Саней некуда было спешить, домом постепенно стало то место, в котором мы жили на данный момент. Это немного напрягало, но и одновременно в какой-то степени внутренне освобождало.

Сегодняшний вечер выдался на редкость холодным и ясным. Закончив с работой, мы взяли на одной из ям бутылку водки с подмигивающим Распутиным на этикетке. И, сидя за столом в бараке, молча распивали её на троих.

– Мы – потерянное поколение, – произнёс я в тишину, – люди с высшим образованием, работающие разнорабочими, грузчиками и дворниками. Меня в детстве пугали: «Будешь плохо учиться – станешь дворником». Я хорошо учился, даже слишком. Кто я теперь? Реечник. Рабочий третьего класса. А вот Прялов, мой одноклассник, которого тянули на тройки из класса в класс, чтобы на второй год не остался, он сейчас – владелец крупной фирмы в Москве. Люди, как такое могло произойти?

Меня поддержал Саня:

– Да, Дима, всё так. Разочарованное поколение, абсолютно потерянное для мира и истории. Ну и что? Надо жить, самим менять свою жизнь, управлять ею. Всем наплевать на нас, и это только даёт нам дополнительную власть над жизнью.

– Какую ещё власть? – ввязался Шурик. – Очнись, Санёк, ты в жопе мира, бухаешь в бараке.

– А может, жопа мира в Боливии? – насмешливо парировал Саня. – А тут так, ромашки. Откуда тебе знать? Все познаётся в сравнении. А может, Франция…

– Нет никакой Франции, – перебил уже малость опьяневший Шурик, – нет, это всё придумали для таких как ты, чтобы не дать вам сразу сдохнуть от безнадёги. Чтобы вы продолжали верить в Парижи всякие и прочие Буэнос-Айресы. Читаешь свои книжки и веришь во всю эту чушь. Нет их, запомни, нет!

– Есть, – прошептал Саня.

– Ладно, отцы, – Шурик положил на стол червонец, – идёте на яму за догонкой? Я спонсирую чириком.

– Идём, – согласился я, искоса глянув на Саню, готового идти куда угодно, лишь бы сейчас не видеть Шурика.

Мы вышли в ночь. Точка, где нелегально продавали алкоголь по ночам, в народе называемая ямой, находилась в нескольких километрах от нас. Молча пройдя две улицы, Саня закурил.

– Ребята, есть курево? – послышался хриплый голос из темноты. – Курить хочу – сил нет, вижу, не менты…

Из промозглой ночной улицы перед нами возник человек в телогрейке. Из-за темноты его лицо было трудно разглядеть, но голос тревожными нотками смутно отдавался в памяти.

– Держи, – Саня протянул ему открытую пачку и тот вытащил сигарету.

– А огоньку?

Саня чиркнул крупной чудовской спичкой, озарив пространство нашего маленького круга и… тут мы все втроём увидели друг друга.

Шива выдыхает сиреневый дым мне в лицо. Шесть секунд тишины в полной невесомости.

В руках мужика что-то блеснуло. Затем мелькнуло узкое и длинное стальное лезвие. «Стилет» – на мгновение мелькнуло в мозгу. Рефлекторно я схватился за летящее в меня лезвие, поймал его и с силой сжал. Лезвие, заточенное с двух сторон, не задержалось даже секунды в моей руке, выскочив из неё, словно из масла, и оставив после себя брызжущую из ладони и пальцев кровь. Послышался глухой стук. Это был следующий удар, пришедшийся прямо в грудь остолбеневшего от неожиданности Сани. Нож вошёл под сердце по самую рукоятку. Саня охнул и тяжело осел на землю.

– Шило, за что… – простонал он.

– Знаешь, за что, – спокойно ответил Шило, вытаскивая стилет и вытирая его о траву, – судьба это, Саня. Я же с пересылки бежал. Не зря, ох, не зря. На ловца и зверь, как говорится.

Мой мозг переполнился увиденным до предела. Возможно ли такое в реальности? Или это сон? Весь мир обрушился на голову. Упав на колени перед Саней, я с силой дёрнул его телогрейку, – так, что пуговицы разлетелись по сторонам. Попытался хоть как-то остановить кровь, текущую из маленькой ранки на груди.

– Всё, придурки, давайте, – Шило юркнул в темноту и исчез, как будто его и не было.

Это было слишком безумным событием, чтобы уложиться в голове.

– Что-то очень важное хотел тебе сказать. Но слегка нажрался. Прости брат, – Саня попытался засмеяться, но закашлялся и захрипел.

– Стой, братишка, – вскочил я, – сейчас скорая приедет, потерпи. Са-а-а-ша!

Я побежал к ближайшему дому и начал стучать в окно. Никто не реагировал. В окне соседнего дома горел свет, и я стремглав кинулся к нему. Подбежав, со всей мочи заколотил по стеклу:

– Скорую, вызовите скорую!

Свет в окне погас. Я размахнулся и высадил стекло кулаком. Улица наполнилась звоном тысяч осколков. Подбежал ко второму и высадил его тоже.

– Ты чо, охуел? – послышался из окна сонный мужской голос.

– Скорую вызовите, по-жа-луй-ста! Брат умирает, колотая рана, по-жа-луй-ста!

– Сейчас вызову, иди-ка ты лучше отсюда, стой там возле брата, жди.

Я вернулся к Сане, он лежал и хрипло дышал.

– Я умираю? – Саня открыл глаза и жалобно посмотрел на меня.

– Нет, Сань, сейчас скорая приедет, потерпи, родной.

Саня лежал на земле, наполовину прикрыв глаза. Я сидел рядом и держал его за руку.

Крупными белыми хлопьями снег ложился на чёрную карельскую землю. Попадая на Санину грудь, снежинки тут же растворялись в сгустках крови. Стерев снежинки с его лица, я лёг рядом и подставил лицо небу.

Послышался звук мотора, из темноты вынырнула таблетка скорой помощи.

Из машины выскочили люди в белом и сразу подскочили к Сане.

– Так, смотри на меня, смотри на меня, – один из врачей уже колол что-то в Санину вену.

– Я умираю, – хриплым шёпотом произнёс Саня.

– Нет, ты не умираешь, – ответил врач скорой и два раза ударил ладонью по Саниной щеке.

– Грузим, – произнёс санитар и посмотрел на меня, – а ты жди ментов.

– Я с ним! – горячо запротестовал я.

– Рана, не совместимая с жизнью, – тихо произнёс врач.

– Но вы же сказали, что не умрёт, вы же обещали…

– Жди ментов, потом приходи в отделение скорой.

Я кинулся в машину к Сане и судорожно обнял его. Саня посмотрел сквозь меня мутным, практически бесцветным взглядом, выдохнул и замер, не закрывая глаз.

– Он уже не с нами, – сказал санитар, и они с подошедшим водителем под руки высадили меня из машины.

Я провалился в пустоту. Чёрная дыра втянула меня в своё чрево, сразу же начав переваривать мой разум.

Упав навзничь, в безмолвной истерике я колотил по земле руками. Кто-то сверху приобнял, поднял мою голову и поднёс ко рту стакан. Большими глотками я выпил обжигающий горло и всё нутро спирт. Поднялся на колени. Сверху стояли два мента в форме и с сочувствием смотрели на меня.

– Поехали с нами, оформить надо, – участливо сказал мне один из них. – Толь, опроси жильцов, и подтягивайся.

Он открыл для меня дверь пазика, рядом с водительской.

Вся улица прямо на глазах укутывалась первым белоснежным хрустящим покрывалом. Утробно урча, уехала скорая, навсегда увозя с собою самое родное, что оставалось в этой жизни. Забравшись в машину, я по грудь высунулся из окошка, и на свежевыпавший снег изверглись потоки пива, портвейна, водки и всего остального, что целую вечность во мне копилось. Мы тронулись с места и, набирая скорость, поехали через ночной город, оставляя за собой рваные чёрные полосы от колёс.