Текст книги "Клошар"

10. Шило

Мы вышли в ночь и по безлюдной Гороховой направились в сторону Сенной площади. Только что закончился дождик, и небольшие лужи на мостовой поблёскивали при свете фар проезжающих машин.

– На Подьяческую дворами пройдём? – спросил я Саню негромко.

– Заскочим на Сенную, шавермы с пивком возьмём, – ответил он, потряс пакетом и широко улыбнулся.

Всю дорогу мы шли молча.

– Как так вышло, Сань? – начал я, как только мы заказали две шавермы и по бутылке «Балтики» -портер.

– Что вышло? Ты продул? – Саня засмеялся.

– Ты выиграл, Санёк, ты забрал весь этот долбаный банк!

– Мы забрали, – тихо проговорил Саня, – мы, братишка, мы!

– Спасибо, брат, – обнял я его, – но всё-таки, как так получилось?

– Просто повезло, честно, – Саня сделал глоток пива и посмотрел мне в глаза. – Жизнь иногда даёт шанс, Дима, главное – не проебать его. Я сам не ожидал, что так сложится. Да ещё случайно время на будильнике выставили так, что точнёхонько всё совпало. А то, чую, развели бы нас в ответку. Я же говорил: возьмём банк и уйдём. Так и вышло.

– Говорил, говорил… Вот я и подумал, что что-то тут не чисто.

Я успокоился. Саня не умел мне врать. Вернее, я всегда видел, что он врёт. Но сейчас он был абсолютно искренен. Его глаза светились радостью, и это сильно контрастировало с тем, что совсем недавно Саня сидел за столом в прокуренной комнате и с отстранённым видом перебирал карты.

– Ещё по шестёрочке и домой? – спросил у меня Саня с набитым шавермой ртом и, не дожидаясь ответа, протянул купюру в окошко ларька. – Две «Балтики» -портер, пожалуйста. Или нет, четыре.

Загрузившись под завязку пивом, мы, усталые, но всё ещё радостно-возбуждённые, дворами двинули домой, на Большую Подьяческую.

– Так, так, кто тут у нас? Ба, знакомые всё лица! – из темноты вынырнула фигура. Приглядевшись, я узнал Шило. Он подошёл к Сане, провёл рукой по своей бритой голове и ехидно хихикнул. Сзади послышался шорох, я обернулся и едва успел заметить двух человек, подошедших к нам из-за спины, как потерял сознание от сильного удара чем-то тяжёлым по затылку.

Распластавшись звездой, я лежу посреди двора-колодца. Идёт дождь, и вода вокруг неотвратимо прибывает. Сантиметр за сантиметром я поднимаюсь вместе с пенящейся дождевой влагой. Пытаюсь повернуть голову, но ничего не выходит. Уровень воды уже достиг рекорда тысяча восемьсот двадцать четвёртого года. Я думаю о том, что вода может дойти до крыш и меня потоком смоет в Финский залив. Страх сковал суставы. Через железные кованые ворота во дворик въезжает синеликий Шива на белом быке. В руках у него трезубец. Его мокрые волосы спутаны, вокруг шеи вьются змеи. Прибывающая вода не достаёт до Шивы, но почти полностью скрывает тело быка, смотрящего прямо на меня человеческими глазами. Бык что-то говорит мне. Но сквозь шум дождя я слышу только слабое: «Шиииило!»

Огромный белый бык разбегается и, оттолкнувшись задними ногами от водной ряби, прыгает сквозь меня. От ужаса я весь сжимаюсь, как пружина, открываю глаза и вижу, что несколько человек пинают ногами лежащего на земле Саню. Моя голова пуста, мышцы работают сами по себе. Пружина разжимается, и я, стремительно вскочив, нагибаюсь и хватаю ближайшего нападавшего обеими руками за лодыжки. А потом с ходу бью его головой в живот. Он заваливается на спину и ударяется головой об асфальт. Остальные двое на секунду застывают в недоумении. Этого мгновения вполне хватает Сане, чтобы запрыгнуть на упавшего верхом и врезать ему пару раз увесистым кулаком по носу и в висок. Опомнившись, двое других начинают оттаскивать Саню. Я хватаю лежащего за уши, приподнимаю его бритую голову и ударяю ею о землю. Это опять Шило. Чёртов Шило. Теперь его лицо полностью залито кровью, она струйками стекает из сломанного носа на асфальт. Я бью кулаком ему в ухо, но вдруг ощущаю мощный удар сбоку ботинком в челюсть.

Бык смотрит на меня и совсем по-человечески неистово смеётся, сверкая своими бездонными карими глазами и позвякивая золотыми бубенцами на шее. Шива пришпоривает его, разворачиваясь на месте. Вздымая мириады брызг, они с воем уносятся прочь из двора.

Я открываю глаза. Дворик освещён фарами и крутящейся мигалкой патрульной машины. Два мента, подняв меня с земли, под руки усаживают в задний отсек-клетку милицейского уазика. Там уже сидит хмурый Саня.

– Испачкаете нам тут всё, уроды, мой после вас потом, – ворчит один из патрульных. – А третьего – в скорую. Петро, дождись медиков.

Дверь захлопнулась, мы выехали из двора на освещённую фонарями улицу.

11. Отделение

– Имя. Фамилия. Год рождения. Место жительства.

Передо мной за столом сидел сержант, примерно нашего возраста. Он задавал вопросы, записывая информацию в тетрадь, и прихлёбывал принесённый с улицы кофе.

– Мы живём рядом с тем местом, откуда нас забрали, – отвечаю я. – Домой шли с Сенной, за шавухой ходили, пива попили.

– Отвечай точно на заданные вопросы, – спокойно перебил сержант. – Что делали во дворах? Из-за чего началась драка с Чекановым?

Мы с Саней в отделении милиции. С ног до головы в грязи и запёкшейся крови. Пакет с деньгами больше не с нами. Двое чертей, пришедших вместе с Шилом по наши души, выхватили его во время драки из Саниных рук. Они сбежали ещё до появления ментов, бросив своего кореша лежать без сознания в грязной луже. Ну а наличность, распиханную Саней по карманам, «изъяли на хранение» менты при оформлении в отделении. Нас до утра продержали в обезьяннике, потом по очереди вывели на небольшой допрос.

– Так я и говорю, мы шли с Сенной на Подьяческую дворами, а тут эти напали. Их трое было. Двое сбежали перед вашим приездом, – ответил я, стараясь казаться искренним.

– Откуда деньги? – сержант достал ящик, в который сложили наши вещи при оформлении, и перевернул его, завалив стол мятыми купюрами.

– Я комнату продал на Подьяческой, товарищ начальник, это остатки денег.

Сержант усмехнулся:

– Товарищ начальник… Знаешь, парень, ты лучше забудь вообще этот язык, если не собираешься на нём всю жизнь говорить. Не к чему тебе феня, словечки эти, уж поверь мне. Ничего за вами в нашем ведомстве не числится, да и ребята вы вроде нормальные. Только вот врать мне не надо – пошли они, значит, пиво пить и деньги с собой взяли? А потом, значит, решили вернуться в проданную квартиру?

– Мы это… Выселяемся сейчас, давай я номер покупателя дам, он из ваших.

– Это уже интереснее, пиши, – сержант пододвинул мне лист бумаги.

Я написал телефон нашего омоновца и протянул листок ему. Сержант снял трубку и набрал номер. Через минуту разговора он уже вовсю улыбался. Вероятно, они с моим покупателем были раньше знакомы и, закончив говорить обо мне, сейчас обсуждали, где пересечься вечером. Ещё через три минуты он положил трубку.

– Тааак… – протянул он, – ну, за вас только что поручились, и про комнату ты не наврал, с этим порядок. Далее. Вообще, повезло вам, парни, что Чеканов Сергей Анатольевич, также известный как Шило, во-первых, наш старый клиент, к тому же находящийся в розыске. Бежал из мест лишения свободы. А во-вторых, что он с проломленным черепом пришёл в сознание. Мда, отделали вы его знатно. Что же мне с вами делать? Как считаешь, Димон, а?

Передо мной забрезжил луч надежды.

– Отпустить. Вы же понимаете, что мы не виноваты.

– Все виноваты хоть в чём-нибудь, паря, нехер шляться по ночам. И избиение ещё…

– Да они же первые напали! Мы защищались только, как быть-то?

– Как быть, скажу: мы думаем предложить Чеканову, пока он в больничке, написать заявление на вас. Так, статья 112 УК РФ – умышленное причинение увечий средней тяжести, срок до 5 лет. Что ты об этом думаешь?

– Неее. Это же он напал! Мы только защищались!

– Есть вариант, чисто из симпатии к вам, пацанчики: Статья 115. Умышленное причинение легкого вреда здоровью, лишение свободы сроком до одного года, либо денежный штраф. Ну так вот. Штраф вами оплачен, – произнёс он, выдержав паузу, – не смею больше задерживать. – Сержант сгрёб все деньги в ящик стола и посмотрел на меня. – Согласен с таким решением?

– Согласен, – ответил я, тяжело вздохнув.

– Димон, хочешь реальную помощь? – сержант подошёл ко мне и положил руку на плечо.

– Лишним не будет, – неуверенно ответил я, ожидая какого-то подвоха.

Он наклонился над столом, взял ручку и написал на бумажке какой-то номер.

– Это телефон очень хорошего человека. Позвоните ему, скажите, что от Павла с Адмиралтейского. Николай Иванович – начальник геолого-разведывательной экспедиции, проситесь к нему в бригаду и уезжайте из города – с глаз долой. Не благодари.

Я вышел из кабинета и устало сел на стул возле дверей. Через пару минут привели Саню. Выглядел он, мягко говоря, не очень.

– Как ты, братишка? – оживился Саня, увидев меня.

– Так себе. Отпускают нас.

– А деньги?

– Нет больше денег, Саня.

– Нет, так нет, – спокойно ответил Саня, как только мы вышли из здания. – Значит, так должно было случиться. По пивку? – словно фокусник, он вытащил из-за воротника сотенную купюру и широко улыбнулся.

12. Грибоедов

Мы не стали долго обдумывать предложение сержанта. Позвонили Николаю Ивановичу сразу, где-то между третьей и четвёртой бутылками «Золотой бочки». Это было не то чтобы правильное решение, а вообще – единственное возможное. Звёзды так сложились, что ехать на точку можно было хоть сейчас. Экспедиция началась неделю назад, но в бригаде не хватало пары геодезистов-реечников. Работа для подсобника, и это как раз то, что было нужно. Точка, до которой нам предстояло добраться своим ходом, располагалась в Кочкоме. Это небольшой посёлок в районе Беломорско-Балтийского канала. Я так хотел скорее уехать из Питера, что готов был отправиться на Беломорканал прямо сегодня. Саня занял пассивную позицию:

– Как захочешь – так и поедем.

Сказано – сделано. Мы сгоняли на вокзал. Поскольку все плацкартные были выкуплены, мы взяли билеты до Кочкомы в купе. Правда, удалось купить только в разные вагоны. Напоследок мы завалились в клуб «Грибоедов», открытый в бывшем бомбоубежище на Воронежской. Там, сидя на диванчике среди полок с книгами и попивая пиво под гренки с чесноком, мы слушали стихийно организованный концерт какой-то новой, продвигаемой Лёней Фёдоровым из «АукцЫона», панк-группы под незатейливым названием «Ленинград».

Вот бы кто-то ещё организовал группу «Петербург», а кто-то другой – «Петроград». И все бы втроём по очереди выступали. Так думал я, прихлёбывая из высокого стакана «Балтику» -семёрку.

«Злая пуля! Дай мне волю! Прямо в сердце, чтоб без боли», – выкрикивал со сцены под духовые солист «Ленинграда» Шнур.

– Такие группы долго не живут, – сквозь шум орал мне Саня прямо в ухо, – панки не умеют зарабатывать бабло, понимаешь? Может быть, и умеют, но они не хотят прогибаться под систему, поэтому не достигают даже маломальской популярности. Вот он кричит «хуй» со сцены. Думаешь, его пустят в телик? Вон, Джиму Моррисону даже «кайф» не дали в телике сказать, а тут «хуй», понимаешь? Хорошая подача, мне нравится этот чувак, я вообще уважаю панков, но сейчас, конечно, лучше бы сам «АукцЫон» послушал, понимаешь? Эта группа будет всегда, она была в нашем детстве, мы состаримся и умрём, а она будет, понимаешь? Фёдоров пишет музыку на стихи Хлебникова. Это вынос мозга. Ты понимаешь? Жилец вершин – серебряный век! Здорово, бляха, и вечно! А Хвост, Хвост! Как он выдаёт! Чистый кайф! Я с ума от него схожу! Помнишь:

«Не вижу птиц я в ветвях больших деревьев.

Не слышу птиц я в ветвях больших деревьев.

И твари пернатые высоко.

Летят туда, где прежде не были.

Летят они на юг»

Это было прекрасно. В то время, когда Шнур со сцены в своей панковской манере просил доктора выписать ему таблетку от любви, Саня орал мне в ухо слова из песни Хвостенко.

– И я тоже хочу на юг, вместе с пернатыми тварями, – безуспешно попытался вставить я.

Эти Санины незатейливые монологи в клубах, подогреваемые пивом, были сами для меня как музыка. Уж о чём, а о русском роке он мог говорить бесконечно.

Затем разговор перекинулся на «Текиладжаз». А ещё через какое-то время мы направились к выходу, чтобы успеть ещё в какой-нибудь клуб. Обнявшись, мы шагали по сонной улице и орали в две глотки: «Зайду для начала, куда привык: сперва „Грибоедов“, потом „Фиш Фабрик“. Это сила! Мне сказал мой знакомый ди-джей: к чёрту наркотики, пива налей. Это сила!»

Где мы были ещё и как добрались после этого до дома – наутро вспомнить никто не смог. Но то, что после пива была текила, – это и к гадалке не ходи.

13. Кочкома

До вокзала мы добрались за пару минут до отбытия поезда. Я добежал до своего вагона, но, зайдя в купе, вдруг обнаружил, что все места почему-то заняты. Завидев меня, женщина, сидящая внизу, вскочила и сняла с верхней полки ребёнка, освободив моё место. Я прикинул, что с ребёнком в купе заснуть будет сложно и медлить не стоит: быстренько расстелил постельное бельё, забрался под одеяло, отвернулся к стене и сразу уснул. Проснулся я от жуткого храпа, раздававшегося с нижней полки. Я протянул руку к пробивающемуся из оконной щели свету и взглянул на часы. Было два ночи. «Чёрт-те что!» – только и успел подумать я, как сосед, не просыпаясь, сел на своей полке и, подобно мёртвому, горящему на костре Распутину, вперил в меня взгляд своих невидящих глаз. Он издал глухой утробный рык и вдруг заговорил на непонятном языке, то и дело переходя на крик. Сон как рукой сняло. Постепенно мужик угомонился, завалился на спину и захрапел. Я полежал ещё с час, глядя в потолок. Потом включил подсветку на своей полке, достал книжку из рюкзака и погрузился в мир Стивена Кинга, который, вероятно, даже представления не имел о том, с чем можно столкнуться в русских поездах. Утром я сходил умылся и сел пить чай. С верхней полки свесился ночной мужик:

– Доброе утро, сосед, выспался? – с лучезарной улыбкой произнёс он.

– Да не так чтобы очень, – нахмурился я, – с кем ты там ночью болтал?

– А, это… Это у меня ещё с Афгана. Надо было просто по полке с ноги уебать, я сразу бы и успокоился, – непринуждённо объяснил он, ничуть не смутившись.

«Злая пуля, дай мне волю! Прямо в сердце, чтоб без боли», – вспомнились вчерашние посиделки. Поезд мчал через Карелию. Окно в купе транслировало нехитрый однообразный пейзаж: сосновый лес, озеро, снова лес, полустанок, озеро и опять лес. Мы уже проехали Сегежу и Надвоицы, совсем скоро – Кочкома. Неспешно собравшись, я попрощался со своими спутниками и вышел в тамбур, чтобы покурить и подождать Саню – он обещал подойти к прибытию.

Он появился почти сразу – с беломориной в зубах и бутылкой пива в руке. Поезд замедлил движение и со скрежетом остановился на небольшой узловой станции. «Вот и дом», – произнёс я. Мы с Саней переглянулись и бодро выскочили на платформу.

Посёлок выглядел мёртвым – ни души. Лишь пройдя половину пути до базы, посреди дороги мы обнаружили лежащую в пыли и ни на что не реагирующую собаку. Всё селение было, собственно, одной длинной улицей в пятнадцать-двадцать домов. От реки возле узловой железнодорожной станции и до леса, в котором, в километре от посёлка, располагалась бывшая воинская часть. Частично дома были разрушены и заброшены. Тем не менее, каждый из них был огорожен забором. Саня подобрал деревянную палку и шёл, держа её так, чтобы конец ударял по планкам забора. Создавая шум, он надеялся, что кто-нибудь выйдет и подскажет, куда нам идти дальше. Хотя пространства вариантов тут, похоже, не было, – через какое-то время мы сами упёрлись в небольшой лагерь, состоящий из мобильных вагончиков-бочек.

На крылечке возле одной из бочек сидел мужчина лет пятидесяти. Он курил, остругивая ножом деревянную палку.

– Нам бы Николая Ивановича, – крикнул Саня мужчине.

– Я это, – неохотно отозвался тот, – а вы, так понимаю, из Петербурга? Заходите вон в тот вагончик, я сейчас подойду, – он махнул рукой в сторону крайней бочки возле леса.

Мы зашли в теплушку и сели возле стола. Вскоре появился Николай Иванович.

– Так, мужики, введу в курс дела, – начал он нарочито строгим голосом, – работаем каждый день, от того, как развозка увезёт до места, до того, как привезёт обратно в лагерь. Второе. Мы здесь не пьём, – произнёс он, покосившись на Саню, – даже по выходным не пьём, разве что на день рождения, если у кого случилось. Но это отдельно. Третье. Деньги даю только на карманные расходы. А зарплату вы получите в Петербурге по окончании сезона – полный расчёт. Ваш вагончик – следующий за этим, будете жить вдвоём, как баре в полатях, народу сейчас не ахти. Всё понятно?

– Конечно, понятно, Николай Иванович, – ответил я, а Саня согласно закивал.

Бригадир заулыбался:

– То-то же. Давайте, идите сегодня отдыхайте, все сейчас в поле. А завтречка – трудиться.

В бригаде мы прижились без проблем, народ оказался своим в доску. Жизнь в Кочкоме была похожа на студенческий летний трудовой отряд. Или, как его коротко называли, – ЛТО. Суть работы заключалась в том, чтобы ходить по железнодорожным путям с двухметровой рейкой, ставить её, куда скажет геодезист, и ждать, пока он посмотрит на шкалу рейки через теодолит да запишет показания в тетрадку. Я таскал рейку, а Саня – двадцатиметровую металлическую ленту-рулетку и ведёрко с белой краской. Каждые сто метров Саня макал кисточку в краску, рисовал чёрточку на рельсе и чертил крупными буквами: ПК. От этой точки-пикета шли измерения насыпи – на сто метров в каждую сторону.

– Бровка насыпи! – кричал геодезист, и я ставил рейку на бровку насыпи.

– Готово! Подошва насыпи! – и я спускался с рейкой ниже.

По утрам временами стоял туман, и деления на рейке не были видны достаточно отчётливо. В такую погоду мы не работали. После обеда жарило солнце, испарения-дифракции поднимались от насыпи и тоже мешали геодезисту. Поэтому после обеда мы частенько пили пиво. Геодезистам мешало практически всё: солнце, ветер, проходящие мимо поезда, похмелье. Работать приходилось не очень много. Но всё же иногда, когда Николай Иванович – наш бригадир и по совместительству начальник экспедиции – глядя в журнал работ, хватался за голову и начинал стонать, – мы выходили сверхурочно. Километр за километром шли мы, не обращая внимания на природные катаклизмы. В среднем в день приходилось проходить по шпалам десять-пятнадцать километров пути. Обычно в конце дня нас забирал уазик и вёз в Кочкому. Лагерь решили не перемещать с насиженного места. Утром же мы возвращались туда, где остановились накануне вечером. В посёлке жили в ЦУБах-2М – мобильных вагончиках-бочках, оснащённых всеми необходимыми коммунальными удобствами.

Вот она – оригинальная атрибутика архитектуры русского Севера – жилые бочки ЦУБ. Цилиндрический унифицированный блок, рассчитанный на проживание четырёх человек. Одиннадцать на три. Две комнаты и тамбур. Снаружи листовая сталь, внутри – стеновые панели, деревянный пол и фанерный потолок. Три окна. Электропроводка. Эффект термоса: летом прохладно, зимой тепло. Говорят, что выдерживает сильный ветер и морозы до минус шестидесяти пяти. Водоснабжения, правда, не было, но мы всё-таки геологоразведка: мужики просто взяли и пробурили скважину возле лагеря.

14. Секретные войны

– Дима, ты сейчас свободен? – в приоткрытую дверь вагончика просунулась голова Фёдора Степаныча, одного из старожилов экспедиции. Мы с Саней обычно звали его Степанычем или просто дядей Федей. Несмотря на то, что бригада наша состояла, в основном, из интеллигентов в седьмом колене, общались все по-простому.

– Да, дядь Федь, чего хотел? – отозвался я, оторвавшись от чтения ницшеанской «Заратустры», взятой у кого-то в бригаде.

– Дима, у меня к тебе серьёзное дело, – ответил Степаныч и отвернул подол куртки. Во внутреннем кармане лежала жестяная банка ноль тридцать три водки «Блэк Дэт». Эта водка в пивной банке с нарисованным на ней черепом в чёрном котелке, наряду со «Столичной» и «Горбачёвской», у нас давно превратилась в своеобразную валюту, используемую в качестве оплаты за услуги.

– Тааак, – тут же оживился Саня, убавляя звук на кассетнике, – а ко мне серьёзного дела нет?

– Нет, – отозвался Степаныч, – к тебе нет. Он кивнул мне головой, указывая на выход.

– Какие вопросы, дядь Федь? – поинтересовался я, выскочив за ним на улицу.

– Ты Саньку стриг? Почтенный такой теперь ходит, не то, что раньше. Патлы какие-то были… – Степаныч провёл рукой по волосам.

– Ну да, я. Просто ёжика заебашил ему.

– Вот, Дима, и мне заебашь ёжика, а то парикмахерских тут нет. А я рассчитаюсь с тобой беленькой, – заулыбался Степаныч.

– Ну, это вроде чёрненькая.

– Неважно, лишь бы горело, – Степаныч положил мне руку на плечо, и мы направились к стулу, который, словно трон, стоял за его вагончиком.

Дядя Федя вручил мне большие портняжные ножницы, снял рубашку, обнажив довольно-таки крепкий торс, и гордо уселся на деревянный стул. Процесс пошёл.

«Ещё одна профессия», – думал я, подстригая его густые, несмотря на возраст, волосы. Если я делаю что-то за плату, то это, стало быть, профессиональная деятельность. Такие мысли грели. Каждое новое знание было для меня потенциальным средством для выживания. Не помню, откуда взялась сама идея, что необходимо выживать, но каждому новому умению я по-детски радовался и мысленно складывал его в копилочку.

Под состриженными волосами Фёдора Степаныча обнаружился огромный рубец.

– Откуда такой красивый шрам, дядь Федь? – поинтересовался я.

– А, из армии это, – Степаныч повернул голову ко мне, – американцы на память оставили.

– Хм, где это ты служил, в Америке, что ли? – спросил я иронично.

– Где-где… В Караганде! Во Вьетнаме, браток.

Челюсть моя отвисла:

– Да ладно!

– Ты чё такой недоверчивый, а, Димон? – Фёдор Степаныч провёл пальцами по шраму. – Лётчиком-инструктором я был. Обучал вьетнамских товарищей пользоваться нашей техникой. Истребители МиГ-17 и МиГ-21, слышал про такие?

– Так ты что, в боях во Вьетнаме участвовал?

– Нет, брат, это мне досталось при налёте американцев возле аэродрома Кеп. Советских специалистов было немного, и мы были слишком ценны для этой войны, чтобы нас расходовали, как пушечное мясо. Только инструктаж и учебные полёты с вьетнамцами – никаких боевых вылетов. Даже служили в гражданской одежде, а доки наши хранились в посольстве. А вообще, кроме истребителей, мы много чего поставляли Вьетнаму чисто по-дружески. Танки Т-54, Зенитки «Двина».

– Вот это да, – только и смог произнести я, не прекращая стричь Степаныча.

– Ветераны секретных войн, – чуть слышно, но всё же с некоторым чувством гордости произнес он.

Я притих, Степаныч тоже замолчал. И только ножницы в моих руках отрывисто щёлкали в тишине: «Чик-чик, чик-чик-чик».

– Готово, мастер! – стряхнув волосы со Степанычевых плеч, сказал я.

Дядя Федя встал, отряхнулся, и вытащил банку из кармана лежащей в траве куртки:

– Ну, спасибочка, Дима, наливай.

Он открыл баночку и протянул мне. Из другого кармана Степаныч вытащил два пластиковых стаканчика и подставил одновременно оба. Я молча разлил банку по стаканам.

– Будем живы! Не чокаясь, – произнёс дядя Федя и одним глотком осушил стакан.

Я выпил вместе с ним. Вязкая жидкость обожгла желудок, и в голове моментально просветлело.

– Дима, больше никого не стриги, – весело сказал Степаныч, похлопал меня по плечу и пошёл к себе в вагончик.

– Почему, дядь Федь? – крикнул вдогонку я.

– Печень тут оставишь! – послышалось уже из вагончика.