Текст книги "Белорусский набат"

– А в двадцатом веке все, блин, изменилось? – предположил бритоголовый ценитель высокого искусства.

– Верно, – согласился «интеллектуал патриот». – Живопись стала приносить прибыль. И евреи ею заинтересовались.

– Диня, а при чем тут авангард?

– Элементарно, батоно Ортопед. Иудеям потребовалось отвоевать рынок у реалистов и тех, кого ныне принято считать импрессионистами...

«Ба! – подумал Рокотов. – Так это же те самые пресловутые Миша „Ортопед“ и его дружбан Денис Рыбаков, о которых мне Димон все уши прожужжал. Вот так встреча! Чего это их в Минск занесло? Не иначе, опять что то „антибарыжное“ бананят. Или аферу какую...»

– ...Но по причинам того, что пархатым было сложно перебить интерес классикой, они принялись раздувать интерес к авангарду и примитивизму. Ведь что такое авангард?

– Действительно, что?

– Муть. Цветовые пятна, бессмысленно разбросанные по холсту. На самом деле в них ничего особенного нет. Попытка скрыть собственное невежество и неумение рисовать. Голые короли, как у Андерсена... Любой дизайнер, ежели ему поставить задачу создать цветовыми пятнами определенное настроение, справится с этим за полдня. По этому вопросу издана масса учебников. Но никто не ассоциирует дизайнерское ремесло с искусством. А надо бы.

– Я тоже авангардистов не понимаю, – заявил Михаил.

– Там понимать нечего, – отмахнулся Рыбаков. – Мысли за этим нет никакой, одни дешевые понты. А так называемые любители живописи – идиоты. Авангард – это модно, вот поэтому зрители и идут на выставки, как бараны. Нормальные люди не пойдут смотреть на бред вроде «Черного квадрата». Так как сразу понятно, что автор слегка не в себе. И вообще, термин «дегенеративное искусство», который был в ходу у доктора Геббельса, наиболее точно отражает суть проблемы. Причем он относится не только к живописи, но и к стихам, прозе, музыке, кинематографу... Приведем примеры. Тарковский и его последователи типа Сокурова, Пелевин, во многом – Шнитке, частично – Феллини, Тинто Брасс, поэты символисты, Набоков, Роман Виктюк – это самые натуральные дегенераты. И их список бесконечен... Правильно их Хрущев называл «пидарасами и абстракцистами».

«Круто он их!» – улыбнулся Влад, временно забывший о цели своего визита на площадь.

– А Сальвадор Дали? – спросил Ортопед.

– Ты туалетную воду имеешь в виду?

– Диня, не подкалывай! – верзила присосался к бутылке.

– С Сальвадором другое. Он рисовал замечательно. А что до сюжетов – так их можно расценить как прикол.

– Верно, – согласился браток и сунул пустую бутылку в урну. – Ну чо, отдохнули?

– Ага. Потопали. А то нам до поезда всего ничего осталось...

Рокотов проводил их взглядом.

«Надо будет Димона попросить, чтоб познакомил. Конкретные ребята... И в словах Рыбакова что то есть. Действительно ведь, авангард – дегенеративное искусство... Ладно, возвращаемся к делу. Итак, стройка...»

* * *

Йозеф собрал их всех, за исключением Сапеги, в маленьком летнем кафе возле центрального рынка. Компания из трех молодых мужчин и одной женщины, мирно сидевших за столиком в углу террасы, не привлекала ничьего внимания. Посетители вели себя смирно, пили кофе и соки, курили и о чем то тихо беседовали.

– Завтра, – сказал Кролль. – Сбор к семи часам. Осип, у тебя все готово?

Низкорослый и кряжистый Манаев поставил стакан на стол.

– Да, шеф. Разрыв кабеля можно произвести в любой момент. Я подкопался со стороны теплотрассы. На вскрытие асфальта и ремонт уйдет минимум полдня.

– Затопление?

– Готово. Там вокруг песочек, так что сложностей не будет. Пройдет как по маслу.

– Насколько быстро они определят место разрыва?

– Если у них есть индукционные измерители, то за пять минут.

– Ты можешь сбить их показания? – спросил Йозеф.

Осип почесал затылок.

– Бросить жилу на концы... Ну, в общем, могу.

– Займешься.

– А рвать когда?

– Под утро. Часиков в пять. Чтобы к восьми девяти они затеяли прозвон всего кабеля. Ты наш люк проверил?

– Все путем. Отводка сделана, штекер повешен...

– Теперь ты, – Кролль повернулся к Вейре Дипкунайте. – Что с позицией?

– Нормально, – коротко ответила блондинка.

– Не слишком далеко?

– Нет. Ближе нельзя. И выше тоже. Второй этаж – это то, что нужно.

– Ты расстояние померила?

– Сто семьдесят метров. С «шестикратником» я в муху попаду.

– Не забудь, что тебе еще надо отсматривать стрелков, – предупредил Йозеф.

– Там только одна возможная лежка. Да и то я сомневаюсь, что ее используют. Неудобно. Перспективы никакой. Половина площади не видна...

– Ты там что, побывала? – удивился Герменчук.

– Естественно.

– И? – прищурился Кролль.

– Место не подготовлено. Может, пользовались пару раз, но не снайпер. В полуметре от слухового окна идет труба. Расположена так неудачно, что стрелку придется перегибаться. Иначе не получается. С точки зрения поста для наблюдателя место бесперспективное. Проще поставить человека у любого окна на жилом этаже.

– А оттуда тебя не видно...

– Вот именно.

Йозеф удовлетворенно кивнул.

Все было подготовлено идеально. Работать предстояло с направления, которое практически не контролировалось службой безопасности Президента. Да и сам способ ликвидации никак не укладывался в общепринятые представления о террористическом акте.

Телохранители могли ожидать выстрела из снайперской винтовки, взрыва бомбы, облака ядовитого газа, камикадзе с ножом, яда в рюмке, отравленной иглы, пробирки с бактериями, радиоактивного изотопа, в конце концов. Но не более того.

Перечень угроз для жизни Главы Государства хоть и велик, но не бесконечен.

И весьма и весьма стандартен.

Невидимой же и неизмеряемой никакими приборами смерти охранники не ждут. Ибо такое предположение сродни вере в колдовство. А всяких мистических штучек в природе не существует. В службах безопасности почти всех стран мира этот вопрос серьезно изучали и пришли к выводу, что магические обряды в принципе не могут повредить охраняемой персоне, если та в них не верит.

Лукашенко – человек практического склада ума, и сглазить его нельзя.

Но он и его телохранители бессильны перед тем, что замыслил Кролль и что воплотил в железе Карл Сапега. Есть определенные физические явления, которым не способно противостоять никакое живое существо на планете.

Йозеф подумал, что метод Сапеги можно будет творчески переработать и создать на его основе прибор меньших габаритов, но с теми же техническими характеристиками. И тогда Кролль станет наиболее высокооплачиваемым киллером из всех когда либо существовавших.

– В семь собираемся на известной нам всем стоянке у гаража номер сорок девять. Кроме Осипа. У него свой фронт работ, – Манаев кивнул. – Радиосвязи у нас не будет, так что каждый работает в автономке.

– Может, взять мобильники на всякий случай? – предложила Вейра.

– Нет. Полная тишина в эфире. Я не хочу, чтобы мы рисковали из за мелочей.

На самом деле причина была иной.

И Вейру, и Илью, и Осипа Йозеф предполагал ликвидировать сразу по окончании операции. Передавить поодиночке, пока на площади будет продолжаться паника. Телефоны же могли нарушить его планы. Обладающие звериным чутьем Дипкунайте и Герменчук могли начать что то подозревать, если телефон товарища вдруг не ответит.

Пока они были спокойны.

Но только потому, что Кролль выдал им по двести тысяч долларов наличными две недели назад. Деньги всегда притупляют чувство опасности. Особенно в тех случаях, когда их много и когда платят вперед.

– Расходимся по одному, – приказал Йозеф. – Я ухожу первым, за мной Вейра, потом Осип. Илья, посиди здесь еще часок, посмотри, что и как...

– Ясно.

– Тогда до завтра...

* * *

Директор Службы Внешней Разведки России исподтишка посмотрел на сосредоточенного Секретаря Совбеза. Тот теребил пальцами мочку левого уха и, казалось, не обращал внимания на приглашенных чиновников, полностью занятый просмотром документов.

Свеженазначенный начальником пресс службы объединенной группировки вооруженных сил на Северном Кавказе бывший пресс секретарь Президента Крстржембский заметно нервничал.

Со своего поста он уходил со скандалом, каждому встречному поперечному рассказывал, как «невыносимо душно в Кремле», полгода побегал в своре московского мэра, повыступал в теледебатах, пообливал грязью своего прошлого Хозяина и все таки вернулся в родные пенаты. Ибо не мог жить без чувства сопричастности к высшей российской власти. Пусть плохой, вороватой, на три четверти состоящей из подонков, безынициативной, но Власти. За пару лет службы в Кремле подающий надежды журналист Крстржембский сломался. Хотя возможно, что качества лизоблюда инициативника были в нем заложены изначально, только вот проявились они не сразу. И теперь ему надо было вновь доказывать свою нужность и лояльность.

Момент возвращения был выбран удачно.

Как только банды наемников, разбавленные небольшими группами чеченцев, вошли на территорию Дагестана, Крстржембский заявил, что по велению сердца не может безучастно стоять в стороне и готов оказать посильную помощь в информационной сфере. Его слова были услышаны, и он получил очередную должность в Администрации, тут же расплевавшись с потрясенным таким коварством Прудковым, с которым еще за день до этого ходил под ручку.

В обмен на прощение со стороны Власти Крстржембский сдал Главе президентской Администрации ставшие ему известными источники финансирования избирательной кампании столичного градоначальника и с легким сердцем нырнул в привычную для себя атмосферу интриг, подхалимажа и лжи. Того, что в газетах именуется «кипучей деятельностью на государственном посту».

– Итак, – Штази дочитал последнюю, доставленную десять минут назад сводку из района боевых действий и поднял глаза на приглашенных, – начнем с Кавказа. Первый вопрос к начальнику пресс службы. Каковы сейчас информационные возможности террористов в российских СМИ?

Крстржембский ловко извлек из вороха бумажек напечатанную на цветном принтере справку. Оформлению документов он всегда придавал первостепенное значение, привык со времен работы с Президентом, которому проще было продемонстрировать наглядный график, чем объяснить суть вопроса.

Вот и теперь в руках у чиновника оказался лист с красными, оранжевыми, зелеными, фиолетовыми и розовыми параллелепипедами разной высоты, испещренными названиями газет и журналов и фамилиями журналистов.

– Процентное соотношение поддерживающих контртеррористическую операцию СМИ и выступающих за политическое разрешение конфликта распределяется примерно как восемьдесят семь на тринадцать. По тиражности изданий общий итог таков: девяносто два – за, пять – выражают озабоченность, три процента либо еще не определились, либо размещают у себя оба мнения. В теле– и радиоэфирах соотношение девяносто четыре на шесть. Основную долю информации с чеченской стороны журналисты черпают из Интернета, со страниц удуговского сайта «Кавказ».

– Давайте не будем говорить «чеченская сторона», – поправил Крстржембского Секретарь Совбеза. – Ведь, насколько мне известно, чеченцы составляют менее трети личного состава банд. Лучше употреблять термины «боевики» или «террористы».

– Понял...

– Продолжайте, пожалуйста...

– Группа журналистов, выступающая с критикой методов ведения операции, достаточно разношерстна, но не нова. В основном это те, кто входит в холдинг Индюшанского или близок к нему. Плюс, естественно, правозащитники.

– А вы не пытались побеседовать с ведущими фигурами правозащитного движения и объяснить, что права русских и чеченцев идентичны и что бороться за их соблюдение надо одинаково, а не устраивать перекос только в одну сторону?

– Нет...

– Попробуйте.

– Будет исполнено, – Крстржембский скрыл свое недовольство.

Встреча официального рупора Кремля и министерств обороны и внутренних дел с группой правозащитников – это что то новенькое. В России принято не замечать критикующих власть и уж тем более не вступать с ними в какую либо полемику. Проще всего объявить всех правозащитников поголовно наймитами западных разведок и психопатами и тем самым закрыть вопрос.

Безусловно, в правозащитной среде хватает и агентов ЦРУ, БНД и Моссада, и тех, по кому плачет шприц с галоперидолом. Предостаточно и откровенных предателей, готовых за небольшие деньги выступить на любой стороне.

Но есть и нормальные люди.

Правда, их очень немного и они не являются «правозащитниками» в классическом и потому неверном понимании этого определения. Разумные люди, представляющие патриотические круги, как раз и стараются бороться за равное соблюдение прав любого гражданина. За что подвергаются обструкции со всех сторон – и со стороны власти, и со стороны коммунистической «оппозиции», и со стороны псевдодемократической «диссиды» во главе с Адамычем и Новодворской.

Крстржембскому даже не пришло в голову, что надо встретиться с патриотами правозащитниками. Он подумал именно о тех, кто просто так, ради дешевой популярности, или за деньги выступал всегда «против» любой власти.

А Штази, имевший в виду как раз патриотов, забыл расшифровать свое распоряжение, в результате чего оно было исполнено в обычной манере кремлевского бюрократа – наперекосяк и с противоположным нужному результатом.

– Дальше, – попросил Секретарь Совбеза.

– Вот схема на сегодняшний день, – Крстржембский не знал, о чем еще говорить, и подал своему визави ярко раскрашенный лист.

– Ясно, – Штази повертел график в руках. – Тогда вы свободны. Займитесь подготовками пресс релизов.

Начальник пресс службы объединенной группировки с облегчением покинул кабинет и возле приемной столкнулся с генералом Чаплиным. Тот, по своей старой привычке, изображал на лице глубокую озабоченность, должную показать окружающим всю серьезность и секретность исполняемой Василием Васисуальевичем работы.

Некоторые на это покупались, но те, кто знал Чаплина по службе, тихо посмеивались.

Генерал полковник всю свою жизнь посвятил борьбе с инакомыслием. Во времена социализма он ловил распространителей ротапринтных изданий Солженицына и Бродского и коллекционеров порножурналов. Первых он сажал десятками, со вторыми обращался более мягко, ограничиваясь порицанием и конфискацией в свою пользу иностранных изданий категории XXX. [43]43
  XXX – жесткое порно


[Закрыть]

В следственном отделе Пятого Управления он заслужил славу старательного, но сильно тупого сотрудника. Даже подследственные иногда были вынуждены делать собственноручные приписки к протоколам допросов следующего содержания:

«Вынужден отметить, что, вопреки мнению следователя Чаплина, Вена не является столицей Швейцарии» или «Прошу обратить внимание, что роман Солженицына „Архипелаг ГУЛаг“ никоим образом не может считаться „образцом сионистской пропаганды“, как записано в обвинительном заключении следователя Чаплина».

– Сережа! – неискренне обрадовался Виктор Васисуальевич и кивнул на дверь кабинета Секретаря Совета Безопасности. – У себя?

– Угу, – Крстржембский пожал влажную руку генерала. – Но у него сейчас директор СВР.

– Тогда я подожду. Как у него настроение?

– Нормальное.

– Слушай, Сережа, – Чаплин понизил голос почти до шепота, – ты не в курсе, какие перспективы в деле Стульчака?

– Откуда? – удивился начальник пресс службы. – Я ж к прокуратуре и МВД касательства не имею. Я даже сути дела на сегодняшний день не знаю... А почему ты спрашиваешь?

– Ну у... – замялся генерал. – Они же вместе работали. Вот я и подумал, что теперь Стульчак сможет вернуться.

– Так он и так мог вернуться, – пожал плечами Крстржембский. – Только что ему здесь делать? По моему, читать лекции в Сорбонне гораздо интереснее, чем прозябать в Питере.

– Не скажи, не скажи...

– Витя, я не очень понимаю, к чему ты клонишь.

– Анатолий Саныч мог бы здесь очень пригодиться.

– Кому?

– Всем нам.

– А зачем?

– У него огромный опыт разводки ситуаций...

– Так поговори с Вовой.

– Видишь ли, я не знаю, как начать. И какие у них сейчас отношения...

– Нормальные отношения, – весомо сказал Крстржембский. – Володя никогда никого не сдавал. К тому же, насколько я понимаю, все дело против Стульчака яйца выеденного не стоит. Кто то решил его просто подставить.

– Не кто то, а «Щука», – Чаплин тут же назвал действующего питерского губернатора.

– Может быть. Я не знаком с подробностями...

– Мне они известны, – гордо заявил генерал. – Значит, ты считаешь, что принципиально обсудить этот вопрос можно?

– Наверное, – начальник пресс службы ушел от прямого ответа.

В Кремле лучше всего не говорить ни «да», ни «нет». Чтобы потом попросивший совета не стал обвинять собеседника в том, что тот подтолкнул его к неправильному с точки зрения бюрократической морали решению...

Когда за Крстржембским закрылась дверь, глава внешней разведки почувствовал себя более раскованно. Подловатого Крстржембского он недолюбливал и совершенно не понимал, зачем того после всего произошедшего взяли обратно в систему.

– Интересные новости из Косова.

– Слушаю, – Секретарь Совбеза отложил в сторону цветной график.

– Немцы начали захоронение ядерных отходов.

– Прямо в Косове? – удивился Штази.

– Именно. Из места временного хранения в Горлобене отправлены уже семь контейнеров.

– Как они легендируют операцию?

– Крыша – Совет Безопасности ООН. Их транспорты сейчас ходят по всему краю. Ставят на контейнер марку ООН и спокойно перевозят.

– Косовары об этом знают?

– Вряд ли, – директор СВР положил руки на стол. – Их никто не собирается информировать. Контейнеры сбрасывают в заброшенные шахты медных рудников и бетонируют. Всего немцы намерены захоронить около двадцати тысяч тонн.

– А защита отходов? – нахмурился Штази.

– Минимальная. Если не сказать – никакой. Лет через пять семь ее пробьет.

– Но принадлежность отходов легко определить...

– Ну и что? Германия всегда может откреститься. Заявят, что еще до начала боевых действий ирод Милошевич заключил договор о захоронении отходов в спецхранилищах у себя в Сербии, а потом, сволочь такая, припер их в Косово. Дабы облучать несчастных албанцев.

– А документальное подтверждение?

– Пожар в архиве.

– Да уж...

– Но есть и другая сторона медали. На мой взгляд, не менее важная.

– Слушаю.

– Немцы, а вместе с ними и остальные «миротворцы», очень торопятся. Такое ощущение, что они не рассчитывают задержаться в Косово Метохии надолго. Поэтому сразу начали исполнять подобные захоронению отходов программы... Хотя немецкий контингент ведет себя по отношению к мирному населению достойно. В отличие от французов, американцев и остальных.

– Мне докладывали, – кивнул Секретарь Совбеза.

– По нашим расчетам, НАТО сможет удерживать Косово года два три. Возможно, меньше.

– И что потом?

– Это будет зависеть от ситуации в Белграде. Если к власти придет Вук Драшкович, то Югославия развалится сначала на Сербию и Черногорию, а затем от самой Сербии отхватят треть территории. Север отойдет к Венгрии, юг – к новообразованной Албании. Если же победят люди Желько Ражнятовича, то косоваров либо поставят в полное подчинение, либо вышибут с территории. Есть и третий вариант – у власти останется Милошевич.

– Какой из вариантов для нас наиболее предпочтителен?

– Последние два.

– Мы можем как то повлиять на ситуацию? – заинтересовался Штази.

– Только косвенно. Если Дед активизирует переговоры о создании союза с Сербией, то шансы на положительное разрешение велики...

В наличие политической воли такого калибра у стареющего и зависимого от Запада Президента не верили ни директор СВР, ни Секретарь Совбеза.

– Это больше вопрос Думы и Совета Федерации, чем Президента, – констатировал Штази.

– Без инициативы самого Деда они не пошевелятся.

– Пока отставим данный вопрос. Я проконсультируюсь с Главой Администрации. Доведу до него информацию о положении дел в Косове... Что у нас по Прибалтике?

– Второе отделение Марлезонского балета, – хмыкнул глава внешней разведки. – Литовский сейм пытается выставить нам счет за оккупацию их земель. На четыреста семьдесят шесть миллиардов долларов. Скоро присоединятся Латвия с Эстонией. По нашим оценкам, общая сумма претензий составит около полутора триллионов.

– Они в своем уме?

– Вполне. США и Европа их в этом поддерживают.

– А Израиль? – Секретарь Совбеза умел ставить вопросы.

– С Израилем пока ясности нет. Там слишком много наших, которым поддержка кнессетом инициатив Балтии не понравится. Это во первых. А во вторых, крайне запутана проблема участия прибалтов в геноциде евреев...

Штази кивнул.

Горячие прибалтийские парни из батальонов СС и полицай команд уничтожили за три года почти миллион иудеев. Причем делали они это в основном по собственной инициативе. Когда после войны стали разбираться с документами, то оказалось, что немцы не отдавали приказов своим вассалам строить концлагеря и расстреливать племя Соломоново. Прибалтийские марионетки сами все решили и выполнили. Сохранилось даже письмо начальника вильнюсского гестапо своему непосредственному шефу Мюллеру, в котором штурмбанфюрер выражал озабоченность массовыми казнями евреев и связанными с ними грабежами лавок и мастерских. Во многом благодаря литовским и эстонским зондеркомандам в Прибалтике началось активное сопротивление солдатам вермахта.

С новообразованными республиками Балтии Израиль попал в трудное положение. Особенно после того, как придурковатая латышская Фемида начала процессы по пересмотру истории и на скамье подсудимых оказались те, кто по долгу службы отлавливал и сажал «лесных братьев», на чьих руках была кровь сотен убитых евреев.

– Наши аналитики подготовили очень интересную справку, – хитро улыбнулся директор СВР. – Если судить по международным законам, то прибалты вообще не имеют прав на свои земли.

– Ну ка, ну ка, – оживился Секретарь Совбеза.

– В тысяча семьсот четырнадцатом году, – глава внешней разведки откашлялся, – Петр Первый и Карл Двенадцатый подписали договор о том, что России в полное неотрицаемое вечное владение и собственность переходят Лифляндия, Эстляндия, Ингрия и часть Карелии с Выборгом. Петр заплатил за эти земли два миллиона ефимков. На наши деньги – это добрая сотня миллиардов долларов. Далее, в тысяча семьсот девяносто пятом году герцог Курляндский продал нам и Курляндию за миллион четыреста тысяч талеров. Это около тридцати миллиардов долларов по сегодняшним ценам. Следовательно, и с юридической, и с финансовой точек зрения Прибалтика до сих пор наша. Любой международный суд это подтвердит.

– Но ведь они получили независимость после революции, – возразил Штази.

– Так то оно так, если б не одно «но». Для того чтобы признать их независимость, им самим для начала требуется признать абсолютную легитимность правительства большевиков. Ибо! – директор СВР вскинул подбородок. – Тартусский договор от тысяча девятьсот двадцатого подписан именно с большевиками. Причем подписывался он заговорщиками, свергнувшими законные прибалтийские правительства. Ни большевики, ни подписанты террористы не являлись на тот момент субъектами права! И они к тому же не признаны до сих пор! Мнение современных балтийских правителей едино и вряд ли изменится – Ленин и большевики являются преступниками. Соответственно, возникает юридическая коллизия. Договоры царской России никто не отменял, они до сих пор существуют в качестве единственных правоустанавливающих документов на владение землями. И международные суды их и будут рассматривать.

– А сроки давности?

– На подобные сделки сроки давности не распространяются.

– Это хороший аргумент, – согласился Штази.

– Более чем. Особенно если взыскать с Литвы, Эстонии и Латвии уплаченные суммы с процентами. Выходит три с половиной триллиона долларов.

– Это нереально.

– Понимаю. Но ход сильный.

– Солидарен с вами. Вот что. Подготовьте мне эту справку со всем документальным подтверждением. Будем думать.

– Есть.

– Теперь о недавней операции в США. Что нибудь удалось вытянуть из попавшего нам в руки компьютера?

– Естественно. Материал крайне интересный...

* * *

Влад просидел на скамеечке еще час.

За это время он успел подробно рассмотреть все строения вокруг площади, пять минут отдохнуть, хохоча над встреченной на последней странице газеты статьей под названием «Уфолог Ажажа обнаружил какашки марсиан!», и прийти к выводу, что единственным возможным месторасположением исполнителей покушения может быть стройплощадка. Или территория, непосредственно к ней прилегающая. С иных точек ступени лестницы Дома Правительства просто не просматривались.

А использовать средства навесного огня вроде миномета террористы не будут. Слишком мала вероятность попасть в цель с первого же выстрела. Миномет – штука прихотливая. Иногда надо произвести до десяти корректировочных залпов, чтобы один последний угодил в мишень.

Рокотова серьезно беспокоило то обстоятельство, что он до сих пор никак не мог разобраться с методикой проведения теракта. Не зная средства достижения цели, очень сложно придумать способ противодействия.

Все карты путала непонятная «радиостанция».

Не будь ее, биолог работал бы в двух направлениях: снайпер и взрывчатка. Но эти оба способа представлялись ему плохо осуществимыми и годными лишь в качестве отвлекающего маневра.

Тем более что снайпер, если судить по результатам допроса Курбалевича, был один.

А так уважающие себя террористы не работают.

В любом случае стрелков должно быть не меньше трех. Лучше четыре. Тогда у одного двух есть шансы всадить пулю в жизненно важные органы Президента. Как это произошло в тысяча девятьсот шестьдесят третьем году в Далласе.[44]44
  Доклад «Комиссии Уоррена», в котором убийцей Джона Фитцджеральда Кеннеди назван Ли Харви Освальд, не соответствует действительному положению вещей


[Закрыть]Джон Кеннеди получил сразу с двух сторон – в лоб и в затылок. Третья пуля прошла сквозь шею и ранила находившегося с ним в машине сенатора Конелли. Были четвертый и пятый выстрелы, но пули изменили траекторию под воздействием поднимающихся от разогретого асфальта масс воздуха и пролетели мимо. Одна впилась в асфальт у правого переднего колеса президентского лимузина, другая застряла в растущем у пешеходного мостика дереве.

Это только в кино бывает, что снайпер одиночка с расстояния в километр разносит жертве череп одним единственным точным выстрелом.

В жизни все скромнее.

Стреляют с дистанций, не превышающих четырех сотен метров. И минимум с двух разных сторон. Поэтому снайпера служб охраны глав государств плотно контролируют радиус в восемьсот восемьдесят метров от охраняемой персоны. Подсчитано, что стрелок, находящийся вне этого круга, поражает цель с вероятностью не более одного процента. И эта вероятность равна статистической ошибке. Поэтому учитывать ее не принято.

Кролль разработал нечто иное.

То, что не вызовет никаких подозрений до того мгновения, пока не сработает.

Рокотов, не поворачивая головы, осмотрел стройку.

Все как на любой другой площадке. Работает подъемный кран, гудит бетономешалка, подъемник доставляет на этажи строительные материалы, бродят рабочие в оранжевых касках, у ворот лежит разомлевшая от жары собака. Слышен голос прораба, распекающего нерадивого штукатура.

«Мясо надо не забыть прихватить с собой, – подумал Влад. – Килограмма два вырезки. Вечером закуплю... Псов там может быть штуки три. И, что удивительно, никто эту стройку не проверяет... Хотя нет, не удивительно. Фиг ли ее проверять, если с нее ни черта не просматривается? Ладно, топать надо. Сюда мне часов в пять прибывать. Значит, вставать в полчетвертого. А до этого хорошенько выспаться...»

Биолог неторопливо поднялся со скамейки, сложил газету и медленно побрел по аллее, направляясь к виднеющейся вдали витрине универсама.

* * *

Сразу после прилета из Мюнхена в Москву собственный корреспондент «Новой газеты» [45]45
  Название газеты выбрано произвольно и не имеет никакого отношения к реально существующему изданию или работающим в нем журналистам


[Закрыть]Вадим Бледноцерковский нанес визит своему приятелю и коллеге по цеху Борису Каргалицкому.

Любимое детище главного редактора Дмитрия Мюратова, «Новая газета» представляла собой немного странное с точки зрения нормального человека издание.

С одной стороны, в ней печатались вполне грамотные и выдержанные в едином ключе материалы о коррупции во власти, необъяснимых смертях менеджеров нефтедобывающих компаний, демографической ситуации в стране, тонкостях взаимоотношений между разными кланами политического истеблишмента. Статьи читались на одном дыхании, авторы аргументировали и доказывали свои позиции, приводили интересные и малоизвестные доказательства.

С другой стороны, половина печатных полос была отдана дичайшему бреду, в котором безграмотность авторов в тех сферах жизни, что они описывали, оттенялась злобным кликушеством и передергиванием слов интервьюируемых персон. Особенно в таких публикациях преуспевали Каргалицкий, Бледноцерковский и их наставница Анна Пилятковская. Они обожали муссировать «чеченскую тему», пугая читателей описаниями зверств по отношению к мирному населению, пересказывая байки о «десяти убитых спецназовцами малолетних девочках» и допуская чисто технические ляпы в изложении своего видения современной боевой техники. Например, над головами беженцев и самоотверженных «корреспондентов свидетелей» регулярно и со страшным грохотом проносились «тактические ракеты Х 31А», летящие в сторону позиций боевиков. Исходя из подобного репортажа, можно было решить, что российской армии противостоит мощная группировка ичкерийских крейсеров и авианосцев, так как «Х 31А» – исключительно противокорабельные ракеты и по наземным целям работать просто не в состоянии.

Каргалицкий встретил гостя в изрядно замасленном домашнем халате и войлочных тапочках.

– Ну, как Европа? – поинтересовался хозяин дома, расставляя на столе рюмки и блюдечки с закуской.

– Стоит, – буркнул Бледноцерковский. – Чо ей сделается...

– Ты к нам надолго?

– На пару дней.

– А потом куда? – Каргалицкий осторожно достал из морозильной камеры литровую бутыль польской водки.

Русскую он не пил по принципиальным соображениям. От своей бабки он знал, что происходит из краковской шляхты, и поэтому считал себя «паном», которому не пристало травиться сорокаградусной бурдой.

Польская водочка полегче будет, всего градусов тридцать, да и очищена лучше.

Каргалицкий и не подозревал, что под видом благородного напитка «европейские евреи», как называют поляков их соседи, поставляют в Россию дрянной, разбавленный сырой водой из речки картофельный самогон. Речка, помимо источника воды, служила еще и местом сброса фекальных вод.

– В Минск.

– Ого! – Борис разлил по первой. – А зачем?

– Слухи ходят, что скоро Луку снимать будут.

– От кого слухи то? – жадно спросил Каргалицкий.

– От разных, – информировать нечистого на руку Бориса Бледноцерковский не собирался.

– Мятеж?

– Вроде того...

– Давно пора! Я бы этого Луку лично бы вздернул!

– А тебе то он чо сделал? – не понял Вадим.

– Не мне лично, а всем нам... – с таинственным видом шепнул Каргалицкий.

– Хорош темнить!

– Мы хотели репортаж сделать про обстановку в Беларуси, но нам аккредитации не дали. Мюратов в их представительство ездил, там тоже ничего не вышло.