Текст книги "Будни советского тыла. Жизнь и труд советских людей в годы Великой Отечественной Войны. 1941–1945"

На заводе как в лагере

Советская власть любила хвастаться, что «освободила» рабочих от ярма капиталистов. На самом деле даже самым жадным «буржуинам» не приходило в голову создать столь невыносимые условия труда, как это сделал Сталин в годы войны. Помимо уже упоминавшегося выше указа от 26 июня 1940 года, фактически насильственно прикреплявшего рабочих к предприятиям, Верховный Совет СССР 26 июня 1941 года издал указ «О режиме рабочего времени рабочих и служащих в военное время». Отныне директорам предприятий, транспорта, сельского хозяйства и торговли было предоставлено право устанавливать обязательные сверхурочные работы для рабочих и служащих продолжительностью от одного до трех часов. То есть отработал смену, потрудись еще два-три часа.[70]70
  Сомов В. А. Указ. соч. С. 30.


[Закрыть]

Примечательно, что этот указ вышел ровно через год после предыдущего. Можно было вполне ожидать, что еще через год Верховный Совет и вовсе запретит рабочим уходить с завода даже на ночь. К чему тратить время, поспал прямо у станка и снова за работу.

Впрочем, год ждать не пришлось. Ровно через шесть месяцев – 26 декабря 1941 года – государство «порадовало» тружеников новым указом «Об ответственности рабочих и служащих военной промышленности за самовольный уход с предприятий». Отныне рабочий, самовольно покинувший предприятие, за которым был закреплен, объявлялся «трудовым дезертиром» со всеми вытекающими последствиями.

Советская власть вообще любила заставлять людей работать бесплатно. Собственно, и сама идея «коммунизма» состояла в том, чтобы зарплата не зависела от количества и качества работы. Утопический лозунг «От каждого по способностям, каждому по потребности» на деле имел цель вытравить из людей такие движущие чувства, как «алчность» и «корысть». Считалось, что человек должен работать не ради денег и благ, а «ради Родины». И советская пропаганда в послевоенные годы пыталась выдать желаемое за действительное, то есть что люди якобы трудились на военных заводах не по принуждению, не ради карточек и зарплаты, а только ради победы над врагом. Конечно, политическая мотивация граждан играла важную роль, но едва ли была решающей. Тем более что выбора-то людям просто не давали.

Помимо всех прочих трудностей, в годы войны существовала и так называемая «трудовая повинность», которая была введена Указом Президиума Верховного Совета СССР от 22 июня 1941 года. Уклоняющихся карали штрафом до 3000 рублей либо административным арестом на срок до шести месяцев.[71]71
  Блокада Ленинграда в документах рассекреченных архивов. М.: ACT, СПб.: Полигон, 2004. С. 649–650.


[Закрыть] Иногда применялись и более суровые меры. К примеру, 28 февраля 1942 года в газете «Московский большевик» был опубликован материал о жительнице Подольского района Московской области гражданке И. Н. Горбах, которая дважды отказывалась принять повестку на лесозаготовки. В итоге «дезертирка» получила три года лишения свободы.[72]72
  Комаров Н. Я., Куманев Г. А. Указ. соч. С. 245.


[Закрыть]

Пользуясь полученными широкими полномочиями, местные власти стали по любому поводу привлекать население ко всякого рода работам. Так, Ленгорисполком уже 27 июня 1941 года приказал привлечь к строительству укреплений и прочим работам всех трудоспособных жителей Ленинграда и окрестных городов в возрасте от 16 до 50 лет для мужчин и в возрасте от 16 до 45 лет для женщин. Исключение составляли только рабочие военных предприятий. К работам привлекались даже беременные женщины до семимесячного срока, а также матери малолетних детей от двухмесячного возраста! Неработающие граждане обязаны были бесплатно трудиться по восемь часов в сутки, учащиеся и работающие – три часа после работы или учебы.[73]73
  Блокада Ленинграда в документах рассекреченных архивов. С. 6.


[Закрыть]

Правда, формально оплата в период мобилизации существовала, но составляла она, как правило, сущие копейки. Так, в июле 1941 года на строительстве укреплений в районе Москвы людям платили по 8 рублей за двенадцатичасовой рабочий день. То есть, работая по полсуток в грязи и пыли, человек, скажем, за две недели мог заработать аж 112 рублей.[74]74
  Комаров Н. Я., Куманев Г. А. Указ. соч. С. 31.


[Закрыть] И это притом, что в случае мобилизации на оборонные работы зарплата по месту постоянной работы, как правило, не сохранялась.[75]75
  Сомов В. А. Указ. соч. С. 34.


[Закрыть]

Самыми тяжелыми были работы по строительству укреплений и укрепрайонов, к которым также широко привлекалось гражданское население. Так, 13-е управление оборонительных работ, строившее осенью 1941 года рубежи вдоль рек Ока и Волга, 19 ноября издало приказ, согласно которому для мобилизованных устанавливался 10-часовой рабочий день с началом в 07:00 и завершением в 18:00. С 12:00 до 13:00 устанавливался обеденный перерыв. За пять минут до начала работы надо было выстраивать рабочих и приводить перекличку, после чего объявлять «боевую» задачу. И все это в открытом поле на ветрах и морозе. Правда, в данном случае за работниками сохранялся заработок по основному месту работы.[76]76
  Там же. С. 66–67.


[Закрыть] В народе работа на строительстве оборонительных рубежей получила короткое название «на окопах».

Условия труда были исключительно тяжелыми. Не хватало спецодежды, лопат и топоров, рыть мерзлую землю приходилось чуть ли не голыми руками. Нередки были и несчастные случаи. К примеру, 24 ноября 1941 года на строительстве 1-го участка 2-го района 4-го полевого строительства в результате взрыва фугаса погибли четыре человека, еще 16 получили ранения.

Во время строительства проводились показательные процессы над «дезертирами». Обычно такие дела рассматривались в один-два дня, максимум – неделю. Так, 17 ноября 1941 года был арестован 21-летний М. Ф. Данилин. По данным органов, он был мобилизован на строительство 4 ноября, во время работы «вел себя вызывающе, играл в карты и хулиганил», а также агитировал других рабочих на бегство. 13 ноября Данилин сбежал с работ вместе с группой колхозников. В обвинительном заключении говорилось, что он «будучи послан в порядке трудовой повинности на строительство военного объекта в район города Мурома, в условиях военного времени со строительства позорно бежал и увлек за собой всех колхозников Четвертаковского колхоза».

24 ноября Данилин был приговорен к пяти годам лишения свободы.[77]77
  Сомов В. А. Указ. соч. С. 84–85.


[Закрыть] А рабочий завода № 392 Рогожин за такое же деяние получил сразу восемь лет лагерей! Домохозяйки Коршунова и Сергеева, отказавшиеся получать повестки на мобилизацию, были осуждены на пять лет лишения свободы каждая. Нередко на показательных судилищах присутствовали до 700 человек. Это, по мнению властей, должно было напугать потенциальных дезертиров. Но тем не менее бегство нередко принимало массовый характер. Например, 15 и 16 ноября с одного из участков 13-го УОР сбежала половина из 1400 работавших. В основном это были учащиеся школ и ремесленных училищ.

Типична судьба Анатолия Коровина, поступившего на работу на машиностроительный завод № 92 имени Сталина в ноябре 1941 года. Сам он потом вспоминал: «С 1 октября 1940 года я учился в ФЗУ. Как попал? Очень просто. Учился в 7-м классе. Подал заявление. Попал в группу фрезеровщиков. Изучал металловедение и машиноведение. По плану должен был выпуститься через два года. И вот в 15 лет встретил войну. Вскоре вышел приказ – досрочно перевести на завод. 26.11.1941 г. вместе с шестью друзьями я был определен на артиллерийский имени Сталина, где меня направили в механический цех № 18. Первый мой станок назывался № 67 «Дзержинец». Это был немецкий станок «Франц Вернер». Поскольку роста я был небольшого, мне сделали специальный настил.

Первый же мой рабочий день составлял 12 часов. Мне сразу же объяснили, что опаздывать на работу категорически запрещается, за 20-минутное опоздание будут полгода вычитать 25 % заработка. И я так и трудился по 12 часов до самого конца войны! И никаких тебе выходных и праздников. За всю войну у меня было лишь два дня отгулов. Два свободных дня за три с половиной года. Раз в месяц происходила ломка смен. Тогда приходилось работать с 13:00 до 07:30 утра, то есть 18 часов подряд».

Как же люди выдерживали такое, да еще, согласно советской пропаганде, постоянно перевыполняли нормы? Объяснение простое. Все люди, жившие в СССР, знают, что работать и находиться на работе – это две разные вещи. Главное было вовремя добраться до проходной и до своего станка, а дальше можно было спать, курить и отдыхать. Суровые советские законы предусматривали строгие наказания только за прогулы и опоздания; невыполнение норм и сон на работе наказывались куда мягче, да и то если поймает начальство.

Что касается норм, то, как сказал Анатолий Коровин, «нормативы изготовления деталей искусственно завышались. На то, что можно было сделать за две минуты, по нормативам давали пять – десять. Стоило чуть-чуть поднажать, и норма перевыполнялась на 50–70 %». Нормы завышали начальники цехов и участков, прекрасно понимавшие, что с них спросят именно вал, цифры, а не реальную выработку конкретным рабочим.

А уж к тем, кто осмеливался нарушить «трудовую дисциплину», применялись меры, даже не снившиеся эксплуататорам времен дикого капитализма, которых так любила клеймить советская история. Вот лишь несколько примеров.

По воспоминаниям Анатолия Коровина, в сентябре 1942 года молодая работница артиллерийского завода имени Сталина Любовь Кравцова три дня не появлялась на работе, а по возвращении сказала, что копала картошку. Сотрудники НКВД в целях устрашения всех остальных устроили над ней показательный суд прямо в цеху и приговорили «по законам военного времени» к семи годам лишения свободы. 28 января 1942 года военный трибунал города Москвы за самовольный уход с оборонного предприятия приговорил рабочего Ф. И. Туфанова к восьми годам лишения свободы.[78]78
  Комаров Н. Я., Куманев Г. А. Указ. соч. С. 218.


[Закрыть] 12 апреля 1944 года пятеро работниц Павловского завода автотракторного инструмента: Артамонова, Калягина, Пошлова, Соколова и Широкова – за однократный невыход на работу получили по восемь лет![79]79
  Забвению не подлежит. С. 626–645.


[Закрыть] В Горьком с момента выхода Указа о дезертирстве и по 22 февраля 1942 года, то есть за два месяца, были осуждены 106 человек, из них 76 – заочно.

Но полностью запугать народ этими карательными методами было невозможно. Количество нарушений трудовой дисциплины оставалось высоким на протяжении всей войны. Так, в том же Горьком в июле 1941 года наметился всплеск прогулов и самовольных уходов. За второй, еще предвоенный, квартал 41-го года по указу от 26 июня 1940 года были осуждены 12 тысяч человек, – в среднем по 4 тысячи в месяц. А только за первую половину июля число осужденных достигло 2223 человек. Проверка, проведенная в ноябре того же года Горьковской областной прокуратурой, снова выявила на ряде заводов массовые уходы с работы. В частности, на химическом заводе имени Свердлова из 1844 завербованных в августе и сентябре сбежали 450 человек. С завода № 92 за август – октябрь «дезертировали» 2085 человек, а с завода № 112–964 человека. Кроме того, на предприятиях участились случаи, по-армейски говоря, «самострелов», то есть умышленного причинения себе травм с целью отказа от работы.[80]80
  Сомов В. А. Указ. соч. С. 128, 130, 132.


[Закрыть]

«Однако и сейчас на некоторых заводах еще имеются небольшие группы людей, которые продолжают не подчиняться установленным законам о труде. Они самовольно уходят с предприятия, совершают прогулы, выпускают брак, портят оборудование, срывают работу предприятия и мешают работать честным рабочим», – писала «Правда» осенью 1942 года.

«Одним из важнейших условий, обеспечивающих победу, является укрепление трудовой дисциплины, – писал в одной из статей представитель авиазавода № 21 имени Орджоникидзе А. Агуреев. – Одно время на заводе было много прогулов, самовольных уходов с работы на обед до звонка, опозданий с обеда и т. д…Большое количество нарушений трудовой дисциплины объяснялось, в частности, тем, что на завод пришло много молодых кадров, не прошедших еще школы производственной дисциплины… Большое влияние на снижение потерь рабочего времени оказало введение на участках почасовых графиков и точного учета простоев. Раньше на заводе можно было наблюдать такую картину: за 10–15 минут до обеда у проходных стояли уже очереди. Многие мастера не особенно строго следили за тем, как на участке использует время каждый рабочий. Недавно во всех крупных цехах были организованы пропускные кабины. Теперь до свистка у проходных никого не видно… К лицам, наплевательски относящимся к учету прогулов, принимались жесткие меры, вплоть до отдачи под суд… Беспощадно наказывая дезертиров производства, бичуя нарушителей трудовой дисциплины в стенгазетах, «боевых листках», «молниях-карикатурах», парторганизации и профсоюзные комитеты вели широкую массово-разъяснительную работу». Однако этого в общем-то стандартного для того времени набора мер руководству «двадцать первого» показалось недостаточно. И оно ввело поистине революционную систему фотофиксации нарушений труддисциплины! «В цехах ввели систематическое наблюдение за использованием рабочего времени, – сообщалось в одной из статей. – Рабочий день рабочих фотографировался, полученные выводы обсуждались на общих собраниях». Каким конкретно образом осуществлялось данное нововведение, снимали ли цеха скрытыми фотокамерами или это делали специальные заводские фотографы-шпионы, история умалчивает.

26 марта 1943 года УНКВД по Горьковской области докладывало в ГУ НКВД СССР о росте дезертирства в военной промышленности. Если в январе того года поступило приговоров военных трибуналов на розыск 449 дезертиров и постановлений прокуроров на розыск 1163 человек, то в феврале число разыскиваемых беглецов достигло 2544. Главную причину этого роста энкавэдэшники видели в плохих социально-бытовых условиях: «Подавляющее большинство дезертиров падает на рабочих-одиночек, мобилизованных из других областей СССР и районов области, живущих в общежитиях и бараках. Происходит это главным образом вследствие бездушного отношения к материально-бытовым нуждам рабочих-одиночек со стороны домохозяйственных и партийных органов некоторых промышленных предприятий».[81]81
  ГОПАНО. Ф. 3. Оп. 1. Д. 3393. Л. 117.


[Закрыть]

Помимо карательных мер применялось и полное закрепощение рабочих. В частности, приказ Наркомата танковой промышленности от 4 февраля 1942 года разрешил предприятиям отрасли «брать на хранение» паспорта рабочих и служащих.[82]82
  ГУ ЦАНО. Ф. 15. Оп. 6. Д. 647. Л. 177.


[Закрыть] Подобная практика нередко применялась и на других заводах. Этот вопиющий факт нарушений прав личности лишний раз демонстрирует, насколько сталинская Россия подражала царской.

Нередко мастера и начальники цехов буквально издевались над рабочими, чего последние не забывали. Анатолий Коровин вспоминал: «Начальником нашего цеха был Щербаков. Его все ненавидели. Человек устал, присел, а он идет и орет: «Почему не работаешь, сволочь?» Помню, как пострадал от Щербакова Юра Сидоров. У него была температура 39 градусов. Юра обратился к начальнику, а тот приказал лишь выдать таблетку и снова к станку. Утром следующего дня Юре стало еще хуже. Но Щербаков лишь издевался: «Не отпущу! Работай, дезертир!» Тогда Сидоров пошел на крайний шаг: сбежал с завода и, как потом выяснилось, пошел в школу НКВД, где шел ускоренный набор. Через восемь месяцев, когда о нем уже все забыли, Юра пришел на завод в новенькой энкавэдэшной форме. А через полтора месяца Щербаков вдруг загадочно исчез».

Многие рабочие, не выдержав концлагерных условий труда, писали заявления с просьбой отправить на фронт, пытались записаться на курсы шоферов, но им всегда отказывали и возвращали обратно.

Впрочем, бывало, что кого-то из нарушителей дисциплины и прощали. К примеру, начальник термического цеха завода № 92 Г. Г. Колесников сочетал ударную работу с систематическим пьянством. Несколько раз он даже давал директору завода А. Е. Еляну письменные обязательства, что бросит пить. Но, как водится, не бросал. И вот однажды после отмечания очередной годовщины Октябрьской революции Колесников ушел в запой и не вышел на работу. Вскоре он был арестован органами НКВД и оказался в тюрьме, где просидел около месяца.

По воспоминаниям самого начальника «термички», его обвинили в саботаже, умышленном срыве работы завода и даже пособничестве Гитлеру. Однако однажды ночью его подняли с кровати и куда-то повели. Колесников конечно же подумал, что на расстрел. Но на самом деле его доставили в кабинет начальника областного УНКВД полковника B. C. Рясного, где находился и директор завода № 92 Елян. Дальнейшее «гитлеровец» описал так: «Задают вопрос: – Ты осознал, что ты наделал? – Да, осознал. – Так может быть, его выпустить, и он будет работать? – Выпусти, так он же будет обижаться на советскую власть. – Ты будешь обижаться на советскую власть? – Нет, нет, не буду». В итоге Колесникова восстановили в должности, а в запои он больше уже не уходил.[83]83
  Колодкин В. В. Товарищ завод. Н. Новгород, 1992. С. 135–136.


[Закрыть]

В Указе Президиума ВС СССР от 26 июня 1940 года, как уже говорилось, предусматривалась ответственность рабочих и служащих за самовольный уход и за прогул без уважительных причин. До наступления 1941 года по нему в стране успели осудить свыше двух миллионов человек, или 63,7 % от числа всех осужденных, хотя указ действовал только вторую половину года.

Указом от 26 декабря 1941 года была повышена уголовная ответственность за самовольный уход с работы на военных предприятиях. В течение 1942–1945 годов по нему, а также по указам от 26 июня 1940 года и от 28 декабря 1940 года (за нарушение дисциплины и самовольный уход из ремесленных и железнодорожных училищ и школ ФЗО) осудили 7 758 000 человек, что составило 65,1 % от всех осужденных. В блокадном Ленинграде с 1 июля 1941 года по 1 августа 1943 года все по тому же указу от 26 июня 1940 года за самовольный уход с предприятий и прогулы были осуждены 40 596 человек и еще 750 – за трудовое дезертирство.[84]84
  Блокада Ленинграда в документах рассекреченных архивов. С. 709.


[Закрыть]

Кроме того, действовали указы от 13 февраля 1942 года (о мобилизации населения для работы на производственном строительстве, за уклонение от которой была предусмотрена уголовная ответственность) и от 15 апреля 1942 года (за уклонение от мобилизации на сельскохозяйственные работы и за «невыработку обязательного минимума трудодней»).

Всего в 1940–1956 годах по всем этим указам в Советском Союзе были осуждены 18 046 000 человек, или 53 % от всех осужденных в эти годы (кроме осужденных военными трибуналами).[85]85
  Лунев В. Преступность в годы Великой Отечественной войны: Демоскоп Weekly, № 239–240 за 20 марта – 2 апреля 2006.


[Закрыть]

Количество осужденных в СССР во время Великой Отечественной войны, чел.[86]86
  Там же.


[Закрыть]

Большая часть дел (около 70 %) по дезертирству с военных предприятий рассматривалась заочно. В результате значительная часть приговоров выносилась необоснованно. В частности, из-за отсутствия должного учета на предприятиях и отсутствия связи органов розыска с военкоматами призванных в армию часто считали дезертирами с производства и соответственно передавали дела на них в военный трибунал. Органы же розыска механически давали справки о том, что самовольно оставивший производство не разыскан.[87]87
  ГОПАНО. Ф. 3. Оп. 1. Д. 3393. Л. 92.


[Закрыть] Кроме того, многие дезертиры производства спокойно устраивались на работу на другие заводы, руководителям которых ввиду нехватки рабочей силы было безразлично, откуда к ним пришел человек.

К середине 1944 года число заочно рассмотренных дел приняло столь огромные масштабы, что правительство вынуждено было 29 июня того года издать постановление № 789, в котором говорилось, что «порочная практика заочного рассмотрения дел военными трибуналами ослабляет борьбу с дезертирством, подрывает авторитет судебного приговора, так как осужденные остаются фактически безнаказанными». Отныне дела на дезертиров с производства следовало передавать в военные трибуналы только после розыска обвиняемых. А еще через два дня прокурор СССР К. П. Горшенин издал приказ «Об усилении борьбы с дезертирством с предприятий военной промышленности», в котором потребовал усилить розыск беглецов, а должностных лиц, принимавших их на работу, судить по статье 11 УК «Бездействие власти».[88]88
  Сомов В. А. Указ. соч. С. 58.


[Закрыть]

Однако в конце 1944 года стало ясно, что конец войны не за горами, а изловить всех или большую часть граждан, бежавших с заводов, уже явно не удастся. Фактически народ выиграл эту своеобразную битву с государством. Несмотря на суровые законы и ограничения, удушить в людях чувство свободы и полностью прикрепить их к предприятиям, как при Петре I, не удалось.

30 декабря 1944 года Верховный Совет СССР вынужден был издать Указ «О предоставлении амнистии лицам, самовольно ушедшим с предприятий военной промышленности и добровольно вернувшимся на эти предприятия». Отныне в случае поимки беглого рабочего у него надо было спросить, не хочет ли он вернуться на завод. И если захочет, следствие приостанавливать.[89]89
  Сомов В. А. Указ. соч. С. 59–60.


[Закрыть]

Дзержинск – химический ад

О тяжелейших условиях, в которых трудились люди, красноречиво свидетельствуют факты из истории химических предприятий города Дзержинска.

Вдохновленная массовым применением отравляющих газов в годы Первой мировой войны, а также «удачным» использованием химических снарядов против тамбовских крестьян в годы Гражданской войны, советская власть решила, что у нового оружия большое будущее. На XVI съезде ВКП(б) академик А. Н. Бах провозгласил: «Победу в будущей войне будет определять не металл, а химическая продукция, не штыки и снаряды, а отравляющие газы». Впрочем, примерно в том же духе мода на химическое оружие распространилась и в других странах: Великобритании, Германии и Франции.

Однако одно дело захотеть, а другое – сделать. Производство отравляющих веществ в массовых количествах – процесс довольно трудоемкий и технологически очень сложный. Вот тут-то и опять пригодилось сотрудничество с германским рейхсвером. Для совместных опытов по изучению и созданию оружия массового поражения в 1926 году в районе города Вольск Саратовской области было создано сверхсекретное советско-германское предприятие «Томка» под руководством Людвига фон Зихерера. Немецкие инвестиции в проект составили около одного миллиона марок.[90]90
  Дьяков Ю. Л., Бушуева Т. С. Фашистский меч ковался в СССР: Красная армия и рейхсвер. Тайное сотрудничество. 1922–1933: Неизвестные документы. М.: Сов. Россия, 1992. С. 20.


[Закрыть]

Согласно договору с советским правительством немцы испытывали применение ОВ в артиллерии и авиации, а также способы дегазации зараженной местности. Научно-исследовательский отдел предприятия получал из Германии танки и приборы, был оборудован мастерскими и лабораториями. Взамен СССР передавались новейшие разработки отравляющих веществ, способы их изготовления и средства защиты. Советская сторона придавала большое значение промышленному производству отравы. 8 февраля 1927 года начальник военно-химического управления РККА Яков Фишман писал в совершенно секретном докладе Климу Ворошилову: «Задача создания химической обороны страны грандиозна». Он настаивал на значительном увеличении производства ОВ, противогазов и немедленном строительстве новых предприятий.[91]91
  Дьяков Ю. Л., Бушуева Т. С. Указ. соч. С. 20.


[Закрыть]

Вскоре наши и немцы пошли дальше. Возник проект строительства совместного предприятия в городе Иващенково с производством шести тонн отравляющих веществ в сутки. Завод решили назвать «Берсоль». Однако после прихода Гитлера к власти сотрудничество в этой области было свернуто. Но почерпнуть из совместных опытов успели многое, кроме того, удалось купить у немцев установки по промышленному производству иприта, а также другое оборудование и технологии.

В конце 20-х годов советское правительство решило, что необходимо наконец создать собственный крупный центр по производству ОВ, выбрав для этого поселок Растяпино, расположенный на левом берегу Оки, в 30 километрах от места ее впадения в Волгу. Все в этом месте партию устраивало, и близость железной дороги, и наличие крупной реки – надо ж куда-то сливать отходы производства, и равнинная местность. К тому же еще в годы Первой мировой войны здесь был основан Чернореченский химзавод (ныне «Корунд») и сюда же из-под Петербурга был эвакуирован Охтинский завод взрывчатых веществ. Только название не вполне подходило для будущего центра по производству химического оружия.

Посему в июне 1929 года ЦИК СССР утвердил постановление о переименовании Растяпина в рабочий поселок Дзержинск. А уже через год он был преобразован в город. В ходе первой и второй пятилеток здесь были возведены сразу семь предприятий по производству химических и отравляющих веществ. Несмотря на явную потенциальную опасность этих объектов, стройки велись ударными темпами, проекты и сметы переделывались по многу раз, а оборудование ставили, что было под рукой. Так, завод № 96 (ныне «Капролактам») уже в ходе строительства перепроектировался шесть раз. В итоге смонтированная аппаратура и коммуникации оказались ни к чему не годные, запустить предприятие в срок не удалось, и после срока тоже. На заводе «Ява» конторой Союзхимпрома был смонтирован цех № 2, который впоследствии не работал более шести месяцев. Все дело было в том, что «монтаж» проводился с грубыми отступлениями от проектов, вентиляция оказалась неработоспособной. Оборудование поставили, не предусмотренное проектом, а предусмотренное проектом, наоборот, не поставили.[92]92
  ГОПАНО. Ф. 1930. Оп. 3. Д. 104. Совершенно секретная переписка Дзержинского горкома ВКП(б).


[Закрыть]

Растяпино, а потом и Дзержинск всегда славились своими криминальными традициями. Вероятно, оттого, что на заводах постоянно трудилось много заключенных, насаждавших в городе традиции уголовного мира. На строящихся и построенных заводах начались массовые финансовые злоупотребления и хищения. Наиболее часто воровали спирт, свинец и спецодежду. В заводских столовых крали стаканы, кружки и тарелки. Из-за этого рабочим приходилось даже пить чай из мисок. Алюминиевые кружки прикрепляли к бачкам с питьевой водой металлической цепью. Только за шесть месяцев 1934 года Дзержинский городской суд привлек к ответственности 538 жителей, в том числе 434 рабочих химических заводов. Было рассмотрено 61 дело о хулиганстве, 3 – об убийствах и разбоях, 74 – о должностных преступлениях в сфере производства, 19 – о спекуляции, 66 – о растратах госсредств и финансовых злоупотреблениях.[93]93
  Шальное С. М. Дзержинск – наш дом. Дзержинск, 1994. С. 111.


[Закрыть]

Все это вкупе с внедрением стахановских методов работы привело к тому, что грандиозные планы по производству химических вооружений для Красной армии совершенно не выполнялись. В духе времени все эти провалы списали на врагов народа и «кулацко-повстанческие банды». В 1937 году были приговорены к расстрелу за «вредительство и подготовку диверсий» начальник строительства завода № 148 (ныне «Оргстекло») Адамский и его заместитель Байдаловский. Выяснилось, что они сознательно «омертвили» средства на сумму 30 млн рублей.

Комиссия, приехавшая в Дзержинск из Москвы, также признала, что и строительство завода № 96 велось вредительскими методами. Тут же были арестованы 15 человек, в том числе директор завода Волков. Обнаружили «врагов народа» и на соседнем заводе № 397 «Заря». Выяснилось, что его руководители Левин, Усов, Кузнецов и другие сознательно «путали технологический процесс, вводили в производство заведомо некондиционное сырье и различные суррогаты». В результате выпущенные сотни тонн продукции были выброшены на свалки и склады.

На заводе № 80 был арестован его директор Кузнецов, затем его преемник Горин и т. д. В конце 30-х расстреляли директоров завода имени Свердлова Пучкова и Бродова.[94]94
  В 1940 г. директором завода № 96 был назначен Яков Каганович, родной брат Лазаря Кагановича.


[Закрыть] Кроме того, на ряде предприятий энкавэдэшники разоблачили несколько «кулацко-повстанческих банд» и иностранных шпионов из числа рабочих.[95]95
  Шальное СМ. Указ. соч. С. 108–110.


[Закрыть] Оказалось, что коварная империалистическая разведка завербовала даже нескольких слесарей, кочегаров и рабочих.

Однако массовые аресты и расстрелы отнюдь не улучшили состояние производства. Напротив, из-за привлечения малоквалифицированных кадров участились аварии с тяжелыми последствиями. Так, на заводе № 96 в 1940 году сначала взорвалось хайтер-компрессорное отделение, потом взлетели на воздух сразу 34 химические ванны, затем – еще девять ванн, в результате чего цех № 4 был практически разрушен. В первой половине 1941 года на заводе произошло 23 пожара, общие убытки от которых составили 302 361 рубль.

Наступила война. Опасаясь применения противником отравляющих газов, советское руководство потребовало от еще не оправившихся от репрессий заводов увеличить выпуск химических боеприпасов. В июле 1941 года по приказу Сталина в Дзержинск вообще переехал в полном составе Наркомат химпрома, чтобы на месте руководить работами.[96]96
  Наркомат химической промышленности находился в Дзержинске до марта 1942 г.


[Закрыть] Крупнейшим предприятием страны по производству химического оружия стал завод № 96. В его цехах изготовлялись отравляющие газы иприт и люизит (ОС-1), считавшиеся в то время самыми перспективными. Помогали ему и соседи. Чернореченский завод имени Калинина выпускал хлор, красный и желтый фосфор, аммиак, серную кислоту, воспламеняющуюся жидкость «КС» и др., завод № 365 – этиловую жидкость и синильную кислоту, завод № 397 «Заря» – средства химзащиты: активированные угли, катализаторы, противогазы, оборудование для газоубежищ и т. п. При этом последний был единственным производителем этой продукции в СССР.[97]97
  ГОПАНО. Ф. 1930. Оп. 3. Д. 104.


[Закрыть] Завод взрывчатых веществ № 80 имени Свердлова стал главным поставщиком взрывчатых веществ, его доля в производстве доходила до 50 %. Ежемесячно здесь снаряжалось свыше 3 миллионов снарядов, бомб и мин. В начале войны был налажен выпуск гексогена, а в 1942 году заработал крупнейший в стране цех по выпуску тротила, позволивший увеличить мощности предприятия на 210 % по сравнению с довоенными.

Руководители заводов правили, беря пример со Сталина. В июле 1941 года в цехе № 7 завода имени Свердлова произошел крупный пожар. Приехала комиссия Госконтроля СССР, которая обвинила в аварии руководство предприятия. Директор Сергей Горин, а также главный инженер Алексей Цыганков были отстранены от работы и арестованы. Предприятие возглавил парторг ЦК на заводе Сергей Черноземов, отличавшийся грубостью и без разбора отдававший под суд своих подчиненных. Все ночи напролет он проводил совещания, на которых неустанно крыл матом своих подчиненных. Выходя в цеха, он в присутствии рабочих обзывал мастеров и начальников цехов дармоедами, болванами и чумичками.[98]98
  Чумичка – половник для супа. (Примеч. авт.)


[Закрыть] На одном из совещаний Черноземов «матерщинно выругал» военпреда завода Седенко, так что тот обиделся и вышел из зала.

Однако организация производства на предприятии все равно была из ряда вон плохой. К примеру, только за второй квартал 1942 года простои составили 56 289 человеко-часов.[99]99
  ГОПАНО. Ф. 1930. Оп. 3. Д. 104.


[Закрыть] Да и дисциплина, несмотря на суровое начальство и суровое военное время, оставляла желать лучшего. Только за первый квартал 1942 года на заводе имени Свердлова были зафиксированы 898 прогулов и 106 самовольных уходов. Аварии, из-за которых предприятие даже прозвали «взрывзаводом», тоже продолжались, поэтому за пару лет там сменилось три руководителя. При этом талантливый инженер Цыганков, в отличие от Горина, которого расстреляли как «врага народа» и саботажника, не только был оправдан Горьковским областным судом, но в сентябре 1943 года назначен директором завода и проработал на этой должности до 1954 года, выйдя на пенсию в звании генерал-майора.

На соседнем заводе № 397 распространилось пьянство и массовый сон на работе. «Взрывзавод» № 80 – основной отечественный поставщик боеприпасов для Красной армии – вообще превратился в проходной двор. В течение года с него были уволены и сбежали 12 600 человек, на место которых приняли столько же новых рабочих! Этот вопиющий факт в очередной раз опровергает расхожий миф о жесткой дисциплине, якобы царившей в сталинские годы. Не помогали ни угрозы, ни репрессии. Нехватка рабочей силы вынуждала посылать все новых и новых вербовщиков в сельскую местность, где крестьян запугивали арестами и судами. Однако, едва устроившись, многие через пару недель сбегали с завода.