Текст книги "Перила"

– Костя хочет идти с нами в субботу утром! – бодро информирует ее Жанна.

Я машинально киваю. А потом соображаю, что разговор-то обо мне. Стоп! Куда это я хочу идти? И в какую еще субботу?

Нет, я, конечно, не еврей (точнее, меня теперь научили говорить «иудей»), и по субботам готов на любую движуху, но это как-то совсем беспардонно!

Я чувствую, что сейчас происходит чудовищное злодеяние, меня против воли куда-то втягивают! Вот только махать руками и кричать: «Жанна, что ты говоришь, мы ни о чем таком не договаривались!» – будет очень глупо.

И я туплю, по-идиотски улыбаясь. Стоп, надо набраться духу и сказать что-нибудь типа «Знаешь, это все здорово, но вы хотя бы объясните, что происходит…»

– Вау! Классно! Костя, ты меня просто радуешь! – взрывается восторгом Даша. – Я и сама хотела с тобой завести разговор, но Жанночка, как всегда, на высоте!

И, глядя на нее, я понимаю, что возразить не судьба. Не способен я обламывать людей, когда они так от души ликуют, что прямо искрятся! Как два бенгальских огонька.

Жанна деловито вещает (кажется, во сколько мы встречаемся и куда надо подъезжать), Даша, сияя и размахивая руками, чему-то восторгается, а я отключаюсь и пропускаю все это мимо ушей.

Ну и ладно. Вот и завербовали.

Интересно, мне хоть скажут потом, куда именно?

Глава девятая,
в которой рассказывается, что можно вынести с уроков физики

Our little group has always been

And always will until the end.

Курт Кобейн

– И что это за поток сознания? Мы на старости лет решили удариться в абсурдизм?

Если честно, первый раз в жизни вижу, как Роммель вчитывается в текст, который ему предстоит петь.

– Тот, кто скажет, что это абсурд, прямиком из зала пойдет под суд, – смиренно напоминаю я.

Между прочим, вчера, когда написались эти два куплета, меня просто распирало от гордости. Поэтому и притащил показать.

Роммель мнет в руках распечатку (как будто шпион, попавший в лапы врага, готовится съесть секретный документ и решает, что скомканный лист глотать проще) и пытается вникнуть еще раз.

 
Фунт лиха здесь дороже фунта нардового мира,
Хотя у корня дерева уже лежит секира.
Зеленый кедр рубят, что же сделают с сухим,
Плюс одержимым духом молчаливым и глухим?
Пернатые вьют гнезда, лисицы роют норы,
У дома на песке вода обрушила опоры,
Воскрилия одежд в печи сгорают, как трава,
Берется лишь одна из двух моловших в жерновах.
 
 
Вожди слепых не знают сами, что уже ослепли,
Их так ломает каяться во вретище и пепле.
Окрашенным гробам не важно, что у них внутри,
Но их снаружи не украсить, как ни серебри.
Здесь от начала Сущий отирает людям ноги,
А мягкие одежды – значит, царские чертоги.
И та, что не хотела без борьбы ложиться в грунт,
За триста фунтов стерлингов купила мира фунт.
 

– Не, Крыс… Автор у нас, конечно, ты. И если считаешь, что это круто, то я сильно гундеть не буду. Но на всякий пожарный все-таки включи мозг: ты точно уверен, что так и надо?

– Что – так и надо?

– Писать такие мутные текста! Тем более для нашего альбома, на который ты еще и кучу денег хочешь угрохать.

– Ну, раз я сам лаве достану, то это не аргумент. Сам породил – сам и убью. А что тебе в тексте-то не нравится?

– Да я в нем вообще ничего не понимаю! Ядреней был только тот, который ты сто лет назад приносил, еще до самой первой песни. Помнишь, тогда настой купили?

Ого! Я был уверен, что тот шедевр про «тринитрофосфат в глубинах Абсолюта» Роммель никогда в жизни не вспомнит. А тут, видно, от культурного шока память прорезалась.

Тут перед столиком вырастает статная фигура Троцкого.

– Шалом!

Кажется, забыл объяснить: мы снова сидим в «Хитер бобре», и сегодня празднуем мой ДР. Я уже и не помню, когда мы его отмечали где-то в другом месте. В июле все заведения пустуют, и на наш любимый стол «между залами» никто не покушается. Правда, к нему надо будет приставить еще как минимум один: все-таки помимо «Хальмер-Ю» будут и другие гости.

– О, щас мы привлечем высокоуровнего эксперта, – подмигивает Роммель. – Зырь, Вадюша, вот такие телеги будут звучать на нашем будущем гениальном альбоме. О котором, кстати, уже пару месяцев ничего не слыхать.

Троцкого так просто не удивишь. Он берет листок и садится напротив меня.

– Телега как телега, – пробежав глазами распечатку, выносит он вердикт, – бывают и хуже. Ты хоть раз видел, чтобы кто-нибудь текста под микроскопом изучал? Вот и я – ни разу.

Я решаю, что пора заканчивать ликбез для Роммеля.

– Слышал, что твой эксперт сказал? Короче… Никакого абсурдизма тут в помине нет. Просто много цитат. А поскольку книжек ты в жизни читал ровно три – букварь, вторую и синюю, то тебе эти цитаты ничего не говорят. Смирись, бро. Если тебе прямо так принципиально, можем как-нибудь засесть спокойно – и я тебе все четко распишу, откуда какая строчка берется.

– Не-не, только твоих интеллектуальных базаров мне не хватало, – сдает задом Роммель. – Всех вас, шибко умных, надо к стенке ставить, как в тридцать седьмом… Ладно, проехали: если припев будет хитовый – пусть куплеты такие остаются, я не против.

– Конечно, хитовый, – с легким сердцем обещаю я. – Просто я его еще не придумал.

В это время подходят Светик и… Ян, кажется? В руках у него пакет – подарки я нутром чую, как их ни упаковывай.

– Приветики!

– Привет-привет! Пока все остальные опаздывают, так что садитесь, где хотите, – ломаю я из себя радушного хозяина.

– А мы думали, что самыми последними приедем! Вот видишь, зайчик, а ты говорил, что я всегда копаюсь! Мальчики, а подарки Костику, наверное, все уже повручали?

– Ты хоть бы как-нибудь шепотом спросила, чтобы Крыс не слышал, – ржет Троцкий.

– У меня от него секретов нет!

– Вот все соберутся, тогда и устроим акт торжественного одаривания, – успокаивает ее Роммель.

– А, хорошо! Я только за! А меню здесь вообще кто-нибудь видел?

– Держи, – протягиваю я ей два заламинированных листочка, – здесь все без пафоса. Не стесняйтесь, заказывайте – раз мой ДР, я проставляюсь.

– Хорошо! А кто еще будет?

– Стэн, Волшебная, Котенко… Ты с ним знакома, я не помню? Наш звукореж. Самвела, уж извините, не звал, – запускаю я шпильку в адрес Роммеля, но тот пропускает ее мимо ушей.

– А ничего, если Нюхач заглянет? – осторожно интересуется Троцкий.

Мы с Роммелем выкатываем на него глаза, как две жабы. Если бывают в природе глубоководные жабы – то как две глубоководные жабы.

– Мил человек, ты в своем уме?! Я вроде Нюхача не приглашал.

– Да не, никаких проблем, – тушуется Троцкий, поднимая руки вверх, – если вы против, то я ему щас напишу… Просто он мне предложил встретиться и накатить сегодня, вот я и подумал, что можно совместить…

– … приятное с полезным, – мрачнейшим тоном досказываю я.

– Не, знаешь, давай ДР Крысу не портить, – дипломатично предлагает Роммель. – От Нюхача твоего сплошной дестрой и дебош, уж извини.

– Ты же сам рассказывал, как он после вашего прошлого культурного отдыха ломился в парикмахерскую в два часа ночи? – подбрасываю я дров в костер инквизиции.

– Было дело, ломился, – безмятежно признает Троцкий. – Типа, «там бабы»…

– Да и вообще, гостей выбирает кто? – продолжает Роммель. – Правильно, именинник. А то я бы мог, например, Тошу позвать, Светик – полный грузовик своих подружек, Котенко – всех, с кем в армии служил, и в придачу всех панков, которых в своей студии писал.

– Проехали-проехали, – миролюбиво мурлыкает Троцкий, что-то набивая в телефоне. Видимо, строчит Нюхачу эсэмэску о вреде пьянства.

– Панков я уже сто лет не записывал, – уточняет Котенко, материализуясь за нашим столом. – Вот растаманы были недавно, и не жалею. Правда, после них даже занавески ганжей пропахли, но это только плюс.

Сколько же лет Котенко? Я, если честно, даже угадать не берусь, но он явно старше нас. Кстати, он и не догадывается, что мы хотим изменить ему с записью будущего альбома…

– Дорогому гостю – мое нижайшее! – приветствую я его. – Ты тут, может, не всех знаешь. Знакомьтесь: Светик, Ян, Вова.

– Очень приятно, – блещет знанием этикета Котенко.

– О, вот и Стэн тащится, – радуется Троцкий.

– И Волшебная, – показывает глазами Роммель на девушку, явно заплутавшую между столиками. Интересно, как тут можно потеряться, если, кроме нас, в зале никого нет?

Наконец-то все в сборе, на столе потихоньку появляются кружки с пивасом и даже что-то из еды. Попутно отмечаю, что сегодня никто не борзеет, разорение мне вроде не грозит. А то был у нас такой «друг» – любитель заказать хавки на пару-тройку косарей плюс какой-нибудь спиртной экзотики. Конечно, зачем себе отказывать, раз уж именинник проставляется…

Где-то через полчаса Роммель перемигивается с Троцким, стучит вилкой по пивной кружке и, дождавшись относительной тишины, провозглашает:

– По-моему, настало время приступить к раздаче слонов! Короче, если никто не возражает, то могу лично начать одаривание именинника!

– Никто не возражает, – отвечаю я на правах оного, и мне приходит в голову, что именинник – это наверняка от слова «именины». А никак не от слова «ДР». То есть, если по-православному, так меня называть сегодня нельзя?

– Дорогой наш Крыс!

– Ну что за дебилизм, – подает голос Волшебная, – хоть раз в жизни-то назови человека по имени!

– Хорошо, – исправляется Роммель. – Дорогой наш Константин Константиныч! Костя, Костичка, Костян, Костяной… Все мы знаем, что на дворе свирепствует мировой экономический кризис…

Это у него фирменная фишка – «поздравленья в простоте не скажет, все с ужимкой».

– Он уже четыре года свирепствует, – занудствует Волшебная, которая, видимо, решила сегодня докопаться до каждой роммелевской реплики.

– Да, короче, кризис люто свирепствует уже четыре долгих года… Где уж тут наскрести на дорогие подарки?! Так что, уж извиняй, часов «Брегет» я тебе сегодня не подгоню. Зато мой презент – очень нужный, практичный и вообще незаменимый в хозяйстве, так что ты его оценишь! – витийствует Роммель и достает из-под стола две пары носков.

Народ хихикает. Я церемонно кланяюсь, принимая носки, – зная Роммеля, это все не просто так, а «продолжение следует».

– Да! Это очень качественные черные носки, их можно носить с любой обувью – кедами, офисными туфлями, ботинками, сапогами… кроссовками, бутсами, гриндерсами… валенками, мокасинами, ботфортами! Но только не с сандалиями или шлепанцами – это безвкусно! И я уверен, что более полезного подарка ты сегодня не получишь!

– Спасибо, друг! – мы трогательно обнимаемся на публику.

– Это фигня, а не подарок! – гневно поднимается на другом конце стола Троцкий с пакетом в руках.

– Что ты сказал?! – театрально вскидывается Роммель. Выражение лица у него что надо – как у гопника перед подъездным махачем.

– Я сказал, что ты жмот! Кто же экономит на подарках лучшим друзьям?! Эх, ну как же рука-то у тебя повернулась – жалкие две пары носков! Душа моя Константин Константинович! – обращается он ко мне. – Не все кореша у тебя еще скурвились окончательно! Прими мой подарок – мне для друзей ничего не жалко!

И из пакета Троцкого появляются на свет три пары носочков.

Публика наконец врубается, что происходит тщательно срежиссированное шоу.

– Эх, была не была! – в тон ему отвечает Роммель, принимая вызов. – Первый раз в жизни кто-то сомневается, что я ради друга с себя последнюю рубашку… то есть последние носки сниму!

– Эй, эй, вот только носков, которые с тебя, мне не надо! – хохочу я.

– Носи на здоровье! И всегда вспоминай настоящих дружбанов! – и Роммель, как и следовало ожидать, выкладывает на стол четыре пары.

Совершенно профессиональный жест у него получается – не удивлюсь, если он в свободное время приторговывает соксами где-нибудь у метро «Партизанская».

– Ах вот, значит, как? Ты что, аукцион хочешь устроить? – вскипает Троцкий.

– Неужели сейчас пять пар будет? – захлебывается смехом то ли Светик, то ли Волшебная.

Разумеется, Троцкий презентует именно столько.

– Фи! – не сдается Роммель. – Черные носки, как это тривиально! Крыс у нас – человек творческий! И если уж взялся ему дарить – будь добр, отрази его яркий характер! Вот как я сделал, например!

И мой гардероб пополняется носочками дичайшей расцветки. Вы в детстве глядели в калейдоскоп? Вот такой же сумасшедший рисунок и на этих носках! Ума не приложу, на какое мероприятие такие можно нацепить…

Но пакет Троцкого еще явно таит в себе какие-то носочные сокровища, и битва разгорается с новой силой. Просто баттл какой-то! Сокс-баттл!

– Душа моя Константин Константинович! Когда мы запишем наш гениальный альбом, то станем суперзвездами и придется вращаться во всяких гламурных кругах. Поэтому тебе пригодятся замечательные гламурные розовые носочки!

– Крыс! Ты знаешь, что сейчас по всем фронтам наступают сексуальные меньшинства – легализация ихних браков и прочая лабуда. Конечно, лично в тебе я не сомневаюсь, но раз все должны быть толерантными, то вот тебе крутые ЛГБТ-носки! Как видишь, они всех цветов радуги, как на этих педерастических флагах…

– Фу, ну и подарочки у Роммеля! Я бы на твоем месте их сразу выбросил… Лучше подумай о будущем, именинник! Лет эдак через шестьдесят тебя накроет маразм или еще какая-нибудь болезнь Альцгеймера. Короче, ты впадешь в детство, и тебе пригодятся вот такие замечательные носки – с зайчиками и мишками! Жаль, что ты тогда уже не сможешь вспомнить своего друга Вадю по причине склероза!

– Согласен, склероз – болезнь серьезная! Именно тогда тебе пригодятся вот эти носки: смотри, на одном предусмотрительно написано «левый», а на другом – «правый»…

– Ну а пока, Константин Константинович, наслаждайся молодостью. Сейчас самое время устраивать личную жизнь, а это лучше всего делать в соответствующей экипировке! Отлично подойдут такие романтические носки с сердечками!

– Ага! А когда личная жизнь будет устроена, рано или поздно появятся детишки, для которых у меня есть отличный подарок! – Роммель достает сразу несколько разноцветных пар миниатюрных размеров. – Уверен, что детей ты отгрохаешь минимум троих, поэтому здесь по паре на каждого!

– А если твоя будущая любовь потащит тебя на концерт готик-металла, то ты и тут в грязь лицом не ударишь! Потому что у тебя теперь есть клевые готичные носочки с черепами!

Все, как зачарованные, переводят взгляд на Роммеля – очередь за ним.

– А теперь пересчитай свои богатства, – прищурясь, советует он.

Я послушно считаю. Получается нехилая куча, даже пиво ставить некуда.

– Двадцать три пары.

– Именно! Столько лет тебе исполняется сегодня! – Он делает знак Троцкому, и они хором скандируют:

– С днем рож-день-я! С днем рож-день-я! С днем рож-день-я! – и поднимают кружки, все чокаются.

– Нереально крутое поздравление, – в восторге выдыхает Волшебная. – Причем еще так слаженно… Вы репетировали, что ли?

– Ага, вчера в Скайпе… Даже шпаргалку набросали, – раскрывает секреты фирмы сияющий Роммель. – Мы сами офигели, какой сейчас в магазинах ассортимент этой байды…

– Красавцы, пацаны, у меня просто слов нет, – растроганно верчу я головой, – реально уважили. Надо будет мне в следующий раз напрячься, чтобы вам что-то адекватное подарить.

– А мы-то как влипли, – вздыхает Светик, – у нас ведь подарки без экшена, самые обычные…

Тем не менее долго упрашивать никого не приходится, и от Светика с Яном я получаю в подарок рюкзак (на нем нарисована белка, точь-в-точь похожая на обитающую по дороге на кружок, поэтому этот презент мне дико заходит), от Волшебной – набор для приготовления глинтвейна (надо же, помнит ведь, что есть у меня такая слабость!), от Котенко – оранжевую футболку с игривой надписью на спине «Плоха та креветка, что не мечтает стать раком». Эх, есть смутное ощущение, что на кружке в ней покрасоваться не судьба…

Пока я чмокаю в ланиты девчонок и трясу клешни джентльменам, Стэн отчаянно делает знаки, пропуская всех с поздравлениями вперед. Ага, значит, хочет дарить последним.

– По-моему, остался только я, – говорит он.

– Ну еще бы, ты так тактично всем уступал, – стебется Роммель.

– Потому что мой подарок тоже особенный! Итак, у всех есть чем чокнуться? Отлично! Итак, дружище! Я, между прочим, мировой рекордсмен по твоим дням рождения. Сколько, интересно, их у меня на счету?

– Четырнадцать, наверное, – прикидываю я. – Задачка в одно действие.

– Да… Даже помню самые ранние, в младших классах…

Я тоже помню. Такое фиг забудешь. На тех праздниках, когда мальчики в наглаженных белых рубашках (а некоторые и вовсе с бабочками) и девочки в нарядных платьицах рассаживались за праздничным столом, обязательно наступала кульминация под кодовым названием «Песчаный червь». Суть действа заключалась в том, что Стэн незаметно сползал под стол и дергал девчонок за ноги, вызывая истошные визги. Насколько помню, эта игра меня всегда радовала куда больше, чем «ручеек» или фанты.

Года три назад, помнится, я устроил ремейк «Песчаного червя». После очередных посиделок мы большой компанией заночевали у Роммеля и, как всегда, разместились вповалку на его кровати необъятных размеров – помнится, однажды на ней утрамбовалось аж восемь тушек. Тогда я и решил осовременить детскую забаву и устроил ногодергание под одеялом. Впрочем, закончилось все тотальным непониманием: во-первых, я по ошибке среди девичьих ног зацепил пару мужских и нарвался на обвинения в нетрадиционной ориентации; во-вторых, кто-то стал лягаться, и я чуть не лишился глаза. Лишнее подтверждение, что в детстве все были как-то добрее…

– … ну так вот! Поэтому для меня двадцать пятое июля – священная дата! И про детство я вспомнил не просто так, а потому что мой подарок – как раз из тех времен.

Я прямо заинтригован.

– Давай, Крыс, я подсказываю, ты вспоминаешь! Итак, класс, наверное, восьмой… Второй этаж…

– Школьный туалет? – делаю я попытку угадать.

– Нет…

– Мм… Кабинет биологии?

– Не, физики. И иногда мы с тобой сидели за одной партой.

– А, лабораторные работы! – тут мне приходит в голову, что надо сделать пару пояснений для тех, кто не учился в Верхнем Околее. – Уж не помню почему, но на них сгоняли сразу два класса – «А» и «Б», и мы со Стэном всегда садились вместе.

– Ага, точняк. И вот я недавно разгребал свой хлам и нашел офигенный раритет прямо из той эпохи. Но сначала вопрос на миллион: как называется прибор, который изменяет напряжение или силу тока в электрической цепи?

– Во ты спросил!.. Это явно что-то из тех же лабораторных… Вольтметр какой-нибудь?

– Нет! Ну-ка, еще одна попытка!

Тут на меня снисходит озарение – и я выдаю:

– Реостат?

– Вер-р-рно!!! И вам, как правильно ответившему на этот вопрос… а также как имениннику… вручается главный приз – этот замечательный реостат!

И Стэн, перегнувшись через стол, вручает мне эту давно забытую штуковину характерного советского вида. Маленькая, сантиметров десять в длину, но увесистая.

– И как он у тебя оказался? У нашей многострадальной системы образования подрезал, что плохо лежало?

– Ну да, наверное, машинально захватил после лабораторки. То есть почти машинально… Другой вопрос, зачем я его в Москву потащил… Но ведь и это еще не все! Прими вторую половину подарка! – и с этими словами Стэн вручает мне второй реостат, точно такой же, как первый, только более побитый жизнью.

– А два-то у тебя откуда? Ведь наверняка давали один на парту!

– А это мы с тобой решили смастерить навороченную электрическую цепь и позаимствовали у соседей, я специально вспоминал! Так что с днем рождения, пятнадцатым по счету!

– Спасибо, дружище! Как станем суперзвездами, надо устроить пиар-акцию для MTV, как мы торжественно возвращаем приборчики в родную школу! – Я беру свежеподаренный рюкзак и закидываю в него все остальные подарки. Распечатку с текстом, который так напряг Роммеля, – туда же, в боковой карман.

Чокаемся, выпиваем. Все-таки прикольно получить такой привет из прошлого, правда? Хотя ежу понятно, что эти две железяки я закину куда-нибудь глубоко в шкаф и никогда в жизни не достану. По крайней мере до переезда на другую хату.

Дальше торжественная часть перетекает в стандартную пьянку. Отлучившись в туалет (после тоста «за то, чтобы твое присутствие компенсировало твои отсутствия, а твое наличие нивелировало твою недостачу»), по дороге вспоминаю, что еще неделю назад на полном серьезе обдумывал: не пригласить ли на этот ДР кого-нибудь из «Библейского кружка»? И, конечно, хорошо, что не пригласил: ничего хорошего не вышло бы, только вечер людям испортил бы. Причем и тем и другим…

Когда я возвращаюсь, Роммель и Котенко рассказывают свою классическую байку.

– … а этот товарищ – он, если честно, довольно стремный!

– Короче, пидорок, – расставляет точки над «ё» Котенко.

– Ну, я, конечно, свечку не держал, но очень похоже на то… Так вот, стал он ко мне подкатывать под разными предлогами: то давай погуляем где-нибудь, то заезжай ко мне в гости. И мне это все меньше нравилось, сами понимаете.

– Еще бы! – сопереживает Ян.

– А мы в то время как раз сидели в студии, очередное демо писали. И я всю эту «Санта-Барбару» рассказываю Вове, – Роммель глядит на Котенко, как бы передавая ему эстафетную палочку.

– А я знаю, что таких мутных типов отшивать надо сразу, и посоветовал Роме, как от него избавиться.

– И как же? – любопытствует Волшебная. Они со Светиком чего только от нас не слышали за годы знакомства, поэтому такими рассказами их не смутить.

– Тут нужен тонкий подход! Говорю – скажи ему, Рома: а вот я люблю животных! Пошли коз драть! Есть у меня на примете один колхоз…

Ян хохочет так, что чуть не впаивается лбом в стол. Девчонки жеманно хихикают, ну а мы-то со Стэном эту историю знаем наизусть. Я даже отчетливо представляю себе этот самый колхоз… Причем в моем воображении все козы там почему-то с кривыми рогами…

Но на этот раз меня от нее уже воротит. Не то чтобы омерзение, но… Может, просто двадцать раз подряд такие истории весело слушать, а на двадцать первый уже тошнит?

Может, я просто перебрал на правах именинника?

А может… не, об этом даже думать неохота!

Я набираюсь мужества и признаюсь самому себе: да, вот где собака порылась. Просто между мной и друзьями уже пролегла тоненькая трещинка – в ту самую субботу, когда я первый раз в жизни поехал на кружок. Как будто атомы стали чуть-чуть разъезжаться… И теперь трещина будет только шире, потому что, похоже, я уже никогда не стану таким, каким был до того дня. Рычажок реостата сдвинули, и назад не поставишь.

Мою меланхолию замечает Стэн.

– О чем задумался?

– Мм… О реостате.

– А чего о нем думать-то?

– Да вот ты сказал: изменяет напряжение или силу тока в электрической цепи?

– Ага.

– Вот я и думаю: сила тока – это вряд ли. Если только напряжение возрастет…