Текст книги "Формула всего"
Автор книги: Дмитрий Фалеев
Жанр: Современная русская литература, Современная проза
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 4 (всего у книги 25 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
Глава девятая
С самого утра меня нарядили и отправили пасти поросят, а еще Сухарика, Перчика и Ползунка – это мои младшие братья. Ползунок-то совсем маленький, послушный, всегда рядышком со мной, а Сухарик и Перчик прямо чертенята. Чтобы они не убежали на реку, пришлось мне играть с ними в жмурки. Ох и тяжко с закрытыми глазами гоняться по полю, когда на тебе новая одежа и четыре пуда золота. Да еще при этом надо следить, чтоб не запачкаться.
А наряд мой – просто загляденье: расшитая золотом пышная зеленая юбка и ярко-синяя блуза с широкими воланами по вороту и на рукавах. Да еще мама надела на меня все драгоценности, какие у нас есть. Ожерелья на шее в пять рядов, браслеты на обеих руках аж до локтя, перстней так много, что пальцы не сходятся. А серьги богатые так оттянули мои бедные уши, что, кажется, голова лопнет.
Как я ни береглась, а залезла-таки босыми ногами в коровью лепешку. Пришлось нам всем идти к речке. Речка Веревочка неглубокая, быстрая, с каменистым дном, а по берегам редкая травка. Вода еще и не нагрелась, а Сухарик и Перчик уже суетятся. Глаз да глаз за ними нужен!
Успела я обмыть ноги, смотрю, а вдалеке розовая юбка развевается, Лолли идет, пританцовывает. Сама румяная, еще и цветов себе в волосы вплела целый букет – не прическа, а клумба.
– Давай, – говорит, – Воржа, иди скорей! Приехали, соколы! Мать тебя звала.
– Поросята, Лолли… – я протянула ей хворостину и, не оглядываясь, побежала в табор.
– Сердце дороже богатства, – услышала я голос отца, когда остановилась у шатра. Да что же это! Что это он говорит? Неужели и правда сейчас я сама должна буду все решить?
Не успела я как следует разволноваться, за мной вышла мама. Мы вошли в шатер, и я чуть не ослепла – на столе высилась груда золота с меня ростом! И тут навстречу выступил коротышка в нарядном костюмчике, да еще уставился, зажав в глазу золотую монетку, словно оценщик какой. Я таких махоньких людишек только на ярмарке видела, у цирковых. И это жених?!
За столом сидели незнакомые гости – старик, цыганенок и парень молодой, весь из себя цыганистый. Парень поднялся, решительно отстранил коротышку и посмотрел мне прямо в глаза. Взгляд его был уверенным и спокойным. Так вот ты какой, Драго.
Я обернулась к отцу, но он качнул головой – нет, молчи. Гости тоже все как один повернулись и уставились на отца. Он взял со стола плоску, неторопливо повертел ее в руках, погладил ласково красную ленточку на горлышке, потом поднял бутылку и стал разглядывать на свет.
Нарядная плоска приковала к себе все взгляды – и боками изумрудными, и надписями вензельными, и богатыми украшениями. Тишина в шатре воцарилась, как в цирке, когда по канату ходят, как будто отец и в самом деле под куполом выступает с бутылкой этой. Хоть бы стакан у кого звякнул! Все только зачарованно следили за отцом. Ведь известно – если бутылка принимается, но не открывается, то утром ее можно отдать обратно и отказать в свадьбе. Откроет или нет?
А коротышка даже рот разинул. Монетка у него из глаза выпала и покатилась под стол. Коротышка пополз за монетой и почти ухватил, а Корытиха возьми да наступи на нее! Вот смеху было! Теперь-то он монетку взять не сможет, раз женщина по ней прошлась. Коротышка позеленел с досады, а вокруг все за животы держатся, хохочут, и громче всех Рябчик – ай да Корытиха, ай да жена, своего не упустит!
И вдруг – хлоп! Отец открыл бутылку! Полилась пена, на миг все остолбенели, а потом ка-а-ак завертелась карусель – все одновременно заговорили, бросились обниматься, стаканы зазвенели! Кто-то надел мне на шею монетку на красной ленточке – и я невеста.
Корытиха откуда-то притащила накрытый платком свадебный пирог, платок сдернули, и каждый в шатре отломил себе кусочек. Потом Корытиха пошла с пирогом по табору весть разносить. Взрослые отламывали пирог и угощали своих детишек – ведь пирог-то на удачу, чтоб счастливо женить детей своих.
Так про помолвку скоро прознали все. На лужке посреди шатров собрались и стар и млад. Праздник разошелся быстро, жарко, как костер. Цыган как поел, так запел. Рябчик спел «Сиво-сиво», а мы с подругами затянули про большой город Армавир:
Йай, баро форо й Вирмавири,
Йай, баро форо й Вирмавири,
Кон котхэ, Дэвла, бэшэла?
Кон котхэ, Дэвла, бэшэла?
Йай, трин шея бара бэшэна,
Йай, трин шея бара бэшэна,
Ек сы кали, ек сы парни,
Трито сы э чорни барии.
Йай, чи камав мэ чи ла каля,
Чи камав мэ ч ила парня,
Со камав ла чорня бара.
Со камав ла чорня бара[27]27
Большой город Армавир (2 раза) / Кто там, Господи, находится? (2 раза) // Три девицы находятся / Одна черная, одна белая / А третья великая воровка // Не люблю я ни черную / Не люблю я ни белую / Как люблю великую воровку (2 раза).
[Закрыть].
И вот, взяв в руки покоробленную гитару – одну-единственную на весь табор, – Дятел зажал первый аккорд и провел рукой по струнам.
– Не строит, туда-сюда, – сказал дед жениха.
– Те, кто играет только на настроенных инструментах, – плохие музыканты. Хорошие играют на любых, – отозвался Дятел и запел:
Рябчик прицокивал языком, он всегда прицокивает, Антрацит играл на бубне, Горба стучал вилкой по кружкам, остальные отбивали музыку на котлах, на бидонах, а в центре по очереди уже танцуют, сапоги сшибают, мужчины. А как заиграли «Чае шукарие», в круг вылетела Роза да такие узоры ногами нарисовала!
– Ишь, какие легкие ножки у девки, – оценил Муравьед.
И цыганская пляска от огня загорелась!
– Давай! Работай-работай! – подстегивал Дятел.
Тут уж никто в стороне не остался – даже коротышка, и тот загибал в своей манерке. На нас с Драго уже не обращали внимания. Жених мой и я, наконец, сошлись близко.
– Теперь ведь вместе будем, – молвил Драго.
– Да.
– Ты боишься?
– А ты?
В это мгновение с двух сторон меня обступили розовая юбка Лолли и красная юбка Розы. Подруги целовали, обнимали и кружили меня, уводя от Драго и его ответа.
– А ты сосчитал, сколько на ней золота? – масленым голосом спросил у Драго невесть откуда взявшийся коротышка.
– Нет, – ответил Драго.
– А я сосчитал! – похвалился коротышка, думая, что ответ предназначался ему.
Глава десятая
Бурте Воржа понравилась. Во-первых, из-за нее в их семью попал Сэрко, которого цыганенок полюбил с первого взгляда, а во-вторых, то, что выбрали его старший брат и дед, было для Бурти изначально со знаком плюс. Даже если бы Драго выдумал ходить на руках или задом наперед, Буртя, не задумываясь, последовал бы его примеру. Невинная любовь сродни овечьей тупости. В остальном Буртя был самостоятельный мальчик, и отчасти поэтому, игнорируя общий праздник, самовольно отправился в ближайший лесок.
Удача сопутствовала ему. Цыганенок почти сразу обнаружил барсучью нору. Хотя, возможно, это была лисья нора. Перед входом белели обглоданные птичьи кости. Буртя сунул в нору длинный прут и долго в ней шарил, но никто не показался.
– Да ну тебя! – разозлился Буртя и ушел от норы, в сердцах позабыв и про птичий скелет, хотя из него можно было бы смастерить красивое ожерелье – не хуже той дудочки, которую Драго вырезал для него из косточки ястреба.
Спустя полчаса фортуна снова улыбнулась мальчишке – Буртя поймал шаранку. Она была такой замечательной, что жалко отпускать.
Вдруг за спиной зарычал дикий зверь.
Цыганенок подпрыгнул. Это, что ли, барсук?! От неожиданности он выпустил шаранку из рук и в тот же момент получил по загривку еловой шишкой. Буртя обернулся. Незнакомый цыганенок корчил ему из кустов дурацкие рожи. Мягко говоря, он нарывался на драку. Буртя покраснел со злости. Ему сейчас надлежало проявить характер и волю. Это всегда надо делать, чтобы не заклевали. Тем более что обидчик держал в руках шишку размером побольше первой и, вдоволь нагримасничавшись, произнес с ехидным сочувствием:
– Жалко жучонка?
– Жалко у пчелки в попке! – парировал Буртя, но тут же схлопотал второй шишкой в грудь.
– Тебе вада!
– Молчи, кастрюльщик.
– А ты овечья кишка!
– А ты фофан!
– От фофана слышу!
– Ну погоди, я тебе сейчас таких наваляю! – грозно заявил Буртя. – Я тебе язык отчикаю, не дай боже, а на лоб подкову прибью, ясно?
– Сначала догони! – отозвался обидчик.
– Кирпич догонит!
– Чей там голос из помойки?
– А ты понос!
– А ты вонючка!
– Блевотина!
Это слово Бурте понравилось. Он решил запомнить его. Хорошее ругательство всегда пригодится – обозвать коротышку. Гнев его практически улетучился, но не ответить на «блевотину» он не мог.
– Сосок, заглохни! – со смаком процедил Буртя, подражая старшим.
– Сам ты сосок.
– А сам?!
– А сам?!
Тут ругательства кончились. Цыганята как ни в чем не бывало отправились играть ножичками в «захват земли». Дети вообще сходятся на раз, словно бы всю жизнь провели на одном урдэне. Нажитый ими опыт настолько податлив и универсален, что не ставит между ними тех мучительных барьеров, от которых страдают взрослые.
В «захват земли» выиграл Буртя. Они собирались сразиться в «чижика», но сумерки уже протекали из космоса, очертанья предметов постепенно сливались, и скоро самый зоркий в мире цыган не смог бы за сто шагов отличить обычного волка от оборотня, а Горбу Кулечко от Кащея Бессмертного.
В лагере распустили цветные пологи. Между цэрами разожгли один, но большой костер. Дятел пек в нем картошку. Мальчишки обжигали в огне кончики прутьев до багровых угольков, а потом рисовали ими в почерневшем воздухе алые знаки. Ветер угас, спутанные лошади замерли, как угрюмые острова, только с реки доносилось негромкое журчанье от заломанной в воду ветки плакучей ивы.
У огня было тепло и уютно. На краю дремучего леса, в кругу молчаливых остроконечных палаток, цыгане чувствовали себя в такой безопасности, о какой городские обитатели непрошибаемых каменных зданий могут только мечтать. Все немножечко разомлели, лениво подкручивали усы, Муравьед щипал гитару, звенели цикады, и постепенно наступило время страшных историй, которые все цыгане земного шара обожают до тряски в ляжках.
Первым рассказчиком выступил великан Рябчик:
– Прилетел из-за горы Змей. Чего хотел – непонятно, только встретил он на своем пути цыгана, облизнулся и говорит: «А давай, цыган, силами мериться?»
– А чего он его сразу не съел? – переспросил у Рябчика недоверчивый Какаранджес.
– Потому что он перед этим тремя деревнями закусил. И ему была охота просто развлечься. А цыган Змею отвечает: «Что мне с тобой силой мериться? Есть у меня дед – он и тот тебе вломит, хоть и старик». – «Веди меня к нему, – говорит Змей. – Я сейчас твоему деду гонорок попритушу». Не дай боже! А цыган привел Змея к медведю. «Этот?» – «Этот». Сцепились Змей с медведем, и бурый Змею, разумеется, накостылял по первое число, так что Змей еле вырвался.
«Дерьмо твой дед, – говорит Змей, – но в борьбе силен. Давай теперь мериться, кто из нас быстрее!» – «Не пристало мне с тобой наперегонки бегать! Есть у меня младший братик, три дня только от роду, он и тот тебя перегонит». – «Веди меня к нему», – говорит Змей, но уже как-то чувствует неудобство, что ли, какое-то от мысли, что ему снова с кем-то из цыганской родни встречаться.
А цыган теперь отвел Змея к зайцу. «Этот?» – «Этот. А ну догони малого!» Заяц враз припустил от Змея, даже след от него простыл, а Змей, пока за ним по лесу гнался, всю чешую на себе ободрал об коряги да сучья.
«Ну и дерьмо твой брат, – говорит Змей цыгану. – Давай теперь, кто из нас громче свистнет». Тут уж цыган не знает, как отвертеться. Смотрит – мимо ежик ползет, ну да чем ему ежик поможет? В общем, свистнул Змей – листья с деревьев посыпались, а цыган говорит: «Это еще что! Возьми лучше, Змей, повязку да глаза себе завяжи, а то я свистеть начну – у тебя искры из глаз посыплются!» Змей глаза завязал, крылья сплел, а цыган взял дубину и как свистнет Змею дубиной по лбу со всего размаху. У того глаза кровью брызнули! Опрокинулся Змей навзничь и подох в ужасных мучениях.
– Ну, это детская сказка! – разочарованно протянул Дятел.
Глава одиннадцатая
К ночи, когда танцы угомонились, мужчины собрались у костра вино пить да байки сказывать. Мама спать легла, а мне и сна нету. Маялась я, маялась да пошла в лес, погулять, сердце успокоить.
Ночь черным-черна, а мне как будто солнце сияет – я теперь невеста! Вот, думаю, новая жизнь начинается, будущее передо мной открывается!
Брожу я меж деревьев, пальцами трогаю их кору шероховатую и не верю, что все это происходит на самом деле. Что все так сложилось. Что свадьба моя так же взаправдашна, как эта кора, как эти деревья, как эта ночь. Мне было радостно, что все прошло гладко. И страшно, конечно, что в жизни такая перемена грядет, да. Но по-хорошему страшно, как в сказке. Узнать бы, как все будет! Буду ли я счастлива? Будет ли Драго любить меня?
Вышла я на полянку, увидела Розу с Лолли и улыбнулась. Верные подружки, как знали, что не усну я, ждут меня. А может, им самим не спалось, сидят у костерка маленького, подобрав юбки, и молчат. Верно, грустно им.
– Грустно вам?
– Кому это тут грустно? – взвилась Лолли. – Унылых Бог не любит!
– Ну тогда двигайтесь, чем теснее, тем веселее, – бодро сказала я и села промеж них.
Смотрю, а они чаевничают! И самоварчик маленький при них. Никак добычливая Лолли припасла. С Лолли не пропадешь!
Говорят, пока свадьба не сыграна, кругом не судачь, а так хотелось поговорить об этом. Уж и не знаю, кому больше, мне или моим подружкам. Первой спросила Лолли:
– О чем вы с Драго говорили?
Сразу ясно, когда Лолли не все равно, у нее голос становится притворно сухим.
– Когда?
– Да как объявили вас.
– А, это! Он сказал, что вместе теперь будем, и спросил, боюсь ли я.
– И чего ты ответила?
– Я говорю: «А ты?»
– Ловко! – похвалила Лолли. – Ну и что, боится он?
– Нет, не боится.
– А ты? – еле слышно спросила Роза.
– А я… боюсь.
Лолли уставилась в землю, а Роза вопросительно посмотрела на меня.
– Будет ли он любить меня, – пояснила я.
– Пусть только попробует не любить, – жестко сказала Лолли. – Пусть тогда сразу катится.
– Да, – поддержала Роза. – Если уж ты уедешь от нас, то к счастью своему. А мы завсегда будем думать о тебе, да, Лолли?
Тут Лолли, неунывающая Лолли, прослезилась. А мы с Розой не стали сдерживаться и разревелись. В тот момент все ясно понимали, как меняется жизнь. Мы обнялись.
– Как думаешь, Лолли, подходим мы с Драго друг другу?
– Да вы как сошлись – что две звезды рядом загорелись!
– Да? – обрадовалась я. – А как красиво он улыбается! Зубы ярче солнца.
– Мелом чистит? – предположила Лолли, но тут же перенеслась к более занятному предмету:
– Покажи монетку!
А ведь правда, я и сама ее не успела разглядеть. Монетка висела у меня под самой шеей, и я могла ее только потрогать. Монетка была тяжеленькая и нагретая моим телом.
– Что там нарисовано, Лолли?
– Герцог, чтоб ему пусто было! Вон какая рожа породистая. Чисто конь.
– Да-а, – согласилась Роза, рассматривая монетку.
Но Лолли уже дальше пошла.
– Ох и юбка у тебя. Красота… – оценила она. – Шелк. Знатная материя. Дай поносить!
– Дам. После свадьбы дам. – И хотя Роза ничего не просила, я уж завелась и ей тоже пообещала: – А тебе серьги дам, хочешь?
Роза ошалело закивала. Я встала перед ними и принялась вертеться.
– А кофту видели? Смотрите, какие оборки!
– Лентой отделано, да?
– Атласной! – хвасталась я.
– Шаль тебе надо купить, – деловито подсказала Роза. – Я на рынке видела с огромными розами – так красиво, я аж зажмурилась!
– Так ведь замуж-то я еще не вышла. Куплю! Фартук себе сошью с огромным карманом!
В кустах как будто ветка хрустнула, но никто не вышел.
– И что я вам скажу, – секрет жег мне губы. – Отец пообещал сапожки со шнурками!
– Чтоб мне лопнуть! – простонала Лолли. – Цыганские сапожки! Дай поносить!
Даже Роза, не падкая на наряды, и та языком зацокала.
– Ой, Воржа, как же здорово быть невестой!
– Да-а.
Подруги замолчали. Ручаюсь, в эту секунду каждая из них в мечтах примеряла наряд невесты. Мы снова расселись вокруг костерка и стали дуть на чай.
– Роза, а ты знаешь, что теперь будет? – у Розы старшую сестру выдали по той весне.
– Три дня семье на подготовку – варить, жарить, печь – и свадьба.
– У-у-у, три дня, – огорчилась я. – Всего ничего.
– Да, Воржа, волосы твои красивые подберут и платок красный наденут.
– Да я ж не про то. Столько работы, где тут в три дня управиться!
– Да нет, Воржа, ты не будешь ничего делать, все твоя мама сделает. А то подметешь пол – и счастье выметешь, – сказала Роза. – Это же твой праздник. Свадьба – самый великий день в твоей жизни. Наша Рупа даже цветы в волосы сама не вплетала.
– Слушай, Роза, – перебила Лолли, – ты ведь куда красивей Рупы, как же тебя вперед не сосватали?
– Известно как – хорошая девушка сажей себе лицо намажет, когда к старшей сестре сваты приедут.
– Да, представляю, как жених потом локти себе кусал, когда тебя увидел! – расхохоталась Лолли. – Клад нашел, да мимо прошел!
– Рупа больно умная, – защитила сестру Роза. – Красота приглядится, а ум пригодится.
Послушала я подружек своих веселых и загрустила. Находчивая веселая Лолли, добрая верная Роза – как я без них? Неужто один Драго сможет стать всей моей новой жизнью?
Тут позади снова веточка легонько захрустела, я повернулась и увидела Гулумбу. Вздорная жена Антрацита явилась к нашему огоньку, не спалось ей.
Известно, придет черт – напои его чаем. Гость у нас – дело святое, вот и приняли мы Гулумбу. Место освободили, чаю налили, да только жаль, разговора не переменили – все про помолвку да про свадьбу. Она сидела с нами, чай пила, а сама, видно, пришла зубы свои почесать, и кружки не выпила, как мы ее услышали:
– Вы думаете-гадаете, только слова тратите! Давай я тебе на картах погадаю.
– Кому? Мне? – опешила я.
– А кому ж еще, тебе, – говорит злодейка, а карты уже в руках держит.
– Соврешь ведь! – ох, не хотело мое сердце ворожбы Гулумбиной!
– Язык соврет, а карты не соврут, – напела Гулумба и ловко перебрала карты. – Вот ты где. Кого загадала ты, я знаю. Загадала на короля червонного. Загадала на короля червонного – да трефовый тебя посватал!
– Ты о чем?
– Известно о чем – Драго твой вдовец, карты так говорят. Захотел король трефовый жениться на даме бубновой, да ничего не выйдет из того!
– Выйдет, не выйдет, моя жизнь – не твой интерес!
– А тебе правда не нравится, как я погляжу!
– Гляди не гляди, да моего счастья не сглазишь!
Ах, как досадно! И не потому, что Драго женат был, а что змея эта свою ложку дегтя мне подмешала. Гулумба заливается, зубы скалит, и тут меня прям обида взяла – пятнадцать лет живу я на белом свете, а ни одного золотого зуба у меня нет, хотя семья побогаче, чем у Гулумбы. Погоди, думаю, змеюка, придет время, будут у меня все зубы золотыми. Все до единого. А тебе их муж вышибет, известно – лихой он у тебя. Вот тогда и повеселишься!
Лолли, до драки быстрая, уже вскочила. Хотели мы Гулумбу немножко за косы оттаскать, но в эту секунду такой страшный крик донесся с реки, что внутри у меня все оледенело. Переглянулись мы, подобрали юбки и припустили к табору, не разбирая дороги.
Глава двенадцатая
Развалившись у костра и попыхивая трубкой, Драго все же заметил, как его невеста отошла от палаток и скрылась в лесу. Куда же она? Цыган поднялся и пошел за ней – не потому, что он Ворже не доверял, а потому, что ему было скучно в десятый раз слушать от подвыпивших мужиков страшные истории, половина из которых была чистая выдумка. «А вот свадьба не выдумка! – думал Драго. – Свадьба – дело серьезное, не то что любовь. Любовь – это шутка: была и нету; повисит и пропадет, словно радуга. Я любви не верю. Непрочная веревка. Влюбляться глупо. Какаранджес вот деньги любит, говорит: „Золото не берет ни ржавчина, ни беда“, а я так думаю, что когда-нибудь аукнется эта любовь ему так, что не смотри мои глаза и глухи мои уши! А свадьба – дело верное. И полезное. Женская рука в хозяйстве всегда нужна! Работы-то много. И старик доволен будет, и, дай-то Бог, я доволен буду… Второй раз, – Драго горько усмехнулся. – Все та же песня. Утеха, конечно, а счастье что же?.. Все вроде есть, а самого главного-то и нет. Успокоит меня женитьба? Она же ребенок!.. И чего мне неймется? То-о-оска, мать ее копытом…». Драго остановился – так ему захотелось вынуть из себя душу и кому-нибудь подарить. Кому, кроме Воржи? Она и красива, и от рода хороша![32]32
То есть из хорошей семьи.
[Закрыть]
– Боишься меня?
– А ты?
«Бойко ответила. Добрая девка… Что-то в ней есть. Не даст себя в обиду. Мне такая и нужна! А начнет дурить…»
Тут Драго увидел впереди небольшой костер и услышал звонкие молодые голоса:
– Чтоб мне лопнуть! Цыганские сапожки! Дай поносить!
– Ой, Воржа, как же здорово быть невестой!
«С подружками треплется, – Драго это почему-то растрогало. «Чего мне тут слушать?» – решил он и свернул в сторонку. Лес стоял перед ним стеной – черный, как колодец, но сквозь решетку ветвей желтела луна. Драго вообще любил ночь. Темную ночь. Под ее покровом начиналась неизвестность, и загадки роились, как пчелы в улье. Он любил загадки. И тайны любил. Бывали минуты, когда бремя ежедневных цыганских забот казалось ему совершенно пустым, и он даже думал уйти из табора, но его останавливал простой вопрос: «Зачем?» За мечтами? Это еще несолиднее, чем влюбиться. Драго сам поражался: «И что за мысли голова моя думает? Не сломалась бы она от них».
Быстрыми шагами он вернулся к костру как раз в тот момент, когда роль рассказчика перехватил Лысан, сын Володи и Рубины:
– Я скажу вам, чавалэ, настоящую правду! Все вы помните моего зятя Йоно. Спросите его – Йоно врать не будет! Идет он однажды по лесу, видит – на дороге ящерица лежит, жирная и длинная, как бревно. Он ее кнутом – раз! два! Что за утьки-ватьки? Из брюха – глядь – браслеты, кольца, колье бриллиантовое! Не дай Боже, что за богатство! Йоно думает: «Ай да удача! Спасибо, Дэвла, что надоумил кнутом ее щелкнуть!» А дальше вот что – собрал, что было, а с тем колье мою дочь сосватал! Пусть у них все будет хорошо!
– Подумаешь, колье! – сказал Дятел, разжигая угольком трубку. – Я вам про настоящий клад расскажу. Жили за Удомскими горами цыгане. Там был город, а рядом с ним озеро и гора.
– Это не та гора, из-за которой Змей прилетел? – спросил Муравьед.
– Пес его знает. Только смотрят цыгане вечером – наверху горы этой что-то блестит. Они решили – там клад зарыт. Пошли копать. Копают. А по городу слух пошел. Только лопата о железо стукнула – налетели жандармы, цыган арестовали, яму засыпали, и с этих пор появилась в озере Неухватная Икона – такая, что в руки никому не дается. Люди ее хвать, а она под воду: глубоко ныряет, потом всплывает, но совсем в другом месте!
– Дела! – изумился Рябчик. – Но цыгане-то тут при чем?
– Пес знает. Только люди так говорят! А вот еще помню: охотились мы с братом на вурдалаков, а ружья дома забыли…
Голос Дятла потонул в общем гомерическом хохоте.
– Если б из вранья дома строить, ты бы жил в Вавилонской башне! – подначил Дятла Граф и плеснул себе немного вина. Остальные цыгане дружно поддержали своего вожака в осуждении пустой болтовни. Они к тому времени прикончили оба винных бочонка, и особенно пагубно это отразилось на коротышке. Ему Господь велел пить наперстком простоквашу, но Какаранджес опрокидывал уже третью кружку за вечер и, естественно, окосел. Цыгане не удивлялись – ведь коротышка сидел рядом с Муравьедом, а рядом с Муравьедом все напиваются. Он и ангела бы подбил на это! «Врешь, что не пьешь – маленькую да протащишь!» – улыбаясь, говорил Муравьед и пускал в ход все свое обаяние. Через час его собутыльник сам топил всех вокруг в океане радушного бестолкового многословия, бузил, скандалил, валился с ног, а Муравьед сидел ни в одном глазу и искренне радовался, что смог чужими руками устроить такой славный переполох. В этот раз его жертвой стал Какаранджес.
Язык у ни в чем не повинного коротышки давно заплетался, а в груди царило святое желание сыграть соло.
– Ну теперь послушайте то, что я вам скажу, – сказал Какаранджес, назидательно выставив перед собой указательный палец. – Хоронили в таборе одного цыгана, много хороших людей собрали, могилу вырыли, как царю, стоят вокруг, плачут, рыдают, прощаются с ним, а покойник, глухи наши уши, раз – и сел в гробу. Все бегом, а он за ними понесся – в саване. Ну тем цыганам известно: чтобы от мертвеца избавиться, надо перейти реку. Мертвец даже по мосту ее перейти не может. В общем, они семь рек перешли, а он – за ними! Догнал, явился к своей вдове, говорит: «Ты меня не бойся. Я не черт, я от Бога». Вдова ему: «Убирайся. Откуда пришел, туда и иди. Не хочу тебя видеть». Он – за порог, взял веревку и повесился в лесу, а утром сын по грибы пошел, труп отца увидел и повесился рядом!
– Кали траш![33]33
Черный ужас.
[Закрыть] Черт всегда навредить сумеет – не так, так эдак, – промолвил Антрацит.
– Ну да, – поддержал его Рябчик. – А я вот слышал от одной бабки, что покойники сами ходить не могут. Это черт в них вселяется и изнутри их телами двигает – как куклу за нитки дергает.
– Вот-вот, – старый Муша поднялся на затекших ногах. Его порядком утомили ночные разговоры, и он уже хотел уходить, но тут вдруг увидел Буртю, незаметно примостившегося между Муравьедом и Коротышкой:
– Буртя? Ты что здесь делаешь? Иди спать. Нечего тебе это слушать!
– Да пусть сидит! – вальяжно произнес Граф.
– Нас по-другому воспитывали.
– Когда это было? Муша! Съел бы я твою печень! В хорошей компании и неправильное – правильно. Он же не девчонка – в штаны не наделает!
Буртя благодарно посмотрел на Графа.
– Раз барон разрешил!.. – согласился Муша, тем более что ему самому было все равно.
– За барона! – подал идею кто-то.
Цыгане откупорили третий бочонок. Красное вино полилось по кружкам.
– Чтоб удачный был у нас базар!
– И в полицию никто не попался!
– Храни нас Бог на каждом шагу!
– То, что понимается, то не говорится!
Муша широко зевнул и пошел в сторону шатров.
– Спокойной ночи! – крикнули ему вслед, а Какаранджес почти сразу же приступил ко второй истории, которую, по его словам, он услышал от известного цыганского барышника Коли Черепка.
– Жила-была на свете цыганка, шестнадцать лет. Не дай боже, какая красавица – вырви глаз. Она Черепку приходилась внучкой родной сестры. Однажды были в шатре ее праздник и танцы. Вдруг зашел на огонек к ним гаже – мужичок всклокоченный. Цыгане спрашивают: «С чем пожаловал?» – «А вот, – отвечает гаже, – смотрите». И кинул красавице под ноги клубок. А клубок этот как бы живой. Стал он красавице пяточки щекотать, гоняется за ее ножками по всему дому – щекочет, щекочет. Она смеется: «Ах, не могу! Ох, не могу!» Заливалась час, заливалась два, да так на зорьке от смеха и сдохла.
Впечатлительный Буртя не донес до рта плюшку с маком, а Муравьед положил коротышке на плечи руку:
– Слушай, сказочник, дай я тебя поцелую!
Коротышка смутился. От цыгана это не ускользнуло, и Муравьед решил разобраться:
– Ты мне друг или нет?
– А что у тебя есть? – мгновенно отреагировал Какаранджес.
– Не понял.
– Ну вот Ишван – у него две повозки, своя наковальня. Он – друг. Или Граф – у него авторитет, серебряный пояс… Граф тоже друг.
– А Рябчик? – осторожно спросил Муравьед.
– У него все дети съедают. Вот пусть дети с ним и дружат. А мы с ним так – шапочно знакомы.
– Ну а Гриня? Он в тюрьме сидел – теперь так живет, одних штанов не меняет.
– Это не показатель. Неизвестно сколько он украл. Может быть и друг, – рассудил Какаранджес.
– А вот я – сам гол как сокол, а между прочим видел, как ты сегодня опоганенную монетку в шатре подобрал.
Тут коротышке пришлось выкручиваться.
– Какую монетку? – обмелевшим голосом спросил Какаранджес.
– Ту, которую ты сперва себе в глазик вставил, а потом на нее Корытиха наступила.
– Тсс, – Какаранджес сверкнул глазами и угодливо плеснул Муравьеду еще вина. – Вовсе не обязательно, чтоб об этом узнали все. Надеюсь, ты умеешь хранить секреты? По-дружески, да?
– Ну ты жук! – Муравьед покачал головой, собираясь сказать еще нечто морализаторское, но его перебил Буртя:
– Я сегодня тоже жука поймал. Только он… вырвался!
– А что жених наш молчит? – вспомнил Рябчик про Драго.
– Я молчу потому, что мне приятно вас слушать, – отделался тот дежурным комплиментом, но Рябчик обратился ко всей кумпании:
– Чавалэ! Племянник мой – рассказчик от Бога! Клянусь здоровьем своей кобылы. Расскажи им про Тиму!
– Давай, брат. Мы слушаем! – поддержал его табор, и Драго стало неудобно отказывать, даже невозможно – его бы не поняли.
– Кум мой – Тимур – был красивый, как алмаз, и сильный, как сто гажей. Ударом кулака он мог пробить стол и такой имел характер, что если почнет что-то делать, то почернеет весь от пота, а свое не упустит. Угораздило его как-то повстречаться с нечистой силой. Это было в тот год, когда он сменял двух гнедков на одного вороного, и то ли коник был спорченный, то ли что…
Историю Драго оборвал на полуслове истошный женский визг. Он донесся с реки. Кто с поленом, кто с тяпкой, кто с колуном – цыгане бросились вниз по склону. На берегу надрывалась молодая цыганка. Она пошла мыть посуду, а теперь голосила как сумасшедшая, выронив и тряпку, и утварь. Перед ней на сухом песке распластался Муша Христофоров. Со стороны можно было подумать, что он загорает. Но не в два часа ночи! Не в этой позе! Так загорать ляжет только мертвый.
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
