Текст книги "Формула всего"

Глава тринадцатая

Мэрибнастыр чарори никон на латя[34]34
  От смерти травинки никто не нашел.


[Закрыть].

Никто не мог сказать, что в самом деле произошло. Старик Христофоров лежал без движения, скрючившись, словно в утробе зародыш, но самое главное – он дышал. Рубашка на Муше была мокрой от крови, однако Антрацит, с крайней дотошностью осмотревший тело, не обнаружил ни одной раны. Это цыган напугало больше, чем если бы у Муши оказался разорван живот и все кишки вылезли наружу, – тогда можно было бы предположить, что его зацепил когтями медведь, и загадка бы сама собой разрешилась, а тут ни одно реальное объяснение не подходило, и вопрос скакал за вопросом: «Откуда столько крови?», «Чья эта кровь?»

Другая странность заключалась в том, что при Муше сохранились все его деньги. Перстень с рубином также не тронули. Значит, нападавший не имел намеренья ограбить старика. Зачем же тогда он сунулся? Или он попросту не успел ограбить?

Вооружившись до зубов, мужики Кирилешти прочесали кустистую пойму и лес, но вхолостую – чужаков не нашли. Граф между тем расспросил цыганку, которая первой наткнулась на Мушу. Она долго не могла говорить, а когда успокоилась, рассказала:

– Я об ногу его запнулась, а он вдруг захрипит: «Плащ! Плащ!»

– Какой плащ?

– Почем мне знать?! Клянусь, ей-богу!

– Ты уверена? Ничего не путаешь?

– Чтоб я ребрами поплатилась! Так все и было, не дай нам Боже. «Плащ! Плащ!»

– А потом?

– Потом все прибежали, а его уже скрючило.

– Н-да, – покачали старики головами. – Ох, дело…

Все гадали, что же случилось. До утра в таборе Кирилешти никто из мужчин не сомкнул и глаз.

– Иди поспи, – уговаривал Драго Буртю.

– Не могу. Почему мне нельзя посмотреть на деда? Он заболел? На него напали? Ударили? Что с ним?

– Непонятно.

– Может, с сердцем чего-то? – предположил Ишван, но пульс у Муши прощупывался четкий. Оставалось списать все на возраст. Но тогда почему кровищи как с теленка, а на теле – ни царапинки? «Ладно, хоть жив, – решили цыгане. – Утром очухается. Сам все расскажет».

Но они просчитались. Муша в себя так и не пришел. Даже когда ему прижгли пятку раскаленными на огне кузнечными щипцами. Нога при ожоге конвульсивно согнулась, запахло паленой кожей – и все.

Слова «кома» никто из цыган не знал, но им было известно, что человек способен впадать в состояние, при котором душа его балансирует между жизнью и смертью, поворачивая голову то в одну сторону, то в другую. По-видимому, на этом роковом рубеже Муша и завис. Из-за чего? Старики перебрали все возможные причины, но так и не нашли ни одной правдоподобной. В итоге общую мысль лучше всех сформулировал Дятел: «Здесь какая-то страшная тайна».

В ближайшей деревне жил врач – гаже. Цыгане связываться с ним не хотели, но на этот раз им пришлось укоротить поводок своей гордости и послать за ним ходоков. Узнав, что пациент – цыган, лекарь Евсеев наотрез отказался выполнять свой врачебный долг. «Пусть гниет, падаль, – подумал медик. – Они наших детей воруют, а я их лечить после этого стану?! Никогда!» Но отделаться от цыган было не так-то просто. Они всячески пытались заболтать провинциального эскулапа: то бессовестно льстили, то угрожали поджогом, а то заклинали собачьим волосом и мертвой землей – казалось бы, что может быть страшнее, но врач оставался одинаково глух и к запугиваньям, и к просьбам. Тогда Антрацит метнул на кон свой последний козырь – выложил перед лекарем инкрустированный золотой гребень. Евсеев был лысым, как самовар, но на это купился. Он накинул беспогонную шинель, вставил ноги в сапоги и отправился в табор.

Случай оказался не из простых. «Очень интересно, очень интересно», – бормотал Евсеев, прощупывая и простукивая старика до тех пор, пока не нашел в себе смелость признаться в том, что зашел в тупик. Цыгане молчаливо ожидали его вердикта. «Эге, – смекнул лекарь. – Про тупик-то им лучше не знать, а то и гребень пожидят. С них станется. Неудобный народец!» Он постарался ничем не выказать своего замешательства и даже прибегнул к латыни, чтоб скорее всем запудрить мозги, но цыгане, прослушав его тираду, только кивнули: «Это мы поняли, а теперь скажи, как нам Мушу на ноги поставить?» Евсеев не дрогнул. Он привык иметь дело с темным крестьянством и от всех неизвестных ему болезней предписывал лечить наложеньем пиявок. Это помогало сохранить его ученый авторитет и заработок, потому что больные иногда и впрямь выздоравливали – разумеется, независимо от прописанного рецепта. С Кирилешти ушлый медик надеялся провернуть тот же фокус, но цыгане сказали, что уже однажды прикладывали пиявки по совету одного его ученого коллеги, и они навеки излечили их от недуга под названьем «наивность».

– Ну что же, – вздохнул Евсеев. – Я полагаю – медицина бессильна. Прогревайте старика у костра, окатывайте речной водой, а потом снова грейте. Это называется термический контраст. Может – поможет. Но не ручаюсь.

«Только зря прошатался, – думал лекарь, возвращаясь в деревню. – Однако действительно диковинный прецедент. Вечно у цыган все не так! Пожалуй, напишу в „Медицинский вестник“».

Вторым из гажей, приглашенных к Кирилешти, оказался патлатый поп. Он представился Николаем, отчитал положенные молитвы, сказал: «Аминь» – и побрызгал Мушу святой водой. Цыгане искренне ждали чуда. На попа возлагались большие надежды. Когда все иные средства испытаны, что остается нам, кроме веры? Однако поп помог Муше не больше, чем помогли бы пиявки или термический контраст. Его из вежливости позвали отобедать, а поп решил: «Дают – бери, бьют – беги» – и остался.

– Что, отец Николай, – спросил у попа Ишван, – неужели на том свете Бог с цыганами крут бывает?

– Он со всеми крут, если грешен.

– Кто не грешил, тот во младенчестве помер.

– Это верно.

– А вот ты, батюшка, весь такой здоровый, цветущий – видно, Бог тебя любит, а скажи мне – что же с нашим больным случилось? Целый день лежит как покойник. Сколько ты молитв прочитал, а пользы-то нет!

– Не все Николы – чудотворцы, – резонно заметил поп, в особенности налегая на окорок. Цыгане дивились: «И как в него столько влезает?!»

Обглодав последнюю косточку, поп удовлетворенно крякнул, поднялся из-за стола и добродушно потрепал по вихрам первого попавшегося под руку цыганенка.

– Маму с папой слушаешь? Молодец! – похвалил отец Николай и, насвистывая светскую польку, отправился на блины к уездному воеводе.

– Запихнул в пузо целого поросенка и пошел дальше Иисуса славить! – едко высказалась вслед попу Гулумба. – Тоже мне святоша нашелся! Если б из него дали сала натопить, я б две бочки наполнила!

– И не говори! – согласился Ишван.

А Муша все лежал и лежал, как доска, – равнодушный к добру и злу.

Граф отвел Драго в сторону:

– Надо бы тебе до Заики съездить.

– Кто такая? Почему не знаю?

– Заика – знахарка. Она в городе училась, операции делала. Хирургом была. Потом кто-то помер у нее под ножом, и она завязала – никаких операций, как отрубило. Уехала ото всех, стала травки да корешки собирать, отвары настаивать, зелья варить. Очень мудрая женщина. Когда мы здесь в прошлый раз кочевали, у брата моего разболелась голова – на кусочки раскалывалась! Черная жуть! Он ее готов был в муравейник засунуть! А Заика ему боль отшептала!

– Когда это было?

– Да вот уж лет десять прошло, наверно.

– А Заика жива еще?

Граф хлопнул себя по коленке:

– Надо было доктора расспросить!

– Гаденький докторишка! Он все равно ничего не знает, кроме своих пиявок! – встрял Какаранджес.

– Как к Заике добраться? – Драго знал уже, что поедет.

– Верхом часа два. Поезжай вдоль реки. Она живет в пещере на правом берегу. Не промахнешься. Там никого больше нет. Люди к ней обращались, только если беда случалась.

– Ну так вот она – беда, – кивнул Драго в сторону лежащего Муши.

Плоское угрюмое небо окрасилось в цвет мокрой стали. Драго оседлал Сэрко и заложил за голенище зазубренный ножик. Бессонная ночь не добавила в нем усталости – цыган был вынослив, как ветер.

– Возвращайся быстрей, – Буртя вытер ладонью размокший нос.

Старший брат его подбодрил, но не слишком уверенно.

Только Сэрко был рад походу. Для него удовольствие и скорость были одно.

Драго вскочил в седло: «Ну-ка, братец, лети!»

Табор скрылся за лесом. Цыган мчался галопом. Он был огорчен, но спокоен. Сердце не рвалось в клочья, а ум оставался на рельсах здравого смысла – тысячи раз умирали люди под этим небом. Драго не видел ничего особенного в том, что это может случиться с его дедом, как случилось когда-то с его первой женой, с его родителями, да с кем угодно. Истинная суть происшедшего была ему пока невдомек. Так бывает – случается в жизни нечто, а фатальные последствия доходят до нас не сразу – словно гром, вечно опаздывающий за разящим ударом молнии.

Глава четырнадцатая

Кэ кон гостинава, долэс и шарава[35]35
  У кого гощу, того и хвалю.


[Закрыть].

Лес был густой, а тропа – заросшей. Зарубки на деревьях, потемневшие от времени, в вечерних сумерках были едва заметны, и цыгану пришлось бы трудно, если б не река, чей неумолчный шум, доносящийся слева, служил надежным ориентиром.

Из-за мохнатых еловых лап Драго ехал медленно и без удовольствия. Пирамиды муравейников подчас поражали своим размером, но в остальном путь был монотонный. Папоротник раскинулся сплошным слоем, скрывая землю и спины корней.

Вдруг послышался страшный треск. Непроизвольным движением Драго так резко натянул поводья, что чуть не поставил Сэрко на дыбы, а кабан, поднятый с лежки и уходящий все глубже в дебри, топал напролом, сокрушая сучья, так что казалось, будто через лес несется гигантское чугунное ядро, выпущенное из пушки.

Драго пожалел, что с ним нет ружья, и продолжил путь. Шум от воды раздавался все ближе, и вскоре Драго увидел реку. Гаже называли ее Веревочкой. «Смешное названье», – подумал цыган и направил коня к развалинам старой плотины. Пока дамба существовала, река была широкой и полноводной – теперь она умещалась в жерле прежнего русла, как рука ребенка в рукаве бабушкиной шубы.

Берег был каменистый, отчасти заросший мелколистым кустарником. От всей плотины остался один лишь обкусанный динамитным взрывом кусок стены. Остальная часть кладки превратилась в булыжную россыпь. Речка бежала через нее, отплевываясь хлопьями пены. Горбатые спины камней были отшлифованы не хуже бриллиантов.

Драго внимательно оглядывался по сторонам. Пейзаж был пустынный и мрачный. Цыган недоумевал, почему Заика поселилась в столь недружелюбном месте: «Видать, она сама не шибко дружелюбная. Логово – по волку… Но-о!». Сэрко прибавил шага.

Прибрежный склон становился все обрывистее и выше. Речка словно продавливалась внутрь земли. Корабельные сосны смыкали над ней густой хвойный полог.

Вскоре Драго увидел первую пещеру. Она больше напоминала звериный лаз. Цыган мог забраться в нее, только если бы встал на коленки. Он двинулся дальше, но тропки, разбежавшиеся перед ним, подобно муравьям, незаметно укрылись, ушли под коряги, оборвались в бегущую воду. Шумящий падун отпустил зеленопенную бороду, которая далеко после него кучерявилась на гребенчатом дне. Каркали лесные вороны. «На проклятом месте и грибы не растут», – подумал Драго.

Веревочка петляла. За одним из ее изгибов показался высокий песчаный отвес, взобраться на который не смогла бы и кошка. Песок был диковинно розов. Косые лучи заката придали ему совсем уже неестественный оттенок. В этом было нечто зловещее. Откуда-то сверху капала вода. Из отвеса торчали исполинские корни. Они закручивались в воздухе причудливыми спиралями и походили на одеревеневшие хвосты драконов. Спустя шагов сорок круча мягко сдувалась, но ближе к краю в ней темнела щель – изжелта-серая, высокая и узкая, словно дверь.

– Уж не здесь ли Заика живет? – Драго подъехал к щели, спешился и позвал, сунув голову в темный проем: – Аууу?

Ни звука.

Из пещеры подтекала вода. Серо-зеленые глиняные стенки были волнисто-рельефны. Подобно кровоподтекам, их рассекали темно-багровые клинья иной породы. Рядом с пещерой не нашлось ни следа от костра, ни дорожки, протоптанной до воды. «Как же она готовит? И чего она пьет? – задумался цыган. – Нет, тут Заике не место».

В тот же миг из разлома послышалось:

– Чего надо? Разговор есть – залазь, нет разговора – ступай обратно.

Драго протиснулся в щель. Здесь опять был песок – спрессованный и сухой: чуть задень – он сыпался невесомыми летучими струйками. «Завалить может!» – цыган пригнул голову, потому что потолок опускался все ниже.

Лаз делал поворот. Свет снаружи дальше не проникал. Кромешная тьма. Драго чиркнул спичкой. Лаз перед ним раздваивался на два прохода – уже совершенные норы.

– Направо валяй, – подсказал все тот же скрипучий голос. Цыган встал на коленки и пополз направо. Спичка погасла. Неизвестный собеседник вдруг опомнился и сказал:

– Стой.

– Чего?

– Ты не вшивый?

– Нет.

– Все вшивые так говорят.

– Да чистый я! – возмутился Драго.

– Точно?

– Ну выйди да посмотри!

– Ладно. Я твоим вшам смерти не желаю – живи с ними как можно дольше.

«Совсем старуха одичала, – подумал цыган. – Столько лет одна… Дикость – это когда не любят».

Лаз опять стал высоким, но кое-где он сужался так, что Драго приходилось протискиваться боком. Ему было не по себе. Стены давили, и у цыгана возникло чувство, как будто он спускается в собственную могилу.

Ответвлений от лаза больше не встречалось, и Заика не давала никаких указаний. Цыган уже сомневался – не почудилось ли ему, когда вдруг он увидел льющийся из-за угла голубоватый призрачный свет. Драго свернул и замер. Ему открылась громадная подземная зала с выщербленным сводом и неровными, но гладкими стенками. Голубоватый свет, падая на них, создавал иллюзию, что цыган попал на морское дно. Источником света служили камни, аккуратно разложенные по периметру залы. Что за камни – Драго не знал. Зато он догадался, кто сидит перед ним.

Заика расположилась в противоположном углу, на голой земле, подогнув под себя ноги. Перед ней стоял медный овальный тазик. Лицо у старухи было откровенно недобрым. Тонкие безжизненные лохмы едва держались на круглом черепе и росли как-то слишком неравномерно, словно кто-то их в одном месте прополол, а в другом сохранил в первозданном виде. От бровей остался легкий пушок. Глаза были тусклые, губы – серые и словно гофрированные. Выцветший суконный балахон был настолько просторным, что в нем свободно поместилось бы еще три таких старушки. В руке Заика держала орлиный череп, а поверх балахона на черном шнурке свисало высушенное крылышко лилияко[36]36
  Лилияко – летучая мышь.


[Закрыть]. Запах от старухи шел тошнотворный.

Драго обежал взглядом стены и убедился, что лаз, которым он проник в логово Заики, далеко не единственный: во все стороны от подземной залы расходились другие тоннели – такие же низкие и слепые; всего штук десять. Очевидно, что знахарка жила в лабиринте. Здесь у нее было задумано нечто вроде приемной, а кладовка и спальня находились поглубже, в бесконечных ответвлениях гигантского подземелья.

– Здравствуй, Заика.

– Со всеми здороваться – язык отвалится. Точно не вшивый?

– Клянусь конями!

– И слушать не хочу! Все ты врешь.

– Думай как хочешь.

– Что за тон у тебя, абрек?

– Я цыган!

– Ну цыган. Ну абрек, – Заика смягчилась. – Ты прости меня грешную. Я теперь все путаю – насморк с геморроем, а были времена – статьи писала в «Медицинский вестник»! Не читал? А-а, кого я спрашиваю, – безнадежно махнула рукой старуха.

– А ты правда была хирургом? – спросил Драго из любопытства.

– Не твое, скарлатина, дело.

– Ты старая женщина… Зачем ругаешься?

– Ах какие мы нежные! Не нравится – вали. Я здесь никого специально не задерживаю. Ясно?

– Ясно, – Драго уже понял, что Заика ворчит не потому, что ее достали, а потому, что просто любит ругаться. «Как Какаранджес», – подумал цыган.

– Кто такой Какаранджес? – спросила бабка.

– Ты и мысли читать умеешь?! – опешил Драго.

– Кто такой Какаранджес?!

– По-цыгански это мудрец, – соврал Драго и быстро переменил тему. – Может, тебе помочь чего?

– Не надо, – старуха встала и потянулась, как после сна, разминая кости. – Я все сама. Не хочу никого обязывать.

– А что это за камни лежат?

– Не знаю. Были. В них синее солнце цветет. Ты потрогай.

Драго коснулся одного из светящихся камней ладонью. Тот был горячий, как лоб больного.

– Дашь мне один? – попросил цыган. – Тебе столько все равно не нужно.

– Зачем тебе?

– Невесте подарю.

– А хороша ли невеста?

– Лучше всех! Три тысячи золотых отдал!

– Совет да любовь.

– Камень-то можно взять?

– Бери.

– А три?

– Да хоть все возьми! – сказала Заика и с ухмылкой добавила: – Если хватит сил унести.

Драго отобрал взглядом несколько камней и уже размышлял, в чем бы их приторочить к седлу, когда старуха спросила:

– Ты весь табор, что ли, хочешь иллюминировать?

Цыган на самом деле рассчитывал продать камни гажам, но умолчал об этом и сказал:

– Ну да. Красиво же. Волшебно. Как на иконе.

– Тсс! – приложила палец к губам старуха. – Не надо тут про иконы.

– А что такое?

– Мы до церкви нешибко охочие.

– Неверующие, что ли?

– Отчего ж! Только мы верим по-своему. А попов не уважаем. Настроили себе монастырей, а какие же это кельи? Это хоромы. Людям кушать не на что, а они все псалмы поют, разрази их подагра!

Старуха в сердцах пнула медный таз. Он отлетел от нее со звоном, отозвавшимся во всех десяти тоннелях, а у Драго глаза вылезли на лоб – вместо ступни под суконным балахоном у Заики оказалось козлиное копыто! Он поднял ошеломленный взгляд, но старуха уже не таилась и облизывалась, как людоед:

– Не догадался?

Нос у нее еще больше скрючился, губы покраснели, как георгины, а изо рта выдвинулись клыки – острые и длинные, как казацкие шашки.

– Я ведь съем тебя, касатик, – почти ласково произнесла ведьма. – Гиппократом клянусь, что съем!

Глава пятнадцатая

Дэвлэстыр мангнэ – ничи на дыя, бэнгэстыр мангнэ – патря дая[37]37
  У бога просили – ничего не дал, у черта просили – карты дал.


[Закрыть].

– Понравился ты мне очень, – продолжала Заика. – Ни косточки от тебя не оставлю! Закусаю до смерти, лягушоночек мой!

Ведьма щелкнула челюстями и, шамански приплясывая, направилась к Драго. Расчет ее был прост – перепуганный цыган тотчас бросится наутек, а она вскочит ему на спину и свернет шею, однако Драго сам перешел в наступление, выхватив из-за голенища зазубренный ножик:

– Еще шаг – и будешь дырявой.

– Раскудахтался-то как, грыжа с папироской!

Заика по-змеиному зашипела, и руки ее метнулись навстречу Драго. Лезвие сверкнуло в голубом свете – так, так…

Желтый старушечий палец шлепнулся на пол – Драго отмахал его на две фаланги.

У Заики даже кровь не пошла!

Драго отпрянул, а старуха вытерла набухшие губы:

– Вот и все, разукрась тебя ветрянка – антракт. Второго отделения не будет!

Заика прыгнула на него пантерой. Драго не устоял и рухнул. Рука непроизвольно разжалась и выпустила нож. Не было времени ни думать, ни чувствовать. Вдруг хватка ослабла – цыган сам не заметил, как нанес ведьме мощный удар под дых. Она взвыла от боли. Драго, не медля, спихнул ее на бок и совсем было вырвался, но в последний момент ведьма ухватилась за его сапог и резко дернула на себя. Он вновь повалился. Заика оскалилась. Ее длинные белые зубы походили на клавиши пианино. Драго со всей дури двинул по ним свободной ногой. Аккорд вышел недурным – Заика отцепилась, но прошло лишь мгновенье, и вот уже оба они вскочили и кружили вдоль стен пещеры друг напротив друга. Каждый хотел первым подобрать с пола ножик, но не знал, как к нему подступиться.

– Ах ты засранец, – хрипела Заика, сплевывая обломки гнилых зубов.

Драго сделал обманный выпад одной рукой, а другой схватил ведьму за горло и шарахнул башкой об стену. У Заики ноги сложились в коленях. Она упала. Цыган подхватил один из камней-светильников и обрушил на ее череп лихорадочный град ударов – сверху вниз, словно заколачивал ведьму в землю. В ответ она яростно боднула цыгана в живот, и он отлетел к противоположной стенке. Череп Заики украшали вмятины. Любой другой на ее месте сдох бы или, по крайней мере, лишился сознания, но с ведьмами все иначе. На их стороне сам Дьявол. Их просто так не убьешь. Драго в этом убедился и мгновенно нырнул в один из проходов, которые ответвлялись от центральной залы.

Опасность утроила его силы. Ошалевший и упрямый, он рвался вперед в абсолютной тьме, на четвереньках, по запутанной земляной кишке без конца и начала. Кровь кипятком обжигала жилы, разогнавшись так, что влекомое тело едва успевало за ее дикой прытью. Цыган запыхался. Все мирные чувства в нем затаились, ибо одна только неукротимость могла проложить ему путь к спасенью – он этого не знал, но он это умел; и не растерялся.

А где же погоня?

Погони не было.

Непроглядный тоннель то и дело распадался на отворотки – направо, налево, вверх, вниз. Многоуровневое подземелье не давало Драго ни малейшей подсказки, где выход на поверхность. Песок под руками был сухой и холодный, воздух – такой же: он на вдохе пробирался в легкие, но неизвестность и вся обстановка не давали мерзнуть.

Раз – поворот. Два – поворот.

От ведьмы не было ни слуху ни духу, но тьма вокруг была непустой. В воздухе отчетливо присутствовало нечто. Оно не было добрым и не было злым, но оно угрожало.

«Мать твою копытом!» – Драго не понял, с чем он столкнулся, а это были глаза земли, ее безмолвие, ее аппетит и ее утроба!

Один, сквозь мрак… Жизнь обнажила всю свою хрупкость, но горячка первых минут бегства схлынула, уступив место животной суровости и упрямству: только бы выбраться! только бы выжить! Сердце билось четко. Лишь иногда с губ срывалось какое-то страшное ругательство или проклятие.

Шаг за шагом, из лаза в лаз; больше ничего поделать было нельзя. Только ползти, ползти, ползти, не давая воли косматому бешенству, ибо оно, когда завладеет, точно приведет его к верной погибели.

Драго замер. Его сейчас же накрыла тишина – невозможно слушать, мороз по коже! Он продолжил путь. А время капало, словно песчинки в песочных часах – долго, недолго, хочешь, не хочешь, туда, не туда…

Голодный лабиринт водил Драго за нос. На одном из поворотов цыган нашарил в темноте пуговицу. Рука сама потянулась к жилету – одной не хватало! Он здесь уже был! Цыган злобно сплюнул и двинулся дальше – возможно, на волю, а возможно, в Преисподнюю, к центру земли. Его поймали. За ним следили. Штаны на коленках у него порвались. В густые волосы набился песок.

Шаг – за шагом, из лаза – в лаз.

Где же Заика? Возможно, она сама не решалась спускаться так глубоко под землю.

– Дэвлалэ-Дэвла! Прости меня. Дай только выбраться! – Драго не раз играл на грани фола и часто выигрывал, потому что противник обычно боялся перейти эту грань, но тут был особый случай. Одно дело, когда твой враг – человек или хищный зверь, и совсем другое, когда враг – лабиринт. У него нет клыков, он не рвет когтями, не стреляет в спину, не бьет с размаху – он просто есть, но, чтобы убить, этого хватит.

Бесконечные петли давно уже сбили цыгана с толку. Он полз наобум, на авось, на удачу. Лабиринт был хитер. Чтоб его одолеть, мужества и силы было явно недостаточно. Он глотал людей, как удав. Он был огромен. Он был велик. Он вел в Царство Мертвых: сотней тоннелей – в один финал! И одним тоннелем – в финал другой. Цыган не терял надежды. Словно в насмешку, лабиринт подсунул ему новый сюрприз. Это был обглоданный временем человеческий скелет! Еще одна жертва… Он тоже не смог найти выход. Как серийный убийца, лабиринт повторялся в своих приемах.

Цыган ненарочно подвинул череп – из пустых глазниц полезли безусые черные тараканы. Они просто кишмя кишели! Одного из них цыган раздавил, и склизкое тельце прилипло к ладони.

Драго ускорился. В темноте он видел неплохо, но на этот раз его выручило не зренье. Подползая к очередному зигзагу, цыган почувствовал скверный запах. Так смердеть могла только Заика! Она караулила его за углом – затаив дыхание, слившись с тенью…

Драго рванул обратно. Ведьма помчалась за ним вдогонку. В какой-то момент он попытался обрушить за собой земляной свод, но ввиду крайней спешки ему это не удалось – цыган только потерял драгоценные секунды.

Вот тоннель со скелетом. Он схватил две кости – из тех, что потолще – и обернулся, готовый биться. Ведьма отшатнулась – с перекошенной мордой. Она испугалась. Но чего же?!

Драго не сразу сообразил, что он держит кости крест-накрест. Как святое распятие!

– Хасим![38]38
  Хасиям – ну гибель!


[Закрыть] – закричал цыган хрипло.

У Заики над ушами выскочили рога, а нос превратился в сморщенный пятачок. Перед Драго в темноте сидел черт! Он нервно лупцевал по стене хвостом, похожим на заезженную мочалку, и противно пищал:

– Нечестно, цыган, нечестно!

– Пошел ты на хуй, – устало сказал ему Драго.

– Ты обиделся, что ли?

– Где Заика?

– Нету Заики. Поздно ты к ней явился. Крестьяне ее год назад закидали камнями. Насмерть. Думали, она порчу на них наслала.

– А она могла?

– Не знаю. Заика от разных болезней траву искала, да от смерти травинку не сыщешь. Даже Черная Книга тут не поможет.

– А что это такое?

– Черная Книга коня дороже! А еще дороже Неухватная Икона. А всего дороже – Формула Всего! Только про нее не меня надо спрашивать. Не такая я большая шишка, чтоб об этих вещах трепаться.

– А с Заикой что случилось?

– Ничего хорошего. Труп ее прямо в пещере бросили, а я мимо бродил, новое тело себе искал. Примерил – как раз мне впору! С тех пор тут и живу за Заику – тепло, не мочит, гости ко мне заходят, – он выразительно кивнул на обглоданный череп. – Я же гостеприимный!

– Неужели?!

– Слушай, цыган, а давай мы с тобой слово положим.

– Мне с тобой и общаться грех.

– Фи, какое гадкое слово! Ты сначала послушай. Я тебе растолкую. Без меня тебе обратно не вылезти – света божьего не увидишь, и никто тебя не схоронит. А мне тоже ждать невтерпеж, пока сам ты тут околеешь. Предлагаю по-джентльменски, как сударь и сударь, дворянин с дворянином – перекинемся в карты. Моя возьмет – ты мне душу продашь, а если выиграешь ты – я тебя трогать не стану и из подземелья выведу.

Драго прикинул, стоит ли лукавому доверять, но тот угадал его мысли и быстро заверил:

– Никакого подвоха, цыган. Все честно. Кровью Дьявола клянусь – если продую, обещанье исполню.

– Давай, – кивнул Драго. – Клятва не помешает.

– Значит, условились?

– И камни с тебя.

Черт выказал недоумение, и цыган пояснил:

– Те, что голубым светятся. Если выиграю, они – мои. Сам их вынесешь.

– Идет!

– Клянись!

У черта загорелись глаза, и он махом поклялся. Готовность его на такие штуки еще больше насторожила цыгана. Черт как есть жулик – без расчета не чихнет! Что он придумал на этот раз? Почему именно карты?

Бац! Подозренье закралось, словно крыса в амбар с зерном, и внутри у Драго защипало от недобрых предчувствий.

– А на чьей колоде сыграем? – спросил цыган.

– Мне все равно, – с наигранным равнодушием ответил черт.

– Но у меня нет с собой колоды!

– Значит, придется играть моей. Выбора нет.