Текст книги "Формула всего"

Глава шестнадцатая

Перла чергэн дэ болыбэн тэ на урикирпэ[39]39
  Падучей звезде в небе не удержаться.


[Закрыть].

– Каждый судьбу свою узнает, как может: ученый по книгам, колдун по руке, а мы в «дурачка» сыграем. Если карты врут, тогда кто не врет? – рассуждал словоохотливый черт, тасуя колоду. – Тут все честно. Одному придет туз, а другому шамайка. От нас с тобой ничего не зависит. Все решают какие-то могущественные сучки.

– Сдавай, – оборвал черта Драго.

– Подснимись.

Козыря задал король треф. Карты цыгану пришли отличные – не меньше десятки по всем мастям, но у черта оказалась козырная восьмерка, и он зашел первым. Драго решил бить червовым валетом, но, когда потянулся за ним, валет отрицательно мотнул головой. Что за чертовщина! Нарисованный пижон был живой! Цыган уставился на него, как баран на новые ворота, а валет выразительно приставил палец к губам и опять схватился за свою алебарду. В другой руке он держал треугольный щит. Плечо перетягивала алая перевязь.

Драго решил придержать валета и покрыл десяткой. У черта не нашлось ничего подкинуть.

– Бито.

Валет подмигнул цыгану: «То ли еще будет». – «Будет, будет», – согласился цыган, нисколько не сомневаясь, что черт и валет – из одной команды. Он их раскусил, но пока притворялся и ходил с того, что советовал ему румяный гвардейский щеголь.

Через пару заходов черт виртуозно выманил у цыгана весь крупняк, но и тот не остался в долгу, раскозырив своего соперника на трефовую даму. Валет по ходу дела энергично жестикулировал, прикусывал пухлые женские губки или корчил разочарованное лицо.

Драго миллион раз играл в подкидного и бился с азартом, не боясь проиграть, но в этот раз все обстояло иначе. Он думал над каждым ходом.

Две трети колоды отошли в отбой. Черт предпринял решительную попытку завалить цыгана и направил против него дружное каре из девяток, а дальше, видя, что Драго не любит пики, подкинул именно их. У цыгана был выбор – крыть тузом или дамой. Валет настоятельно указывал на красотку с красным цветком. Драго сходил по тузу. Черт не поверил своим глазам.

– А где же дама? – вырвалось у него.

– Ай-нанэ-нанэ, – Драго хлопнул в ладоши и следующим же ходом счастливо избавился от валета-ренегата.

Они разобрали остатки колоды. У цыгана осталось всего две карты, у рогатого – четыре, но право хода было на стороне черта. Тот подался вперед всем телом. Глаза его горели. Хвост принял форму штопора.

Драго пробрал леденящий ужас. Сейчас все решится. Отступать некуда. Жизнь или смерть! Как карта ляжет… И вся судьба.

Цыган сдвинул брови.

Карты стали такими, что не опишешь – держать в руках их было больше невозможно. Драго положил их перед собой, твердо запомнив, какая сверху, какая снизу. И накрыл ладонью.

Черт – с оттопыренной нижней губой – дергал себя за козлиную бороду и медлил с заходом, очевидно, вспоминая, какие карты вышли. Наконец, он решился.

Пиковый валет.

Этой масти у Драго не было. Он побил вальта мелким козырем. На руках остался король бубей – самый необычный из карточных монархов. Корону ему заменяла чалма, а одежду украшали мусульманские полумесяцы. Он был больше похож на арабского шейха.

Теперь все зависело от того, с чего сходит черт – влистит, не влистит?

Драго облизнул пересохшие губы и взглянул на него: «А что, если я… не дожидаясь…», но рогатый опять уловил его мысли.

– Если что, я бессмертный, – сказал он серьезно, как финансист, объявляющий возможному деловому партнеру свой капитал.

– Ходи уже, – произнес цыган.

Черт зашел по бубям.

Драго молча перевернул свою последнюю карту картинкой вверх.

Он почти не помнил, что было дальше. Посрамленный черт исполнительно довел цыгана до выхода из пещеры. И камни донес.

Оказавшись на поверхности, Драго ощутил себя так, словно вырвался с того света. Он вытряхнул из волос песок и посмотрел на черта:

– Прощай, Заика! Или как тебя звать?

– Бэнг, – ответил рогатый.

– Не рядись больше бабой. Нно-о, Сэрко! Нно-о!

В небе сиял тонкий месяц. С речки веяло холодом. Драго сменил галоп на неспешную рысь, и только тогда пришло осознание, что этой ночью он балансировал на самом краю бездны. И он – устоял! Ничего не приобрел, зато спасся. Избавленье – уже триумф.

В груди трубили фанфары, ветер разметал вороные кудри. В холщовой сумке, притороченной к стременам, болтались волшебные голубые камни. Вперед! Победа! Драго казалось, что теперь он сможет жить вечно.

Подковы стучали. Цыган ехал тем же путем, что и утром, но совсем иные песни гремели внутри него. Он был пьян от удачи, и если бы Драго в ту минуту спросили: «Что ты делал всю прошедшую жизнь?», он бы, не задумываясь, ответил: «Терял время».

Все вокруг населяла богиня ночь. Лес мрачно аукался. В зияющих дуплах дышали призраки. Дикие камни раскрыли рты. У потресканной кладки безмолвной плотины вода смеялась, как будто русалка. Одинокий всадник летел над рекой. Высокие звезды мерцали в небе.

Глава семнадцатая

Явир мануша пэ манушэндэ нанэ похожа[40]40
  Иные люди на людей не похожи.


[Закрыть].

Глухая Брия поднималась от реки с самоваром. Драго приближался к ней сзади, разогнавшись во весь опор. Он не знал, что у Брии проблемы со слухом, и думал, что она посторонится сама, но цыганка продолжала неспеша пе реставлять босые ступни по пыльной дороге, погруженная в свою глухоту, как рыбка в аквариум.

– Эй! Отойди! – зычно крикнул Драго, но проще было докричаться до Солнца, чем до Брии. Цыган обогнал ее, не сбавив темпа, и она от неожиданности уронила самовар. Драго слышал ее перепуганный вскрик, но даже не обернулся. У него имелись дела поважнее!

Было раннее погожее утро. Между цэрами сновали молодухи. Подолы их кричащих юбок вымокли от росы. Остальные все еще спали.

Сорока, увидев Драго, мигом забыла про свой костер, который она безуспешно пыталась развести уже несколько минут, и бросилась навстречу всаднику со словами:

– Муша пришел в себя.

– Правда?! Он говорит?

– Да.

– Что с ним стряслось?

– Он ничего не помнит. А как Заика? Ты ее видел?

Драго, не ответив, прошел в шатер, где на толстой перине покоился старик Христофоров. Ноги и руки Муши были по-прежнему парализованы. Речь давалась ему с трудом. Даже зрачки он перемещал из последних сил.

Рядом с лежанкой хозяйка поставила ржавое корыто, чтобы старик не ходил под себя, но и с этим ему надо было помогать.

Вид человеческой немощи обычно вызывает у родных страждущего жалость, однако Драго охватили досада и злость. Он предпочел бы, рискуя жизнью, изрубить в куски три версты Заик, чем смотреть, как хворает дед. Цыгану казалось, что тяжелый недуг, сделавший Мушу беспомощным и бесстыжим, унизил всю их семью.

– Старик? – негромко окликнул он.

Седая голова повернулась к внуку. Тот врос в землю как вкопанный – за минувшие сутки Муша постарел лет на двадцать с гаком. Кожа почернела, щеки ввалились.

С трудом приподняв распухшие веки, Муша различил лишь неясный смазанный силуэт и узнал в нем старшего внука, лишь когда Драго подсел к изголовью и поправил осторожной рукой подушку:

– Не высоко?

– Нормально, – выговорил старик.

– Туда-сюда?

– Туда-сюда, – Муша попробовал улыбнуться. – Сердце как в воде плавает.

– Ну что же, выплывем. Ты поспал? Сон – это сила.

– Я боюсь… спать.

– Сны не кусаются.

– Все равно…

– Думаешь – не очнешься?

– Это было бы счастьем…

– Не дай Боже! Что ты говоришь!

– Погоди. Я боялся заснуть, потому что не хотел пропустить твой приезд. Мне надо рассказать тебе нечто важное, пока язык еще ворочается у меня во рту. То, что я увидел, это… ну гибель! У меня кровь стала в жилах как неживая.

– Мне сказали, что ты ничего не помнишь…

– Я скрыл от них правду. Может, им и не надо знать… Я хочу посоветоваться с тобой… Потом сами решайте.

– Чего решайте? – в шатер сунул голову Какаранджес, но Драго посмотрел на коротышку с такою строгостью, что тот мгновенно ретировался, задраив полог, как ни в чем не бывало.

– Хочешь поесть? – спросил Драго у деда.

– Дай мне воды. Как твоя поездка? Ты ездил к знахарке?

– Она… не смогла ничем помочь.

– Дай бог ей здоровья! – опрометчиво сказал Муша. – Главное – ты вернулся. И Буртя рядом. Самое большое счастье для меня – это когда мы все вместе. Теперь я спокоен. Слушай!..

Устав от болтовни, старик Христофоров оставил костер, за которым Кирилешти увлеченно травили байки о мулях и прочей нечистой силе. Муша испытывал большой прилив радости от того, что наконец-то сосватал Драго. Это чувство не давало ему заснуть. Он уже воображал первых правнуков и душевно умилялся своим мечтам. Прожитая жизнь представлялась цыгану протяженной горой, на которую он взошел и теперь ночевал на ее вершине, не горя никаким желанием, кроме как никуда больше не спешить и отдыхать в мире и покое.

Из-за круга цэр ветер принес ему обрывки старинной цыганской песни, которой Муша научился у мамы: «Шэл мэ вэрсты, шэл мэ вэрсты чаво прогийом…» Он с благодарностью вспомнил умерших родителей, помолился за них, а потом память вернула ему годы юности – те тревожные чувства, которые тогда лежали в сумбурных складках, а сейчас разгладились и прояснились перед его умудренным взором. Муше в молодости нравилась одна гажи, но что могло быть между ними – купеческой дочкой и бродячим цыганом? Одни пустые фантазии. Муша крепко переживал, не знал, куда себя деть, и от этого лез на рожон без толку – лишь бы что-нибудь с ним стряслось. Ему было трудно ходить по земле, зато сейчас, разворошив свалку прошлого, старый цыган благословлял свою юность за то, что в ней цвели такие сильные, искренние и красивые чувства – пусть безнадежные и безрезультатные… Это странно, но по прошествии будней от неразделенной и разделенной любви память остается одна и та же. Значит, сущность не в том, получилось или не получилось. Любовь не имеет цели, и пускай говорят, что она – это химия, шок, болезнь, обольщение, прихоть; в первую очередь любовь – это великое счастье знать, что где-то есть одна-единственная – та, которой, не кривя душой, можно смело сказать: «На свете нет никого прекрасней, чем ты!» С женой Биной Муша прожил больше тридцати лет. Их союз был счастливым. Только под старость они стали спорить и даже драться. А раньше не дрались! Почему так случилось?..

Размышленья вывели Мушу к речке. Он думал побыть один, но на берегу сидел незнакомец. Черный капюшон закрывал его лицо, а на плечи был накинут атласный плащ иностранного покроя.

«Гаже, – Муша остановился. – И чего его сюда занесло?»

– Огоньку не найдется? – спросил он по-простому.

– Сколько тебе надо? – гаже повернулся и плюнул перед собой. Из плевка на земле разгорелось пламя. Оно осветило незнакомцу лицо. Муша отпрянул – не лицо, а ожог! Маска смерти. Ни носа, ни губ. Одни только глаза живые – умные, усталые, грустные. Человеческие глаза!

«Это сон», – с облегченьем подумал старик. Во сне редко догадываешься, что спишь, но даже если и догадался, страшное все равно остается страшным. Надо бежать, а тебе не бежится; тебя настигают, ты мечтаешь проснуться, но не просыпаешься! Или просыпаешься в другом сне. Еще более жутком.

– Не бойся, цыган. Не обижу, – произнес чужак с насмешливым снисхождением и, словно проверяя, хорошо ли побрился, погладил подбородок.

Неожиданный порыв ветра раздул полы его плаща – там не было ничего. Воздух. Пустота.

«Кали траш!» – Муша сильно прикусил губу и ощутил во рту вкус крови. Значит, все это явь, а не сон! У цыгана отнялись ноги. Он вдруг понял, что уже не владеет телом, и больше того – он его едва чувствует. Мысли превратились в кусок мокрой глины – из них можно было вылепить что угодно. Муша сдался без боя: «Демон сильнее. Лучше пусть будет, как он хочет, и тогда мы, может быть, сговоримся…».

– Садись, – приказал незнакомец. – Надо поговорить.

Его голос был ледяным:

– Садись, говорю.

Инстинкт кричал Муше: «Беги! Спасайся! Ударь его!», но старик не мог.

Демон, чувствуя это, рассмеялся – громко, как богатый помещик над неловким крепостным.

– Кто ты? – наконец спросил Муша.

– Мое имя тебе ничего не скажет. Оно вообще не из звуков.

– Так не бывает.

– Ты близорук. А я научу тебя видеть. Если хочешь, называй меня Плащ. Ну! Скажи: «Здравствуй!»

– Здравствуй…

– Очень приятно, – Плащ явно обрадовался, что цыган покорился, и немного оттаял. – Я давно желал этой встречи, но она стала возможной только сейчас. А знаешь почему?

Старик мрачно посмотрел на него исподлобья.

– Спроси у меня: «Почему?» – мягко подсказал демон.

– Почему?

– Ты сегодня весь во власти красивых чувств. Тебе было хорошо и спокойно, но мое ремесло – объяснять людям злую правду. Взять хотя бы тебя – ты доволен, как прожил жизнь и какой задел оставляешь внукам, но это все чепуха. Я знаю о тебе все. Помнишь тот кусочек зеленого стеклышка, которым ты в детстве так дорожил, а потом он куда-то пропал. Ты решил: его украла сорока. Ту сороку звали Лиза.

– Сестренка?!

– Точно. А помнишь кусачего поросенка, которого ты поклялся убить, подсыпав в корыто стальную стружку? Это лишь для примера – в доказательство того, что для меня не существует чужих секретов. Я могу назвать всех твоих лошадей или всех твоих женщин, но прошлое нас не волнует, верно?

Муша сидел неподвижно, словно каменный истукан, а Плащ в такт собственной речи качал головой и выразительно поводил ею из стороны в сторону, как стервятник на дереве:

– Я пришел показать тебе будущее, старик.

Слова незнакомца прозвучали настолько зловеще, что Муша неуверенно запротестовал:

– Не надо…

– А я покажу!

Вновь порыв ветра.

Быстрым движеньем демон метнул в речку что-то такое, о чем не расскажешь. Вода зашипела. В ней разлился фосфорический свет. Он был ярко-изумрудный. Потом он схлынул. Проступило лицо. Оно было немое, но оно кричало. Оно видело Ад. Вода пузырилась кровавыми пузырями. Это лопалась кожа. Безумные глаза вылезали из орбит.

Лицо превратилось в огромную кляксу. В ней плавали кости и черепа. Вдруг они завертелись, словно втянутые в воронку, и все, и точки… Огоньки и пятна.

У Муши волосы встали дыбом. Нечеловеческий ужас наполнил его, как пустую склянку – с краями, с верхом, но он глаз отвести не мог: с той стороны к нему взывали. Он не мог рассмотреть, не мог разобрать слов, но где-то там – он не знал даже где! – находились люди, и они, будучи не в силах протянуть к нему руки, чтоб цыган ухватил их и вытащил в жизнь, тянули к нему вместо рук свои ломкие отчаянные голоса, скорее даже – их призрачное эхо…

Колесо Смерти!

Мушу озарило: это – оно!

Вот как он это понял?! Никому не известно. Так бывает во сне: ландшафт незнаком, но ты точно знаешь, где ты и кто ты, узнаешь незнакомцев, в чужих городах ориентируешься как свой… Вся полнота правды, нужной сновидцу, даруется вместе со сном. Она не нуждается в подтвержденьях.

Колесо Смерти!

Оно их переедет!

Кого?

Когда?!!

Время лопнуло, как мыльный пузырь. Толща будущего разорвалась. Жаркое нутро его клокотало, и оттуда навстречу Муше первым вылетел душераздирающий детский вопль:

– АААААААААААА!!!

Это был голос Бурти. Он кричал так, словно его резали по живому! И так же истошно кричала Воржа!.. Рябчик… Ишван!

Муша рухнул на колени. Не то застонав, не то зарычав, он заткнул себе уши, но это не помогло. Старик слышал не снаружи, а изнутри – «ААА!!!», «ААА!!!», и снова Буртя, и снова Воржа – то громче, то тише, так безнадежно, как выпавший за борт корабля матрос мелькает то здесь, то там между вздыбленных бурей волн и, вконец обессилев, идет ко дну.

Глава восемнадцатая

Собы ту тэ на джувэс, тэ на мэрэс, сыр муло тэ хандэс[41]41
  Чтоб ты ни жил, ни умирал – как мертвый вонял.


[Закрыть].

Все схлопнулось в один миг. В речке мирно плескалась вода, шумел камыш… Может, и не было ничего?

Муша перекрестился. Руки его все еще дрожали. Рубаха прилипла к телу. Тут он понял, что Плащ не ушел. С замиранием сердца старик оглянулся. Демон стоял с ним рядом, чуть позади. Капюшон был откинут. Черные космы развевались на ветру. Глаза превратились в светящиеся точки.

– Поражение неизбежно, – нашептывал Плащ. – Сам ты всю жизнь страдал и детей родил на страданье. Ничего не попишешь, ничего не изменишь. Все кончено, не начавшись. Неудачная жизнь, смрад ошибок, огонь стыда.

– Я… не понимаю.

– Ты все понимаешь! Нет другого итога, Муша. Только смерть без конца и края. Чуть короче, чуть дольше… – демон выдержал паузу, а потом сказал то, что хотел сказать с самого начала:

– Никто из вас не доживет до зимы. Никто не увидит снега. Ни Буртя, ни Воржа, ни Граф, ни ты… Ваш последний снег растаял в апреле.

– Я не верю!

– Веришь. Еще как веришь. И правильно делаешь.

– А потом? – туманно спросил цыган.

– Потом – пустота. Черная дыра. Ни до, ни после ничего нет. Жизнь – затяжной прыжок из одной тьмы в другую. Чтобы ты ни сделал, ты ничего не сделал.

– А зачем тогда жить?

– Вот этого я не знаю. Ты должен мне рассказать. Привычка? Тщеславие? Любопытство? Все суть дорога к смерти. Впрочем, есть один выход.

– Какой?

– Не скачи.

– Ты мне скажешь?

– Да.

– Но зачем?

Плащ ждал этого вопроса – ему было приятно ответить:

– Не люблю, когда слишком просто. Все нужно делать с изыском – даже убивать такой сброд, как вы. Слушай меня, старик. Есть на свете Формула Всего. Ты знаешь, что значит Формула?

– Формула, – Муша пошевелил губами, пробуя незнакомое слово, как будто таким способом можно узнать о нем больше.

– Формула Всего – это мелодия жизни, ноты, по которым разыгран мир, если ты понимаешь толк в метафорах. Или не понимаешь? Господи, с кем приходится иметь дело! – демон негодующе возвел глаза к небу, а Муша по-прежнему смотрел на него, не мигая – как услужливое животное, пытающееся если не понять, то хоть высмотреть, что хочет хозяин.

– Сложно с тобой общаться, – Плащ пришел в затруднение и теперь взыскательно подбирал другие слова. – Ну да ладно. Забудь про ноты. И про мелодию. Я скажу так: Формула Всего – это ключ к любой двери, отгадка любой загадки, тайна управления жизнью. Это хоть ясно? Ключ ко всему! Тот, кто его отыщет, станет господином природы. Ему присягнет судьба, потому что Формула выше судьбы. В ней содержится закон мира, по которому все происходит, уравненья причин и следствий, коэффициент счастья. Формула подскажет, как менять концы и начала. Она может воскрешать мертвых и исцелять безнадежных. Понимаешь, к чему я клоню? Знающий Формулу перекроит порядок действий и спасет всех. То есть не всех, а кого захочет. Пусть даже они и не стоят того спасенья!

– Где? Где твоя Формула?

– Я вижу, ты понял. Отменно. Но если я тебе доложу, все опять упростится, а простота хуже воровства. Ищи ответ на Неухватной Иконе – она плавает в озере Карачурт. Только сам ты никуда не поедешь – не сможешь. Я об этом позабочусь. На поиски отправится Драго. И Коротышка! Заметь для себя. Пусть твой внук возьмет Коротышку. Иначе – крышка. – Плащ усмехнулся невольной рифме. – А чтобы Драго поторопился… – демон приоткрыл обожженный рот и выдохнул из него шарообразный сгусток – вращающуюся в воздухе мелкую взвесь.

– Это поцелуй тьмы. Отрава отрав. Он войдет в тебя, Муша. Формула Всего – единственное противоядие. Один шанс из тысячи, что Драго ее найдет. Но в том вся и прелесть. Вы, конечно же, проиграете, но у вас появляется шанс – мизерная возможность изменить минус на плюс. И это уже интрига. В жизни она как соль. Без нее невкусно. Пожелай удачи своему отважному внуку… Передай ему главное – срок до зимы. Иначе будет то, что ты видел. Может быть, еще встретимся. Я не прощаюсь, – последние слова Плащ произнес так, словно он больше всего на свете надеялся свидеться с Мушей снова, хотя сам напророчил ему скорую гибель. Что означала его надежда? Спросить было не у кого – Плащ растаял. Выдохнутый им сгусток влетел Христофорову в грудь. На рубашке от него не осталось и следа, но старик закричал, словно ему воткнули булавку в самое сердце.

– Вот как то было, туда-сюда, – Муша вопросительно посмотрел на внука.

– Я достану нам Формулу, – чеканя слова, ответил Драго.

– А может быть… само?

– Нет. Я поеду. Я предчувствовал, что так будет. Я хочу, – закончил Драго с мрачной торжественностью.

Он был вдохновлен, словно сильно влюбился. Жизнь бросила ему вызов. Он ждал его много лет, иногда пробуя нарываться сам, вперед Срока, и это тоже было правильно, ибо подготовило цыгана к тому, о чем он не имел ни малейшего конкретного понятия, наилучшим образом.

– Это рискованно, – сказал Муша.

– Не поеду – перестану себя уважать. И другие уважать перестанут.

– Да хранит тебя Бог. Тебе трудно придется.

– Трудно? Это ж хорошо! – Драго хищно улыбнулся сквозь зубы. Он бы немедленно прыгнул в седло! Что может быть лучше Большой Игры?

– Я горжусь тобой. Торопись! Золота в судьбе.

– Все дороги с песней! – откликнулся внук.

От Муши Драго направился к Графу, но по пути к нему пристал Антрацит. Он было полез с ненужными расспросами, но Драго так на него посмотрел, что под этим взглядом Антрацит превратился в пустое место и отошел.

Граф отдыхал у себя в шатре.

– Спит он, – залепетала хозяйка, но Драго не посчитался с покоем старшего.

Лишь только полог за ним закрылся, обиженный Антрацит обратился к Грине, который случайно оказался рядом:

– Ишь, петух! Можно подумать, он сам важнее всех дел, за которые взялся! А делов-то всего – прогулялся к бабульке в гости! Фраер залетный!..

– Ну да! У тебя все плохие, один ты хороший, – язвительно буркнула Антрацитова тетка. Оседлав полено, она чистила рыбу.

– Нет, – возразил племянник. – Я людям не враг. Просто я справедливый.

– Справедливый, а жену бьешь.

– Да ну тебя!

Тетка презрительно хмыкнула и скрылась внутри своей цэры.

– Пошла ступу помелом чистить, – произнес Антрацит ей вслед. – Ведьма!

Гриня невозмутимо гонял во рту вишневую косточку.

Спустя некоторое время, когда Драго и Граф закончили свой невеселый тет-а-тет, косточка валялась под кустом, а Гриня и Антрацит куда-то пропали. Вместо них Драго встретился с Муравьедом и с ходу распорядился:

– Скажи вашим, чтобы все шли на сходку.

Муравьед, удивленный подобным тоном, возвысил одну бровь над другой. Драго этого не заметил и мимоходом поинтересовался:

– А коня моего пасут?

– Кто ж его станет пасти, кроме тебя?

– Это всем важно. Правда. Клянусь своим счастьем! Собирай всех на сходку!

Это было продолженьем ошибки. Цыгане на дух не переносят, когда им указывают, что надо делать.

– Ты не больше цыган, чем я, – с гордостью изрек Муравьед.

Только сейчас Драго, казалось, рассмотрел собеседника.

– Не в службу, а в дружбу, – механически исправился он, но глаза его уже наблюдали удаляющуюся Муравьедову спину. Звать мужиков на совет побежал внук Евграфа – Бимбай, тогда как сам Граф, мучаясь неразрешимостью проблемы, жевал в одиночку табак и невесело повторял: «Ох, дело. Ну, дело».