Текст книги "Из пустого в Городжего"

Глава 5
Издалека долго… течет моя Волга, а мне семнадцать лет
(«Течет река Волга», Людмила Зыкина)

Вокруг меня всегда было много родственников. Но как‑то так повелось, что больше всего общались, чаще ходили друг к другу в гости, делились проблемами и радостями моя мама со своей старшей сестрой – тетей Любой. У тети Любы была дочка Леночка и сын Виталик. Леночка была старше меня на два года, а Виталик – младше меня, тоже на пару лет. Дети тети Любы всегда были мне как родные брат и сестра. Мы и сегодня близки.

Так бывает, в каждом из нас бурлит смесь родительских генов, качеств, привнесенных с каждой стороны родителя, и поэтому с кем‑то из родственников мы общаемся как с самыми близкими друзьями, а с кем‑то просто приятельствуем. Близкие доверительные отношения связывают нас с Леной и Виталиком всю жизнь. Мы делимся своими проблемами, переживаниями, страхами, семейными историями, доверяем друг другу до сих пор. А в детстве мы были, что называется, не разлей вода.

Виталик, по характеру спокойный, неторопливый, тянулся за мной как за старшим, спрашивал совета. Куда только мы с ним не залезали в своих мальчишеских проказах! Порой из‑за моего шебутного характера доставалось нам обоим. Но Виталик никогда не обижался, если из‑за моей инициативы доставалось обоим. Он добряк!

Да вспомнить хоть эту историю. Было мне лет двенадцать или тринадцать.

Часто в детстве мы ночевали друг у друга. Обычно на каникулах. Очередные летние каникулы были очень жаркие, солнце светило ярко. В черте города попадались не только озеленяющие город деревья, но и плодовые: вишни, сливы, яблони. Нам с Виталиком встретилось абрикосовое дерево.

– Смотри, Димка, какое большое дерево! Абрикосы!

– Давай, Виталька, ты меня подтолкнешь, а я залезу, нарву абрикосов и скину их тебе, – тут же предложил я.

– Ну давай. А можно я тоже залезу?

– Не ухватишься, тебе росту не хватит. До нижней ветки и мне без твоей помощи не достать! (Когда мы были пацанами, разница в возрасте и росте было более ощутимой.)

И я полез на это дерево. Обкорябался весь. И не сказать чтобы ветки были колючие, но уж очень много мелких сухих отростков и на стволе, и на других ветках. Такое уж это дерево, по степени колючести почти акация. Залез я, и прямо перед носом у меня абрикосы! Они были мелкие, зеленые, прям зеленые, как дичка, но их вкус с резкой кислинкой я помню до сих пор.

– А мне! Мне кидай! – прыгает внизу Виталька.

Кинул я и ему абрикос. Так и пошло у нас. Я три абрикоса ем, один ему кидаю. Три – ем сам, один кидаю Витальке. И сидеть бы мне там до нынешнего дня, кабы мог я дотянуться еще хоть до одного абрикоса. И так я их наелся, что аж живот расперло. Кое-как слез, почти упал с этого дерева.

И пошли мы дальше с Виталиком ко мне домой. И тут у нас животы заболели, прям совсем одновременно.

– Ой-ой-ой! – кричит Виталик.

– Ой-ой-ой! – кричу я.

– Ой-ой-ой, что с вами, дети?! – кричит моя мама.

В общем, неспелые абрикосы и немытыми руками… Повезли меня в больницу, оставили еще на неделю с полным перечнем «очищающих» процедур. А Виталик ничего – без больницы обошелся. Так, пострадал дома немножко, подержала его мама на голодном пайке, абрикосовые последствия сошли на нет.

Я с родителями и с родней. Дядя Толя, тетя Люба с Леной и Виталиком слева

Я и мой двоюродный брат Виталик. Нам тут 13 и 11 лет соответственно

Я и мой двоюродный брат Виталий. Нам тут 17 и 15 лет соответственно

С братом Виталием. Нам 21 и 19 лет соответственно

Таким образом, жизнь научила меня, что не надо быть жадным. Не ел бы я эти абрикосы по максимуму сам, делился бы честно – страдали бы дома вместе… и никаких промываний.

А еще мы с Виталиком однажды поехали к морю.

* * *

Все свое детство я провел в городе Волжском и его окрестностях. Мы ездили с родителями на рыбалку, я бывал в пионерлагере. Один раз я был в Москве, проездом в Тверскую область, в гости к дяде Вите, родному брату отца, и его семье. О других городах я только читал и смотрел на них через телевизор.

Я уже рассказывал о поездке на весенних каникулах с классом – тогда мы поехали на Украину. Экскурсия по трем городам: Николаев, Одесса и Херсон. Не все одноклассники захотели совершить этот вояж, и нам разрешили взять родственников. Поэтому так получилось, что в эту поездку я отправился вместе с Виталиком.

Знакомство с обозначенными городами было очень коротким, поверхностным, мы провели всего по одному дню в каждом из них, но общее впечатление осталось на всю жизнь.

Была весна, еще сырая и промозглая. А мы были юными – 15‑летними и сверхэнергичными, в нас бурлили гормоны. А весна пахла свободой и взрослой жизнью. Это был для многих из моих одноклассников финальный восьмой класс школы. Вырвавшись из‑под родительской опеки, мы не знали, как применить образовавшуюся свободу. Шутили с девчонками, смотрели в окна. Долгую дорогу на поезде, почти двое суток (туда и обратно), мы скрашивали песнями, шутками, рассказами и подколками.

– Ха-ха-ха, вы только подумайте, Хер-сон! – говорил один из моих одноклассников. – Какие там жители?! Херы и херачки?!

– Херсонцы и херсонки! – поправлял я как знаток русского языка.

– Ха-ха-ха, а на гербе города у них изображен большой…

– Кораблик, – перебивал злобную шутку другой одноклассник.

На гербе советского города Херсона действительно внизу в синем круге плыл парусник. В верхней части стилизованного щита по красному полю летел орнамент в украинских мотивах, а внизу был изображен якорь. Кораблик указывал на судостроительную промышленность города.

Наш класс в поездке по Украине. Март 1989 года. Я в верхнем ряду пятый слева, мой брат Виталик во втором ряду крайний справа

Первое впечатление – это огромность родной страны. Когда смотришь на карту, просторы себе не представляешь. Но когда едешь двое суток, а по карте это три сантиметра, грандиозность расстояний оглушает. И еще изумляла природа. У нас всюду, куда ни повернись, огромная плоская степь. Деревья только в городе да в пойме Ахтубы, а по дороге нам встречались и холмы, и поля, и леса с огромными елками, зелеными до черноты, как в книжке со сказками.

Ночевали мы в какой‑то недорогой гостинице, а между городами передвигались посредством автобусной экскурсии. Посмотрите налево – посмотрите направо… Мы перемещались от одного памятника к другому, что‑то нам рассказывал экскурсовод, на что‑то мы обращали внимание сами. Фотографировались.

Муслим Магомаев – «Синяя вечность»

Эти три города – Николаев, Одесса, Херсон – стоят на Черном море не слишком далеко друг от друга. И вот нас просто подвезли на автобусе к нему, к этому чуду, и оставили смотреть и гулять на некоторое время. И само огромное море произвело неизгладимое первое впечатление – ведь до этого я не видел его ни разу. Его безбрежность, покой, уверенность в своей силе каждой волны. Песчаные длинные, бесконечно длинные пляжи. Йодистый запах воздуха около моря ни с чем нельзя сравнить. Мы трогали мягкие ласковые волны, кидали по поверхности камушки. Мы смотрели в сине-сизую даль и бросали в волны монетки, чтоб непременно вернуться сюда летом и искупаться. Жаль было, что вода такая холодная. И я дал себе зарок, что непременно приеду к Черному морю летом.

У нас в семье не было традиции морского отдыха, как во многих советских семьях. Больше – отдых с палатками в пойме реки с рыбалкой. И я смог приехать к Черному морю, но через много-много лет. Да и к другим морям тоже – я объездил более 40 стран. Но это случилось потом. И каждый раз этот запах моря и робкой ранней весны напоминает мне особое трепетное чувство. Ожидание взрослой жизни, чего‑то светлого, большого, больше, чем я сам, наполняло душу в этой поездке к морю в весенние каникулы восьмого выпускного класса.

* * *

Времена старшей школы – это вообще самый сложный и ответственный период в жизни человека. От решений, принятых в выпускном классе, зависит вся его дальнейшая жизнь. А тут одновременно подбирается пубертатный возраст. Когда мы как‑то незаметно из детей стали подростками, вступили во времена первой влюбленности. Стало трудно сосредоточиться, иногда нас настигали моменты необъяснимой стеснительности, а иногда необъяснимой же раскованности. Это период, когда юная личность пытается примериться, какое бы место занять в обществе.

Наш выпускной восьмой класс. Я первый слева во втором ряду

В восьмом классе все уже были озадачены – куда идти дальше? На кого учиться? Некоторые одноклассники только и мечтали, чтоб расстаться с партой и поскорее пойти работать на завод или учиться в ПТУ. Я понимал, что хочу учиться дальше. Попробовав заводского труда, я понял, что не смогу вот так всю жизнь простоять у станка. Это не мое!

Почетная грамота ученику 77 «А» класса Городжему Дмитрию за активное участие в спортивной жизни школы

Похвальная грамота Городжему Дмитрию Анатольевичу, окончившему в 1991 году среднюю школу № 32

Но тогда встал вопрос: а что мое?! Я всегда ощущал вовлеченность при организации каких‑то общих дел. Не так важно, что именно организовывать: собирать людей на субботник, первомайскую демонстрацию или на день рождения. Забавы могут варьироваться, для меня в кайф организовать эту движуху. Я научился преодолевать смущение перед сценой, перед публикой. Но все это не вырисовывалось в профессию. Не мог же я сказать себе: «Я хочу стать тамадой!» Артистом я тоже себя не представлял.

Мне нравились гуманитарные науки: история, география, но даже школьником я не был настолько наивен, чтобы не видеть, что историки зарабатывают очень немного. А практическое применение географии в моих глазах ограничивалось геологическими экспедициями, в которые меня тоже не влекло. Химию я не понимал и не любил, поэтому она не участвовала в моем выборе профессии. Русский язык всегда был для меня первоочередной дисциплиной, но не в преподаватели же идти…

И я действительно ломал голову, когда мне было 16–17 лет, – кем мне стать? Мне очень нравилась музыка. И слушать нравилось, и играть самому. Нравилась гитара, но музыканты тоже зарабатывают мало. Так я взвешивал в своей молодой голове, раздумывал: какое будущее может быть у меня? Потихоньку интерес к истории начал убывать, а математика и информатика стали более привлекательными дисциплинами. Я понимал, что за этим будущее…

Жизнь вокруг все усложнялась, ощущение того, что все рушится и сыпется, буквально витало в воздухе. В магазинах полки пустели, если раньше там было много товаров среднего качества и народ выстраивался в очереди, когда привозили что‑то импортное, то к 1991 году пропало и это. Появились талоны на водку, на сахар… В невесть откуда взявшихся ларьках и разросшихся комиссионных магазинах товар был, но цены не соответствовали зарплатам. А зарплаты родителям начали задерживать. И инфляция съедала большую их часть. Конечно, в такой среде я не мог думать о неденежной профессии.

Позже я пойму: надо было слушать себя, идти за своими творческими порывами. Идти за тем, что зажигает меня самого, потому что даже в трудные времена этот внутренний интерес и смысл разожгут искры в глазах и дадут силы. Нужно было идти за тем, что кажется важным, подходящим. Про деньги вообще не думать – позже я смогу убедиться, что, если делаешь любимое дело, оно окупится, монетизируется. Деньги будут в любом деле, которое выбрано по сердцу.

Но тогда никто не говорил о любимом деле. Казалось, что все, что в жизни нужно, – найти понятную работу со стабильной зарплатой. Нашел? Не потеряй. Творческие занятия в понятие стабильности не входили вообще, это всегда было чем‑то факультативным, необязательным. Если бы я пришел к родителям и сказал: «Мам, пап, я иду на режиссера учиться», они бы схватились за голову и спросили бы: «Ты чего?» Они сказали бы это из добрых побуждений, ведь каждый здравомыслящий родитель хочет для своего ребенка хорошего. В их понимании «хорошо» – это стабильная работа в привычных условиях, ведь фиксированный, пусть и небольшой, заработок – это то, на что можно всегда рассчитывать, на зарплату можно прокормить себя и будущую семью.

Так часто мы оглядываемся на других – на мнение близких и важных для нас людей, на сводки новостей и внешнюю аналитику, словно гиперчувствительные локаторы, считываем общие настроения и тенденции. Это хорошо и помогает сохранять адекватность, но важнее этого – смотреть внутрь себя, развивать внутреннюю опору и интуицию, которая точно знает, как лучше. Руководствоваться только расчетом и мнением других – значит обрубить мощный источник внутренней поддержки. Жаль, что я понял это не сразу и несколько лет потратил, пытаясь обучаться выгодному, но нелюбимому делу.

Много моего времени тогда занимали компьютерные игры. Мне нравилось писать какие‑то маленькие легкие программы. Это было интересно, и еще я видел, что эта область знаний стремительно развивается. Первоначальный интерес к компьютерам и цифровым технологиям проявился у меня уже тогда. Все, что было связано с ЭВМ (электронно-вычислительной машиной), в конце 1980‑х было новым и супермодным.

В школе на уроках компьютерной грамотности нам показывали перфокарты и учили писать алгоритмы.

– Вот это мы научимся писать на Бейсике, а в высшей школе вы будете изучать Фортран, – пугал нас учитель информатики.

Я пытался полюбить все, что было связано с компьютером, потому что это казалось мне перспективным; я понимал, что развитие электроники и робототехники будет продолжаться. В 1980‑х годах многое в промышленности автоматизировали, и в нашем заводском городе новости о введении на производство какого‑то нового робота-автомата нередко проскакивали в бытовых разговорах. Ручного труда становилось меньше, и даже рабочая специальность требовала технических знаний. В конце 1980‑х многие заводы и фабрики обновляли свои производственные линии, везде вводились в эксплуатацию новые станки с числовым программным управлением. И нас – молодежь рабочего города – активно звали к себе наш Волжский политехнический техникум и профессионально-техническое училище при нем. Большая часть моих одноклассников по окончании восьмого класса в это ПТУ и направилась. А я перешел в 10 класс.

Да, из восьмого в 10‑й. Министерство образования переводило школу на 11‑летнее обучение, и, когда в 1989 году для первого 11‑летнего потока понадобилось освободить номер четыре, во всех классах номер был единовременно увеличен на единицу.

В старших классах преподавать математику к нам пришла Инна Васильевна. Это была приятная женщина, которая очень любила свой предмет и была хорошим, талантливым педагогом. Потому что она смогла привить нам, лоботрясам, любовь к математике. Под ее руководством я значительно подтянул свои знания, полюбил эту науку и распространил это чувство и на физику, науку еще более сложную и точную. Преподаватель физики тоже очень интересно вел уроки. Он ставил в классе опыты, вдохновенно рассказывал об открытиях и вселил такое чувство, что физика – это не сложно, а интересно. Я ему очень благодарен за это.

Группа «Форум» – «Компьютер»

Группа «Технология» – «Нажми на кнопку»

И хотя я любил читать художественную литературу, обожал музыку и сердечко мое было творческим, я понимал, что если будущее за электроникой, за компьютерной техникой, то мне придется их освоить. Я думал: «Ага! Если за этим будущее, надо мне усилить математику!» Выбрать техническую профессию меня заставил страх перед непонятным будущим. Я надеялся получить хорошую опору в жизни, надежную работу для стабильного заработка. И родители, в особенности отец, утверждали, что нужно выбрать профессию, связанную с будущим, гарантирующую трудоустройство.

Усилием воли я давал себе установку: мне надо повысить математические знания. И я реально стал больше заниматься математикой. А Инна Васильевна помогала мне в этом нелегком деле.

В советское время издавался ежегодный справочник для поступающих в вузы с полным перечнем всех учебных заведений страны. Там указывалась вся информация, чтобы абитуриент мог выбрать подходящее учебное заведение: адрес, телефон приемной комиссии, все факультеты и специальности, на которые обучают в данном месте, сроки подачи документов и их список, какие экзамены сдавать и в какие дни. Удивительно, обходились же без интернета! Абитуриенту было сложно сделать выбор, потому что попытка в году была только одна. Во все вузы документы подавались в одни и те же сроки и экзамены сдавали одновременно. Кому не хватало баллов для поступления на дневное отделение, мог попробовать сдать на вечернее, эти экзамены принимали позже, или попытать счастья на следующий год.

Тогда я не смотрел в сторону московских вузов, не мечтал учиться в МГУ или Бауманке, потому что ехать в Москву – это далеко и дорого. У моей семьи не было денег на то, чтобы отправить меня учиться в столицу, – билет, обустройство и деньги на первое время тоже нужны. Поэтому я начал искать вуз на родине. И у себя в городе Волжском я как раз нашел филиал Волгоградского инженерно-строительного института. Мы его называли Горхоз. И сразу определил там для себя рядом стоящую с электроникой специализацию – «Робототехника». А еще в справочнике я нашел в Волгоградском государственном университете на физическом факультете специализацию «Радиофизика и электроника». Я почитал подробнее и подумал, что «электроника» – это слово, которое стоит рядом с компьютерами, что мне как раз и надо. И еще там учили радиофизиков и специалистов по электронике. И я подумал, что, раз там дают общагу, это значит, можно будет жить самому, без родителей. Это было заманчиво. Самоопределение мое тогда шло не из внутренней опоры, а из следования перспективным трендам. Я смотрел по сторонам, учитывал мнения важных для меня людей, но мало спрашивал себя – а как я сам хочу? А горю ли я этим? Хочется ли мне ради вот этого просыпаться по утрам? Наверное, эти вопросы помогли бы мне услышать себя, дать голос своей внутренней направленности и силе.

11 «А» класс, 1990 год. Я в первом ряду крайний слева

И вот зимой 1990–1991 годов я учился в 11 классе и по вечерам занимался на подготовительных курсах Волгоградского инженерно-строительного института. Для слушателей подготовительных курсов там была собственная схема сдачи экзаменов. Их принимали раньше, чем по всей стране. Летом 1991 года я сначала сдал экзамены в школе, потом в Горхозе, а в конце лета сдал еще экзамены в Волгоградский государственный университет.

«Ласковый май» – «Седая ночь»

Savage – “Goodbye”

Женя Белоусов – «Девочка моя синеглазая»

Стало очевидно, что меня могут взять и туда, и туда. И я выбрал ВолГУ. Его рейтинги были повыше, чем у Горхоза, и я подумал, что пора начинать взрослую жизнь, можно будет как‑то съехать от родителей, пусть не сразу, но общежитие дадут. О том, подходит ли мне это, смогу ли я посвятить этому делу свою жизнь, я старался не думать. Тогда, летом 1991‑го, ни я, ни кто‑то другой еще не знал, что уже в декабре не станет самого Советского Союза, который казался нерушимым.

Фото с выпускного. 1991 год

Наш выпускной 11 «А» класс, 1991 год. Я в верхнем ряду в узком галстуке

Глава 6
Вечно молодой, вечно пьяный («Вечно молодой», группа «Смысловые галлюцинации»)

Я вливался в студенческую жизнь плавно. Мне было 17 – вчерашний школьник, который еще не чувствует себя уверенно. Я выходил из дома немного раньше, чем прежде в школу, шел в противоположную сторону через гаражи, мимо длинных заводских заборов, по окраине города к железнодорожной станции. Чтобы успеть к первой паре, садился на электричку в полвосьмого утра. Ехал почти час в классической зеленой советской электричке с жесткими деревянными лавочками. Сейчас по этому маршруту современная электричка добегает за 28 минут.

Несмотря на древность состава, добираться до университета электричкой было довольно удобно и комфортно. Сел, открыл конспекты, и целый час тебя никто не беспокоит. Помимо этого электричка стоила дешевле автобуса. А если брать сезонку – проездной, то и вовсе выгодно. Цена месячного билета равнялась примерно трем разовым поездкам. Альтернативой электричке было автобусное сообщение. Но так добираться приходилось с пересадкой, это было крайне неудобно, потому что сперва надо было ехать маршрутом Волжский – Волгоград, до железнодорожного вокзала Волгограда, и оттуда уже садиться на отдельный автобус до Советского района, туда, где стоял наш университет. Пару раз я испробовал эту дорогу и отказался от нее.

Единственный серьезный недостаток тех электричек – в них было очень холодно зимой, давно не чищенные отопительные воздуховоды засорены и тепло только тому пассажиру, под ногами которого оказалась печка. И если ты прям на эту печку сел, то тебе повезло – ехать было тепленько.

В тех зеленых электричках никаких современных прибамбасов типа розеток или автоматов по продаже кофе не было, зато был постоянный поток людей, что‑то продающих. В основном это были товары, которые занимают мало места и которые легко перемещать. Продавцы порой стояли в очереди, чтоб начать рекламировать свой товар. Калейдоскопом мелькали стержни для ручек, вязанные вручную носки и пуховые шали, китайские стельки, спасающие от «гниль нога», складные новогодние гирлянды, какие‑то бесконечные новые изобретения: то волшебное средство, отмывающее все на свете, то подниматель петель новейшей конструкции. Проходили и книгоноши, и реализаторы хрусталя… Да, чего только не носили коробейники в те времена, когда на многих предприятиях зарплату выдавали производимым товаром.

Никаких турникетов при входах на железнодорожные платформы тогда тоже еще не было. Безбилетников ловили бригады контролеров, радостно высаживая их в мороз на таких полустанках, где следующая электричка придет нескоро. В общем, дешевле было обилечиваться. К тому же тарифы на перевозки очень долго отставали от общего роста цен.

Ездил я на занятия таким способом весь первый курс и половину второго, а потом мне дали место в общежитии. Обычно в электричке я что‑то учил, читал конспекты, объем заданий всегда превышал количество свободного времени. У студентов цейтнот – традиционное состояние.

Иногда мне везло и я ездил не один, а с Ромкой Кудиновым. А случалось это, когда у нас совпадало время начала первой лекции, – мы ехали вдвоем, обсуждали девчонок, но чаще говорили о музыке. Ромка был настоящим фанатом рейва и подтащил на него меня. Мы познакомились где‑то у нас на районе, еще когда учились в средних классах. Однажды оказались в одной компании по пути на местную дискотеку. Мы тогда ходили на рейв-пати. Денег на бар у нас не было, но мы просто приходили и танцевали. Нам было очень интересно общаться и слушать эту музыку. Именно там мы научились двигаться, и уже тогда я начал записывать кассеты с рейв-музыкой. Быстро выяснилось, что у нас с Ромой схожие музыкальные вкусы и что живем мы в одном микрорайоне – в 17‑м. Дело в том, что в нашем городе используются одновременно два способа почтовой адресации. Например, можно написать на конверте «ул. Пушкина, дом 118» или «микрорайон 17, дом 33». И это один и тот же адрес. Волжский – город молодой, и строился он не хаотично, как старинные города, а по архитектурному плану. Микрорайонный принцип строительства подразумевал наличие в шаговой доступности необходимой жителям инфраструктуры. Внутри каждого микрорайона были предусмотрены проектом свой детский садик, школа, прачечная, химчистка, отделение Сбербанка. Почтовое отделение – одно на три-четыре микрорайона. То есть сразу с учетом потребностей людей. Почему‑то двойная нумерация адресов в городе Волжском сохранилась и по сей день.

Ромка поступил на филфак, на английское отделение, в ВолГУ. Поскольку знакомые в Волгограде у него имелись еще до поступления в университет, он легко влился в активную студенческую и городскую ночную жизнь. Симпатичный, улыбчивый, очень обаятельный Ромка был знаком, казалось, со всеми девушками Волгограда и его окрестностей. Он имел множество друзей, и с ним мы довольно часто ходили в ночные клубы. Он был общительным и в любом молодежном кругу – первым заводилой всяких новшеств. Частенько он ночевал не дома у родителей, а в Волгограде у друзей, у знакомых, у девочек. У него, как у знатока, можно было получить совет по вопросам полового характера. Интернета‑то еще не было, вся информация из уст в уста… К тому же Ромка был немножко прогульщик, и не всегда ему нравилось ездить в полвосьмого утра, порой у нас не совпадали пары – в общем, не всегда мы вместе ездили. Так что в электричке я путешествовал чаще всего в одиночестве.

Группа «Кар-мэн» – «Лондон, гуд бай»

The Prodigy – “Out of Space”

«Мальчишник» – «Ночь»

Волгоградский государственный университет – это большое красивое здание, облицованное белыми мраморными плитами. Стилистически оно очень волгоградское, построено по проекту Ефима Левитана, который занимался восстановлением города после войны, и его архитектурный почерк стал лицом города. Здание расположено на горе, и степные ветра нещадно его бьют. А во внутреннем дворе под защитой учебных стен своей жизнью живут аккуратные клумбы с цветами и небольшая рощица. Говорят, там поселилось семейство соколов-сапсанов, и это теперь талисман университета. На белом фасаде главного корпуса издалека видны барельефы: Николай Егорович Жуковский, Константин Эдуардович Циолковский, Николай Иванович Лобачевский, Александр Сергеевич Пушкин, Михаил Васильевич Ломоносов, Дмитрий Иванович Менделеев, Лев Николаевич Толстой, Владимир Ильич Ленин. На угловых плитах фасада с одной стороны большие часы, а с другой – градусник похожего дизайна. Но в этом прекрасном здании я не учился – здание физического факультета располагалось отдельно. Тогда оно было новым, но все равно не таким красивым, как главный корпус. Мы ощущали себя обездоленными физиками, девчонок у нас училось мало, а все красавицы были там – на горе, во мраморном дворце. Правда, у нас был спортзал, и все они, красавицы и не очень, снисходили к нам играть в баскетбол и сдавать физкультурные зачеты.

Я с Ромой Кудиновым

Уже на первом курсе я почувствовал, что с выбором направления и профессии вообще ошибся. Практически сразу пошли труднопонимаемые предметы: матан (математический анализ), сопромат (сопротивление материалов), анализ пространственной структуры электромагнитных полей… да и знакомые математика и физика приобрели особую степень сложности. Мне было дико трудно учиться, тем более что дискотеки Волгограда как бы приблизились и звали к себе еженощно. Но я все равно пытался влюбиться в те предметы, которые учил. Я пытался найти в них и во всем процессе учебы какие‑то плюсы. Я искренне считал, что должен научиться разбираться в радиоэлектронной аппаратуре, потому что моя мама 21 год проработала на заводе «Метеор», который разрабатывал и производил кварцевые резонаторы и фильтры для радиоэлектронной аппаратуры на весь Советский Союз, а папа служил в армии радистом. Я нес на себе невидимую обязанность тоже стать радистом. «Династия радистов» – звучит утопично, но я ощущал, что должен не подвести и продолжить цепочку. Чтобы и в моей жизни звучало это «радио». Оно, кстати, и зазвучит, только совсем не в контексте радиоэлектроники.

Это сложное чувство несоответствия желаний и реальности я вспомнил много лет спустя, когда ко мне пришел старший сын Никита на втором курсе МГИМО и сказал:

– Пап, я не хочу тут учиться.

Первая моя внутренняя реакция – возмущение, меня как кипятком обдало.

– Это ж МГИМО, а не шарашка какая!

– Пап, понимаю, но это вообще не мое.

«Да как же так? Это же престижно!» – думал я. А потом вспомнил себя. Как мучился с этим сопроматом, какое бессилие ощущал, обучаясь нелюбимому делу. Наверное, чтобы вот так прийти и начать этот разговор, сыну потребовалось много смелости. Тогда я выдохнул и спросил его:

– А что твое?

– Пап, мне экономика нравится. Инвестиции. Акции компаний.

И после нашего разговора сын перепоступил в Лондонскую школу экономики и политических наук. Ему я дал такую возможность, а себе – нет. Терпел до выпуска.

При этом я видел, как вокруг все в стране буквально валится. Разрушается весь прежний уклад жизни: в магазинах натуральным образом обнажились пустые полки, на знакомых предприятиях задерживают зарплату или выдают ее товарами. И все это в совокупности создавало ощущение небытия, кошмара, от которого хочется проснуться, чтоб все снова стало просто и понятно.

Только энергия молодости, задорная студенческая жизнь спасала меня от отчаяния. Желание быть частью этого студенческого братства не позволяло опустить руки и перестать ломать зубы о гранит науки. Особенно в тот период, когда я уже перебрался в общежитие. И несмотря на все трудности и отсутствие интереса к предметам, которые изучал, я очень старался их понять, иногда зубрил, лишь бы сдать экзамен. Вся эта кипучая студенческая жизнь как‑то заряжала, и подпитывала, и неслась вперед, увлекая меня за собой. Тогда же я увлекся культуризмом. Мы с ребятами ходили в спортзал, который располагался в подвале, таскали там железки, накачивая бицепсы и трицепсы. И вот это нелегкое в физическом плане занятие снимало перенапряжение, вызванное учебой.

Pet Shop Boys – “It’s A Sin”

«Кино» – «Пачка сигарет»

«Мальчишник» ― «Секс без перерыва»

Основная студенческая жизнь вихрилась вокруг общаги. Именно в общаге на первом курсе я пришел к кому‑то в гости и первый раз, в 17 лет, попробовал водку. Там происходили не только первые алкогольные вечеринки, но и первые сексуальные эксперименты с девчонками. Поэтому получение заветного места в блоке было не только избавлением от ежедневной долгой дороги.

Располагалось здание общежития на Университетском проспекте, дом 100А, прямо рядом с остановкой, куда подъезжали и останавливались автобусы, идущие через весь Волгоград. А чтобы попасть в основное здание Волгоградского университета, нужно было преодолеть сопротивление почти всегда дующих здесь ветров и пешком подняться на гору. Наш корпус физиков располагался в отдалении, примерно в полутора километрах от общежития.

Лешка «Репа» Коновалов в центре. Он сейчас гражданин США. Крайний справа, Сашка, – юрист, он тоже жил в нашем блоке во второй комнате в общаге

Мы жили в блоке на 11 этаже – на этот этаж селили всех физиков. Блок – это как двухкомнатная квартира, одна комната побольше, другая поменьше и общие санудобства. В большой комнате мы с однокурсниками проживали вчетвером – Дима Дмитриев, я, Ваня «Кит» и наш лидер Леша Коновалов, оба они родом были из города Камышин. Прозвище у него было Репа. Сверхэнергичный и предприимчивый Лешка придумывал разные способы заработать и отдохнуть. Сейчас он гражданин Америки, там живет и работает. Мы периодически с ним и его семьей общаемся, встречаемся, когда приезжаем в Америку и когда он бывает в России; его родители до сих пор живут в Камышине. Пятым к нам в комнату присоединился позже Володя Зыков.