Текст книги "Античный скептицизм и философия науки: диалог сквозь два тысячелетия"

Во многом поверхностное понимание скептицизма и негативное отношение к нему находим у Б. Рассела в «Истории западной философии». Он полагал, что «скептицизм был привлекателен для многих нефилософски настроенных умов… был утешением лентяя, поскольку показывал, что невежда столь же мудр, как и заслуженные ученые»[93]93
  Рассел Б. История западной философии. Пер. В.М. Закладной: Кн. 1. Гл. ХХ-ХХХ. М., 1959. С. 253


[Закрыть]. Кроме того, Рассел полагал, что скептицизм не обладал ничем позитивным «даже в чисто интеллектуальной сфере» и что «не ответив на аргументы скептиков старый мир отвернулся от них»[94]94
  Там же. С. 258


[Закрыть]. Кроме того, Рассел приписывает скептикам крайний негативный догматизм, тождественный агностицизму[95]95
  См. там же. С. 253.


[Закрыть], что, как уже отмечалось, не совсем верно.

Достаточно негативные оценки скепсиса находим в статье К. Янчека «О характере позднеантичного скептицизма». На основании только филологического анализа, об ограниченности которого было сказано выше, он делает вывод о том, что Секст Эмпирик компилятор и вообще не философ, но только наследник более выдающихся мыслителей, который даже в изложении учения скептиков крайне непоследователен[96]96
  См.: Янчек К. О характере позднеантичного скептицизма // Античное общество. Труды конференции по изучению проблем античности. М., 1967. С. 351–353.


[Закрыть].

Приблизительно такая же оценка деятельности Секста Эмпирика содержится в статье С. Смита «Повторное открытие античного скептицизма в новое время» – признавая, что «единственные первичные источники, дошедшие до нас, это сочинения Секста Эмпирика», автор говорит, что последний скептик «…скорее всего, был тщательным компилятором, но сам не привнес в скептическое движение ничего оригинального» («…seems to have been an accurate complier, but to have contributed nothing original to the movement himself»)[97]97
  Schmitt Ch. B. The rediscovery of ancient scepticism in Modern times // The Skeptical Tradition. Ed. by Burnyeat M. F. Berkeley, Los Angeles, London: University of California Press, 1983. P. 225–251. Р. 226.


[Закрыть]. С подобными интерпретациями роли и значения философской деятельности Секста Эмпирика в истории античного скептицизма невозможно согласиться (философское новаторство Секста Эмпирика будет рассмотрено далее).

Достаточно категорично утверждает исследовательница Гизела Стрикер в статье «Мыслительные стратегии скептицизма», что два скептических основоположения: тезис – ничто не может быть познано и рекомендация – следует приостанавливать суждения по любым вопросам – «обладают логической независимостью, так как тезиса недостаточно для обоснования рекомендации» («the set wo are logically independent of each other, since the thesis is not sufficient to justify the recommendation»)[98]98
  Striker G. Sceptical strategies // Striker G. Essays on Hellenistic epistemology and ethics. Cambridge, New York, Melbourne: Cambridge University Press, 1996. P. 92–115. Р. 92.


[Закрыть]. Подобное утверждение не лишено возражений: в нескептических типах философского мышления тезис о всеобщей непознаваемости, вполне возможно, рассматривается как недостаточный для практического следования воздержанию от суждений, но для самих скептиков идея непознаваемости традиционно является достаточным основанием для воздержания от суждений, о чем недвусмысленно говорит Тимон – ученик родоначальника античного скептицизма – Пиррона – по известному свидетельству Евсевия Кесарийского[99]99
  См.: Eusebius Caesariensis. Praeparacio Evangelica. Libri XV. Liber XIV // Patrologiae Graecae. Tom XXI. Parisii, 1857. Col. 1179–1290. XIV. 18.


[Закрыть].

Та же исследовательница в другой своей статье – «Атараксия: счастье как невозмутимость» склонна вообще отказать скептицизму в полноценном статусе одного из философских учений, утверждая, что он «…в лучшем случае может быть представлен как один из способов достижения невозмутимости» («skepticism can at best be presented as one way of reaching tranquility»)[100]100
  Striker G. Ataraxia: happiness as tranquility // Striker G. Essays on Hellenistic epistemology and ethics. Cambridge, New York, Melbourne: CambridgeUniversity Press, 1996. P. 183–195. Р. 192.


[Закрыть]. Кроме того, и само учение скептиков о невозмутимости души Г. Стрикер рассматривает как весьма слабую интеллектуальную конструкцию (по сравнению с построениями эпикурейцев и стоиков), полагая, что скептикам следовало бы ограничиться вопросами эпистемологии: «Я уверена, что пирронисты поступили бы гораздо лучше, если бы они вышли из соревнования по изобретению руководства к счастливой жизни, и ограничились бы сферой эпистемологии, в которой они были чрезвычайно успешны. (Их двойники из Академии, похоже, были мудрее в этом отношении)» («The Pyrrhonists would have done better, I believe, to stay out of the competition for guides to the happy life, and limit themselves to the field of epistemology, where they were doing extremely well. (Their counterparts in the Academy seem to have been wiser in this respect.)»)[101]101
  Striker G. Ataraxia: happiness as tranquility // Striker G. Essays on Hellenistic epistemology and ethics. Cambridge, New York, Melbourne: Cambridge University Press, 1996. P. 183–195. Р. 193.


[Закрыть]. Наконец, говоря о скептической интерпретации общей для эллинистической эпохи идее внутренней, или субъективной обусловленности индивидуального счастья, Г. Стрикер нарушает логический закон тождества (путем явной подмены тезиса), утверждая, что для достижения невозмутимости души в равной степени подойдет как практика жизненного следования скептической философии, так и употребление наркотиков: «В том, что касается невозмутимости, подойдет также и скептицизм, или наркотики, так как речи не идет о том, как люди действительно живут, но только о том, как они чувствуют» («As far as tranquility is concerned, skepticism might do just as well – or, for that matter, drugs, since we are now not talking about how people actually live, but only about how they feel»)[102]102
  Ibid. Р. 193.


[Закрыть].

Исследователь Кристофер Хуквей в параграфе «Пирронизм и философия» своей книги «Скептицизм» находит скептические основания (называя их «фактами») для воздержания от суждения достаточно слабыми для того, чтобы возможно было придать сомнению статус одной из неотъемлемых черт философского мышления: «Многие «факты», используемые для побуждения к воздержанию от убеждения вовсе не являются фактами; и даже те, которые могут быть приняты, представляются слишком слабыми для того, чтобы вызвать реальное сомнение» («Many of the «facts» used to induce suspension of belief are not facts at all; and even those that can be accepted seem too weak to induce any real doubt»)[103]103
  Hookway Ch. Scepticism. London and New York: Routledge, 1992. Р. 18.


[Закрыть]. К. Хуквей, так же, как и Г. Стрикер, рассматривая скептическую позицию как, по крупному счету, необоснованную, сомневается в философской состоятельности скептицизма: «Скептицизм не привержен догматически корпусу аргументов; в конечном счете его отстаивают не с помощью аргументов, которые убеждают кого-то воздержаться от суждения, а с помощью атараксии, которая обретается вследствие этого воздержания» («Scepticism is not dogmatically committed to a body of arguments; it is vindicated finally, not by the arguments which persuade someone to suspend judgment, but by the ataraxia which is obtained in consequence of this suspension»)[104]104
  Ibid. Р. 19.


[Закрыть]. О возможных причинах такого рода интерпретаций скептицизма говорит исследователь Арни Несс в параграфе «Философ ли скептик?» в главе «Пирроновый скептицизм по Сексту Эмпирику» своей книги «Скептицизм»: «Из каждых ста ссылок на академический скептицизм (негативный догматизм) в литературе едва ли одна приходится на пирронизм, как он описывается Секстом. И среди множества ссылок на Пиррона и Секста, незначительное число не намекает на негативный догматизм. Главная причина этого – априоризм и универсализм, глубоко укоренившийся практически во всей философской литературе. «Скептика» не считают философом из-за того, что он не утверждает на априорных основаниях, что знание не может быть получено, что познание невозможно, либо по причине того, что он не приводит аргументов против возможности знания как такового, а только выдвигает частные аргументы против частных притязаний на знание. В результате скептика без долгих рассуждений относят к психологам и психиатрам. Предполагается, что, так как скептик не противостоит подлинным философам на их поле боя – на поле априоризма и универсализма, он не представляет для них предмета беспокойства» («For every hundred references in the literature to Academic scepticism (negative dogmatism) there is scarcely one to Pyrrhonism as described by Sextus. And of the many references to Pyrrho and Sextus, few do not hint at negative dogmatism. One main reason for this is an apriorism and universalism that has deep roots in nearly all philosophical literature. Because “the sceptic” does not state a priory that knowledge cannot be reached, that knowledge is impossible, or because he does not adduse arguments against the possibility of knowledge in general, but only throws in particular arguments against particular knowledge claims, he is not counted a real philosopher; instead he is summarily referred to the psychologists and psychiatrists. Because he does not meet them on their own battlefield – apriorism and universalism – real philosophers are not supposed to worry about him».[105]105
  Naess A. Scepticism. London: Routledge and Kegan Paul. New York: Humanities Press, 1968. Р. 28.


[Закрыть]

Исследователь М. Бернет в известной статье «Может ли скептик жить в соответствии со своим скептицизмом» говорит, что «Пирронизм является единственной серьезной попыткой в истории западной мысли довести скептицизм до его крайних пределов и жить в соответствии с полученным результатом, и вопрос о том, насколько это возможно или просто понятийно непротиворечиво, был предметом острых споров в эпоху античности, и стал главным средоточием возродившихся дискуссий за двести лет до того времени, когда писал Юм» («Pyrrhonism is the only serious attempt in Western thought to carry skepticism to its furthest limits and to live by the result, and the question whether this is possible, or even notionally coherent, was keenly disputed in ancient times and had been a major focus of renewed debate for some two hundred years before Hume wrote»[106]106
  Burnyeat M. F. Can the Sceptic Live His Scepticism? // The Skeptical Tradition. P. 117–148. Р. 118.


[Закрыть]. В данном случае возможно утверждать, что сложность проблемы о совместимости идейных скептических установок с реальной, или практической жизнью философа-скептика является несколько преувеличенной. В своих сочинениях Секст Эмпирик неоднократно говорит о том, каким образом возможна реализация основных идейных положений скептицизма в реальной жизни скептика (данный вопрос будет обстоятельно рассмотрен далее).

Еще одна тенденция в историко-философской литературе, посвященной античному скептицизму заключается в том, что исследователь, подробно рассматривая какой-либо вопрос или проблему, привлекая множество свитетельств источников, анализируя и сопоставляя различные точки зрения, в результате (как бы следуя практическим рекомендациям скептиков) не приходит ни к какому определенному выводу, воздерживается от него, а вернее – предлагает в качестве вывода невозможность последнего. Так например, Джон Рист, обстоятельно рассматривая достаточно запутанный и неоднократно обсуждаемый в литературе вопрос о приверженности одного из младших скептиков Энесидема учению Гераклита в статье «Гераклитизм Энесидема», завершает свое исследование выводом о том, что «…лучше приостановить суждение, и вместе с пирронистами сказать ου̉δὲν ορίζω» («…but it isbetter to suspend judgment, and, with thePyrrhonists, say ου̉δὲν ορίζω»)[107]107
  Rist J. M. The heracliteanism of Aenesidemus // Pxoenix. Vol. 24. No. 4. 1970. P. 309–319. Р. 319.


[Закрыть]. Выражение ου̉δὲν ορίζω переводится с древнегреческого как «ничего не определяю (постановляю, полагаю, назначаю)».

Другой пример вышеобрисованной тенденции, причем более яркий и показательный, находим в статье Д. Хауса «Жизнь Секста Эмпирика», которая представляет собой достаточно обстоятельное и скурпулезное историко-философское исследование, хотя и с приоритетно выделенным историческим аспектом. Привлекая множество античных свидетельств (обширные цитаты из источников даются исключительно на языке оригинала), вдаваясь в филологические детали, обсуждая тонкости перевода с древнегреческого определенных терминов и выражений, ссылаясь на многие исследования античного скептицизма, сделанные в течение последних полутораста лет, тщательно сопоставляя и анализируя их, автор пытается выяснить когда жил Секст Эмпирик, где, в основном, протекала его деятельность и кем он был по роду своих практических занятий; и наконец, в качестве результата такого почти титанического труда автор предлагает следующий достаточно обескураживающий вывод: «Свидетельств о жизни Секста Эмпирика достаточно для того, чтобы дать почву для бесконечных предположений. В этой работе мы попытались продемонстрировать один неоспоримый факт, касающийся жизни Секста, который без труда потерялся в лабиринте вероятностей. А именно: необходимо воздерживаться от суждений относительно практически каждой детали жизни Секста» («The evidence on Sextus' life is sufficient to provide a basis for endless conjecture. The present paper has attempted to show the one undeniable fact on Sextus' life which is easily lost in the maze of possibilities. Namely, it is necessary to suspend judgement on Sextus' life in almost every detail»)[108]108
  House D. K. The life of Sextus Empiricus // The Classical quaterly. Vol. 39. Num. 1. 1980. P. 227–238. Р. 238.


[Закрыть].

Наконец, возможно отметить еще одну тенденцию, встречающуюся в некоторых историко-философских работах об античном скептицизме (в данном случае – и не только о нем), которая заключается в некоторой запутанности и неясности основной мысли того или иного автора. Так например, уже упоминавшийся исследователь Арни Несс в параграфе «Философ ли скептик?» своей книги «Скептицизм» отвечает на поставленный вопрос следующим не вполне понятным образом: «Что же касается того, считается ли скептицизм философией, то если мы принимаем как необходимое условие, что для того, чтобы что-то считалось философией, оно должно содержать, по крайней мере, одно утверждение, по крайней мере, одну доктрину, претендующую на истинность, тогда скептицизм – не философия. Этот вопрос в большой степени носит терминологический характер, но даже если мы примем эту совсем не традиционную манеру речи, все равно сохранится возможность назвать скептицизм базовым философским подходом, экзистенциал-философией (через дефис!), а скептика – подлинным философом…но, в конечном счете, терминология не имеет в этом пункте особого значения, и пока мы можем именовать скептицизм философским подходом, или экзистенциал-философией, а его отчетливых представителей философами, я не стану настаивать на том, чтобы называть скептицизм философией» («As whether skepticism counts as philosophy, if we accept as a necessary condition for anything to be philosophy that it must contain at least one proposition, or at least one doctrine, claimed to be true or probable, then skepticism is not a philosophy. The question is largely terminological, but even if we adopted this not at all traditional way of speaking there would still be room for calling skepticism a basis philosophic attitude or an existential-philosophy (with a hyphen!), and the sceptic a (genuine) philosopher…But terminology may not, after all, be very important at this point, and so long as we may call skepticism a philosophical attitude, or existential-philosophy, and its articulate representatives philosophers, I shall not insist that skepticism be called a philosophy»)[109]109
  Naess A. Scepticism. London: Routledge and Kegan Paul. New York: Humanities Press, 1968. Р. 29–30.


[Закрыть]. Итак, по мнению автора, скептицизм – это один из философских подходов, его представители являются философами, но при этом скептицизм – не философия. Однако даже если это и так, т. е. если автор и не нарушил в своих рассуждениях логический закон противоречия, то он, тем не менее, нарушил закон тождества, так как любая неясность (непрозрачность, замутненность) рассуждения может квалифицироваться как разновидность несоблюдения логического закона тождества.

Конечно же, не все свидетельства и упоминания об античном скептицизме в историко-философской литературе носят в большей или меньшей степени выраженный негативно-оценочный мотив. Есть и противоположная тенденция, которая однако представлена гораздо меньшим количеством наименований литературы, чем вышеупомянутая. Так например, Родерик Чизолм в статье «Секст Эмпирик и современный эмпиризм» говорит, что хотя и «…трудно преувеличить сходство между философскими доктринами современного научного эмпиризма и теми, которые были изложены Секстом Эмпириком, греческим врачом и скептиком III-го в. н. э., похоже, большинство историков эмпиризма игнорировало Секста». «наиболее важный философский вклад Секста, – по мнению Р. Чизолма, – состоит в следующем: во-первых, позитивистская и бихевиористская теория знака, которую он противопоставил метафизической теории стоиков; во-вторых, обсуждение феноменализма в его связи с притязаниями здравого смысла на знание; и в-третьих, рассмотрение спора вокруг принципа экстенсиональности в логике, в котором наиболее замечательным, возможно, является предвосхищение современных логических доктрин» («Alhtough it is difficult exaggerate the similarities between the philosophical doctrines of contemporary scientific empiricists and those which were expounded by Sextus Empiricus, the Greek physician and sceptic of the third century A. D., Sextus seems to have been neglected by most historians of empiricism…His most significant contributions are: first, the positivistic and behavioristic theory of signs which he opposed to the metaphysical theory of the Stoics; secondly, his discussion of phenomenalism and its relation to common sense claims to knowledge; and, thirdly, his account of the controversy over the principle of extensionality in logic, where the anticipation of contemporary doctrines is perhaps most remarkable»)[110]110
  Chilsholm R. Sextus Empiricus and modern Empiricizm // Philosophy of Science. Vol. 8. No. 3. 1941. P. 371–384. Р. 371.


[Закрыть].

Ни одного сочинения (монографического характера), целиком посвященного исследованию античного скептицизма, в русской дореволюционной историко-философской литературе нет. В ней мы находим также, по преимуществу, отрывочные, фрагментарные упоминания о нем.

Общий, поверхностный характер носит упоминание об античном скептицизме А.И. Герцена в «Письмах об изучении природы»[111]111
  См.: Герцен А.И. Письма об изучении природы // Герцен А.И. Избранные философские произведения в 2 томах. Т. 1. М., 1948. С. 196–199.


[Закрыть]. Г.В. Плеханов отмечает, что «греческий скепсис есть плод упадка» жизни и мысли[112]112
  Плеханов Г.В. Скептицизм в философии // Плеханов Г.В. Избранные философские произведения в 5 томах. Т. 3. М., 1957. С. 502.


[Закрыть]. «Курс истории древней философии» С.Н. Трубецкого уделяет скептицизму минимальное внимание, а про поздних скептиков вообще не содержит ни одного упоминания[113]113
  См.: Трубецкой С.Н. Курс истории древней философии // Собрание сочинений кн. С. Н. Трубецкого. Т. V–VI. М., 1912.


[Закрыть]. Кроме того, Трубецкой приписывает скептикам отрицательный догматизм, что неверно: «скептики отвергли всякую возможность какого бы то ни было объективного знания»[114]114
  Там же. С. 138.


[Закрыть].

«Три книги пирровых положений» Секста Эмпирика, изданные в Санкт-Петербурге в 1913 году открываются обстоятельной статьей Н.В. Брюлловой-Шаскольской об античном скептицизме. Несмотря на серьезность статьи, она все же носит, по большей части, конспективный характер, освещая основные положения скептицизма Секста Эмпирика и уделяя пристальное внимание его гносеологии[115]115
  См.: Брюллова-Шаскольская Н.В. Введение // Секст Эмпирик. Три книги пирроновых положений. СПб., 1913. С. 1–17.


[Закрыть].

В целом же в русской дореволюционной философии скептицизму не нашлось отдельного места и отношение к нему она выработала вполне негативное. Так В.С. Соловьев полагал, что скептицизм нельзя признавать за особенный тип или направление философии[116]116
  См.: Соловьев В.С. Философские начала цельного знания // Соловьев В.С. Сочинения в двух томах. Т. 2. М., 1988. С. 190–194.


[Закрыть]. По его мнению современное состояние человеческого знания не является аргументом в пользу скептицизма: «Так как нам совершенно ничего неизвестно об относительном возрасте человечества, то мы не имеем права отрицать, что его предполагаемая неспособность к метафизическому познанию может быть того же рода, как неспособность говорить у трехмесячного ребенка»[117]117
  Там же. С. 209


[Закрыть]. Это верное замечание Соловьева тем не менее не является аргументом против скептицизма, так как последний отнюдь не отрицает будущего торжества человеческой мысли и гносеологического оптимизма уже потому, что он вообще ничего не отрицает, т. к. представляет собой буквально «ищущую» философию. Негативное отношение Соловьева к скептицизму вполне очевидно. Он полагает, например, что скептицизм «аргументирует на основании известных предвзятых идей… и является, таким образом, не более как предрассудком»[118]118
  Там же. С. 210.


[Закрыть]. О том же свидетельствуют и такие эпитеты: «чистый нуль безусловного скептицизма»[119]119
  Там же. С. 225.


[Закрыть], «пропасть скептицизма»[120]120
  Соловьев В.С. Критика отвлеченных начал // Соловьев В.С. Сочинения в двух томах. Т. 1. С. 740


[Закрыть], «пустота и ничтожество бесплодного скептицизма»[121]121
  Там же.


[Закрыть].

В статье Г.Г. Шпета «Скептик и его душа» находим крайне негативную и даже злую оценку скептицизма. Он изображает скептика в крайне отрицательных тонах. Скептик у Шпета ревнив, завистлив, желчен, мелочен, капризен, подозрителен, недоверчив и малодушен[122]122
  См.: Шпет Г.Г. Скептик и его душа. Этюд по философской интерпретации // Философские науки. 1991. № 9. С. 85–136.


[Закрыть].

В отечественной литературе последнего столетия также нет ни одного монографического исследования об античном скептицизме. (Автор опускает упоминания о собственных публикациях, посвященных античному скептицизму).

Что касается сочинений не монографического характера, то в данном случае еще раз можно упомянуть широко известную работу – раздел об античном скептицизме в многотомной «Истории античной эстетики» А.Ф. Лосева[123]123
  См.: Лосев А.Ф. История античной эстетики: Ранний эллинизм. М.: Искусство, 1979.


[Закрыть], который дублируется его же статьей «Культурно-историческое значение античного скептицизма и деятельность Секста Эмпирика», предваряющей двухтомник сочинений Секста Эмпирика в серии «Философское наследие», выпущенный издательством «Мысль» в 1976 г.[124]124
  См.: Лосев А.Ф. Культурно-историческое значение античного скептицизма и деятельность Секста Эмпирика // Секст Эмпирик. Сочинения в 2 томах. Т. 1. М., 1976. С. 5–58.


[Закрыть] Так же античному скептицизму посвящены уже упоминавшиеся первая глава книги В.М. Богуславского «Скептицизм в философии»[125]125
  См.: Богуславский В.М. Скептицизм в философии. М.: наука, 1990.


[Закрыть], первый параграф первой главы «Природа философского скептицизма» монографии Г.Г. Соловьевой «О роли сомнения в познании»[126]126
  См.: Соловьева Г.Г. О роли сомнения в познании. Алма-Ата: наука, 1976.


[Закрыть], вступительная статья М.М. Сокольской «Бесконечное приближение к истине», предваряющая русскоязычный перевод сочинения Цицерона «Academicorum»[127]127
  См.: Сокольская М.М. Бесконечное приближение к истине // Цицерон М.Т. Учение академиков. Пер. Н.А. Федорова. М.: «Индрик», 2004. С. 4–48.


[Закрыть] и депонированная рукопись Т. Н. Власика «Роль скептицизма в становлении философской критики»[128]128
  См.: Власик Т.Н. Роль скептицизма в становлении философской критики. Ленинград, 1991. Рукопись депонирована в ИНИОН РАН № 43897 от 12. 02. 91.


[Закрыть]. В сборниках статей существует три работы об античном скептицизме – это упоминавшиеся выше статья Д.Б. Джохадзе «Теория познания античного скептицизма и ее современное значение»[129]129
  См.: Джохадзе Д.В. Теория познания античного скептицизма и ее современное значение // Эллинистическая философия (современные проблемы и дискусии). Сборник научных статей. М.: наука, 1986. С. 32–66.


[Закрыть], статья М.Н. Гутлина «Воззрения школы скептиков на античную религию»[130]130
  См.: Гутлин М.Н. Воззрения школы скептиков на античную религию // Социально-политические и культурные проблемы истории стран Европы от античности до нового времени. М.: 1989. С. 42 60.


[Закрыть] и статья Г.К. Тауриня «Понимание специфики философского познания мира в развитии скептицизма»[131]131
  См.: Тауринь Г.К. Понимание специфики философского познания мира в развитии скептицизма // Античная философия: специфические черты и современное значение. Материалы научной конференции по античной философии. Рига: Зинатне, 1988. С. 45–49.


[Закрыть]. В периодической печати существуют две историко-философских работы об античном скептицизме – это обстоятельные статьи А.В. Семушкина «Античный скептицизм. Лекция 1. Пирронизм» и «Античный скептицизм. Лекция 2. Эволюция пирронизма. Неопирронизм» в журнале «Вестник Российского университета дружбы народов» за 1997 г. и 1998 г.[132]132
  См.: Семушкин А.В. Античный скептицизм. Лекция 1. Пирронизм // Вестник Российского университета дружбы народов. Философия. Bulletin of Peoples Friendship University of Russia. Philosophy. М., 1997. № 1. С. 176–187. Семушкин А.В. Античный скептицизм. Лекция 2. Эволюция пирронизма. Неопирронизм // Вестник Российского университета дружбы народов. Философия. Bulletin of Peoples Friendship University of Russia. Philosophy. М., 1998. № 1. С. 66–73


[Закрыть]

Круг остальной литературы по данной теме ограничивается статьями в «Философской энциклопедии», философских словарях, учебниках и учебных пособиях по истории философии, а также небольшими разделами в монографиях, посвященных эллинистической философии и общим философским проблемам. В качестве последних можно отметить труды Д.В. Джохадзе, И.Д. Рожанского, А.Б. Рановича, А.Н. Чанышева, В.Ф. Асмуса, А.С. Богомолова, В.М. Богуславского, Ф.И. Хасхачиха, С.И. Гоначарука, Н.З. Парамонова, А.О. Маковельского, П.С. Попова и Н.И. Стяжкина, М.В. Желнова, Т.И. Ойзермана и других[133]133
  1) См.: 1) Джохадзе Д.В. Диалектика эллинистического периода. М., 1979. С. 63–89.
  2) Джохадзе Д.В. Основные этапы развития античной философии. К анализу диалектики историко-философского процесса. М., 1977. С. 240–248.
  3) Рожанский И.Д. История естествознания в эпоху эллинизма и римской империи. М., 1988. С. 114–119.
  4) Ранович А.Б. Эллинизм и его историческая роль. М.-Л., 1950. С. 315–317.
  5) Чанышев А.Н. Курс лекций по древней и средневековой философии. М., 1991. С. 143–175.
  6) Асмус В.Ф. Античная философия. М., 1976. С. 404–422, 497–502.
  7) Богомолов А.С. Античная философия. М., 1985. С. 294–309.
  8) Богуславский В.М. У истоков французского атеизма и материализма. М., 1964. С. 24–34.
  9) Хасхачих Ф.И. Об античном скептицизме // Хасхачих Ф.И. Вопросы теории познания диалектического материализма. М., 1967. С. 278–306.
  10) Гончарук С.И. О скептиках и скептицизме. М., 1967.
  11) Парамонов Н.З. Критика догматизма, скептицизма и релятивизма. М., 1973.
  12) Маковельский А.О. История логики. М., 1967. С. 204–213.
  13) Попов П.С. Стяжкин Н.И. Развитие логических идей от античности до эпохи Возрождения. М., 1974. С. 113–117.
  14) Желнов М.В. Предмет философии в истории философии. Предыстория. М., 1981. С. 324–326.
  15) Ойзерман Т.И. Главные философские направления. Теоретический анализ историко-философского процесса. М., 1984. С. 101–128.


[Закрыть]. Надо отметить, что эти упоминания об античном скептицизме фрагментарны и по большей части описательны.

Возвращаясь к вышеупомянутым сочинениям монографического характера, отдельные части, или разделы которых затрагивают античный скептицизм отметим монографию В.М. Богуславского «Скептицизм в философии», первая глава которой посвящена античному скептицизму[134]134
  См.: Богуславский В.М. Скептицизм в философии. М., 1990. С. 7–26.


[Закрыть]. В заслугу автору надо поставить правильное понимание скептицизма как иррелевантной философии, противопоставленное им широко распространенному в историографии отождествлению скептицизма с релятивизмом и агностицизмом. Однако вслед за А.И. Герценом, полагавшим, что «действительная наука могла бы снять скептицизм, для нее скептицизм – момент, но древняя наука не имела этой силы»[135]135
  Герцен А.И. Письма об изучении природы. С. 198.


[Закрыть], он повторяет ошибочный, на мой взгляд, вывод о том, что появление скептицизма во многом обусловлено спекулятивным характером доктрин того времени, что умозрительная наука была слаба против скептицизма и ничего не могла ему противопоставить.

В отечественной историко-философской литературе единственным полноценным трудом об античном скептицизме является уже упоминавшаяся статья Лосева и большой раздел в его фундаментальном многотомном сочинении «История античной эстетики»[136]136
  Лосев А.Ф. История античной эстетики: Ранний эллинизм. М., 1979. С. 318–329.


[Закрыть]. Эти два произведения Лосева почти полностью дублируют друг друга; второе несколько шире по сравнению с первым. Необходимо отметить, что данные сочинения А.Ф. Лосева отличаются серьезностью и обстоятельностью, кроме того, яркость и простота стиля делает их доступными даже философски неподготовленному читателю.

Однако следует отметить, что А.Ф. Лосев, рассматривая предпосылки античного скептицизма и его идейную и историческую эволюцию от Пиррона до Секста Эмпирика в «Истории античной эстетики», называет учение старших скептиков интуитивно-релятивистским скептицизмом, а младших – рефлективно-релятивистским[137]137
  См.: Лосев А.Ф. История античной эстетики: Ранний эллинизм. М., 1979. С. 341.


[Закрыть], тем самым сближая (если не отождествляя) скептицизм с релятивизмом. Одна из основ античного скептицизма – это изостения (iaoaBeveux), или изостенизм (равносилие противоположных высказываний), которая, несмотря на некоторую внешнюю близость релятивизму, все же не тождественна ему. В релятивизме и изостенизме, направленных против гносеологического оптимизма, по-разному расставлены философские акценты: в релятивизме подчеркивается относительность или проблематичность всякого положительного высказывания, т. е. его вовлеченность в «контекст» некоторой ситуации, условий, обстоятельств и т. п., а в изостенизме равносилие всякого высказывания любому другому рассматривается вне какого-либо «контекста», безотносительно некой ситуации, т. к. и сами ситуации также изостеничны (равносильны друг другу), в то время как релятивизм не настаивает на их принципиальном уравнивании. Поэтому, возможно, во избежание недоразумений, квалифицировать учение старших и младших скептиков как, соответственно, интуитивно-изостенический и рефлективно-изостенический скептицизм. В данном случае следует отметить, что против отождествления или значительного сближения скептицизма и релятивизма определенно высказывается А.В. Семушкин в своей обстоятельной статье «Античный скептицизм. Лекция 1. Пирронизм»: «Когда Секст Эмпирик замечает, что Пиррон скептические принципы выразил более отчетливо, чем его предшественники, мы все равно затрудняемся ответить на вопрос: где кончается релятивистская традиция, предвосхитившая скептическое миросозерцание, а где начинается пирронизм – первое концептуальное построение скептицизма»[138]138
  Семушкин А.В. Античный скептицизм. Лекция 1. Пирронизм // Вестник Российского университета дружбы народов. Философия. Bulletin of Peoples Friendship University of Russia. Philosophy. М., 1997. № 1. С. 176–187. С. 181.


[Закрыть].

Выступая против имеющейся в историко-философской литературе тенденции некоторого сближения скептицизма и агностицизма, исследователь Т. Н. Власик предлагает категорическое разграничение этих типов философского мышления: «Скептицизм связан с развитием учения о познании. Так как цель познания – достижение истины, то естественным образом возникал вопрос о ее критериях. В античности сложились различные точки зрения на эту проблему, но по существу их можно свести к двум: сторонники первой утверждали, что познание невозможно, что нет и не может быть объективного критерия истины, что сами знания носят субъективный характер. Речь идет об агностицизме. И вторая точка зрения связана с утверждением, что нет единого пути к достижению истинного знания (но это отнюдь не отрицание самого знания), истинность или ложность того или иного знания об одном и том же предмете одинаково недоказуема. Это и есть основное положение скептицизма»[139]139
  Власик Т.Н. Роль скептицизма в становлении философской критики. Ленинград, 1991. Рукопись депонирована в ИНИОН РАН № 43897 от 12. 02. 91. С. 8.


[Закрыть].

Разграничение скептицизма и отрицательного догматизма также предлагается в монографии Г.Г. Соловьевой: «По мнению скептицизма, всякий, кто принимает какое-либо утверждение или отрицание и останавливается на нем, заслуживает имени догматика. В этом смысле и агностик – догматик, ибо принимает положение о непознаваемости истины. Преимущество же скептика в том, что он не останавливается на каком-то раз принятом утверждении, а продолжает искать. Поэтому скептический способ рассуждения называется недоумевающим, ищущим, пирроновым. Положение «истина не существует», согласно скептицизму, есть лишь субъективное переживание: мне кажется в данный момент, что вещи в себе непознаваемы, и это мое собственное душевное состояние не может быть опровергнуто и не подлежит сомнению. Но то, что вещи принципиально, во все времена и для всех людей непознаваемы – это отнюдь не утверждается и не отрицается, а подвергается сомнению, т. е. скептики еще не закрывают окончательно и принципиально дорогу к вещам в себе, еще оставляют познающему субъекту слабые проблески надежды»[140]140
  Соловьева Г.Г. О роли сомнения в познании. Алма-Ата: наука, 1976. С. 20.


[Закрыть].

Подводя итог, вернемся к рассмотренным выше сочинениям А.Ф. Лосева и отметим, что они по своей философской значимости стоят на одном уровне с уже упоминавшимся трудом Р. Рихтера. Вообще на настоящий момент на русском языке существуют только два более или менее подробно знакомящих читателя с античным скептицизмом произведения о нем: это книга Р. Рихтера и раздел в монографии А.Ф. Лосева.

В целом в историко-философской литературе античному скептицизму не уделялось должного внимания. Концептуальных разногласий по этой теме почти нет; фактически господствует непонимание скептицизма, его упрощенные интерпретации, а также негативное, по большей части, к нему отношение. Данная тема, о значении которой достаточно было сказано во введении, остается на настоящий момент в целом открытой. Полное и всестороннее исследование античного скептицизма и творчества наиболее выдающегося его представителя Секста Эмпирика остается делом будущего и ожидает своих исследователей.