Текст книги "История России. Московско-царский период. XVI век"

Вообще вместо варварского опустошения страны, совершенного при первом нашествии русского войска на Ливонию, теперь началось постепенное завоевание городов и замков с очевидной целью прочно в ней утвердиться. В то время как одно войско действовало к северу от Чудского озера, то есть в Эстляндии, другое войско выступило из Пскова под начальством князя Петра Шуйского, двинулось мимо южной части Чудского озера, вторглось в собственную Ливонию, осадило пограничный замок Нейгаузен и, окружив его турами, громило частой пальбой из пушек и пищалей. Обороняемый храбрым рыцарем Иксулем фон Паденорм, Нейгаузен задержал русских почти на целый месяц; но, не получая ниоткуда помощи, наконец сдался, причем гарнизон выговорил себе свободный выход из крепости. В это время магистр ордена с 8-тысячным войском стоял лагерем неподалеку, именно около Киремне, на дороге между Нейгаузеном и Дерптом. Лагерь его был защищен со стороны русских рекой и болотами. Он еще окопался и принял выжидательное положение, не решаясь напасть на осаждавшее войско; когда же Нейгаузен пал и русские двинулись на самого магистра, он поспешил снять лагерь и ушел к Валку. Находившийся в его войске дерптский епископ Герман Вейланд со своим отрядом поспешил в Дерпт, причем задняя часть его отряда была настигнута русскими и побита. Местное земское рыцарство собралось было в Дерпт по призыву епископа, как своего ленного владыки; но когда приблизилось русское войско, большая часть рыцарей покинула город и спаслась в западные области. Кроме того, в эту критическую минуту в городе поднялась распря между католиками и протестантами. Католики громко говорили, что русская гроза ниспослана на Ливонию за отступление ее от истинной веры. Когда собрался городской совет и рассуждал о том, что предпринять ввиду близкой осады, послышались разные мнения: одни советовали обратиться за помощью к Швеции, другие к Дании, третьи к Польше. На помощь германского императора не было никакой надежды, так как после отречения Карла V брат и преемник его Фердинанд был слишком озабочен собственными делами и особенно враждебными отношениями турок, чтобы думать о Ливонии. Посреди разногласия выступил бургомистр Антоний Тиле и со слезами на глазах начал увещевать собрание, чтобы оно оставило всякие расчеты на помощь извне, а лучше обратилось бы к собственным средствам обороны. Он предлагал принести все частное достояние на защиту отечества, продать все золотые и драгоценные украшения их жен, чтобы нанять войско, а вместе с ним и самим единодушно выступить против неприятеля. Но речь этого ливонского Минина была гласом вопиющего в пустыне.

Прежде чем осадить Дерпт, русские взяли еще несколько замков, каковы Костер и Курславль. Окрестные сельские жители, ненавидя своих немецких господ, приходили к воеводам и добровольно принимали русское подданство. Воеводы обращались с этим туземным населением мягче, тогда как с немцами поступали жестоко.

В июне русское войско явилось под Дерптом и начало возводить вокруг него валы и устанавливать пушки, после чего принялось осыпать город ядрами. Главная опора осажденных заключалась в двухтысячном немецком отряде, присланном из Германии. Около двух недель длилась осада и пальба по городу. Гарнизон сначала защищался храбро и делал частые вылазки. Но бедствия осады и малое число защитников скоро поколебали мужество граждан. Шуйский искусно завязал переговоры, предлагая самые льготные условия сдачи. Несколько раз осажденные просили сроку для размышления, стараясь между тем известить магистра о своем крайнем положении; но, когда от него вместо помощи получено было письмо с обещанием молиться Богу за осажденных, епископ и граждане пришли в уныние и решились сдаться. При сем они выговорили себе следующие условия: епископ остается во владении своими имениями и получает для жительства ближайший монастырь Фалькенау, дворяне удерживают свои земли, граждане сохраняют свободу Аугсбургского исповедания, городовое самоуправление и свои торговые и судебные привилегии; кто пожелает, может выехать с имуществом из города, а военные люди и с оружием; вывода в Россию не будет, и русские ратные люди не будут иметь постоя в домах обывателей. При занятии города русским досталось в добычу большое количество пушек, пороху и других военных припасов; но Шуйский строго наблюдал, чтобы ратные люди не обижали жителей, и своим ласковым обхождением вообще снискал благодарность и доверие побежденных. Царь подтвердил условия сдачи только с небольшими исключениями, касавшимися судебных привилегий; при сем дал дерптским гражданам право беспошлинной торговли в Новгороде и Пскове. Чтобы закрепить за Россией Юрьевскую область, он начал раздавать в ней поместья боярским детям, а епископа и некоторых граждан переселил в Москву. Дерпт тотчас переименован был русскими в свое древнее имя Юрьев; в нем стали возобновлять старые русские храмы, а потом царь учредил особое православное Юрьевское епископство.

Падение Дерпта (третьего и последнего города после Риги и Ревеля) произвело такой страх и смущение в Ливонии, что многие укрепленные места после того сдавались русским без сопротивления, и тем более, что черные люди, то есть туземцы чудь и ливы, охотно приносили присягу на русское подданство. Число всех завоеванных в северной части Ливонии городов и замков простиралось теперь до двадцати. Русские доходили до Ревеля, и Шуйский посылал склонять граждан к сдаче, но пока не решился осаждать этот крепкий город. Заложив в некоторых местах православные церкви и расставив везде гарнизоны, русское войско к осени по обычаю удалилось в отечество.

После отступления Фирстенберга от Киремпе к Валку неспособность его сделалась столь очевидной, что орденские чины решились назначить ему коадъютора. Выбор их пал на динабургского комтура Готгарда Кетлера, который в это критическое время выдвинулся своими талантами и энергией; он особенно отличился при помянутом отступлении, храбро прикрывая тыл уходившего войска от русских, причем не раз подвергал свою жизнь опасности. В его руки теперь перешло дальнейшее ведение войны с Москвой; а Фирстенберг, оставаясь магистром только по имени, удалился в крепкий замок Феллин. Когда князь Шуйский с главным войском ушел из Ливонии, Кетлер поспешил воспользоваться этим обстоятельством, чтобы отвоевать обратно завоеванные города, главным образом Дерпт. Ему удалось собрать до 10 000 человек; но по пути к Дерпту его задержала мужественная оборона замка Рингена, который занимали всего 90 человек под начальством боярского сына Русина Игнатьева. Хотя Ринген был наконец взят, но князь Курлятев и другие русские воеводы, сидевшие в Дерите, успели дать в Москву весть об опасности и приняли все меры предосторожности; между прочим, многих юрьевских граждан, подозреваемых в сношениях с Кетлером, они отправили в Псков, где их держали до минования опасности. Во время осады Рингена некоторые немецкие отряды ходили даже в Псковскую землю и разорили там несколько волостей. Узнав о приближении большой московской рати, Кетлер ничего не решился предпринять против Юрьева и ушел назад. Вскоре потом, в январе 1559 года, явилась в Ливонию эта русская рать, предводимая князем Микулинским и татарским царевичем Тохтамышем. На сей раз она обратила свои опустошения на южную часть Ливонии и разными отрядами пошла по обеим сторонам Двины. По словам ливонских летописцев, это нашествие сопровождалось таким же разорением и жестокостями, которыми ознаменовано было и первое вторжение русских. Они доходили до самой Риги и к весне воротились назад с огромной добычей. В эту трудную эпоху ливонцы снова обратились к государям Швеции, Польши и Дании с просьбой о помощи или о ходатайстве, и те действительно отправили посольства в Москву. Из них наиболее посчастливилось послам датского короля Фридриха II; снисходя на его просьбу, Иоанн согласился дать ливонцам шестимесячное перемирие. Главной причиною такой внезапной уступчивости были, впрочем, военные действия против крымских татар, отвлекшие тогда силы и внимание царя. Это шестимесячное перемирие имело важные последствия: оно не спасло самобытного существования Ливонии, но немало помогло ей ускользнуть от русского завоевания.

Время перемирия ливонские власти употребили на то, чтобы отыскивать себе помощь и собирать средства для дальнейшей борьбы с московским царем. Отправлены были новые посольства к императору и к шведскому королю; с датским королем вступил в переговоры епископ Эзельский, к Сигизмунду Августу отправился сам Кетлер; принужденный выбирать между соседями, он наиболее склонялся на сторону Польши и Литвы. Имперские чины по-прежнему отказались от всякой военной помощи; они обещали денежную ссуду от имперских городов, но и та не состоялась. С польско-литовским королем Кетлер, совместно с архиепископом Рижским, заключил договор, по которому Ливония отдавалась под его покровительство с обязательством защищать ее от русских; за что литовцы получили в залог полосу земли с несколькими орденскими и архиепископскими замками, каковы Динабург, Зельбург, Бауске, Мариенгаузен, Ленневарден и другие. Ливония оставляла за собою только право по окончании войны выкупить эти земли за 700 000 гульденов. Получив земли, король, однако, не спешил своей помощью, ссылаясь на продолжавшееся перемирие с Москвой, и ограничивался пока отправлением к царю посольства с предложением оставить в покое Ливонию. Между тем Кетлер, рассчитывая на литовскую помощь и заняв у города Ревеля 30 000 гульденов (под залог своего замка Кегеля), призвал из Германии новые наемные отряды и возобновил войну с русскими. Нечаянным нападением он разбил стоявший близ Дерпта русский отряд воеводы Плещеева и потом осадил самый Дерпт. Отбитый отсюда, он попытался еще взять замок Лаис, но тут встретил мужественное сопротивление и ушел назад, узнав о приближении большой русской рати. Весной 1560 года виленский воевода Николай Радзивилл вступил в Ливонию и занял литовскими гарнизонами заложенные замки; но на помощь против русских литовцы не двигались.

В Ливонию снова вторглись русские под начальством князей Шуйского, Серебряного, Мстиславского и Курбского. Взяв Мариенбург, они распространили свои опустошения до самого моря. Положение Ливонии сделалось критическим. Наемные немецкие отряды, не получая жалованья, бунтовали и нередко сами сдавали крепости русским; в некоторых местах крестьяне поднимали мятеж против своих немецких господ, которые не умели защитить их от неприятеля. Воеводы из Дерпта двинулись с пушками на замок Феллин, считавшийся весьма сильной крепостью в Ливонии; там пребывал старый магистр Фирстенберг. Ландмаршал Филипп Бель думал остановить это движение и около Эрмеса неосторожно вступил в битву с превосходящими русскими силами; он был разбит и взят в плен. Это был опытный, храбрый рыцарь; в плену он держал себя с таким достоинством и вел такие умные речи, что бояре оказывали ему большое уважение; бедствия, постигшие орден, он прямо объяснял отступлением от старой веры и распущенностью нравов. Отправив его в Москву, бояре просили царя быть к нему милостивым. Но когда он в глаза царю стал сурово выговаривать за несправедливую и кровопийственную войну, разгневанный Иоанн велел отрубить ему голову. После победы под Эрмесом воеводы осадили замок Феллин; более трех недель они громили его из пушек, но толстые стены, глубокие рвы и обилие всяких запасов не подавали надежды на овладение замком. Вдруг немецкие наемники заволновались и вступили в переговоры с русскими воеводами. Тщетно престарелый магистр умолял их продолжать оборону и раздал им все свои сокровища; наемники предварительно разграбили их и, выговорив себе свободное отступление со всем имуществом, впустили русских. Но те, видя, что удаляющиеся немцы обременены всякого рода ценными вещами, напали на них и отняли добычу. Многие из этих наемников потом попали в руки Кетлера, который велел их перевешать. Привезенный в Москву Фирстенберг был милостиво принят царем и получил себе в кормление ярославский городок Любим, где спокойно доживал свой век. Хотя после взятия Феллина русские потерпели неудачу под Вейсенштейном или Белым Камнем (главным городом провинции Эрвии), который они тщетно осаждали в течение нескольких недель, однако поход 1560 года привел Ливонию в такое расстроенное состояние, что она уже не могла продолжать борьбу собственными средствами. Вслед за тем совершилось ее распадение и прекратилось самое существование Ливонского ордена.

Первым из ливонских владетелей покинул страну епископ Эзельский Менигхаузен. Он продал датскому королю Фридриху II за 30 000 талеров свое епископство, то есть Эзель с соседней частью Эстонии, и свой Пильтенский округ в Курляндии, хотя не имел никакого права уступать эти земли без согласия ордена и своего капитула. Он удалился в родную Вестфалию, там перешел в протестантство и вступил в брак; а король Фридрих передал эти земли своему младшему брату Магнусу взамен его прав на герцогство Голштинское. Весною 1560 года Магнус высадился с датскими отрядами на острове Эзель, в городе Аренсбурге. Тогда и ревельский епископ Врангель, после введения в Ревеле Реформации находившийся в стесненном положении, последовал совету Менигхаузена, то есть продал Магнусу свои владетельные права и удалился в ту же родную Вестфалию. Но город Ревель и большинство эстонского рыцарства тянули более к соседней Швеции, чем к Дании: со шведами их связывали общая теперь религия, сходство нравов и торговые сношения; от Швеции они, скорее всего, могли ожидать помощи против московского завоевания. Поэтому они не склонились на убеждения Магнуса, а вскоре по смерти Густава Вазы вступили в переговоры с его преемником Эрихом XIV. Эти переговоры окончились тем, что Ревель, а вместе с ним провинции Гаррия и Эрвия отложились от ордена и поддались шведскому королю, в июне 1561 года. Тщетно Готгард Кетлер противодействовал сему подданству и старался удержать единство Ливонии, чтобы в целости передать ее под владычество польско-литовского короля, с которым он уже вел деятельные переговоры. Видя распадение орденских земель, этот ловкий человек более всего позаботился о собственных интересах. В то время как северная часть Ливонии тянулась к шведам, южная и большая половина ее обнаруживала влечение примкнуть к Великому княжеству Литовскому, с которым связывали ее близкое соседство и выгодная торговля.

К польскому королю тянул и его родственник архиепископ Рижский Вильгельм Бранденбургский. Поэтому рыцарству и архиепископу не стоило большого труда склонить ливонские чины отдаться под верховное владычество Сигизмунда Августа. Вместе с тем орденские власти признали дальнейшее существование ордена невозможным и решили сложить с себя духовное звание. Последний ливонский магистр пошел по стопам последнего прусского гроссмейстера: с согласия польского короля он обратил самую южную часть Ливонии в наследственное герцогство, поставив себя в вассальную зависимость от польской короны. Осенью 1561 года Готгард Кетлер принял титул герцога Курляндии и Семигалии, а Ливония соединена с Великим княжеством Литовским. Тот же Кетлер пока остался королевским наместником в Ливонии. Герцог Магнус отказался в пользу Кетлера от Пильтенского округа, получив взамен эстонские замки Гапсаль и Леаль. Только город Рига не соглашался на новое подданство и пытался еще сохранить за собой значение вольного имперского города; но в следующем, 1562 году рижане уступили настояниям Кетлера и поддались Сигизмунду Августу, причем выговорили себе условия самоуправления.

Таким образом, Ливонская земля распалась на пять владений: 1) север отошел к Швеции; 2) остров Эзель с прилегающим побережьем (провинция Вик) составил особое княжество герцога Магнуса; 3) средняя часть, или собственно Ливония, присоединилась к государству Польско-Литовскому; 4) Курляндия и Семигалия обратились в вассальное герцогство; 5) северо-восточная часть, или Юрьевская и Ругодивская области, осталась у московского государя⁴⁰.

Раздел Ливонии между соседними государствами ясно показал, в какой степени были правы советники Иоанна, не одобрявшие его слишком широких завоевательных замыслов с этой стороны. Ливонский орден оказался несостоятельным в борьбе с могущественным Московским государством; но было великой ошибкой считать его землю легкой добычей и стремиться к ее полному скорому захвату: вместо одного слабого ордена приходилось иметь дело с несколькими сильными претендентами на его наследство. Едва ли умные советники Иоанна не предвидели двух главных затруднений, долженствовавших воспрепятствовать быстрому и легкому завоеванию Ливонии. Во-первых, множество крепких городов и замков. Ливонию отнюдь нельзя было сравнивать с Казанским царством, где по взятии столицы оставалось только усмирять полудикие туземные народы и взимать с них ясак. Здесь каждый город, каждый замок, имевший сколько-нибудь мужественного коменданта, приходилось добывать трудной и долгой осадой; а в осадном деле, где требовалась борьба с артиллерией, именно московская рать была наименее искусна. Поэтому после трехлетней войны, после страшных опустошений неприятельской земли, москвитяне могли похвалиться приобретением не более одной четвертой ее части. Во-вторых, это (сравнительно с потраченными усилиями) небольшое приобретение, в соединении с дальнейшими притязаниями, приводило нас к одновременному столкновению со Швецией, Данией и Польско-Литовским государством. На первых порах Москве удалось отклонить новую войну со шведами, которые обратились на датчан, желая отнять у них западную часть Эстонии; но борьба с главным наследником Ливонского ордена, то есть с польско-литовским королем, оказалась неизбежной.

С Польшей и Литвой, со времени боярщины, у нас не было ни войны, ни прочного мира, а только возобновлялись истекавшие перемирия. Всяким попыткам к заключению вечного мира мешали притязания Литвы на возвращение Смоленска, к которым обыкновенно присоединялись требования возвратить все приобретения, сделанные Иваном III, и даже уступить Псков и Новгород; а с московской стороны, в ответ на эти странные требования, выдвигали свои права на старые русские области: Полоцкую, Витебскую, Киевскую и Волынскую. После же 1547 года прибавился еще один повод к распрям; в переговорных грамотах королевская канцелярия продолжала именовать Иоанна только великим князем Московским и отказывала признать за ним новый его титул царский. Московское правительство со своей стороны именовало Сигизмунда Августа только великим князем Литовским, отказываясь называть его в грамотах королем. В связи с пререканиями о титулах в это время, не без участия самого Иоанна, распространяется в Москве легенда о происхождении древнего русского княжеского рода от Пруса, брата римского императора Октавия Августа, чем московский государь думал умножить свою славу и величие.

Последнее перемирие заключено было в 1556 году на шесть лет. Война Ливонская подала повод польскому королю к новым посольствам, имевшим целию отвратить московские притязания с этой стороны. Но правительство наше постоянно отвечало, что Ливония в древности принадлежала прародителям московских государей, что ливонские немцы давно обязались платить дань и что государь воюет их землю за их неисправление. Иоанн даже в своем титуле стал именовать себя «государем Ливонския земли» града Юрьева. Когда же Ливонский орден начал явно склоняться на сторону польского короля, намереваясь отдаться под его покровительство, то есть в 1560 году, Иоанн, в то время овдовевший, попытался уладить свои отношения к Польше и Литве помощью родственного союза. Посол его Федор Сукин сделал от имени царя брачное предложение младшей сестре короля Екатерине. Король показал вид, что не прочь от этого брака, но потребовал предварительно прекращения Ливонской войны и заключения вечного мира с уступкой Смоленска, Пскова и Новгорода. При подобных требованиях, понятно, переговоры о брачном союзе окончились ничем. Когда же Ливонский орден прекратил свое существование, а король Польский завладел всей южной половиной Ливонии, тогда немедленно открылась и новая русско-литовская война. Вначале, пока она ограничивалась нерешительными действиями и взаимными опустошениями, переговоры о мире не прерывались. Но в январе 1563 года Иоанн лично выступил в поход с большим войском и осадил древний русский город Полоцк, по своему положению на Двине важный как для Литвы, так и для Ливонии. Для этого похода одной посохи, то есть земской рати, конной и пешей, было собрано более 80 000 человек, а главное, для обстреливания крепости привезен был большой наряд, то есть тяжелые осадные пушки, называемые «павлинами» и «огненными», то есть бросавшие каленые ядра. Такими ядрами выжгли 300 сажен деревянной стены, так что 7 февраля взяли острог или посад, расположенный за Полотой; а неделю спустя Станислав Довойна, воевода литовский, сдал и самый город или кремль. Этот воевода и епископ Полоцкий Арсений Шишка, взятые в плен, отосланы в Москву вместе с некоторыми знатными воинами и гражданами; но бывших в городе польских ротмистров с 500 товарищами царь одарил шубами и отпустил в отечество. С гражданами вообще царь обошелся милостиво; только захваченные в городе жиды подверглись жестокой участи: будучи ненавистником жидовства вообще, Иоанн, по словам летописи, велел их утопить в Двине вместе с семьями.

Высоко ценя приобретение Полоцка, царь принял все меры, чтобы удержать его и укрепить за собой. Он оставил в нем воеводой известного князя Петра Ивановича Шуйского, а товарищами его двух братьев Серебряных-Оболенских, князей Василия и Петра Семеновичей. Воеводам царь дал подробный наказ, как чинить стены, чистить и углублять рвы и вообще беречь город и от внезапного прихода литовских людей, и от измены жителей. Поэтому в город, то есть в кремль, только в торжественные праздники дозволил он пускать в Софийский собор граждан из острога или посада, и то понемногу и усилив на то время везде стражу. В городе он велел сделать «светлицу» (род гауптвахты), где ночевали бы очередные военные начальники со своими людьми, а по городу ночью постоянно ходили дозоры с фонарями. Для производства суда велено устроить в остроге судебню и выбрать из дворян «добрых голов», которые бы судили людей по их местным обычаям безволокитно и без посулов и поминов, в присутствии бурмистров и выборных земских людей.

С известием о взятии Полоцка царь послал в Москву к митрополиту и семейству своему нескольких знатных людей, вместе с шурином своим князем Михаилом Темрюковичем Черкасским. В грамоте митрополиту Макарию говорилось: исполнилось пророчество чудотворца Петра митрополита о граде Москве, «яко взыдут руки ее на плеща врагов». Когда Иван Васильевич возвращался из похода, то ему оказана была самая торжественная встреча от духовенства, бояр и всего народа. В Полоцке учреждена архиепископская кафедра, на которую поставлен Трифон, бывший епископ Суздальский. С крымским ханом Девлет-Гиреем уже лет семь как не было мирных сношений, и татарские гонцы были задержаны в Москве; ибо, подстрекаемый Сигизмундом, хан вероломно во время мира нападал на московские украйны. Теперь на радостях Иоанн послал в Крым Афанасия Нагого с богатыми подарками из полоцкой добычи, а именно с литовскими конями в седлах и уздах, отделанных серебром, и с королевскими дворянами-пленниками. Главной же целью посольства было возобновить мирные сношения, чтобы по возможности обеспечить себя со стороны крымцев.

С Сигизмундом тоже возобновились переговоры. В Москву в декабре 1564 года приехало большое литовское посольство, с Юрием Ходкевичем, Григорием Воловичем и Михаилом Гарабурдой. Они просили о полугодовом перемирии; но так как послы не соглашались на уступку Полоцкого уезда и ливонских земель, то им отказали, считая эту просьбу только за желание выиграть зимнее время, тогда как московские рати уже были готовы начать зимний поход. Посольство уехало. По царскому приказу в январе двинулись московские воеводы из Полоцка, Вязьмы, Смоленска и Дорогобужа: они должны были сойтись под Оршей и отсюда под главным начальством кн. Петра Шуйского идти на Минск и другие места. Но поход сей кончился бедственно. Полоцкие воеводы, очевидно не рассчитывая встретить неприятеля в поле, шли со своей ратью очень оплошно; а другие воеводы еще не успели с ними соединиться. Недалеко от Орши на них внезапно ударило польско-литовское войско, предводимое трокским воеводой Николаем Радзивиллом Рыжим. Русские не успели ни надеть свои доспехи, ни устроиться в полки. Местность случилась лесистая и тесная, так что развернуться было негде; а литва, ударив на передовой отряд, тотчас его разгромила и погнала назад на главную рать, которая тоже смешалась и дала тыл. Поражению способствовала смерть главного воеводы князя Шуйского, который пал вместе с двумя князьями Палецкими; а воеводы Плещеев и Охлябинин попали в плен. Но так как дело произошло к ночи, то большая часть войска успела спастись и ушла в Полоцк. Таким образом, 50 лет спустя после великой Оршинской битвы около тех же мест произошло новое, хотя не столь тяжкое, поражение русской рати, которое уменьшило радость о завоевании Полоцка (как тогда Смоленска). Это поражение послужило для нас началом многих других неудач. Между прочим, вслед за ним князь Андрей Курбский, один из лучших московских воевод, изменил Иоанну и убежал в Литву⁴¹.

Дело в том, что уже произошла важная перемена в самом московском правительстве: наступила печальная эпоха казней и опричнины.