Текст книги "Марчеканская вспышка (сборник)"

Дмитрий Иванов
Марчеканская вспышка

www.napisanoperom.ru

Все права защищены. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме без письменного разрешения правообладателя.

© Дмитрий Иванов, 2015

© ООО «Написано пером», 2015

Марчеканская вспышка

(истории из жизни Славки Салеева)

АВТОР УПОЛНОМОЧЕН ЗАЯВИТЬ

На смерть друга

 
спастись невозможно, коль выстрел прицельный?..
Господь защитит и беду отведёт?..
порою так тошно, но крестик нательный
от лимфы кипит, избавлением – лёд,
который горячку остудою лечит
но вот воскресить вас ему не суметь…
ступает по водам Иисуса предтеча
видением-облаком в чьём-то уме…
приходит наш час на Голгофе страданий,
и странные тени садятся, и ждут
на страже?.. на стрёме?.. на выцветшей ткани
тебя нарисуют, а после распнут…
тебя как последнюю тварь отымеют
и только потом бросят свиньям на корм…
и свет преломления райского змея —
в аду закопченном тротиловый шторм!
 

4 января 2009 г.

Вот и прервался жизненный путь моего друга Славки Салеева, закончились истории о нём, им же рассказанные. Да-да, те самые истории, которые мне удалось записать в процессе общения с этим, «заебатецькой души человеком». Истории, которые, казалось, будут вечно радовать меня своим неиссякаемым оптимизмом.

Но и сейчас Славкиных баек хватит на целый роман – роман в рассказах. Все материалы в нём представлены здесь практически в таком же виде, как они и были написаны первоначально. Разве только – автор чуть-чуть поправил стилистику изложения.

В этом романе нет сквозного действия, равно, как и нет сквозного противодействия. Размерами литературно-мышечной массы он худ, а боками впал… в немилость к желудку и приближённым органам современного чувственного восприятия искусства. Так что, и не роман это вовсе, а обычный набор расхожих фраз.

Попросту говоря, литературный калейдоскоп.

Мне могут попенять, какой же это роман, если отсутствует единая фабула? Когда герой, наподобие средневекового плута Фигаро, скачет из истории в историю, невероятно раздражая благочестивых читателей, которых некогда научили, что чёрное – это чёрное, белое – белое (но не море и не «Мицне»), а посередине – хрена лысого вместо предполагаемого гвоздика.

А я отвечу так: в фабуле ль дело, товарищЪ?! Не нравится определение «роман», так пусть будет сборник рассказов, баек и историй из жизни Славки Салеева.

Кто же такой Слава Салеев, о котором пойдёт речь?

Во-первых, он мой друг.

Во-вторых, замечательный человек.

В-третьих, Кулибин от электроники.

И на мой взгляд, этого вполне достаточно, чтобы стать героем нашего времени, нашего со Славкой времени.

Большая часть долгой трудовой деятельности Славки Салеева прошла под эгидой высшего технического образования. Двадцать пять лет. Кто-то скажет, что не так-то и много. Но не следует забывать, что до этого были почти два года работы садчиком кирпича, аккумуляторщиком, год учёбы в инженерно-строительном институте Новосибирска, три года срочной службы на Тихоокеанском флоте, около четырёх лет работы электриком, шесть лет службы прапорщиком с одновременной учёбой (заочно) в Ульяновском политехническом институте.

И сколько в итоге? Верно – чуть больше сорока лет. А это уже кое-что значит. Но и двадцать пять из сорока… значительно больше половины.

Вы ждёте от меня хронологии? Спешу разочаровать – последовательность событий мною будет нарушена. Вероятно. Скорее всего. На мой взгляд, нет нужды отслеживать, что было раньше – яйцо или омлет, – когда речь идёт о живом человеке… Именно – живом: он с нами, Славка просто отошёл на минутку. Вы же прекрасно знаете.

Начинаю таки делиться. Но не снегом, а своими историями о Славке и от Славки. И вот, как говорится, что вырастает из благих авторских намерений.

Вступительная дуэль
(Сон в зимний вечер или умозрительная преамбула)

Привиделось мне, причудилось, будто никакой я не Чваков (институтское прозвище, произросшее из ошибки куратора группы при первом знакомстве), тем более – не Иванов, а попросту некий князёк мелкопоместный, получивший в наследство от батюшки единоутробного долгов карточных тыщ, этак, на семнадцать с гаком… Причём меньше половины ассигнациями, а так – всё больше закладными на дворовую челядь, строения и плодородные земли в родимом имении Родимцево Недородного уезда Володимерской губернии.

И вот стою, эт, я нищий, но гордый напротив невысокого человека в очках и с явными и очень недобрыми намерениями. Что вы, что вы! Я сразу понял, кто передо мной расположился в мундире камер-юнкера подводного флота ея императорского величества Фёдора Емельяновича – сам Александр Сергеевич Пушкин. Похож, чертяка, на Славку Салеева, как чипсы «Принглс» на сдобную коврижку – по пятачку за дюжину. Однако ж, он это. Несомненно, он. Сам!

Соображаю себе, что Славку Пушкиным назначить никак не могли, поскольку он из мусульман будет, а не из эфиопских арапов происхождением-то. Умом понимаю, а ничего поделать не могу, так как в руке предписание императорской гламурной e-mail канцелярии сжимаю. А в нём электронным по белому наскрижалено церковнославянской вязью, мол, получателю сего надлежит встречать Славку со всем почётом и уважением, который полагается светочи российской поэзии Александру Сергеевичу Пушкину (урождённому Салееву по первому гаремному признаку).

Осознание осознанием, но смотреть Славке в пустые оловянные глаза, в которых уже бесновался свирепый Медный Всадник, оказалось не таким простым занятием. Чуть было не убежал я умом в истерике-то. Но сдержался. А Славка всё пенял мне, будто низкородному холопу малохольному:

– Знаете, Воротынский, я вас, пожалуй, на дуэль нынче же вызову… Поскольку вы киоскёр и жиголо. То и дело карты так мечете, будто у вас это бисер, а не предметы игрального культа! А ещё постоянно мои имя с фамилией путаете. То Сашкой назовёте, то Александром Сергеевичем, то и вовсе Пушкиным. Не годится вот эдак-то, друг мой. Хватит уже вам жеманиться. Пора и под пистолетом дуэльным постоять! Хоть бы с полчасика. Сеанс пулетерапии, видите ли, Лепаж вам в якорь и заливная нотатения в глотку!

Странно, а отчего меня киоскёром-то называют? К чему сии преференции обстоятельственные; обстоятельства образа бездействия, кстати?

А вот, наверное, отчего… За моей спиной располагалась книжная полка, забитая по «Маруськин поясок» подшивками желтоватых на запах газет, иллюстрированными журналами, рекламными буклетами и прочей полиграфией самого разного толка – вплоть до элитной порнографии, выпущенной к тезоименитству наследника престола.

«Не продаётся!» – подумалось мне с неслыханным ехидством. Нас так просто не купить! Мы, киоскёры, народ ушлый, обстоятельный. Ни на какие злокозненности не поддаёмся. Вот в этаком примерно ключе…

Вот и Пушкин, Александра Сергеевич, в костюме Славки Салеева на маскарадную дуэль собираться изволят. Послушайте меня, герр гений, это вам пригодится в ваших начинаниях… Честно…

…я тут хитрость хитрую узнал, чтобы сладкую сладость вкушать… долговременного пользования… для затянувшихся дуэлей – в самый аккурат…

Плакат над моей головой дёргало и мотыляло. Позвольте, а кто ж его повесил? Кто и с какой целью? Нет ответа. Зато содержание его в памяти отложилось. Плакат гласил: «Существует четыре типа людей: одни ничего не желают знать, другие всю жизнь учатся, третьи учат, четвёртые поучают. Обычно второй тип легко совмещается с третьим, а первый с четвёртым».

Концептульненько, как сказал бы некто безликий со спонсорским кошельком издателя с испорченным вкусом.

Бывает…

И тут я почувствовал ещё чьё-то присутствие. Виталий, мой наперсник и камердинер в расшитой ливрее начинал зажигать мутноватые декабрьские свечи в утончённых канделябрах замечательного тульского литья. От факела, исполненного в виде американизированного созвучного символа с лёгким акцентом на средний палец. Он говорил мне так:

– Не обращайте внимания, Воротынский, барин часто изволят гневаться подобным манером адмиралтейским, ножкой топать не упускают случая, Однако бравада всё это, бравада и полный дискомфортный моветон с оборотом…

– С каким ещё оборотом?

– Ой, а то вы не в состоянии различить! – лицо Виталия выражало оскорблённую наивность. Причём оскорблённую самым издевательским способом. – Идиоматическим оборотом же. А вы что подумать изволили, бесстыдник вы окаянный?!.

Бац! Опять я отстранился. А Пушкин-Салеев с Виталием, облачённым в ливрею, пошли к барьеру, поручкавшись преизрядно. Возле барьера безземельные крестьяне, задержанные околоточным за превышение скорости следования по императорской трассе Москва – Голубые Петушки, подстилали соломку на рогожку (хотя, вполне вероятно, что и на дерюжку). Чтобы в случае ранения было не больно падать. Ах, да не ясно, отчего падать? Так от пули же… Или от каких-то там её мегаплазматических флюидов (и это всё во сне сам себе соображаю!).

Секунданты с секундомерами, праздные зеваки в духе Римской империи в больном воображении однозначных голливудских продюсеров, корреспонденты губернских изданий (один даже из газеты «ЯтЪ, не хрен взять» заявился). А я где-то выше всего этого. Под самым потолком. Оп-па, проблемка-с. А есть ли потолок у спящего в ослепительно-восхитительном состоянии чуточку выпившего мужчины усреднённых, мягко говоря, лет? Никогда не задумывался.

Задумался и упал. Прямо на пол. Ой, как у вас на полу-то накурено…

Но лучше узнать, как там у барьера. Что говорят, о чём мечтают… напоследок.

– Ну, ты забавный! – сказал Салеев-Пушкин, теряя терпение и человеческий облик. – Сколько ещё будешь поперёк моего гранулированного резного таланта разных гадостей строить? Вот и спираль временную порвал, негодник макиавеллевский, извольте-с полюбопытствовать. А с таким отношением к спиралям и залёт возможен… Причём прямёхонько на вражескую территорию. И что вы можете мне сказать на это? Или возразить чего?

Собираюсь что-то ответить. Пытаюсь, напрягаю подсознание. И тут… попадаю по ту сторону Волшебного Зеркала…

Неловко позвякивая шпорами, вошёл граф Мыкола Страшневский.

А ведь ещё Старый Новый год… на старые дрожжи…

– Экой ты фонетический фанатик! Закрыл бы, что ли, свой фонтан красноречия!

– Это вы по Козьме Пруткову соскучились?

– Не то слово, батюшка, так истосковался, даже филе голубой акулы ем без циркулярно уложенного удовольствия.

– Вам бы, отец мой, пангасиуса отведать перед вечерней молитвой… Глядишь, дело б и сладилось…

– Вы о чём это, владыко?

– Так всё о том же, чадо мое возлюбленное: о дуэлях немотивированных и недостойных высокого звания гениального литератора и самоцензора на полставки.

Он, граф сей проныристый, упал с нехарактерным для господ нерыцарского сословия позвякиванием; из его головы просыпались тараканы, которые немедленно разбежались по закоулкам моей фантазии, издавая приглушённый шорох слежавшегося от долгого бездействия хитина.

А сон всё не приносил долгожданного отдыха душе, ибо и во сне герой его был также несправедливо беден, как и наяву. Это я? Нет, не я. Это кто-то другой… Не обо мне речь, ибо я сказочно богат. У меня есть друг. А я есть у него. В наше время такой капитал наживает не всякий.

Не обо мне речь, просто приснилось…

* * *

Уже не сплю, уже влился в общую беседу. В качестве слушателя. Говорит Виталий. Салеев оппонирует.

– Пошёл в парикмахерскую. И время, вроде бы, нормальное, около пополудни, а всё равно закрыто…

– А куда ходил?

– В «Спартак»…

– У них такое по выходным частенько бывает. Пошёл бы в салон для мужчин.

– Не, я пошёл в пивбар. Жена потом бесплатно постригла…

И дальше…

– Одно из двух: или я старый стал или…

– … трусы линяют…

О! Это в духе Салеева. Вы даже не представляете себе, как он умеет… Как это может происходить в реальной жизни. Представьте себе картинку… Ко мне в гости пришёл Славка. На наш с ним общий день рождения. Разница в один день, только он Кролик, а я Собака… А по жизни мы оба Рыбы. Ничего себе – зоологический уголок средней школы!

И вот Салеев у меня в гостях. Он говорит:

– Сейчас, в миг твоего великого рожденья я могу сделать тебя знаменитым, хочешь?

– Ага, – говорю я, исключительно чтобы противостоять Славкиному неистовому порыву, который сопоставим только (и исключительно же) с электромагнитным импульсом, вызываемым подрывом ядерного заряда, – хочу…

– Тогда сосредоточься, закрой глаза и делай, как я скажу.

– Что делать-то?

– Закрой глаза… ах, да… говорил уже. Подними руки кверху и, словно обращаясь к божеству инков, скажи: «Я Велик! Я Колоссальный вождь современной действительности, Иванов Дмитрий Александрович!»

– И что будет?

– Будет тебе слава, почёт и уважение! Станешь ты величайшим человеком и властителем дум современников! Понял?

Я повёлся, будто тихий и сговорчивый лох. В дверном проёме встал и исполнил всё, что Салеевым предписано было…

– Я велик! – учил меня Салеев.

– Я велик, – вторил я по его наущенью своего друга с закрытыми глазами, руки в положении «слава Амон РА».

И тут случилось нечто. Моя супруга до сих пор с хохотом вспоминает эту ситуацию. Итак, вообразите. В дверном проёме между двумя комнатами виднеется моя нелепая фигура несимметричного медведя. В шортах и футболке, разумеется. Домашняя униформа, так сказать. Я поднимаю руки к небу и говорю заветную фразу, продиктованную Салеевым. В следующие несколько секунд оторванное от личного эго высокомерие корчится в ногах. Это Славка спустил мои шорты (по некоторым версиям вместе с трусами) к моим же собственным стопам… пред ясны очи ошарашенной супруги.

Представляете, только что ты стоял в положении небожителя, взывающего к высшим силам, почти серьёзно, между прочим, уверовав в их могущество, и тут – такое унижение: руки в небо, трусы в ногах…

Я велик! Бац, и без шорт (вот чёрт!) в один миг оказался. Вот так и понимаешь, что всякое величие по своей сути всего только плод нашего воображения и умение убедить в этом окружающих различными, порой, негуманными методами.

И так, таким вот образом я начинаю постигать, что слава в нашей жизни – есть понятие временное и крайне ненадёжное… А стоит ли её воспринимать всерьёз, когда Слава Салеев рядом со мной? И это, поверьте, гораздо важнее, чем всё остальное… что связано с мировой историей, самолюбованием и тем, что в христианской религии называется гордыней.

Отчего-то вспомнилась этикетка с товара одной некогда известной торговой марки:

«Дядя Ваня, хрен столовый».

Вам это знакомо?

Какие у вас руки… как у курицы, да и ноги тоже. Оглядываю себя в зеркале. Точно, куриное всё какое-то. Нечеловеческое. И вроде бы не пил ничего на голодный желудок. А спал тогда чего? Неведомо…

Я снова задремал за праздничным столом? Эге, это становится тенденцией. Пора на волю, в заснеженные пампасы моего родного города. Уж чего-чего, а снега у нас в это новогодье выше всякой меры. Так бы и поделился, да желающих не особо много.

Знакомство
(История с предысторией)

Однажды в конце очередной северной весны, ошарашившей население ранним таянием снегов, в нашей местной газете появилось объявление в разделе «Вакансии». Там сообщалось, что Колвинской геофизической экспедиции требуется инженер-электроник со стажем – для работы на вычислительном центре. Я как раз начал задумываться о том, куда приложить свои достаточно скромные таланты после окончания срока трудового договора с Печорским авиапредприятием. Знаменательная дата приближалась, а тут такая оказия. Не иначе – рука судьбы.

Получив отношение на перевод, поспешил я к своему руководству. Оно не стало препятствовать трудовому законодательству и отпустили меня с миром, позволив отгулять отпуск. Один только начальник штаба съязвил, что обратно меня ни за что не возьмут, когда, разочаровавшись в идеалах от Норберта Винера[1]1
  Норберт Винер – американский учёный, выдающийся математик и философ, основоположник кибернетики и теории искусственного интеллекта


[Закрыть], буду стоять с протянутой рукой у порога. Не довелось ему увидеть такого счастья, не довелось. А то, что в 1997-ом году я вернулся в авиацию (аэронавигация, заметьте, совсем не одно и то же, что в авиапредприятие!), это вовсе не выглядело, как возвращение блудного сына. Времена нынче сильно изменились. Такие дела. А где теперь сам, тот начальник штаба, Бог весть. Говорят, что где-то в столице республики пенсионерствует.

* * *

Я к моменту описываемых событий уже почти два года, как носил бороду. Но моя ухоженная эспаньолка никак не могла сравниться с развесистой растительностью этого замечательного человека. Он и сам был большой, несуразный, очень симпатичный и, судя по треснувшему стеклу на очках в простенькой оправе, невероятно умный. Первые впечатления редко обманывают. Гена мне сразу пришёлся. Почему-то мгновенно вспомнилось расхожее институтское представление о крутом электронщике с вычислительного центра.

Я имею в виду следующие характерные признаки: лохматость, небритость, неконтролируемое пузырение локтей на горелом во многих местах от задумчивого почёсывания горячим паяльником свитере, который и сам свалялся, будто спальный мешок из верблюжей шерсти после десяти полевых сезонов. А ещё – пронзительный взгляд и вечная папироса в излучине губ, как непреложный факт подтверждения вхожести их обладателя в небесные сферы, где самое место рыцарям от Её Величества Геофизики.

Владик (до этого и позднее – главный инженер экспедиции) представил нас друг другу и произнёс сакраментальное:

– Ну, теперь вам к началу осени нужно «спарку» (спаренную сейсмостанцию «Прогресс-2») восстановить. А потом ты, – он бросил на меня многозначительный взгляд, – поедешь до конца года на курсы по изучению вычислительного комплекса. А там, глядишь, не за горами и пуско-наладочные работы. Ничего-ничего, займёшься пока ремонтом мобильного компьютера, сейсмостанция – тот же компьютер, но для полевых условий.

С чем и ушёл в неведомую для неофита геофизическую даль. Возможно, Гена знал несколько больше, но не стал меня посвящать в святая святых, а попросту начертал вопросительный знак папиросой в мою сторону. В нём, в этом знаке, я почувствовал очаровательную силу кабалистики и нарождающегося ристалища, от которого мне никак не отвертеться. Нужно заметить, что по дороге к точке, заключающей знак вопроса, папироса Шаевича, именно такую фамилию носил симпатичный бородач, совершила несколько стремительных эволюций, весьма схожих с фигурами Лиссажу. В результате воинственных пассов боевой свитер опытного полевика украсился ещё парой прожженных отверстий для орденов. На моём джемпере это тоже отразилось. Я удостоился небольшой дырочки на груди, вероятно, для прикрепления боевого знака «Первое знакомство с закромами геологии».

Гена протянул мне шершавую мозолистую руку, но его интеллигентность в моих глазах не смогли поколебать такие характерные геофизические атрибуты, свойственные начальникам сейсмоотрядов, на долю которых выпадает иногда поработать наравне с рабочими при размотке многометрового кабеля с датчиками упругих колебаний в качестве оконечного оборудования. Итак, Гена протянул мне руку, и я ответил на его пожатие. Первый контакт был установлен, оставалось найти общий язык в работе.

Как выяснилось позднее, в Шаевиче был намешан гремучий букет ассимиляции народов, что оставалось только диву даваться, как эта адская окрошка из лейкоцитов и эритроцитов уживается в его вполне упитанном теле организма. Гена на четверть был украинцем, на четверть русским, на четверть поляком, а оставшаяся часть его сущности упиралась корнями в потомков Моисеевых и оттуда же подпитывалась методом кровотока. Но это только в первом приближении. Если хорошенько покопаться в генеалогическом древе рода Шаевичей хотя бы до пятого колена, полагаю, там нашлись бы ещё какие-нибудь следы «древнеримских греков». Не слабый замес, доложу я вам.

– Ну, что, будем знакомы, – ввёл меня в круг причастных к земляным недрам Гена. После произнесения расхожей фразы будущий напарник сделал вид, что усиленно покоряет глубины своей обширной оперативной памяти, в завершении чего выложил давно заготовленное: – Ты, говорят (интересно – кто мог говорить, если я ни с кем, кроме главного инженера ещё не общался), в КИИГА учился. В Киеве, да? А я вот днепропетровский универ закончил, геологический факультет. Всю сознательную жизнь по Северам. В Лабытках большей частью (Лабытки – посёлок Лабытнанги на западном берегу устья Оби, с другой стороны реки располагается Салехард, прим. автора). Представляешь хоть немного, чем геофизики занимаются?

Я отрицательно покачал головой, чем вверг Шаевича почти в религиозный экстаз.

– А «таблетки»… в смысле, микросхемы менять доводилось?

– Разумеется.

– И что?

– В смысле?

– Получается?

– Ну да, а в чём дело-то?

И тут я узнал, почему Гена задал этот вопрос. Он красочно живописал мне будни геофизика-сейсмика, во время которых взлелеял в себе трепетное отношение к замене микросхем нетрадиционным манером. В полевых условиях случались такие моменты, что срочно нужно было произвести ремонт аппаратуры. А ты, вместе с сейсмостанцией, на выкидном лагере, где нет дизеля, и единственный источник электроэнергии – автомобильный аккумулятор. В этих ситуациях паяльник разогревался буквально на печке. И ничего, всё путём: пайка оказывалась достаточно качественной. Аппаратура продолжала служить до капитального ремонта на базе экспедиции в межсезонье.

Своим рассказом Гена, вероятно, пытался показать, что в поле работают совершенно особенные люди, которым нипочём даже восстановить сейсмостанцию при помощи первобытного костра и куска проволоки. Я быстро проникся, но это не помогло мне сразу, то есть тотчас же войти в доверие к будущему коллеге. Шаевич хитро прищурил мудрые еврейские глаза и сказал:

– Знал я одного выпускника КИИГА. В Лабытках тогда работал. Так вот, этот парнишка даже лудить не умел… Руки, что ли, из жопы росли? А у тебя как с анатомическим строением?

Последняя фраза прозвучала скорее огорчительно-сочувственно, чем злорадно-поучительно. Лёгкое грассирование Шаевича подчёркивало почти неосознанную вселенскую скорбь, связанную с выпускником нашего института, у которого всё так плохо обстояло с руками.

– И ещё, этот герой путал триггер с триппером, ты-то… Ты, часом, не из таких будешь?

Я немного смутился, а Гена тем временем, будто прицениваясь, изучал мои верхние конечности. Связи их с известным местом не обнаружил и успокоился. Про триггер я помнил твёрдо, что это, не так себе, нестойкое соединение летучих газов, а совсем даже наоборот. Триггер – электронная схема, широко применяемая в регистрах компьютера для надёжного запоминания одного разряда двоичного кода. Триггер имеет два устойчивых состояния, одно из которых соответствует двоичной единице, а другое – двоичному нулю. Ай, да я, ай, да парень-молодец! Ещё помню кой-каких определений из жизни электроники.

Вот, собственно, и вся информация, которой я располагал тогда о триггерах. Гена же, судя по всему, знал об этих братьях наших меньших, пожалуй, несколько больше. И такое сокровенное знание, разделённое с неожиданным напарником, помогало мне впоследствии жить и строить переразвитый социализм, нимало не сомневаясь в том, что для полного счастья ещё что-то нужно, кроме… Что-то ещё, кроме бессонных ночей на восстановлении «осыпанного харда», бесконечных разговоров с супругой – мол, пора бы побольше уделять внимания семье, неизмеримого везения – жить почти семь лет в любимом коллективе, который отвечает тебе взаимностью. По крайней мере, я так себе придумал.

Две недели вместе с Шаевичем пролетели в один миг, когда мы с ним подсели на «контрафактные таблетки» – как можно назвать сгоревшие микросхемы, пользуясь молодёжным сленгом. Каждый работник экспедиции, желающий проверить достоверность фигуры речи о повешенном топоре, мог обнаружить нас в геофизической мастерской в клубах папиросного дыма с паяльниками и папиросами в руках, приведёнными в боевую готовность в режиме «штыковая атака». Перед нами стояли две трёхлитровые банки, которые к концу моего испытательного срока наполнились доверху. Одна – окурками, вторая – выкушенными микросхемами. Я поначалу удивлялся, отчего сейсмостанция пришла в такое удручающее состояние. Шаевич усмехался невесело и пояснял:

– Из поля мою «ласточку» вывезли в мае почти в исправном состоянии, только всего и нужно было – восстановить оперативный ЗИП. Я в отпуск ушёл, а Владик поручил ремонт неисправных ТЭЗов[2]2
  ТЭЗ – (типовой элемент замены) – электронный модуль цифровой техники, который может быть заменен обслуживающим персоналом в полевых условиях эксплуатации, т. е. без использования каких-либо специальных и контрольно-измерительных средств


[Закрыть] этому косорукому чучелу…

Дальше Гена произносил такую тираду, которую я не рискну представить на ваше обозрение из человеколюбия. У него наболело, видно. А вам-то, зачем такие переживания? Сначала я толком не понял, как было дело, но в процессе ремонта проникся полностью, хотя Шаевич при обсуждении темы срывался на нецензурную брань (иногда на странной смеси польского с ивритом) буквально после второй фразы. Не вдаваясь в подробности, расскажу, что мне стало известно.

Ремонтом ЗИПа на «спарку» занимался летом единственный на тот момент инженер геофизической мастерской. Звали этого любимца богов… э-э… Впрочем, не стану акцентировать – его просто звали. Он окончил Питерский электротехнический институт имени Попова с отличием. Был большим умницей. Но только до той поры, пока дело не касалось конкретных дел, связанных с ремонтом электроники. Диагностировал-то прекрасно, но доверять ему паяльник было страшной ошибкой. Он «набычил» настолько ужасающих «соплей» на печатном монтаже, что и нарочно такого не сделать при огромном желании. Но, как ни странно, сейсмостанция даже задышала. И тут горе-ремонтник перевёл её в полевой режим, то есть запитал от аккумуляторов, а не от промышленной сети, и начал прогонку. Но, как говорят в авиации, там, где раздолбай, – там всегда несчастье. В процессе подготовки к тестовому прогону питающий кабель оказался передавленным двумя тяжёлыми стойками, и 24 вольта постоянного напряжения уютно растеклись по всему корпусу станции, вытесняя и подпаливая всё, что встречалось по дороге. Дымовуха была знатная.

Виновник же «торжества» долго думать не стал. Он повыдёргивал все ТЭЗы из стоек, числом около сотни, и трудолюбиво «насоплил» навесным монтажом гору микросхем, даже не удосужившись почистить платы от остатков сгоревших корпусов. После чего доложил главному инженеру о готовности сейсмостанции к новому полевому сезону и убыл на «Большую землю», греть пузо в отпуске. Проверять же свою, с позволения сказать, работу парень не дерзнул. Да и здоровьем рисковать не стал: вот-вот должен был появиться Гена, и тогда за жизнь нашего ремонтника я не дал бы и ломаного гроша.

Шаевич, когда впервые увидел, что сотворила с его детищем «эта жопа с корявыми руками», даже прослезился чуток. Но расслабляться нельзя. Станцию к сезону необходимо готовить в любых обстоятельствах. Таким вот образом мы с Геной и образовали тандем, поскольку для одного подобная задумчивая работа в цейтноте попросту невозможна, а я всё равно до командировки в Северодонецк болтался без дела. И нужно заметить, к моему отъезду на курсы «спарка» вновь приняла человеческий облик с сейсмическим уклоном на все четыре стойки.

Вот такова предыстория моего знакомства с Салеевым. А теперь расскажу о том, как увидел его впервые, и во что вылилась наша первая встреча. Славка как раз уволился из вооружённых сил, где тянул по контракту лямку прапорщика, и искал работу «на гражданке». Поиски привели его в нашу прокуренную богадельню, чтобы, так сказать, выяснить, «что здесь на хлеб намазывают, кроме гуталина». Вероятно (и даже очень!), что Салеев устроился бы в нарождающуюся геофизическую мастерскую, и мы бы задружились несколько раньше, чем это случилось по жизни, но всё дело испортил дотошный Гена. Он начал приставать к Салееву с подначками про «кривые ручки» из-за которых мы с ним, собственно, и сидим в этом табачном чаду с утра до ночи.

– А паять-то вы хотя бы умеете, молодой человек? – спрашивал Шаевич с бесовским огоньком в глазах. – Знавал я одного специалиста в Лабытках, который даже провод залудить не умел. А туда же – электронщик. И тоже из бывших военных.

Салеев обиделся и ушёл. Что он, лох, какой – первому встречному показывать чудеса пайки под микроскопом! Позднее, когда моё знакомство с Салеевым состоялось, я так и не смог помирить его с Шаевичем. Но тут вот что: не хотел пойти на мировую именно Славик. Выходит, кондовая татарская кровь значительно крепче по составу, чем смесь от Шаевича. Не берусь утверждать однозначно, но, судя по всему, именно так дело и обстояло. И лишь смерть Салеева помирила двух антагонистов по жизни. Каждый год мы вместе с Геной ездим на кладбище в день Славкиной смерти и тихонько его поминаем. Каждый по-своему.

История не терпит сослагательного наклонения, будь она хоть всемирной, хоть местечковой. И нет в том нашей вины. В этом наша беда… А может, как раз таки и нет – не беда вовсе. Не стану об этом думать, а лучше попытаюсь продолжить повествование.

Позднее мы ещё пару раз пересекались с заглавным героем моего повествования – до того, как стали друзьями. Сначала ребята с ВЦ подменяли Славку в соседней геологоразведочной экспедиции, когда тот уезжал в отпуск, а оформление документальной части такого замещения было всегда с моим участием. А потом, когда Салеев обосновался в МП «Геотехнология» НПО «Недра», мы частенько сталкивались по производственным вопросам. На этой почве, собственно, и подружились-то.

Вокруг нас бурлила невероятно изменчивая эпоха перемен, и мы бурлили вместе с ней, не уставая радоваться жизни, даже такой временами трудной, что иной раз приходилось выпивать без закуски. Но водка всегда была хорошей и дорогой. Такая уж традиция: времена временами, а стандарт Менделеева[3]3
  Дмитрий Иванович Менделеев, вопреки сложившейся легенде, водку не изобретал; она существовала задолго до него. Тем не менее, на этикетке «Русского стандарта» написано, что данная водка «соответствует стандарту русской водки высшего качества, утверждённому царской правительственной комиссией во главе с Д. И. Менделеевым в 1894 году». С именем Менделеева связывают выбор для водки крепости в 40°. Согласно информации Музея водки в Санкт-Петербурге, Менделеев считал идеальной крепостью этого напитка 38°, но для упрощения расчёта налога на алкоголь она была округлена до 40.


[Закрыть] превыше всего!