Текст книги "Император открывает глаза"

Король и шут
Жизнь и смерть Куруша, великого царя персов[21]21
  Авантюрина первая – проба пера Хранителя.


[Закрыть]
(Восток)

Как говорят, отцом Кира был Камбис, царь персов. Матерью же его, как всем известно, была Мандана. Майдана эта была дочерью Астиага, воцарившегося над мидянами. Как говорится в сказаниях и поется в песнях варваров, Кир был юношей редкой красоты; отличался он и необыкновенным честолюбием и любознательностью, мог на любой подвиг отважиться и любой опасности подвергнуться ради славы.

Ксенофонт «Киропедия»

Стиснутая крутыми холмами равнина была узка. По гребням холмов густою стеной стояли дайские лучники, выход из западни перекрыл отборный отряд всадников-массагетов. Куруш посмотрел на стоявшего подле Виштаспу, тот кивнул и поскакал к полкам бактрийцев. Прошло несколько томительных мгновений, и тысячи всадников стали разворачиваться для атаки. Изогнутая дугой колонна бактрийцев обратилась в лаву из десяти полков, по тысяче воинов в каждом. Выхватив из ножен акинак, Виштаспа устремился вперед – на лежаший пред ним холм – пологий в сравнении с остальными. Яркая, отливающая киноварью и блеском металла лава с воем устремилась за ним.

То было радующее душу зрелище – мчащаяся во весь опор лавина всадников, готовая смести все на своем пути. Куруш улыбнулся в густую, щедро пропитанную хной бороду. Сейчас! Еще немного, и дерзкие массагеты попятятся, а затем и побегут. Вот сейчас…

С холма взвилась туча стрел, густая настолько, что на миг заслонила краешек неба. Сколько их было, стрел – неведомо. Но многие тысячи. И каждая попала в цель. Каждая вонзилась либо в человека, либо в разгоряченную быстрым бегом лошадь. Сотни и сотни всадников пали с пятнистых попон, покатились по земле с жалобным криком кони.

Но лава устояла. Она лишь немного сбросила ход, чтобы чрез миг снова набрать его, втаптывая в сухую пыль раздробленные тела павших.

– Вперед! – ликующе закричал Куруш.

И тут взвилась новая туча стрел, а затем они стали лететь непрерывно, обратившись в смертельный дождь. Увенчанные трехгранными жалами, стрелы валили наземь сотни и тысячи витязей, выкашивая передние ряды и прореживая тех, что скакали чуть позади. Массагеты стреляли с ужасающей быстротой и меткостью. Раз, два, три – и каленая стрела находила очередную цель, а рука лучника уже тянулась в сагайдак за новой. И вновь раз, два, три – и еще несколько сот витязей, ловя воздух пробитой грудью, падали на землю, а обезумевшие от ужаса кони суматошно неслись по гудящей земле, калеча агонизирующих людей.

Бактрийцы не доскакали до вражеского строя каких-нибудь тридцать шагов. Поражаемая тучами стрел, лава застопорила ход, а затем покатилась назад. Куруш в бешенстве наблюдал за тем, как всадники поворачивают коней, и те, избиваемые плетьми, несутся вниз по холму, покрытому месивом тел.

Из атаки вернулась лишь половина, среди них и отважный Виштаспа, чей каленый доспех оказался не по зубам дайским стрелам. Подскакав к Курушу, сатрап жарко выдохнул:

– Мы не прошли!

– Вижу! – процедил царь, чье лицо почернело от жаркого солнца и рвущегося наружу гнева. – Проклятый пес!

Виштаспа оскорблено вскинул в голову.

– Повелитель…

– Крез! Проклятый пес! – рявкнул Куруш. – Шут обманул меня! Он завел нас в западню! А теперь он смеется! Он хохочет, как хохотал тогда, на костре!

Что правда, то правда. Крез хохотал, и смех его разбойничьим посвистом разносился по опаленной степи…

Рождение, отрочество, юность, пожалуй, даже зрелость. Если не вся, то большая часть ее. Мы ничего не знаем об этих годах Кира, названного потомками Великим. Вернее, Куруша, ибо Киром его прозвали греки. Имя Куруш звучало слишком варварски для греческого уха, и греки переиначили его, заменив более благозвучным и кратким – Кир. На самом деле его звали Куруш, что означает – Пастух. Имя частое и почетное в тех племенах, чье благополучие и сама жизнь зависят от кочующих по степи стад. Скот значит жизнь, жизнь значит власть. Наделенный скотом наделен и властью. И потому нет ничего удивительного в том, что пастухи становились царями. И не просто царями, а владыками, подчинявшими великие царства.

И потомки с восторгом пересказывали жизнь этих царей, слагая историю, а заодно и мифы. Историю – с тех лет, когда цари принимались завоевывать царства, мифы – о жизни до сего знаменательного мига.

История не сохранила достоверных сведений о первой половине жизни Куруша, но, думается, в ней не было ничего примечательного. Был рожден матерью, чье имя не сохранилось, до пяти лет находился под ее нежной заботой. В пять был посажен на коня и получил в руки лук, став мужчиной. В десять убил первую лань, в двенадцать участвовал в своей первой битве, сразив в ней или чуть позже первого врага. Словом, все как у всех.

Это много позже досужие писаки выдумают красивую легенду о рождении и воспитании Кира. Они будут уверять доверчивых слушателей, что отважный Куруш появился на свет вопреки воле деда, могущественного владыки Мидии Астиага. И дед будто бы приказал убить его, но Куруш чудом спасся и рос в семье пастуха. Но он был столь силен и отважен, что быстро стал первым среди сверстников и обратил на себя внимание деда, который к тому времени воспылал к внуку самыми теплыми чувствами. И быть бы Курушу наследником дедовой власти, но он возжелал взять ее силой и поднял на восстание персов, к каким принадлежал его отец, то ли Гарпаг, то ли Артембар, против господства мидян.

Красивая сказка, популярная в древности. Чудом спасенный младенец, властный дед, несчастный отец, ненавидящий властного деда, благородный юноша, вступающийся за честь отца… Подобное не могло не прийтись по вкусу в эпоху, причудливым образом совмещавшую в себе прагматизм и романтику, жестокость и великодушие, запредельную низость и рыцарство. Легенды о Кире пользовались успехом. Их пересказывал Геродот, рассказывал Ктесий, а Ксенофонт даже объединил их в целую книжищу, представив в ней тот идеал правителя, каким его видел.

Все было много проще. Не было ни…

Нет, конечно же нельзя вести речь о том, что ничего не было. Был властный царь по имени Астиаг, правивший мидянами и многими окрестными народами, в том числе и племенами персов. Был и отец, которого звали то ли Гарпаг, то ли Артембар, то ли как-то иначе, но он несомненно был не последним человеком среди персов. Но отец рано умер, а Куруш, благодаря решимости и твердой руке, скоро стал первым из персидских вождей. Куруш – наследник диких ариев, что предпочитали вину кобылье молоко, а молоку – кровь.

Выше был лишь царь Астиаг, человек неглупый, но мягкий в обращении с подвластными ему народами. Астиаг был расположен к Курушу, в каком видел ближайшего своего помощника. Куруш же видел в Астиаге лишь препятствие своей власти. Убедившись, что его воины числом и умением не уступают индийским витязям, Кир поднял мятеж. Он собрат вокруг себя довереннейших из друзей: Гаубаруву, Виштаспу, Тритантехма и Гарпала – и объявил им:

– Мы начинаем войну!

Персы отказались от выплаты дани и выгнали прочь царских чиновников. Это был вызов, и Астиаг принял его. Он послал против Куруша войско, составленное по большей части из покоренных племен. Доблестные витязи Куруша без труда разгромили эту рать, которая начала перебегать на их сторону еще до начала сражения.

Говорят, Астиаг не смутился и даже грозил дерзкому вассалу. Но Куруша нелегко было испугать. Когда ж Астиаг собрал новое войско и двинулся навстречу персам, его воины взбунтовались и выдали своего повелителя персам. Все оказалось намного проще, чем ожидал Куруш. Но все только еще начиналось. Было глупо ограничиться лишь Мидией, когда со всех сторон граничили царства, готовые, подобно переспелому плоду, свалиться к ногам победителя.

– Глупо, друзья? – спросил Кир верных товарищей по оружию.

– Глупо! – согласились они.

Уже следующей весной полки Куруша выступили в поход на расположенную к северу Парфию. Парфяне не сопротивлялись, решив, что будет лучше признать верховенство победоносных персов и воспользоваться плодами их будущих побед.

Теперь на очереди была Лидия, обильная златом и великолепными конями. Лидией правил Крез, чья сестра приходилась женой свергнутому Астиагу. Надо ли говорить, кто Крез не испытывал теплых чувств к Курушу, но не это стало причиной вражды между могущественными царями. Просто Крез был богат. Несметно богат. Богат настолько, что его богатство вошло в поговорку. Ел он на золоте, пил на золоте, и даже сортир у него был из чистого злата. Сортир!

Это не могло не оскорблять сердца персов, каким не хватало золота даже для того, чтобы отлить изображения священных богов. Маги указали на это Курушу, он не стал спорить с магами.

– Нужен повод, – сказал он.

– Зачем? – спросили маги.

– Крез не сделал мне ничего дурного, и потому боги не одобрят, если я нападу первым. Ведь не хотите же вы обидеть богов?

– Нет, – подтвердили маги.

– Тогда нужен повод! – подытожил Куруш, гладя окладистую, ярко крашеную хной бороду.

Крез не стал томить ожиданием и первым начал войну, понадеявшись на свое золото, до какого падки иноземные воины. Он перешел Галис, пред тем испросив совета у волхвов.

– Что будет, если я перейду реку?

– Ты разрушишь великое царство, – ответили волхвы.

– Вот уж никогда не считал владения этого выскочки великим царством! – заметил Крез и отдал приказ к переправе.

Он перешел реку и дал битву персам. Битва была упорной, и с обеих сторон пало немало воинов. Лидийцы не проиграли, но и персы не победили.

– Ничья! – сказал Крез. – Но их больше.

Персов и впрямь было больше, и потому Крез решил отступить. У него осталось не так много воинов, но зато было предостаточно золота, чтоб купить этих самых воинов. Пактол без устали ссыпал золото в крезовы сундуки. Крез вернулся в родные Сарды и послал гонцов за союзом в Египет и Вавилон. В ответ Куруш немедленно повел войско через Галис. Крезова рать была невелика, но его конница считалась лучшей в мире. По праву считалась. И потому Крез встретил весть о нашествии почти с равнодушием.

– Как пришли, так и уйдут. А мы поможем им!

Воины Куруша смутились, увидев перед собой стройные ряды закованных в сверкающие доспехи витязей Креза. Нечего было и думать, чтоб меряться силой в конном бою. Выход нашелся нежданно.

– Куда прешь, вонючка?! – Так орал погонщику Гаубарува, едва не слетевший с коня, что отшатнулся от верблюда.

Верблюд! Куруш знал, что кони, не привычные к верблюжьему запаху и облику, не переносят его. Персидские всадники специально обучали своих скакунов не бояться верблюдов.

– А ну, разгружай их! – рявкнул Куруш. Поймав на себе удивленные взгляды друзей, царь подмигнул им. – Если Рашна будет милостив к нам, мы разобьем их конницу верблюжьей атакой!

Несколько тысяч верблюдов были освобождены от поклажи. На них уселись лучники, составившие первую линию войска. За лучниками стала пехота. А позади всех Куруш поставил конницу, какой надлежало в случае успеха преследовать врага, ну а в случае неудачи – прикрыть бегство.

Но Куруш рассчитал верно. Лидийские кони и впрямь испугались запаха и уродливого облика невиданных ими животных. Кони перестали повиноваться седокам, и те были вынуждены спешиться. И хотя лидийцы бились с редким упорством, превосходившие их числом персы одержали верх. Потеряв лучших бойцов, лидийцы обратились в бегство и укрылись в Сардах.

– Ничего, у нас еще есть союзники и много золота! – бодрился Крез.

Но золото не заставишь размахивать мечом, а союзникам требовалось время, чтобы добраться до Сард. Куруш не дал владыке Лидии этого времени. Уже на четырнадцатый день Сарды пали. Некий Мард нашел тропинку в скале, где стена была невелика. На рассвете персы взобрались по этой тропинке, и город был обречен.

Когда уже на улицах кипел бой. Крез, как рассказывают, бросился к волхвам, столь жестоко обманувшим его.

– Почему ж вы сказали, что я разрушу великое царство?! – орал взбешенный царь. – Почему вы солгали?!

– Вовсе нет, – с невозмутимостью ответили волхвы, уже рассчитывающие на милости нового господина. – Ты и впрямь разрушил великое царство – свое. Ты сам сказал: разве можно считать великим царство Куруша. Разве не так?!

Верно, Крезу многое хотелось сказать волхвам, но во дворец уже ворвались размахивающие кривыми мечами персы.

Так великий Крез очутился в руках Куруша, а вместе с ним к персам попали неисчислимые богатства, равных которым не было ни у кого в мире. Геродот рассказывает старую басню, будто Куруш хотел сжечь Креза. И будто бы Крез хохотал на костре, и удивленный Куруш спросил, чему он смеется. И Крез поведал историю о рассказе Солона – о том, как переменчиво счастье. И тогда Куруш, пораженный глубоким смыслом услышанной притчи, отменил казнь. Сказка в духе Геродота. Если бы Курушу вздумалось умертвить Креза, он не доверил бы смерть ни огню, ни воде, ни земле, какие почитал святынями. Креза удавили б, или сломали б ему позвоночник.

Но Куруш и не собирался убивать плененного владыку. Будучи милосерден, он не казнил пленных и не разрушал храмы.

– Великодушие завоевателя, конечно, в разумных пределах, вселяет в сердце врага неуверенность и тайное желание покориться! – говаривал мудрый Виштаспа, к чьим советам Куруш прислушивался.

Кроме того, владыке парсов доставляло удовольствие лицезреть унижение побежденных царей. Крезу назначено было стать шутом при дворе нового владыки мира. Крез вполне подходил для этой роли. Он был в меру мудр, в меру ироничен, в меру остр на язык. К тому же он удивительно быстро смирился с новым своим положением. И вскоре уже казалось, что шут Крез вечно состоял при владыке Парсы.

Советы, даваемые Крезом, были насмешливы и мудры. Наблюдая за тем, как распаленные победой персы грабят его дворец, распростертый в прахе Крез с ухмылкой полюбопытствовал у стоящего над ним Куруша:

– Что делают твои воины?

– Расхищают твои сокровища, – ответил, не чувствуя каверзы, Куруш.

– У меня уже ничего нет! – насмешливо прохрипел придавленный ногой телохранителя Крез. – Так что они грабят твои сокровища!

Куруш задумался.

– Но что же делать? – спросил он. – У персов принято, чтобы каждый имел свою долю. Я не могу запретить воинам взять свою долю.

– Скажи, что сначала они должны отдать часть добычи богу. Так ты сможешь собрать все сокровища, а уж потом наделить каждого сообразно его заслугам. И поступай так впредь!

Владыка Парсы внял совету Креза и с тех пор стад богаче, чем Крез.

После Лидии наступил черед ионийских городов, власть могущественного Куруша признали Бактрия и Хорезм, Согдиана и Арейя, Маргиана и Арахосия, Дрангиана и Саттагидия, Гедросия и Гандхара. Войско Куруша заняло Вавилон.

Затем парсийские полководцы привели под руку царя Сирию и Финикию, Израиль и Иудею. Трусливые властители означенных стран сдались без сопротивления, вызвав приступ брезгливой скуки у Куруша. Он был уже далеко не молод, но сердце царя стучало по-прежнему бодро, сердце жаждало приключений и славы.

Куруш был великим царем, но быть великим еще не означает несовместимость с авантюризмом. Как раз великие, случается, и бывают отъявленными авантюристами, ибо путь к величию ровней всего слагается из авантюр. В глубине души своей Кир был редкостным авантюристом, без раздумий бравшимся за самые рискованные предприятия. И он скучал, когда этих самых предприятий не бывало.

– Мне скучно, шут! – сказал Куруш. Он полулежал в золоченом крезовом троне, лениво бросая в рот кусочки ореховой халвы.

– Что делать, рыжебородый! – в тон царю откликнулся шут. – Развеселись.

– Но как?

– Завоюй еще что-нибудь.

– Что?! – Куруш зевнул. – Разве Египет?

– Он сам падет в подставленную тобой корзинку. Тебе нужен сильный враг, который потешил бы твое сердце.

– Где же найти такого врага, с тех пор как пали Мидия, Вавилон и твое царство?

– На севере живет народ, который мы называем даями, сами же они именуют себя массагетами.

– Я слышал о них. Это сака-гаурма-варга.

– Да, та прав, рыжебородый. Некоторые называют их саками, варяшими хаому. Купцы, бывавшие в тех краях, рассказывали мне, что даи – очень воинственные люди. Покорить их сделает честь любому владыке.

Куруш задумался. Он бросил в рот еще кусочек сладкой халвы и пробормотал:

– Но что это мне даст? Богатство? Я и так несметно богат. Новые земли? У меня предостаточно и своих. Славу? Зачем нужна слава тому, кто покорил полмира?

– Ты развеешься, – ответил Крез, вороватым движением запуская пальцы в блюдо с халвой. – Ты потешишь себя, пиная головы даев, а, быть может, даи скормят псам твою тупую башку!

Куруш привстал и с силой пнул шута в бок. Тот отлетел в сторону и, охая, схватился за ушибленное место.

– Ты слишком дерзок, Крез! Гляди, как бы тебе не пришлось вновь хохотать на костре!

– Не самая дурная смерть – скончаться от смеха! – ухмыльнулся шут.

Куруш ничего не сказал на эти слова. Он поднялся и прошелся по зале.

– Мне нравится твоя мысль, шут. Расскажи, что ты знаешь об этих даях.

– Не так уж многое, рыжебородый. Даи многочисленны, воинственны, умелы в бою. Они славятся как непревзойденные стрелки из лука и отменные наездники. Когда ты начнешь великий поход на запад, эти воины здорово пригодились бы тебе. Да, еще, вот что… Ими правит женщина по имени Томирис, говорят, довольно приятная собой.

– Тогда к чему воевать! – ухмыльнулся царь. – Я просто посватаюсь к ней!

– Полагаешь, ты неотразим?

– А что, разве плох? – самодовольно спросил Куруш. – Кроме того, имеет ли значение, плох или хорош собою царь. Женщину привлекает не лицо, а власть!

– Попробуй, но не думаю, что Томирис пожелает стать одной из твоих жен.

– А я и не собираюсь делать ее женой. Зачем мне старая баба, когда вокруг полным-полно молодых стерв. Ладно, ни к чему эта свадьба, лучше война! – решил Куруш.

И поскакали по дорогам империи гонцы, сзываюшие в поход парсов и мидян, парфян и согдийцев, гандариев и каспиев, киссиев и париканиев. Тысячи воинов потянулись со всех краев света в Пасаргады, столицу державы Куруша. Многие тысячи и тысячи. Бодро застучали топоры плотников, сбивавших мосты через Аракс. В ожидании переправы вельможи состязались между собой в конских ристалищах, а воины – в умении владеть копьем и луком. Узнав о приготовлениях, Томирис прислала к Курушу гонца. Гонец был дик лицом, а от грубой одежды его исходил резкий запах конского пота. Кивнув головой вместо поклона, гонец стал говорить, а толмач переводил его слова.

– Одумайся, царь – сказал гонец. – Откажись от безумных намерений. Властвуй над своей державой. К чему тебе новые земли, бедные травой и водой? Но если ты не желаешь переменить своего решения и твердо намерен вести войну, то ни к чему все эти мосты. Мы готовы отступить от берега на три дня пути и дать тебе переправить свое войско. Если ж желаешь померяться силами на твоем берегу, то отступи ты, и мы ступим на твою землю. И пусть тогда все решает звонкая сталь!

Курушу понравилась речь гонца.

– Приятно иметь дело с сильными сердцем людьми, – сказал царь. – Мне нравится предложение царицы. И я уважаю даев, но вся беда в том, что мне скучно. Я должен подумать.

– Сколько тебе нужно времени? – спросил гонец.

– Думаю, хватит и дня.

После этого Куруш собрал своих советников.

– Вы слышали слова посланца Томирис. Как нам решить?

– Лучше принять бой на нашей земле, – сказал Гаубарува. – Эти края нам знакомы.

– Согласен, – присоединился Виштапса. – Если мы проиграем, нам будет легко отступить.

– Придерживаюсь того же мнения, – присоединил свой голос Гистасп, заменивший в кругу друзей скончавшегося Гарпала.

Куруш кивнул. Он думал примерно так же. Тут взор его упал на Креза.

– А ты что скажешь, шут?

Крез мотнул головой, звякнули бубенчики.

– Я не согласен, рыжебородый!

– Почему?

– Нелепый план. Любому, сколь-нибудь сведущему в ратном искусстве, ясно, что биться лучше на том берегу Ведь допуская врагов в свою землю, ты тем самым предаешь ее разграблению. Если же ты проиграешь, враг устремится за тобой, не давая мгновений для отдыха и передышки. Если же победишь, он легко уйдет от тебя, так как беглецу всегда легче, нежели преследователю, преодолеть реку. Но когда ты дашь бой на другом берегу, ты получишь массу неоспоримых преимуществ.

– Каких, например? – ухмыльнулся в бороду Куруш.

– Первое, если ты проиграешь, тебе будет легко уйти от погони по той самой причине, какую я уже привел – беглецу всегда легче, нежели преследователю преодолеть реку. Если же выиграешь, то тебе будет легче настигнуть врага. А так как никто не сомневается в том, что ты победишь, к чему давать даям шанс бежать от победоносных парсов в просторы бескрайних степей?

– Разумно, – пробормотал Куруш, невольно поражаясь стройности крезовой мысли.

– И к тому же, – быстро прибавил шут, – я подарю тебе еще один план. Врагов слишком много, тебе следует сократить их число, сохранив при этом своих воинов. Устрой им западню. Ступи на другой берег, а затем отойди назад, оставив на берегу немногих, самых худших воинов. Оставь в лагере сладкое вино и вкусные яства. Даи питаются мясом и пьют кобылье молоко. Вино и изысканная еда вскружат им головы, и тогда ты сумеешь одолеть их голыми руками.

– Отлично придумано! – захохотал Куруш. – А ты неглуп, шут!

– Ты только сейчас понял это? – с ехидцей полюбопытствовал Крез.

– Давно! – отрезал Куруш. – Вот только где был твой ум, когда ты бежал от моих верблюдов?! Не заносись, шут, иначе тебе придется вновь хохотать на костре!

– Готов, но только над тобой!

Куруш не стал больше спорить, ограничась тем, что погрозил Крезу пальцем. Царь последовал плану шута. Ничтожная часть войска переправилась на берег даев и разбила лагерь. Поблизости, в приречных зарослях укрылись отборные полки парсов. Как и предсказал Крез, даи напали. Тысячи всадников в серебреных шеломах стремительной тучей налетели на лагерь. Острые стрелы в мгновение ока избили стражу, а копья и топоры довершили дело. Сотни бактрийцев, киссиев и согдийцев полегли у шатров или на берегу. Лишь немногие сумели достичь реки, но и эти немногие в большинстве своем нашли смерть в волнах, захлебнувшись, либо пойдя на дно с каленой стрелой в спине или глотке.

Ликуя, даи расселись вокруг шатров и принялись поглощать пищу. Вино и яства опьянили победителей, вскоре забывшихся мертвенным сном. Тогда-то и пришел черед укрывшихся в зарослях парсов. Воины окружили лагерь и в мгновение ока покончили с беспечными даями, перебив одних, а других забив в крепкие узы. Среди пленных оказался сын царицы Томирис юный Спаргап. Наутро его бросили к ногам Куруша.

– Ты понял, дикарь, что со мной не следует враждовать?!

– Да, – выдавил дай.

– Вот и хорошо. Надеюсь, твоя мать будет более благоразумна, когда узнает о твоей участи. Я отправлю к ней гонца, и ты сам скажешь ему слова, какие хочешь передать матери.

– Да, – согласился Спаргап.

– Вот и отлично! – обрадовался Куруш. – Эй, слуги, развяжите-ка его и принесите нам вина. – Царь собственноручно подал пленнику чашу хмельного питья. – Поправь голову. Небось, побаливает после вчерашнего.

– Да, – пробормотал пленник, принимая чашу.

Он осушил ее до последней капли, а затем вдруг рванул из-за пояса Куруша драгоценный кинжал и с размаху вонзил его в свое чрево. Царь едва успел отпрыгнуть в сторону, ковер под ногами залило потоками крови и слизи, перемешанных с багряным вином.

– Клянусь Митрой, ужасная смерть! – воскликнул он.

– Да, – омертвело дрогнули губы Спаргапа, навечно застыв.

– Ну что ж, теперь черед царицы Томирис! – решил Куруш.

Два дня громадное войско переходило Араке, провожаемое Крезом. Шут некстати подвернул ногу, и царь милостиво дозволил ему остаться в лагере. Колонна за колонной втягивались в бескрайние степи. Вдалеке маячили дозорные даев, но войска их не было видно. На седьмой день пути персы израсходовали запасы воды и стали страдать от жажды. Выжженная трава не могла насытить утомленных коней. Вечером появился дай. Приведенный к Курушу, он распростерся ниц.

– Говори! – велел царь.

– Я бежал от Томирис. Я ненавижу ее, она оскорбила меня. Я могу показать, где войско даев! – скороговоркой выпалил перебежчик.

– Сделай это и будешь щедро вознагражден! – посулил Куруш.

На рассвете персидская армия двинулась в путь и к полудню достигла холмов, меж которых петляла узкая, похожая на пересохшее русло реки дорога.

– Там, – сказал проводник, указывая рукой на дорогу.

– Это опасно! – прошептал стоящий подле царя Гаубарува. – Это может быть западня.

– Я знаю. Надо проверить! – решил Куруш.

Он послал вперед сотню воинов. Воины вернулись с вестью, что за холмами – равнина, в самом конце которой виднеются шатры кочевников.

– Вперед! – приказал Куруш. – Наконец-то мы загнали их.

Повинуясь велению царя, полки устремились в лощину. Сотня за сотней вступали на петляющую между холмов дорогу и исчезали вдали. Сотня за сотней, пока дорога не поглотила все персидское войско. И только тогда стало ясно, что проводник завел в ловушку.

Стиснутая крутыми холмами равнина была узка. По гребням холмов густою стеной стояли дайские лучники, выход из западни перекрыл отборный отряд всадников-массагетов. Куруш посмотрел на стоявшего подле Виштаспу, тот кивнул и поскакал к полкам бактрийцев. Прошло несколько томительных мгновений, и тысячи всадников стали разворачиваться для атаки. Изогнутая дугой колонна бактрийцев обратилась в лаву из десяти полков, по тысяче воинов в каждом. Выхватив из ножен акинак, Виштаспа устремился вперед – на лежащий пред ним холм – пологий в сравнении с остальными. Яркая, отливающая киноварью и блеском металла лава с воем устремилась за ним.

То было радующее душу зрелище – мчащаяся во весь опор лавина всадников, готовая смести все на своем пути. Куруш улыбнулся в густую, щедро пропитанную хной бороду. Сейчас! Еще немного, и дерзкие массагеты попятятся, а затем и побегут. Вот сейчас…

С холма взвилась туча стрел, густая настолько, что на миг заслонила краешек неба. Сколько их было, стрел – неведомо. Но многие тысячи. И каждая попала в цель. Каждая вонзилась либо в человека, либо в разгоряченную быстрым бегом лошадь. Сотни и сотни всадников пали с пятнистых попон, покатились по земле с жалобным криком кони.

Но лава устояла. Она лишь немного сбросила ход, чтобы чрез миг снова набрать его, втаптывая в сухую пыль раздробленные тела павших.

– Вперед! – ликующе закричал Куруш.

И тут взвилась новая туча стрел, а затем они стали лететь непрерывно, обратившись в смертельный дождь. Увенчанные трехгранными жалами, стрелы валили наземь сотни и тысячи витязей, выкашивая передние ряды и прореживая тех, что скакали чуть позади. Массагеты стреляли с ужасающей быстротой и меткостью. Раз, два, три – и каленая стрела находила очередную Цель, а рука лучника уже тянулась в сагайдак за новой. И вновь Раз, два, три – и еще несколько сот витязей, ловя воздух пробитой грудью, падали на землю, а обезумевшие от ужаса кони суматошно неслись по гудящей земле, калеча агонизирующих людей.

Бактрийцы не доскакали до вражеского строя каких-нибудь тридцать шагов. Поражаемая тучами стрел, лава застопорила ход, а затем покатилась назад. Куруш в бешенстве наблюдал за тем, как всадники поворачивают коней, и те, избиваемые плетьми, несутся вниз по холму, покрытому месивом тел.

Из атаки вернулась лишь половина, среди них и отважный Виштаспа, чей каленый доспех оказался не по зубам дайским стрелам. Подскакав к Курушу, сатрап жарко выдохнул:

– Мы не прошли!

– Вижу! – процедил царь, чье лицо почернело от жаркого солнца и рвущегося наружу гнева. – Проклятый пес!

Виштаспа оскорблено вскинул в голову.

– Повелитель…

– Крез! Проклятый пес! – рявкнул Куруш. – Шут обманул меня! Он завел нас в западню! А теперь он смеется! Он хохочет, как хохотал тогда, на костре!

Что правда, то правда. Крез хохотал, и смех его разбойничьим посвистом разносился по жаркой степи. Куруш слышал этот хохот, и влажная сыпь холодила кожу царя.

– Казнить дая!

Телохранители-секироносцы схватили пленника, с вызовом взиравшего на царя. Сухо хрустнул преломленный пополам позвоночник.

– Расчистить путь! – приказал Куруш Гаубаруве. Тот кивнул и отправился к стоявшим в ожидании полкам мидян и киссиев. Стена воинов двинулась в атаку на холм, противоположный тому, что был усеян телами бактрийцев.

– А ты туда! – велел Куруш, указывая верному Гистаспу на врагов, перегородивших выход из лощины.

Гистасп повел в атаку гандариев, париканиев и каспиев. Небо заслонили новые тучи стрел. Они летели столь часто, что совершенно скрыли солнце, обратив день в пасмурный вечер. Гаубарува отступил, потеряв треть воинов. Гистасп сражался до последнего. Ему почти удалось прорвать строй даев, но тут стрела пробила Гистаспу горло. Он рухнул на землю, а остатки его полков поспешно схлынули назад в лощину.

– Вперед! С нами Митра! – выдохнул Куруш.

Выхватив меч, он повел за собой свою гвардию – пять тысяч закованных в панцири копейщиков и секироносцев.

И пели стрелы, выкашивая плотные шеренги парсов, а потом глухо зазвенели мечи и затрещали пробиваемые ударами секир обитые кожей шиты. Бой был яростен, и чаша победы клонилась на сторону персов. Чаша, полная алой крови. Но где-то далеко хохотал, надрываясь, Крез, и победа ушла, испуганная смехом шута.

Стрела пробила, расчленив доспех, Курушу грудь.

– Беда в том, что мне все равно скучно! – прохрипел Куруш.

Затем царь рухнул наземь, а воины его побежали. Их истребили всех до единого.

Уже смеркалось, когда двое шатающихся от усталости даев нашли мертвое тело Куруша. Один из них был тем, кто пустил роковую стрелу. Даи сели над телом царя и думали о чем-то своем. Потом тот, что пустил стрелу, отрезал Курушу голову.

Воины принесли голову Томирис, и та опустила ее в мех с кровью, сказав:

– Напейся же, ненасытный!

Говорят в тот самый миг, когда Томирис напоила Куруша кровью. Крез захлебнулся от счастливого смеха. Они умерли вместе – царь и шут.

Трагедия шута. Трагедия царя. Просто трагедия – был царь и был шут.

Просто маленькая трагедия, на которую не нашлось Шекспира.