Текст книги "Калейдоскоп миров (сборник)"

Сельский ужас

Я проснулся необычно рано, в семь часов утра. И это во время летних каникул! Однако страну сновидений я покинул не по своей воле. Так всегда бывает, когда сквозь сон я слышу тихие, но в тоже время, чем-то озабоченные, встревоженные голоса родителей. Они разговаривали на кухне, закрыв двери, с ними был дядя Саша, папин друг и компаньон, голос которого я не мог не узнать.

Я встал, запрыгнул в мягкие тапочки-коты, стеклянные глаза которых смотрели, словно настоящие, поежился, потирая ставшую гусиной кожу на руках, в доме было тепло, но меня всегда пробирал приятный холодок, когда я покидал нагретую за ночь постель. «Опять забыл выключить компьютер», – наблюдая за метающейся из угла в угол надписью на экране монитора, недовольно подумал я. Подошел к столу, щелкнул кнопку, монитор погас. Выйдя в светлую прихожую, я слушал обрывок отцовской речи, он нервно, что бывает очень редко, произнес: «…милиция приедет, она во всем разберется». Я открыл двери, и взрослые затихли, смотря на меня. Папа стоял посреди заполненной утренним солнцем кухни, теребя замок спортивной олимпийки, дядя Саша, как всегда, словно спецназовец из фильма во всем цвета хаки, задумчиво вглядывался в цветную клеенку на столе, сидел, прислонившись к громоздкому холодильнику «Indezit», мама, с бледным лицом, была у плиты, на которой уже что-то варилось.

– Дениска, сынок, а ты чего так рано? – спросила мама.

– Так бы в школу вставал разбойник! – подхватил дядя Саша.

И почему взрослые всегда говорят «разбойник», обращаясь к мальчишкам, разве мы, маленькие и щуплые полководцы пластмассовой армии из пакета, похожи на них – лысых со шрамами на лице и с настоящими пистолетами?

– Что-то случилось? – спросил я, протирая глаза. Взрослые переглянулись, словно мысленно совещаясь, говорить мне, или не стоит.

– Деда Митяя, нашего сторожа, убили ночью, – потухшим голосом произнес отец и добавил, смотря на дядю Сашу: – Не понимаю, зачем надо было его убивать, тем более, так, ведь ничего не взяли.

Деревня у нас, хоть и большая, но новости в ней разлетаются быстро, тем более, плохие, какой и была весть о смерти весельчака и балагура деда Митяя.

Не узнав дома больше ничего о случившемся, я позавтракал и пошел к своему другу, Олежке, жившему через дорогу. Играть настроения не было, все мои мысли занимало первое, случившиеся на моем недолгом веку, убийство в родном селе. Тем более, что деда Митяя я знал хорошо, он работал у моего отца уже два года, сторожил рабочую технику в поле, принадлежавшую папе и дяде Саше, являющимися фермерами и компаньонами. Хлопнула зеленая калитка, и Олежка выскочил мне навстречу, одетый в повседневную летнюю одежду – просторные бриджи ниже колен и бронзовый загар на всем теле, впрочем, как и я.

– Слыхал?! – взволнованно спросил он.

– Слыхал, – вздохнул я.

– Деда Митяя нашли без головы! Голова-то в десяти шагах лежала от него, в пшенице! – выпалил на одном дыхании он. – Отрезали ее, да и выкинули!

– Чего? – чувствуя, как поплыло все перед глазами, глухо спросил я.

– Чего, чего, тетя Таня, дочь его, приходила с утра к мамке, сама и рассказала, а я подслушал!

Я попятился, садясь на лавку у забора.

– Эй, ты чего? – испугался Олежка.

– Ничего, – плохо видя из-за затмивших глаза слез, выдавил я.

Домой я вернулся под вечер. Несмотря на испорченное с утра настроение, день мы провели весело. Полдня, пока был клев, удили пескарей для Олежкиных уток в местной речке Каменке, протекавшей рядом с селом, а потом купались, играли в догонялки в воде с остальными деревенскими мальчишками. Мама, как всегда, строго прочитала мне лекцию о таком халатном отношении к пище, что ел я еще утром, потом накормила меня вкусными блинами, я принял душ и отправился в свою комнату. Включил компьютер, загрузил любимую, но пока не поддающуюся игру, и вот уже я – мощного телосложения парень, с кучей оружия, появляющемся прямо из воздуха, лишь стоит нажать клавишу, снова бреду по темным городским переулкам, вступая в жуткие, неравные схватки с расплодившимся злом.

Утром, прихватив пакет с солдатиками, я как всегда отправился к Олежке, и он снова огрел меня шквалом новых, невероятных новостей. Его мать, тетя Надя, работала в единственном в деревне магазине, в котором, как в единственном месте сбора всех деревенских баб, оседали все сплетни. Поэтому Олежка, часто отиравшийся на работе у матери, знал буквально все, что творилось в нашем родном селе.

…..оказывается, этой ночью, которая прошла для остальных сельчан тихо и мирно, снова произошло убийство. Пастуха Ваську Доронина, вечером отправившегося собирать разбредшейся по совхозным полям скот, нашли утром в нескольких километрах от деревни ехавшие на работу золотари, что лет уж десять, как добывали золото в карьере в семи километрах от села. Добывали, вредя полям и всей экологии края, как говорил папа – химическим способом.

– Ваську нашли у дороги, без рук, без головы, да и туловища толком не осталось! – испуганно рассказывал Олежка. – Толи отпилили ему все, то ли отрезали, ну точно так же, как голову деду Митяю, следов человеческих рядом нет, да и тащили его не по земле! В магазине говорят, будто маньяк у нас завелся! – он совсем перешел на шепот. – А я им не верю, тут что-то не то, не может же маньяк летать, таская за собой тело, а потом выбросить его в нескольких километрах от деревни! К тому же, лошадь нашли, на которой Васька был, – мертвая… – он прервался, услышав шум приближающихся машин, мимо нас довольно быстро проехала «Волга» местного участкового Шестаковского, а за ней следом «Уазик» с синим номерами из района. – Во, и менты уже тут! – продолжил он. – Лошадь-то тоже без головы, да какой, к черту, без головы, один зад с хвостом остался!

– Нет, не маньяк, – ошарашенный таким потоком информации, выдавил я под вопросительным взглядом друга. – Точно не маньяк, человек такого не сделает!

– Вот и я о том же! Ты внимательно слушал? – Я кивнул.

– Что я говорил про следы?

– Что человеческих следов рядом не было.

– Да, человеческих нет, а вот другие есть! – Этими словами он буквально добил меня, я обалдело спросил.

– Чьи, чьи есть?!!

– Ну, в общем-то, их следами-то не назовешь, – деловито начал Олежка. – Это борозды, шесть глубоких борозд через каждые десять-двенадцать метров, такие же были и на поле твоего папки, где нашли деда Митяя.

– Тебе бы шпионом быть! – с нескрываемым восхищением произнес я.

– А ты почаще в магазин ходи! – хихикнул Олежка.

На речку мы сегодня не пошли, взрослые категорически запретили нам далеко уходить от дома, однако это нас не огорчило, мы нашли занятие не менее веселое – игра в войнушку.

В центр большого двора Олежкин отец привез кучу речного песка, он расширял дом, и песок требовался ему для строительства, он был еще мокрый, и легко принимал форму. Возведя каждый себе по песчаной крепости, утыканной пулеметными гнездами, вышками со снайперами и ловушками, мы начали войну, жесткую и бескомпромиссную, по отношению друг к другу, не считаясь с потерями своих пластмассовых армий. Домой я пошел, увидев, что приехал отец, он загнал свою «Ниву – Шевроле» в гараж, и подошел к стоящей в саду маме. Я подошел к ним.

– … они, как всегда, не могут ничего понять, – говорил отец явно о милиции. – Ездят по полям, затирая и без того скудные улики, да руками разводят! – Он строго посмотрел на меня. – Ну, а ты где у нас ходишь, бродяга?

– У Олежки во дворе был.

– Вот, правильно, – одобрительно сказал он. – Играйте во дворах, либо у нас, либо у него, ни шагу на речку, или еще куда-нибудь, сами должны понимать, не маленькие, опасно сейчас стало, даже днем!

Я кивнул, прошмыгивая в дом. Пока родители были во дворе, успел сделать все, о чем договорился с другом, и теперь по моей кроватью, дожидаясь ночи, стоял термос с теплым молоком, пакет печенья и фонарь.

Будильник, заведенный на полночь, тихо запикал, накрытый подушкой, я неспешно отключил его. Включил стоящий на тумбочке светильник. Приготовленные с вечера джинсы, футболка и теплая кофта висели на спинке стула. Я быстро оделся, сложил все, что вечером заготовил под кроватью в сумку, обул новые кроссовки. Готов. Осталось самое трудное – выбраться из дома.

Погасив светильник, я включил фонарик и, стараясь не задеть стоящий на столе компьютер, полез на подоконник. Открывающаяся форточка протяжно заскрипела, к счастью, дверь в мою комнату плотно закрывалась, не выпуская никаких звуков, в том числе, так сильно не любимых взрослыми, компьютерных. Форточка была большая, в нее мог бы протиснуться и взрослый, поэтому я без труда выбрался наружу, спрыгнул на траву. Старый пес Джек недовольно заворчал, высовывая морду из будки.

– Тихо, Джек, тихо.

Я кинул ему печенье, и он завилял хвостом, постукивая им о деревянные стены своего жилища. А я перебежал освещенный зажженным возле бани фонарем двор и вышел за калитку. Олежка, стоявший на дороге, услышал меня, мигнул два раза фонариком, я ответил.

– Ну что так долго! – заворчал он. – Я заждался, пошли!

И мы пошли, никого и ничего не боясь, а точнее сказать, не осознавая, к чему это может привести, прямиком к злополучному полю, до которого, кстати, рукой было подать. Местом засады мы выбрали старую деревянную мельницу, она стояла на краю поля, доживая свой век, разрушаемая ветром и дождем, напоминая о том давнем времени, которое папа называл умным словом – социализм.

Ночь была тихой и теплой, но очень и очень темной, ни луны, ни звезд. Мы сидели, молча вглядываясь через прорехи в стенах в царящий снаружи мрак. Ждали неизвестно чего, хрустя печеньем с молоком. Обстановка была необычной, темная ночь, тишина, старая мельница, того и гляди, сюда ворвется убегающий от погони Франкенштейн, а во мраке замелькают огни горящих факелов. Я зевнул, протер уставшие глаза. И почему мы решили, что кого-то подстережем, увидим или услышим тащившего в поле очередную жертву убийцу?

– Глупая затея… – начал, было, я.

– Тихо! – призывно вскинув руку, прошипел Олежка, включая фонарик. – Слышишь?!

Я вытянулся, вслушиваясь. Поющие жабы, сверчки, стрекотание каких-то насекомых, лай собак, доносящийся из села, – ничего не обычного. Я хотел уже что-то сказать, однако слова так и застыли в горле, когда над нашими головами загрохотало нечто сродни, разве что, вертушкам вертолета. Это что-то пронеслось над дырявой крышей мельницы, и с шумом шлепнулось в нескольких метрах от нее. Боясь включать свои фонарики, мы тщетно пытались хоть что-то разглядеть. Ничего. Ни огней, ни света. То, что приземлилось на поле, было явно не механического и не электронного происхождения. Щелчок кнопки на Олежкином фонарике мне показался таким громким, что я вздрогнул. Яркий луч метнулся в поле, в туже секунду «вертолетный звук» возобновился, нечто большое, величиной с полугодовалого теленка, молниеносно унеслось в небо. Стрекочущий звук удалился, и снова умолк, снова возобновился, и опять умолк, странное существо, своим передвижением напоминающее саранчу, улетало прочь от мельницы.

– Саранча! – оседая вдоль стены, прошептал Олежка. – Гигантская саранча! Это она всех убивает!

– Ты что, что за глупость! – запротестовал я. – Саранча не ест мясо, они травоядные, помнишь, по телевизору показывали, как полчища этих тварей заполонили и сожрали все посевы в Китае, да и на уроке биологии…

– Те, из телевизора, может и травоядные! – перебил друг. – А это – точно нет, ты видал ее размеры, жуя одну лишь травку такой огромной не станешь!

– Ладно, хватит спорить! – найдя выход из положения, сказал я. – Это легко проверить, пошли! – вставая с деревянного ящика и беря сумку с термосом, позвал я. – Если эта тварь оставила такие же следы, как те возле убитых, о которых ты мне рассказывал, то все будет ясно!

Мы спустились вниз по ветхой скрипучей лестнице и вышли из давно упавших ворот разваливающейся мельницы. Пошли по невысокой, чуть выше лодыжек, стерне, светя вперед, покуда хватало лучей фонариков. И вскоре нашим глазам представились неоспоримые доказательства – шесть пропаханных в земле борозд, оставленных шестипалым насекомым.

Проснувшись, я огорченно подумал что все – старая мельница, гигантская саранча, ее следы, все мне приснилось. Однако стоявшие под кроватью запыленные кроссовки и грязные следы на подоконнике свидетельствовали о реальности случившегося. Я, счастливый, встал, оделся, пошел умываться и чистить зубы. Но что тут веселого. Я выдавил из тюбика пасту. Мы, и только мы с Олежкой знаем, кто убивает людей. И что это дает? Да ничего, кто поверит двум девятилетним мальчишкам в какую-то там байку, больше подходящую для сценария голливудского ужастика про гигантскую саранчу. Я начал с упорством начищать зубы «Блендометом». Да к тому же, я никогда не решусь рассказать о своем ночном приключении родителям, как говорится в этих случаях, «Я не враг своему здоровью», хотя про здоровье уж больно сильно сказано. Да, меня накажут, запретят ходить на улицу, может быть, до конца каникул, но не более того.

Послышались голоса, двери открылись, на кухню зашли родители.

– Дениска, ты уже проснулся? – наигранно весело спросила мама. – Есть будешь?

– Угу, – промычал я, склоняясь над раковиной.

Завтракали мы молча. Наверное, каждый думал о своем. Точнее сказать, об одном и том же, но делая свои личные выводы и предположения. Эх, как меня подмывало все рассказать родителям, чтобы они, наконец, перестали ждать угрозы от какого-то там маньяка.

Ко двору кто-то подъехал, требовательно, но ненастойчиво посигналил.

– Наверное, Саня! – вставая из-за стола, сказал отец, и вышел из дому.

– Что-то опять случилось? – спросил я, оставшись с мамой наедине.

– Да, сынок, тетя Настя Фролова, мать Артема, твоего одноклассника, пропала вчера вечером.

Аппетит пропал, я через силу доел суп, встал из-за стола.

– Я к Олежке, ненадолго.

Друг, как всегда, знал больше меня

– …остальные доярки вышли, а ее уж и след простыл, только все слышали шум, похожий на вертолетный, хотя на небе ничего не было, поискали, покричали, закрыли коровник и ушли! – закончил Олежка.

– Выходит, лишь мы можем помочь найти убийцу, но напрямую этого мы не можем сделать, надо натолкнуть этих тупых ментов на какие-то доказательства, чтобы они поверили в гигантское насекомое, – предложил я.

– Надо, а как?

Пожал плечами.

– А пока надо получше узнать об этой твари. – Я, соглашаясь, кивнул.

Отец приехал, когда я уже закончил приготовление к ночной операции, название которой «Смерть саранче» полнее соответствовало действительности, и собрался ложиться спать. Он почти с порога начал что-то взволнованно и громко рассказывать маме. Услышав все, что нужно, я лег.

На этот раз будильник прозвенел на час раньше, мы заранее договорились об этом с Олежкой, нам хотелось застать саранчу тогда, когда она еще только летит в село в поисках очередной жертвы. Я выбрался из дому также, как и прошлой ночью. Друг ждал меня возле калитки, и мы, не теряя времени, отправились к мельнице, надеясь, что саранча ненамного отклонится от прежнего курса и пролетит рядом. Эта ночь, в отличие от предыдущей, выдалась светлой, и фонарики нам понадобились лишь внутри самой мельницы. Мы заняли выжидательную позицию возле самых больших дыр в стене и стали ждать.

– Олежка? – полушепотом окликнул я друга.

– Чего? – не отрываясь от созерцания звездного неба, спросил он.

– Вчера ночью не одну тетю Настю эта тварь схавала, у золотарей на карьере тоже два рабочих исчезло.

– Да ты что? – воскликнул Олежка, удивленно таращась на меня. – Откуда знаешь?

– Слыхал, отец маме вечером рассказывал. А еще, они с дядей Сашей хотят организовать что-то вроде деревенского дозора, в который будут ходить все сельские мужики по очереди, надеются, что маньяк побоится соваться в патрулируемую деревню.

– Глупцы, – кликнул Олежка. – Такой маньяк, как саранча, ничего не боится!

– Будешь чай? – решив сменить тему, спросил я, и затих.

Издалека, методично, с постепенно нарастающим по мере приближения к нам звуком – стрекотанием, делая десятиметровые прыжки, неслась исполинская саранча.

– А вот и букашка, – бесстрашно высовывая голову в дыру, пошутил Олежка. – Скоро будет возле нас! – влезая обратно, сказал он.

– Олежка, мне страшно, – признался я.

– Не дрейфь, она не тронет нас, испугается света! – он покрутил фонариком. – И улетит.

– Но кого-то она сегодня тронет, убьет и сожрет! Кого-то из нашей деревни.

– Не нагоняй страх, – отмахнулся друг. – Самому страшно…

Невыносимо громкое, жуткое стрекотание саранчи заглушило его слова и резко стихло. Насекомое приземлилось совсем рядом с мельницей, дав нам возможность лучше разглядеть себя в довольно ярком свете. Ничего нового мы не увидели, обычная саранча, только в сотни раз больше своих травоядных собратьев. Луч Олежкиного фонаря резко осветил исполина, и саранча вспорхнула, оглушительно стрекоча.

– Зачем?!! – крикнул я, но, как всегда в таких ситуациях, слишком поздно.

Гнилые стропила не выдержали удара саранчи, сиганувшей на крышу, и с треском ломаясь, полетели вниз на нас вместе с насекомым. Меня сильно ударило по голове, и я упал, разбивая фонарь, кубарем, спотыкаясь, бросился к лестнице.

– А-а-а!!!

Крик Олежки, крик, полный отчаянья и боли, всколыхнул мою душу, как луч его фонаря, перед тем, как навсегда погаснуть, мрак старого помещения.

Я навсегда запомнил этот крик.

На всю жизнь.

– Папа!!! – завопил я. – Папа!!!

А он уже мчался по лестнице, размахивая включенным фонариком с тускло мерцающим в руках ружьем. Я знал, он найдет нас, заступая в свой первый дозор, увидит в старой мельнице свет и придет.

– Дениска! – он подскочил ко мне. – Ты как здесь…

– Папа, Олежка! – перебивая, голосил я. – Он там, спаси его!

Яркий луч заметался по царящему во мраке беспорядку и застыл, найдя что-то совершенно необычное, бесстрастные, и оттого очень страшные глаза гигантского насекомого смотрели на нас с отцом, а обагренные кровью челюсти продолжали трудиться, перекусывая ноги бесчувственного Олежки.

– Стреляй!

Заорал я, и крик мой слился с выстрелом.

Летние каникулы закончились, и мы с Олежкой снова пошли в школу, точнее сказать, я пошел, а он поехал на коляске. Сказал, что ненадолго задержится в ней, скоро ему пришлют протезы из Москвы, и он снова будет ходить и пинать мяч дальше всех, ломать доски одним ударом, потому что ноги у него будут из титана.

А еще, наша деревня стала известной на весь мир, ну и мы с Олежкой. Папа вообще стал героем-спасителем, убившим мутанта-людоеда, выросшего, как нам объяснили прилетевшие на вертолетах ученые, в экологически неблагоприятной среде.

Но я до сих пор во сне слышу крик, самый страшный крик в мире, и просыпаюсь в холодном поту.

Клыки младенца

– Милый, – позвала Джесика, – идем, ужин стынет.

Дэвид улыбнулся, как же ему все-таки нравилось, когда она его так звала.

– Уже иду, – откликнулся он, выходя на веранду, на ходу вытирая мокрую после душа голову.

Какой же сегодня дивный вечер. Дэвид с наслаждением вдохнул пропитанный, цветами и скошенной травой воздух, но не только эти запахи порадовали его. Он взглянул на стол. Индейка. Его любимая зажаренная индейка, манящий запах которой разнесся уже на весь двор, что уж говорить о доме.

– Твое любимое, – просияла очаровательной улыбкой Джесика, ставя прозрачные бокалы на стол. – Чего ж стоишь?

Он молча подошел к столу, обнял ее сзади, прижимаясь губами к шее.

Они прожили вместе пять лет, но он все больше и больше влюблялся в свою жену, особенно сейчас, когда спустя три месяца после родов, она расцвела еще краше. Да, Джесика подарила ему красивого и сильного сына. Он с неохотой оторвался от жены, легонько толкнул разноцветные погремушки, висящие на ручке плетеной корзины, в которой лежал ребенок. Малыш радостно запищал, протягивая ручки к пластмассовым зайкам и мышкам.

Дэвид сел, в предвкушении глядя на сочную индейку. Поставив бутылку на стол, она села напротив.

– У нас праздник? – спросил Дэвид, наблюдая за тем, как жена зажигает расставленные на столе свечи.

– Опять забыл, – обидчиво произнесла Джесика, укоризненно глядя на мужа.

– Ах, да! – хлопнув себя ладонью по лбу, спохватился он. – Пятое мая, день нашей встречи! Прости меня, склеротика!

– Ничего, я уже привыкла, – без всякой обиды сказала она. – Ты всегда забываешь эту дату, хочется верить, что ты не забыл день и месяц нашей свадьбы, а также, когда родился твой сын!

– Что ты, милая, я все помню, – беря в руки штопор, стал оправдываться Дэвид. – Я еще не совсем склеротик.

Ему всегда становилось неловко, когда он забывал такие значимые в их жизни события, но он ничего не мог поделать с собой. Она же помнила все: от первого подаренного ей цветка, до того самого первого поцелуя. Наверное, для женщины все это значит куда больше, чем для мужчины.

Дэвид наполнил бокалы, посмотрел на жену, потом на копошащегося в корзине малыша.

– За нас! – сказал он, поднимая до половины наполненный бокал.

– За нас, – повторила она.

Дзинь – бокалы их соприкоснулись.

* * *

Он убегал от преследования охотников. Убегал, как не умеющий летать зверь, с помощью ног. Конечно! Если те сволочи, что за ним гнались, спалили святой водой его прекрасные перепончатые крылья!

Вурд, задыхаясь, припал к дереву. Три часа жуткой погони, и ему, наконец, удалось прилично оторваться, но он знал, что ненадолго, они найдут его по следам, по кровавым следам. Его дважды ранили серебряными пулями, и теперь по всему лесу, предательски предавая собственное тело, светилась его черная кровь. Ох, если бы он мог восстановить крылья! Он бы показал этим ублюдкам, что такое настоящий вампир. Пусть еще только детеныш, малолетка, однако вполне способный разорвать эту жалкую свору людей и собак, что посмели напасть на него, он раскидал бы их по всему лесу, развесив на острые сучья, вонзив глазницами и задним проходом. Ха! Вот бы было зрелище!

Вурд вздрогнул, услышав лай собак. Догоняют. Послышались голоса, яркие лучи фонарей засверкали между деревьев. Им нужен свет, люди не видят в ночном лесу, он же, напротив, являясь порождением мрака, чувствовал себя здесь как рыба в воде. Нет, как земноводное, которому для выживания нужен был кислород извне, так и ему нужна была сейчас подпитка кровью, человеческой кровью, чтобы восстановить силы и покалеченное тело.

Хромая на правую ногу, Вурд из последних сил убегал от преследователей.

* * *

Это довольно молодое ранчо семья Райделл приобрела два года назад. Скрытое со всех сторон густым непроходимым лесом, оно, словно остров, отделялось от остального большого мира. Жило по каким-то своим, не понятным ни для кого, законом. Дэвиду оно понравилось сразу, потом он привез сюда Джесику, а вскоре они уже не могли жить без этого чудесного мирочка, их собственного. Как только там, в цивилизации, у них заканчивались дела, они, не раздумывая, ехали сюда, запасаясь всем необходимым для обустройства своего маленького мира.

– А помнишь, как это произошло? – улыбаясь, спросила Джесика, они с Дэвидом уже сидели рядом, а корзина со спящим малышом стояла между ними.

– Как мы познакомились?

– Да, – ответил он, обнимая жену.

Она всегда в этот самый день задавала ему такой вопрос, а потом начинала рассказывать тот самый нелепый случай, что свел их вместе. О том, как он нечаянно сбил ее в продуктовом магазине, такую миниатюрную и стройную, на высоких каблуках, и она нелепо растянулась на полу.

– Да я готов был тогда провалиться сквозь землю, – искренне сказал Дэвид. – Но именно в ту самую минуту я понял, что не расстанусь с тобой уже никогда!

– Да, на этом история бабника закончилась, – сказала Джесика, смеясь.

– Да какого бабника, Джесика…

– Самого натурального, который еще в школе ни одной юбки не пропускал, Сильвия мне о тебе много чего поведала, – она снова засмеялась, глядя на смущенного мужа.

– Этой Сильвии язык бы отрезать, Бог дал одноклассницу, подруга еще называется, – проворчал Дэвид.

– Ну ладно, милый, не расстраивайся ты так. – Джесика обвила его сильную шею руками. – Ты теперь только мой, и тебя ни кому не отдам.

* * *

Пули просвистели над головой и глухо вошли в ствол дерева.

– Вон он! – заорал кто-то. – Бей кровопийцу!

Вурда осветило ярким лучом, и он в ужасе шарахнулся в сторону. В то место, где вампир только что был, застрочили пули, вонзился кинжал и топор. Не обладай Вурд такой звериной проворностью, вряд ли бы смог продолжить бегство. Он вскарабкался вверх по дереву, прыгнул на второе, третье. Так им трудней будет его достать.

Надрывая глотку, со всех сторон лаяли псы, бросаясь к деревьям и вставая на дыбы. Дьявол, что ж за жуткие создания, эти собаки. Вурд в порыве ненависти прыгнул вниз, вгоняя острые когти в шею бестии. Пес жалобно взвыл, но предсмертный вой был недолгим, Вурд оторвал животному голову и, спасаясь от двух таких же тварей, прыгнул на ближайшее дерево. Едва не упал. Простреленная серебряной пулей, рука отказывалась двигаться. Пули засвистели, срезая ветви, несмотря на ранения, проворный вампир увернулся от них. И снова, прыгая с ветки на ветку, с дерева на дерево, продолжил свое бегство.

Через час ему удалось максимально увеличить отрыв от группы упрямых «охотников за нечистью», как они сами себя называли, тогда-то Вурд и почувствовал этот манящий спасительный запах. Запах детской невинной крови. Малюсенький глоток, который исцелит его, и он сумеет где-нибудь укрыться до наступления рассвета. Совершенно обезумевший от представившейся возможности спастись, вампир, словно обретя невидимые крылья взамен утраченным, невероятно быстро помчался по лесу, ведомый чутким носом.

В деревянном двухэтажном доме, со всех сторон окруженном лесом, горел один огонек и тот только на веранде. Спят людишки. А чего им еще, собственно, делать. Ночной мир не принадлежит им. Впрочем, не подозревая, что творится за пределами их дома, спят нормальные люди, те, кто не знает о существовании таких, как Вурд, ночных кровопийц, а те, кто это знают – «Охотники за нечистью», ведут свою ночную охоту.

Он принюхался и отчетливо различил запах заветной цели, она была совсем близко, однако рядом с дитем находились еще двое людей, которых вампир почувствовал только сейчас. Но это нисколько не усложняло задачу. Если родители ребенка спят, ему никто не помешает сделать свое дело бесшумно, не разбудив самого ребенка. Вурд выскочил из леса, и в один миг оказался у распахнутого окна деревянной веранды.

«Грязные свиньи! – с отвращением смотря на занимавшихся любовью прямо на полу возле стола родителей ребенка, подумал Вурд. – Что ж, тем лучше, они слишком заняты, чтобы увидеть меня».

Сам маленький ангелочек, в жилах которого билась чистая невинная кровь, тихо посапывал, укутанный в теплую одежду в большой плетеной корзине, стоявшей на лавке, недалеко от окна. Опасавшийся, что вот-вот его настигнут охотники, Вурд беззвучно, как умеют двигаться только вампиры, влез в окно, и через полминуты окончательно восстановив силы, с новыми крыльями за спиной выбрался наружу. Он сделал всего лишь глоток, один глоток этого чудесного красно-алого напитка, и полностью излечился. Теперь он без труда уйдет от преследователей. Он излечился, а то, что укушенного им трехмесячного ребенка не сможет вылечить никто, его не волновало.

* * *

– Дэвид, Роберт давно должен был проснуться! – Джесика тревожно смотрела на мужа. – Он пропустил уже второе кормление.

Несмотря на бурно проведенную ночь, Рейделлы проснулись рано, позавтракали и принялись за каждодневную работу по обустройству своего райского гнездышка.

– Джес, нет повода для беспокойства, – спокойно произнес Дэвид, впечатывая шляпку гвоздя в свежее, приятно пахнущее дерево. – Ребенок сам знает, когда ему нужна будет пища, уж поверь мне. Проснется, да и начнет зевать во все горло.

День стол теплый, солнечный, и Дэвид, слушая негромкую музыку из своей машины, возился с заменой некоторых подгнивших досок на многоступенчатом крыльце.

– Может, он заболел, – словно не слыша мужа, продолжала женщина. – Я нашла на его ручке два красных пятнышка от укуса. Вдруг его укусило какое-нибудь заразное насекомое.

Дэвид положил молоток.

– На это стоит взглянуть, – сказал он, вставая.

Они зашли в полутемную детскую. Малыш мирно спал в кроватке, выронив на подушку свою любимую соску.

– Может, надо приоткрыть шторы? – предложила Джесика. – А то темно здесь будто ночью.

Она сдвинула сшитую из плотного материала шторину в сторону, пуская в комнату яркий свет. Дальнейшее произошло так быстро, что они не успели ничего понять. Роберт открыл глаза, лишь только лучи коснулись его милого личика, и тут же заплакал, с какой-то необычной для этого возраста быстротой и физическими возможностями крутнулся в кроватке, зарываясь в постельное белье.

– Малыш! – радостно подскочила к койке Джесика. – Ах ты, шалунишка, не хочешь просыпаться, а ну-ка вылазь.

Она взяла на руки плачущего сына, на его щеке появилось красное пятно от ожога.

Дэвид молча смотрел на неестественно ведущего себя трехмесячного малыша, не в силах вымолвить ни слова. Джесика, казалось, не замечала, что с ребенком что-то не так, она была рада, что Роберт проснулся.

– Дэвид, смотри, что у него за красное пятно на лице?

– Нет! – выкрикнул он, но все же опоздал.

Она поднесла ребенка к свету, и тот дико взвизгнул, трепыхаясь в ее руках.

– Нет, убери его со света, в тень! – закричал Дэвид жутко, испугав Джесику, оттащив их с сыном в темный угол комнаты.

– Что с ним происходит? – Крупные слезы покатились по лицу жены. – Что с нашим Робертом?

Убранный со света малыш быстро затих, но на него теперь страшно было смотреть, лицо ребенка было покрыто большими волдырями.

– Не знаю, Джес, – успокаивающе обнимая жену за плечи, сказал Дэвид. – Только не выноси его больше на свет.

– Может, это аллергия на свет, какая-нибудь обостренная форма! – испуганно смотря на ребенка, предположила она. – Надо ехать в город, Дэвид, в больницу.

Он, соглашаясь, кивнул.

– Черт, машина! Я проводил профилактику, она разобрана! – Дэвид бросился к двери. – Я быстро, попробуй накормить пока Роберта.

Он выскочил на улицу, открыл капот машины.

Джесика поднесла бутылочку со смесью ко рту сына, и тот радостно зачмокал губами, но в туже секунду лицо его исказилось гримасой, будто в рот младенца попало что-то неприятное, а не его любимая смесь. Он выплюнул искусственный сосок и срыгнул все, что успел проглотить. Захныкал, с жалостью смотря на мать.

– Что же ты, малыш, почему не ешь?

Она прижала его к груди. И он затих, слушая, как гулко, гоняя кровь по телу, бухает сердце матери.

Руки у Дэвида тряслись и, закручивая очередную гайку, он сильно распорол себе руку сорвавшимся ключом. Дьявол, как же не вовремя. Кровь довольно обильной струей брызнула на запчасти.