Текст книги "Великое наследие"

Выше мы видели, что «Сказание о первоначальном распространении христианства» не знало расположения материала по годам и не заботилось о точности датировок событий[81]81
  Отмечу, что аналогичным образом из житийных материалов возникли и чешские хроники, см.: Кралик О. Повесть временных лет и легенда Кристиана о святых Вячеславе и Людмиле // Труды Отдела древнерусской литературы. Т. XIX. М.; Л., 1963. С. 192 и др.


[Закрыть]. На появление современных событиям записей о них в приписках к «Сказанию» указывает точность датировок, которая начинает проявляться с 60-х годов XI века. С 1061 года (т. е. с года организации Печерского монастыря) летопись начинает указывать даты событий – месяц, число, иногда день недели. Такая точность свидетельствует о том, что к «Сказанию» уже в самом начале 60-х годов начинают прибавляться записи о текущих событиях. Появляется забота о своевременном записывании фактов истории; «Сказание» продолжается, и, по существу, возникает летопись с ее наиболее типичным признаком – погодностью записей. Под 1061 годом указан день поражения Всеволода Ярославича впервые напавшими на Русь половцами – 2 февраля. Под 1066 годом отмечен день кончины Ростислава Владимировича в Тмуторокани – 3 февраля. Под следующим, 1067 годом отмечены день битвы на Немиге – 3 марта и захвата Всеслава Ярославичами – 10 июля. Под 1068 годом определен день освобождения из поруба Всеслава – 15 сентября и день победы Святослава над половцами – 1 ноября; под 1069 годом – день возвращения Изяслава в Киев – 2 мая. Начиная с 1072 года точные хронологические указания становятся все чаще.

Биография летописца Никона дает основания понять точность этих дат: все датированные киевские события произошли именно тогда, когда Никон был в Киеве, все же тмутороканские события, которые отмечены точными датами, относятся ко времени пребывания Никона в Тмуторокани.

Никон отбыл в Тмуторокань в первых числах февраля 1061 года. О поражении Всеволода 2 февраля Никон узнал еще в Киеве. С февраля 1061 года по февраль 1067 года Никон вынужден был провести в Тмуторокани. Показательно, что в летописных статьях 1062–1066 годов почти вовсе нет событий, которые относились бы к Киеву. Напротив, в них отмечены три события, относящиеся к Тмуторокани. 3 февраля 1067 года умер при нем от отравы Ростислав Тмутороканский. В марте 1067 года Никон был уже на Руси; вот почему в летописи определенно отмечены события 3 марта (битва на Немиге) и 10 июля (захват Всеслава Ярославичами), а затем точно отмечены события 1068, 1069 и последующих годов.

Точность датировок определенно свидетельствует о том, что Никон придавал большое значение хронологии и строил изложение событий, располагая их по годам. Эти годовые статьи ясно определяются уже в летописном рассказе 60-х годов.

Причины этого перелома в летописании заключаются в том, что Никон стоял на более высокой ступени исторического сознания, чем автор «Сказания». Автор, кто бы он ни был, понимал исторический процесс весьма ограниченно: в нем еще сильно чувствуется составитель церковных житий, занятый благочестивыми размышлениями хотя бы и по поводу исторических судеб целой страны. Он интересуется главным образом осмыслением фактов. Напротив того, автор первой летописи понял свои задачи гораздо глубже. Он уже поднялся до сознания необходимости точной хронологии и хронологического расположения исторического материала. Для него существует ценность исторического факта самого по себе и непрерывность исторического процесса.

Самая же форма погодных записей могла явиться у Никона под влиянием пасхальных таблиц (т. е. таблиц, указывающих даты празднования Пасхи в каждом году). В этих таблицах нередко делались краткие летописные отметки (например, в пасхальной таблице в рукописи б. Синодальной библиотеки № 325 – теперь в Государственном историческом музее). На связь погодной формы изложения в летописях с пасхальными таблицами было указано еще акад. М. И. Сухомлиновым[82]82
  Сухомлинов М. И. О древней русской летописи как памятнике литературном // Сборник ОРЯС АН. Т. 85. Кн. 1. СПб., 1908. С. 32 и сл.


[Закрыть], отметившим и то, что именно от пасхальных таблиц могла произойти и такая черта русских летописей, как встречающееся в них иногда обозначение годов без описания событий. Например:

В лето 6519. Преставися царица Володимеряя Анна.

В лето 6520.

В лето 6521.

В лето 6522. Ярославу же сущу Новегороде.

Ср. в пасхальной таблице б. Синодальной библиотеки:

В лето 6805.

В лето 6806. Дмитрий родился.

В лето 6807.

В лето 6808.

В лето 6809.

В лето 6810. Борис преставися князь.

Итак, на основании вышеизложенного можно думать, что Никон приступил к собиранию материала еще в начале 60-х годов XI века. Он продолжал собирать этот материал и в Тмуторокани и затем снова в Киеве. Замечательно, что Никон заносил в свою летопись не только современные ему события, но и прошлые и восполнял недостаток письменных материалов устными источниками. Так, например, только Никон мог записать в свою летопись целый ряд тмутороканских событий, случившихся как раз в те годы, когда Никон был в Тмуторокани. Таков рассказ Никона о борьбе из-за Тмуторокани Ростислава Владимировича с Глебом Святославичем Черниговским; таков рассказ об отравлении Ростислава греческим наместником («котопаном») и о том, как затем жители Корсуни побили этого наместника камнями. Никон же воспользовался в Тмуторокани и местным преданием: какими-то фольклорными данными о поединке тмутороканского князя Мстислава Владимировича с косожским князем Редедею (эпизод этот помнил впоследствии и автор «Слова о полку Игореве»), затем каким-то местным рассказом о том, как хазары собирали с полян дань мечами и как старцы хазарские увидели в этом недобрый знак: предвестие того, что когда-нибудь русские сами будут собирать дань с хазар.

Использование фольклора Причерноморья привело Никона, как догадывался В. Л. Комарович[83]83
  История русской литературы. Т. I. М.; Л., 1941. С. 271.


[Закрыть], и к переработке рассказа «Сказания о крещении Руси». Никон ввел в свою летопись так называемую Корсунскую легенду, рассказывавшую о взятии Корсуни Владимиром, о сватовстве Владимира и, наконец, о крещении его именно в Корсуни (а не в Киеве или Василеве): «Се же, не сведуще право, глаголють, яко крестился есть в Киеве, инии же реша в Василеве», – пишет Никон («Повесть временных лет», 987 г.), опровергая версию своего предшественника – составителя «Сказания о первоначальном распространении христианства». В этом рассказе Никона есть ряд фольклорных мотивов, свидетельствующих об устном происхождении легенды. По топографической точности легенда несомненно принадлежала Причерноморью. В ней указаны детали устройства водопровода в Корсуни из колодца вне города; указано место, где стояла церковь Святого Василия, в которой крестился Владимир: «в Корсуне граде… иде же торг деють корсуняне»; указано место, где стояла палата Владимира: «с края церкви» Василия; о палатах Владимира отмечено, что они сохраняются «и до сего дне» и т. д.

Чтобы внести Корсунскую легенду в рассказ «Сказания», Никону пришлось прибегнуть к целому ряду искусственных приемов, оттянувших крещение Владимира до корсунского похода.

Отмечу как ошибку попытку А. А. Шахматова[84]84
  Шахматов А. А. Разыскания о древнейших русских летописных сводах. С. 396.


[Закрыть] и особенно М. Д. Приселкова[85]85
  Приселков М. Д. Очерки по церковно-политической истории Киевской Руси X–XII вв. С. 274 и сл.


[Закрыть] истолковать корсунскую легенду как греческий памфлет на Владимира. Действительно при взятии Корсуни Владимир-язычник бесчестит дочь корсунского князя на глазах родителей, отдает ее в жены своему дружиннику, а затем убивает и корсунского князя, и княгиню; Владимир не сразу исполняет свое обещание креститься, за что Бог «наказывает» его слепотою, от которой он исцеляется только при крещении. Но каковы бы ни были грехи Владимира-язычника, они не могли ставиться с христианской точки зрения в укор Владимиру-христианину. Наоборот, чем ниже был нравственный уровень Владимира до крещения, тем выше, с точки зрения автора, становился его подвиг принятия христианства, тем резче выступал происшедший в нем перелом, тем более величественным становился самый акт крещения. Этим лишь подчеркивалась идея спасительности крещения. Не случайно христианская литература настойчиво описывает случаи нравственного перелома, которые приносило крещение (например, в житиях Константина Великого, с которым, кстати, Владимир и сопоставлялся).

Никон встретился в Тмуторокани с новгородцем Вышатой, рассказами которого воспользовался в своей летописи. По-видимому, все новгородские известия «Повести временных лет», имеющиеся в ней как раз до 1064 года – года встречи Вышаты и Никона, – вставлены в летопись именно Никоном на основании рассказов Вышаты. Неточные хронологически и несистематические, они носят на себе все признаки устного происхождения.

Как утверждают А. А. Шахматов и М. Д. Приселков, Никон ввел в свою летопись целый ряд сказаний о первых русских князьях. В рассказ о крещении Ольги Никон ввел эпизод о состязании в хитрости Ольги с константинопольским царем, затем рассказ о каком-то длительном стоянии Ольги в кораблях под Константинополем, ввел героические эпизоды борьбы Святослава с греками[86]86
  См. об этом: Приселков М. Д. История русского летописания XI–XV вв. С. 33.


[Закрыть] и т. д. Можно думать, что все вообще рассказы о походах русских на Константинополь были впервые введены в летопись именно Никоном. Они были бы неуместны в повествовании «Сказания», где рассказывалось о крещении русских от греков, но были понятны в летописи Никона, раздраженного попытками греков установить греческую гегемонию на Руси. К тому же его снабжал своими рассказами Вышата, возможно ослепленный в плену греками вместе с другими русскими пленниками[87]87
  Так догадывается об этом М. Д. Приселков. – Там же. С. 18.


[Закрыть] и уж во всяком случае порядочно раздраженный против них. Участник последнего похода на Царьград, Вышата, конечно, слышал много рассказов о предшествующих более удачных походах русских. Вот почему в летописи так подробно и красочно рассказывалось о походах русских князей против Византии и ничего не сообщалось о походах на восток и юго-восток, к берегам Каспийского моря, о которых мы знаем из других источников.

Наконец, Никон поместил в своей летописи ряд киевских известий и известий, касающихся истории Киево-Печерского монастыря.

Соединив устные предания – киевские, киево-печерские, северочерноморские, новгородские – с данными «Сказания о первоначальном распространении христианства», Никон создал первую систематическую историю русского народа. Именно он придал своему произведению ту форму погодного изложения летописи, которая стала затем отчасти традиционной; именно он расположил материал по годовым статьям и воспользовался многими особенностями формы устных произведений, которые он так широко привлекал для восполнения недостатка письменных источников по истории Руси.

Никон в значительной мере был создателем самой формы летописного повествования, но он же сыграл огромную роль и в формировании идейной стороны летописания.

Идеям «Сказания о первоначальном распространении христианства» Никон придал публицистическую остроту. Идее равноправия всех народов он придал ясно выраженную антигреческую направленность. С темпераментом политического борца Никон полемически заострил историческое изложение, сделал его откровенно тенденциозным, внес в него общественный размах и патриотический подъем.

Идею «Сказания» о том, что Русская земля не нуждается в греческой опеке, а имеет собственную славную христианскую историю, Никон продолжил тем, что дал не только церковную историю Руси, но и ее светскую историю. Русь не нуждается в опеке Византии ни церковной, ни государственной. Русский народ имеет за собой много славных побед, в том числе и над самой Византией. Именно с этой целью Никон ввел рассказы о походах русских князей на Царьград – Аскольда и Дира, Олега, Игоря и Святослава. Никон ввел в летопись рассказ о хазарской дани, характеристику Святослава и рассказ о его подвигах и т. д. Даже в истории Киево-Печерского монастыря Никон подчеркнул те же стороны: Печерский монастырь основался без помощи Киевского митрополита-грека. Антоний нашел забытый в Византии студитский устав, по которому и была организована жизнь монахов Печерского монастыря. Под 1071 годом Никон дал обширное повествование о волхвах на основании рассказов Вышаты, непосредственного участника борьбы с волхвами[88]88
  См. подробнее: Там же. С. 33.


[Закрыть]. И опять-таки, как и в предыдущих случаях, это было сделано все с тою же антигреческою целью: Никон стремился доказать, что русские сами способны бороться с язычеством.

Замечательна та настойчивость, с которой Никон подчеркивает роль народа в обороне Русской земли. В рассказе о восстании киевлян 1068 года Никон приводит слова, сказанные киевлянами князю Изяславу, потерпевшему поражение от половцев: «Дай, княже, оружье и кони, и еще бьемся с ними»[89]89
  Лаврентьевская летопись, 1068 г.


[Закрыть]. Эти слова по смыслу почти буквально совпадают с тем, что, по рассказам Вышаты, говорили новгородцы Ярославу, потерпевшему поражение от Святополка и Болеслава, запрещая ему бежать дальше за море; «Хочем ся и еще бити с Болеславом и с Святополкомь» («Повесть временных лет», 1018 г.); или с тем, что говорили новгородцы Ярославу на Ракоме при известии о тревожных событиях в Киеве: «Аще, княже, братья ша исечена суть, можем по тобе бороти» («Повесть временных лет», 1015 г.).

Точку зрения Печерского монастыря выразил Никон и в своем осуждении княжеских распрей. Выше мы говорили о том, что Киево-Печерский монастырь вмешивался в порядок наследования киевского стола, требуя точного соблюдения принципа наследования по старшинству. Никон вложил в уста умирающего Ярослава обращение к сыновьям, в котором он просит их быть «в любви межю собою», потому что они «братья единого отца и матере», и не погубить «землю отець и дед своих, юже налезоша трудомь своимь великым». Никон призывал русских князей «не преступати предела братня, ни сгонити» («Повесть временных лет», 1054 г.). Нарушение этой заповеди Ярослава «и Божьей» Никон видел в событиях 1073 года, когда «дьявол» воздвиг «котóру» (распрю) между братьями и Святослав изгнал Изяслава из Киева. Это событие вставлено Никоном в раму всемирной истории: так точно поступили потомки Хама, покусившись на землю Сима, так поступил и Исав, нарушив «заповедь отца своего» («Повесть временных лет», 1073 г.)

Образцом идеи княжеского «братолюбия» выставляет Никон и тех князей, которые пользовались его сочувствием. Так, например, о тмутороканском князе Ростиславе Никон замечает, что он ушел из Тмуторокани не из страха перед Святославом, но потому, что не хотел «противу строеви (т. е. стрыеви – дяди по отцу) своему оружья взяти» («Повесть временных лет», 1064 г.). Образцом «братолюбия» выставляет Никон и Мстислава Владимировича, также бывшего одно время тмутороканским князем. Мстислав по-братски разделил с Ярославом Русскую землю. Несмотря на то что Мстислав победил Ярослава, он все же предлагает ему киевское княжение: «понеже ты еси старейшей брат» («Повесть временных лет», 1024 г.). Никон вставил рассказ об ужасной смерти братоубийцы Святополка в пустыне «межю Ляхы и Чехы», которую Бог «сотворил» нарочно «на наказанье (т. е. на поучение) князем русьскым» («Повесть временных лет», 1019 г.).

Можно думать, что на основании рассказов Вышаты было вставлено Никоном в свою летопись и новгородско-изборско-белозерское предание о признании трех братьев-варягов. Вышата, живший в Новгороде, бывавший на Белоозере (в 1064 г.) и, возможно, в Изборске, рассказывал Никону местные предания Изборска о родоначальнике русских князей Труворе, затем новгородские предания о родоначальнике русских князей Рюрике и белозерские – о родоначальнике князей Синеусе. Никон, заинтересованный в проведении идеи братства князей, объединил все эти местные предания утверждением, что Рюрик, Синеус и Трувор были братьями и были призваны для того именно, чтобы прекратить местные раздоры[90]90
  В отличие от А. А. Шахматова, мы полагаем, что новгородские известия «Повести временных лет», в том числе и легенда о призвании варягов, восходят не к новгородскому своду 1050 года, где новгородские записи были уже соединены с киевскими, а принадлежат рассказам Вышаты, который сообщил Никону свои родовые предания, рассказы о походах русских князей на Царьград, новгородские известия и легенду о призвании трех братьев-варягов (Сказание о призвании варягов // Известия ОРЯС АН. СПб., 1904. Т. IX. С. 284–365).


[Закрыть].

Такое объединение местных преданий тем легче было сделать, что эпические предания о трех братьях – основателях городов или родоначальниках правящей династии – были широко распространены и, в частности, в Киеве, знавшем легенду об основании его Кием, Щеком и Хоривом.

После смерти братьев Рюрик остается единственным властителем. Власть его переходит к сыну – Игорю. Игорь – уже лицо историческое. Также историчен и другой князь – Олег. Но чтобы не создавать других династических линий, Никон отрицает княжеское достоинство Олега и утверждает, что Олег был воеводой Игоря. Олег, правивший первоначально в Новгороде, овладевает Киевом. Игорь провозглашает киевских князей Аскольда и Дира незаконными захватчиками: «Вы неста князя, ни роду княжа, но аз семь роду княжа» («Повесть временных лет», 882 г.). Со свержением Аскольда и Дира на Руси установилась единая княжеская власть Игоря, затем перешедшая к его роду. Таким образом, вновь подчеркнуто единство княжеского рода.

Итак, мы видим, что сравнительно с автором «Сказания о первоначальном распространении христианства на Руси» Никон стоит как историк значительно выше. К тому же он представляет более широкую точку зрения на русскую историю. Автор «Сказания» выражал точку зрения Ярослава и его ближайшего окружения. Никон, представитель Киево-Печерского монастыря, выражал точку зрения господствующих классов киевского общества более широко. Он сочувствует «кыянам», поднявшим восстание 1068 года, он вводит в свою летопись народные предания – по преимуществу дружинные; не случайны его связи с Вышатой. Точнее всего, Никона следует отнести к верхам городского общества, тесно связанным с княжеской дружиной.

Все эти различия между автором «Сказания» и Никоном говорят против гипотезы М. Д. Приселкова, отожествившего Илариона и Никона. Перед нами – представители разных политических убеждений, хотя и сходных в их отношении к грекам и в церковном вопросе.

Никон тем более замечателен и значителен для нас, что именно ему принадлежит та форма изложения исторического материала по годам от «сотворения мира», которая столь отлична от изложения истории в византийской хронографии и которая составляет яркую отличительную особенность русского летописания. Никон – создатель жанра летописи. Исторические записи до него велись в иной форме: в форме записей для поминания в церкви, сказания о первоначальном распространении христианства, прибавлений к различным произведениям и т. д.

* * *

Менее ясно, чем работа Никона, выступает вся дальнейшая история Киево-Печерского летописания в XI веке.

Не подлежит, однако, сомнению, что заветы Никона по ведению летописания с общерусскою направленностью твердо выполнялись. Никон сумел внушить в монастыре сознание важности летописной работы. Забота о ведении летописания перешла из рук умершего Никона к монастырю в целом. Мы увидим в дальнейшем, как сознание важности летописной работы распространяется и за пределами монастырских стен, вызывая неоднократные вмешательства княжеской власти в летописание. Авторитет летописи неуклонно растет во всех слоях киевского общества.

Вновь и вновь, со все возрастающей настойчивостью обращаются киево-печерские летописцы к идее единства княжеского рода – единственного, с их точки зрения, связующего Русскую землю политического устройства. Они требуют от князей активной борьбы с половцами – далеких степных походов.

В особенно резкие отношения вступил монастырь с князем Святополком (1093–1113 гг.) в начале его княжения. Киево-Печерский патерик свидетельствует, что Святополк «много насилие людям сътвори», что он богатства «многы отъим» (отнял) и тем самым ослабил русских: «и быша брани многы от половець, к сим же и усобица бысть в та времена, глад крепок, и скудость велиа при всем в Руской земли»[91]91
  Киево-Печерский патерик. Киев, 1931. С. 149.


[Закрыть]. Игумен Иоанн открыто обличил Святополка «несытства ради, богатства и насилия ради»[92]92
  Там же. С. 149.


[Закрыть]. Те же обличения Святополка в разорении людей и в отсутствии крепкого отпора степи, в результате чего половцы укрепились «и много насильствующем нам», встречаем мы и у составителя рассказа о чуде Бориса и Глеба, якобы освободивших невинно заключенных Святополком[93]93
  Успенский сборник XII в. (Синодальное собрание Государственного исторического музея). Сказание о Борисе и Глебе издано Бодянским (Чтения в Обществе истории и древностей российских. 1870. Кн. 1) и А. А. Шахматовым и П. А. Лавровым (Сборник XII века Московского Успенского собора. Вып. 1 // Там же. 1899. Кн. 2. Отд. II). Новейшее издание: Успенский сборник XII–XIII вв. / Изд. подг. О. А. Князевская, В. Г. Демьянов, М. В. Ляпон. М., 1971. С. 42–71.


[Закрыть].

Именно к этим первоначальным годам княжения Святополка, отмеченным резкими конфликтами с ним Киево-Печерского монастыря[94]94
  Ср., например, конфликт на почве продажи соли (см. в Киево-Печерском патерике рассказ о Прохоре Лебеднике).


[Закрыть], относится составление нового печерского летописного свода, названного А. А. Шахматовым «Начальным». Его состав устанавливается А. А. Шахматовым, как мы уже говорили, на основании новгородских летописей.

Начальный свод имел особое название: «Временник, еже нарицается летописець рускых князь и како избра Бог страну нашу на последнее время, и гради почаша быти по местом…[95]95
  Дальнейшие слова, читающиеся теперь в новгородских летописях – «прежде новгородьская власть и потом Киевьская», – считаю вставленными в Новгороде. Мысль эта была типична для Новгорода XII–XIII вв. В 1206 г. Всеволод III говорил: «а Новгород Великий старейшинство имать княженью во всей Русьской земли» (Лаврентьевская летопись, 1206 г.).


[Закрыть] и о статии Киева, како въименовася Киев»[96]96
  Софийская первая летопись // СРЛ. Т. V. Вып. I. Л., 1925. С. 8.


[Закрыть]. За заглавием следовало предисловие, содержание которого замечательно. Оно начинается с патриотических высказываний летописца. Киев назван по имени Кия, подобно тому как Рим назван по имени царя Рома, Антиохия по имени Антиоха, Селевкия по имени Селевка, а Александрия по имени Александра. Промыслу Божию было угодно, чтобы на месте, где прежде приносили жертвы бесам, возникли златоверхие каменные церкви и монастыри, наполненные черноризцами, проводящими время в молитвах. Если и мы, говорит автор предисловия, прибегнем к святым церквам, то получим большую пользу душе и телу. Автор предисловия пишет, что в его задачу входит рассказать о начале Русской земли и о русских князьях – как и откуда они явились. Затем автор обращается с просьбою к читателям с любовью внимать его рассказу о том, каковы были древние русские князья и их мужи, как они обороняли Русскую землю и покоряли другие страны. Противопоставляя тех князей нынешним, автор пишет: те князья не собирали себе большого имения и не теснили людей вирами (денежными пенями) и продажами (поборами). А дружина князя кормилась, воюя другие страны, и не обращалась к князю с жалобой на то, что ей мало предложенного ей жалованья. Автор предисловия приводит речи, с которыми обращались старые дружинники к своим князьям. Они говорили: «Братие! Потягнем по своем князи и по Руской земли», а теперешние говорят: «Мало мне, княже, 200 гривен»[97]97
  Там же. С. 9.


[Закрыть]. Старые не воскладали на своих жен золотых обручей, как нынешние, а ходили жены их в серебряных. Те, старые, «расплодили» Русскую землю, теперь же за наше «несытство» навел Бог на нас поганых. Скот, села, богатства – все взяли поганые, а мы злых своих дел не прекращаем. Далее следуют благочестивые увещания.

Текст предисловия Начального свода дошел до нас в новгородских летописях не в полном виде. Можно предполагать, что в предисловии были пропущены упреки князьям за междоусобные войны и плохую оборону Русской земли. Упреки эти были чрезвычайно существенны для Начального свода, идеи которого воспроизводило предисловие, но они были невыгодны новгородцам в XII веке, когда это предисловие было пересажено в новгородскую летопись и применено там в целях антикняжеской пропаганды. Новгород в XII веке выигрывал от ослабления княжеской власти, но он существенно страдал от поборов, конфискаций, вир и других тягот, которыми князья облагали население. Поэтому новгородцы сохранили в предисловии упреки князьям в «несытстве», но устранили все, что относилось к слабости князей: критику их междоусобий и плохой обороны Русской земли. А что такая критика когда-то имелась в предисловии, видно из заключительной части Начального свода. В нем под 1093 годом читались строки, во многом повторявшие мысли предисловия[98]98
  Ср. в заключении Начального свода: «Да никто же дерзнеть рещи, яко ненавидими Богомь есмы! Да не будеть. Кого бо тако Бог любить, яко же ны взлюбил есть? Кого тако почел есть, яко же ны прославил есть и възнесл? Никого же» («Повесть временных лет», 1093 г.); и в предисловии: «Велик бо есть Промысл Божий, еже яви в последняя времяна: куда же древле поганин жряху бесомь на горах, тода же ныне святыя церкви стоят златоверхия, каменозданныя, и монастыреве, исполнени черноризець, беспрестани славяще Бога в молитвах, в бдениих, в постех, в слезах. Их же ради молитв мир стоит» (Там же. С. 9).


[Закрыть]. Читалось в заключении и проникновенное описание разорения Русской земли от половцев. Отдельные элементы этого описания относятся к самым трогательным строкам русской летописи; таково, например, описание мучений русских в половецком плену[99]99
  «Стражюще, печални, мучими, зимою оцепляеми, в алчи, и в жажи, и в беде, опустневше лици, почерневше телесы; незнаемою страною, языком испаленым, нази ходяще и боси, ногы имуще сбодены терньем; со слезами отвещеваху друг к другу, глаголюще: „Аз бех сего города“, и други: „Яз сея вси (села)“; тако съупрашаются со слезами, род свой поведающе и въздышюче» («Повесть временных лет», 1093 г.).


[Закрыть].

Таким образом, Начальный свод ставил себе публицистические задачи. Примером древних русских князей он стремился исправить новых. Русская история рассматривалась как назидательное и воспитывающее патриотизм чтение.

Такое же значение, какое имели для Никона рассказы Вышаты, для составления Начального свода имели рассказы сына Вышаты – Яня, о котором уже говорилось выше. Впервые приводит летописец сведения о Яне Вышатиче под 1071 годом. Он записывает со слов Яня об усмирении им восстания волхвов в Белозерье, куда Янь прибыл от князя Святослава для сбора «полюдья». К Святославу черниговскому Янь, очевидно, попал на службу из Тмуторокани, пользуясь теми тесными связями, которые существовали между Тмутороканью и Черниговом. Затем Янь появился в Киеве, очевидно опять-таки в дружине Святослава, когда последний стал киевским князем. Здесь, в Киеве, Янь достиг при Всеволоде поста тысяцкого («Повесть временных лет», 1089 г.), но уже в конце правления Всеволода его положение стало непрочным: он жалуется на то, что Всеволод стал «любить смысл уных» дружинников и отстранять «первых» (т. е. прежних), к которым принадлежал сам[100]100
  Приселков М. Д. История русского летописания XI–XV вв. С. 19.


[Закрыть]. При Святополке Янь был вовсе отставлен от политической деятельности, примкнул к числу недовольных и делился с печерским летописцем своей досадой.

Чем так недовольны были старые дружинники и почему Всеволод и Святополк отстранили Яня Вышатича? Ответ на этот вопрос дает М. Д. Приселков: «Такое единомыслие в дружинном вопросе двух князей, представителей двух враждебных ветвей княжеского дома, представителей двух сменявших друг друга поколений, нельзя, конечно, отнести к личному капризу их, как казалось это Яню, а проистекло из того, что условия жизни круто менялись и новые условия требовали новых исполнителей. Легко догадаться, сопоставляя этот факт с „Правдою“ Ярославичей, что князья „Русской земли“ переходили от сборов полюдья и даней к феодальной эксплуатации, что, конечно, существенно меняло весь строй жизни и князей и дружинников, из которых „первые“ не умели и не могли приспособиться к условиям новой жизни, упрекая князей в том, что они „вирами и продажами“ разоряют население, забыв о былых покорениях чужих земель как лучшем средстве содержания себя и дружины.

Янь, как и все старики, срывал свой гнев на „юных“ дружинниках тем, что в рассказе о завещаниях дружины Святополка (1093 г.) делил дружину (как, смягчая выражения Яня, записал летописец) на „смысленных“ (т. е. стариков) и „несмысленных“ (т. е. новых дружинников)»[101]101
  Там же.


[Закрыть].

Трижды ссылается печерский летописец на речи «смысленных людей», состав которых определяется самим летописцем так: «Янь и прочии». В уста этих «смысленных людей» летописец влагает совет Святополку не выступать против половцев в одиночку, а только сообща, соединившись с войском Владимира Мономаха. «Смысленные люди» говорили Святополку: «Не кушайся противу им (не пытайся выступать против половцев), яко мало имаши вои». Но Святополк отвечал: «Имею отрок своих 700, иже могуть противу им стати». Его поддержали «несмысленные»: «поиди княже». Снова и снова настаивают «смысленные» на необходимости соединенных военных усилий против степи: «Аще бы их пристроил и 8 тысячь, не лихо то есть: наша земля оскудела есть от рати и от продажь. Но послися к брату своему Володимеру (Мономаху), да бы ти помогл». «Смыслении мужи», и между ними Янь, обращаются к русским князьям с призывом: «Почто вы распря имата межи собою? а погании губять землю Русьскую. Последи (потом) ся уладита, а ноне поидита противу поганым, любо с миром, любо ратью».

Личное чувство раздраженных своим отстранением от дел представителей старой дружины перерастает у них в широкий протест общественного значения. Призывы «смысленных мужей» к согласованному отпору степным кочевникам роднят заключительную часть Начального свода со «Словом о полку Игореве». Именно это широкое общерусское содержание речей «смысленных людей», и между ними в первую очередь, конечно, Яня, а не только личное чувство обиженного, заставляло прислушиваться к их речам составителя Начального свода, очевидно отбиравшего из «речей» Яня для своих записей лишь то, что имело широкий общественный интерес, и опускавшего все то, что было продиктовано только личной обидой. Этим умением отобрать материал, умением придать своей критике княжеских раздоров и княжеской политики по отношению к степи характер широкого общественного протеста, высокой оценкой русской истории в целом летописание Печерского монастыря приобретало все больший и больший авторитет.

Святополк воспринял, очевидно, составление Начального свода как политическое выступление монастыря против него и в защиту его врага – Владимира Мономаха. Во всяком случае, игумен монастыря Иван был сослан в Туров – город, где княжил Святополк до занятия им киевского стола. Этот разрыв Святополка с монастырем продолжался до 1098 года.

* * *

В 1098 году состоялось примирение Печерского монастыря и Святополка. Как произошло это примирение и каковы были его причины – все это еще далеко не выяснено. Во всяком случае, Святополк откликнулся на антигреческое направление монастыря. Ему удалось ослабить формы греческой церковной гегемонии. Он поддерживает русский культ князей Бориса и Глеба и добивается частичной[102]102
  Голубинский Е. История русской церкви. М., 1901. Т. I. Ч. 2. С. 389.


[Закрыть] канонизации Феодосия Печерского.

Святополк сделал Печерский монастырь своим княжим монастырем. Он имел обыкновение заходить в него перед походами, приписывал свои победы заступничеству Феодосия Печерского и добился для Печерского монастыря признания его архимандритией, то есть первым из других монастырей, что давало монастырю некоторую независимость от Киевской митрополии. Наконец, что особенно важно, Святополк начинает поддерживать печерское летописание, и княжеская поддержка поднимает авторитет печерских летописцев. Политическое значение летописи хорошо осознавалось Святополком, и он сделал все, чтобы летопись не походила более на антикняжеский свод 1093 года, а служила бы в первую очередь его целям.

По-видимому, около 1113 года в Печерском монастыре составляется новый памятник русского летописания – «Повесть временных лет».

Выполнителем нового исторического труда явился, по всей вероятности, монах Киево-Печерского монастыря – Нестор. В непосредственном виде труд Нестора не сохранился. Он сохранился лишь в переделках и доработках последующих редакторов. Эти редакторы, принадлежавшие к другой политической ориентации и к другому, враждебному печерянам, монастырю, изъяли имя Нестора из заглавия летописи. Но в одном из списков – так называемом Хлебниковском – имя Нестора все-таки сохранилось. «Нестора, черноризца Федосьева монастыря Печерьского»[103]103
  След от старого заглавия «Повести временных лет» с именем Нестора остался в Ипатьевской летописи и сходных с нею списках, где нет имени Нестора, но сказано, что она принадлежит «черноризцу Федосьева монастыря».


[Закрыть]. Можно думать, что это не позднейшая вставка, так как еще в XIII веке имя Нестора связывали с созданием «Повести временных лет»: в своем послании к епископу Симону 1232 года Поликарп в числе прочих постриженников Печерского монастыря упоминает и Нестора, «иже написа Летописець»[104]104
  Киево-Печерский патерик. Киев, 1931. С. 126; ср. также с. 133.


[Закрыть].

Правда, признание Нестора составителем «Повести временных лет» встречало в науке неоднократные возражения. Исследователи ссылались на противоречия между отдельными сведениями, читающимися в «Повести временных лет» о Киево-Печерском монастыре, и теми, которые даются о том же монастыре в достоверно принадлежащих Нестору произведениях, в частности в «Житии Феодосия». Однако противоречия эти отнюдь не могут свидетельствовать против авторства Нестора: «Повесть временных лет», как доказывает А. А. Шахматов, была составлена Нестором на 25 лет позднее «Жития Феодосия», и противоречащие в ней «Житию Феодосия» места не принадлежат Нестору: они находятся в ней в составе той части, которая целиком была заимствована Нестором из предшествующего летописного свода.