Текст книги "Дневник. 1873–1882. Том 1"

Государь принял это известие совершенно равнодушно, как ожидаемое, и, не колеблясь, разрешил готовить войска для отправления в Туркестанский край. Таким образом, в пять минут, без всяких рассуждений решился вопрос о присоединении к империи новой области – ханства Коканского.

Сообщив немедленно генералу Кауфману по телеграфу высочайшее разрешение, я счел, однако же, не лишним предварить его[59]59
  чтобы он не иначе, как разве в крайней необходимости занял коканское владение.


[Закрыть], что просимые им подкрепления могут подойти нескоро; что до лета будущего года ему придется изворачиваться имеющимися у него средствами и он должен иметь это в виду, решаясь на новое завоевание.

Нынешняя путевая свита государя гораздо симпатичнее мне, чем прежняя: вместо графа Адлерберга исполняет обязанности министра двора и гофмаршала граф Баранов (Эдуард Трофимович) – человек в высшей степени благородный, обходительный, достойный полного уважения; место интригана и честолюбца графа Шувалова занял Потапов – человек бесцветный, но не гоняющийся за влиянием и властью; затем – чиновники Главной квартиры и военно-походной канцелярии.

В Москве мы застали герцога Эдинбургского с его свитой (адмирал Попов, флигель-адъютант граф Ламсдорф и несколько англичан); он только что возвратился с Нижегородской ярмарки, где его чествовали свыше[60]60
  того, чего он заслуживает.


[Закрыть] меры. Англичане остались очень довольны приемом.

Москва пуста; кроме начальствующих лиц, нет никого из тузов. У меня также не нашлось близких знакомых, и потому приходится все пять дней пребывания здесь проводить исключительно в военной среде. Это будет продолжением красносельской лагерной жизни.

21 августа. Четверг. Три дня проведены в беспрерывном движении и суете. Во вторник было назначено учение кавалерии, но по случаю дождливой погоды отменено; к тому же в ночь получено по телеграфу известие о родах великой княгини Марии Павловны. По этому случаю было молебствие в дворцовой церкви Кремлевского дворца. После того я сделал несколько визитов и заехал в 3-ю военную гимназию, еще не совсем отстроенную и не доведенную до полного состава. После парадного обеда в Петровском дворце я опять ездил в город и провел вечер в Русском театре.

На другой день, в среду, погода разгулялась; государь произвел общее учение всем войскам, собранным в Ходынском лагере, и остался очень доволен. После учения я завтракал у государя, имел доклад и затем ездил в город на закладку Исторического музея, основание которому положено по инициативе генерал-адъютанта Зеленого; потом осматривал Архив Министерства иностранных дел, вновь устроенный с большими затеями директором его, бароном Бюллером. К обеду возвратился в Петровский дворец, а вечер вторично провел в Русском театре.

Сегодня утром стрельба в цель, завтрак в Петровском дворце, доклад у государя; затем отправился в город, побывал в Донском монастыре, чтобы взглянуть, как установлен памятник графу Павлу Дмитриевичу Киселеву; потом осматривал строящийся еще Храм Спасителя, был на парадном обеде у князя Долгорукова (генерал-губернатора), а вечер провел опять в театре. Таким образом, три вечера сряду я любовался превосходной здешней русской труппой. Наслаждение это для меня – редкость, в Петербурге мне не случается бывать в театре по целым годам.

23 августа. Суббота. Вчера после утреннего маневра и доклада объехал я некоторые из московских заведений военного ведомства; обедал у государя; в 8 часов вечера назначен выезд из Москвы.

26 августа. Вторник. Петербург. Приехал сюда в субботу утром, на другой день ездил в Царское, чтобы представиться императрице по случаю приезда и поздравить великого князя Владимира Александровича. Возвратился оттуда вместе с дочерью Лизаветой; обедали дома в маленьком кружке хороших приятелей.

Вчера, в понедельник, провел всё утро в военно-учебных заведениях, которые посещаю всегда с удовольствием.

Сегодня ездил в Царское по случаю доклада и годовщины коронации. Государь очень обрадован вчерашней телеграммой генерала Кауфмана о поражении, нанесенном им коканцам 22-го числа. Судя по телеграмме, дело необыкновенно удачное: неприятеля было будто бы до 30 тысяч, потеря его неисчислима, трофеями осталось 39 пушек и фальконетов, у нас же убитых всего 1 штаб-офицер и 5 нижних чинов. С трудом верится таким легким победам. Барон Жомини справедливо заметил, что подобные победы приносят вред войскам, которые при встрече с серьезным противником бывают озадачены непривычным отпором.

Государь слишком поддается обаянию таких успехов и спешит расточать награды, не дождавшись даже обстоятельного донесения о бывшем деле. Поспешность эта не раз вводила в ошибочную и несправедливую оценку оказанных заслуг. Но государю доставляет удовольствие награждать и оказывать милости, особенно за военные отличия.

30 августа. Суббота. Доклад в вагоне, на пути из Царского Села в Петербург. Затем обычное торжество в Александро-Невской лавре. [В четверг я счастливо избег серьезной опасности: приехав в Царское Село, едва я вошел в коляску и прежде чем сел, лошади дернули и я полетел из коляски головою вниз, ударился о мостовую лбом, одним коленом и кистью руки. К удивлению, не было других последствий, кроме ссадин, которые, конечно, не помешали мне немедленно явиться к государю с докладом.]

По возвращении домой принимал я кашгарского посланца Якуб-хана, приехавшего в Петербург через Константинополь. Этот азиатский дипломат показался мне человеком разумным, без того коварного и хитрого выражения, которое присуще большей части азиатцев.

9 сентября. Вторник. Симеиз. Вот опять я в своем тихом приюте, вдали от треволнений официальной и придворной жизни.

В самый день отъезда государя из Царского Села, 31 августа, совершилось с обычной торжественностью крещение новорожденного великого князя Александра Владимировича. Я возвратился в Петербург только в 3 часа пополудни, а в 6 часов вечера был уже на станции Николаевской железной дороги. От Колпина, куда прибыл государь, поезд тронулся в 7 часов; на другой день утром мы проехали через Москву, не останавливаясь, и к 2 часам пополудни были в Туле. Здесь сделали остановку. Государь быстро обошел оружейный завод, которому разрешил присвоить наименование «императорского».

С Тулы нас преследовала дождливая погода; 2 сентября, когда мы приехали в Конотоп и оттуда в экипажах в Батурин, всё время шел проливной дождь; пришлось отменить назначенный на тот день смотр собранной в лагере под Батурином 5-й пехотной дивизии с ее артиллерией. На другой день погода прояснилась, смотр состоялся совершенно удачно, и вслед за тем произведен небольшой маневр, а в 4 часа мы были уже опять в Конотопе на железной дороге.

В тот же день, 3 сентября, царский поезд прибыл в 10 часов вечера в Киев, где государь оставался три дня. Утреннее время проходило в смотрах, учениях и в объезде разных заведений; затем парадные обеды во дворце; вечера же заканчивались в опере, весьма удовлетворительной для провинциального города.

6-го числа вечером государь выехал из Киева, 7-го, в воскресенье, к 7 часам утра мы были уже в Одессе, на пароходе. После обычных встреч государь посетил собор, слушал обедню в институте, присутствовал при открытии нового городского сада, названного Александровским, и, наконец, произвел смотр собранным в лагере войскам. В 3 часа пароход снялся с якоря, и, после довольно спокойного плавания, мы были 8-го числа в 7 часов утра в Ялте.

В течение всей недели, проведенной в пути, не произошло ничего замечательного, кроме, разве, телеграфных известий, получаемых по нескольку раз в день от генерал-адъютанта Кауфмана о ходе дел в Кокане. На занятие Кокана нашими войсками уже последовало предварительное высочайшее соизволение, но сам Кауфман воздержался пока от такой меры; он предпочел возвести на Коканское ханство одного из сыновей прежнего хана Худояра. Тем не менее решено в подкрепление войскам Туркестанского округа сформировать новые два батальона и командировать четыре сотни оренбургских и уральских казаков.

Свиту государя в настоящую поездку составляют, кроме меня, генерал-адъютант Потапов, генерал-адъютант Посьет (в качестве министра путей сообщения), Амбургер как чиновник Министерства иностранных дел и лица постоянного путевого персонала: генерал-адъютант Рылеев, генерал-майор Воейков, Салтыков, доктор Карель, генерал-майор Вердер, прусский агент, и проч. Кроме того, присоединялись временно: в пределах Киевского округа – генерал-адъютант князь Дондуков-Корсаков (киевский генерал-губернатор), а на пароходе от Одессы до Ялты – генерал-адъютант Семека (командующий войсками Одесского округа). [Таким образом, общество наше было мало интересно.]

По приходе парохода в Ялту я просил у государя позволения отдохнуть среди своей семьи и получил отпуск на два месяца. Однако же прежде чем отправиться к семье, я должен был бóльшую часть дня сперва заезжать в парадной форме к великим князьям Михаилу Николаевичу и Константину Николаевичу, поселившимся в Ай-Тодоре и Орианде, а потом встречать на ялтинской пристани императрицу, прибывшую из Севастополя на пароходе «Эреклик». Только к 8 часам вечера добрался я до Симеиза.

Сегодня произведен мною общий осмотр нашего обзаведения. Работы в доме продолжаются по-прежнему довольно вяло, многое еще недоделано. К устройству сада только что приступили. К сожалению, недавние ливни и сильные ветры причинили много повреждений и на дорогах, и в саду, и даже в самом доме. В постройке выказались многие серьезные недостатки, требующие исправления.

Семью свою застал в тесном помещении, в нескольких маленьких комнатках верхнего этажа, однако же все-таки несколько удобнее прежнего, по крайней мере теперь уже не приходится ежедневно ездить обедать в Алупку.

9 октября. Четверг. Ровно месяц наслаждался я полным отдыхом в своей семье. День за днем протекали незаметно в прогулках, чтении, надзоре за постройками и другими работами. По временам фельдъегеря из Ливадии и Петербурга привозили бумаги, письма, газеты. Посещали нас соседи, которым приходилось отдавать визиты. Раза три ездил я в Ливадию, навещал приехавшую из-за границы старшую дочь мою, которая встревожила нас своим падением с лошади, оставившем по себе довольно серьезные следы.

Почти во всё время погода была холодная и дождливая. Несколько раз случались даже сильные ураганы; в горах, к общему удивлению, выпал снег. Впрочем, не у нас одних замечается в нынешнем году что-то ненормальное в природе; везде холода, ливни, во многих местностях большие наводнения.

С возвращением старшей моей дочери из-за границы, другая дочь, Ольга, осталась в Бадене с близкими нашими друзьями – Марией Николаевной Вельяминовой и молодой княжной Лидией Дмитриевной Вяземской, больной племянницей ее. Еще в прошлом месяце получил я от дочери письмо, в котором она просила, чтобы я приехал за нею и отвез назад в Россию. Тогда же приготовился я к поездке за границу. Теперь получаю известие, что дочь вместе с княгиней Вяземской и княжной Вельяминовой уже переехала в Ниццу, куда и приходится ехать теперь мне. Со мною едет и дочь Надежда, очень дружная с бедной больной княжной Лидией.

Сегодня покидаем мы свой безмятежный приют. Заеду еще раз в Ливадию проститься со старшей дочерью, переночую в Ялте, а завтра утром сядем на пароход.

13 октября. Понедельник. Вена. В пятницу, 10-го числа, переночевав в Ялте, отправился с дочерью Надеждой на пароходе «Михаил» в Одессу. Переход морем был сносный. В Одессе пробыли несколько часов, которые потратили на разные покупки и справки; в 9 часов вечера (11-го числа) выехали по железной дороге на Волочиск. Погода была скверная, а с переездом через границу нашли в Галиции настоящую зиму: всё кругом покрыто снегом; мы могли вообразить, что едем в окрестностях Петербурга, да не в октябре месяце, а в ноябре или декабре. Только с приближением к Вене увидели поля, свободные от лежавшего недавно снега; однако же и здесь дождь, слякоть, холодный ветер. Остановились на один день в гостинице «Hôtel Impérial». Завтра намерены осмотреть город и сделать кое-какие покупки.

21 октября. Вторник. Ницца. Пробыв в Вене весь день 14-го числа (вторник) и утро следующего дня, мы выехали в среду (15 октября) во втором часу пополудни по железной дороге через Зиммеринг в Венецию, куда прибыли 16-го в третьем часу дня. По всему пути преследовало нас ненастье; в Венеции же за несколько часов до нашего приезда город был наводнен морской водой, которая поднялась так высоко, что мы нашли еще лужи на мозаичном полу базилики Святого Марка. В пятницу погода поправилась, и мы любовались красотами Венеции, насколько было возможно в короткое время до отхода поезда в Милан.

Железные дороги в Италии не отличаются исправностью движения, каждый день испытывали мы невыгоды беспорядочной эксплуатации их: вместо 11 часов вечера приехали в Милан в 2 часа ночи, так что едва достучались в «Hôtel Cavour». В Милане пробыли весь день субботы, осмотрели кое-что из наиболее замечательного в городе и провели вечер у наших приятелей Прянишниковых.

В воскресенье, 19-го числа, выехали в 7 часов утра по дороге в Ниццу, через Геную. В этот день опять мы испытали неприятности неисправного движения на итальянских дорогах, а также неудобства таможенного устройства на французской границе. Поезд наш опоздал на 4 часа, в Ниццу прибыли около часа ночи и опять не достучались в гостинице («Hôtel de Nice»). Только тогда отворили нам дверь, когда дочь моя, услышав наши голоса, вскочила с постели и разбудила прислугу.

Свидание мое с дочерью после 7 месяцев разлуки было, конечно, большой радостью для нас обоих. Я нашел здоровье ее в удовлетворительном состоянии. Живет она в семье Вельяминовых и Вяземских как среди близких родственников. Грустно мне было увидеть бедную княжну Лидию Вяземскую, которая вынесла столько страданий, что сделалась более похожей на мертвеца, чем на молодую, красивую девушку, какой была несколько месяцев назад. С трогательной заботливостью ухаживают за больной тетка, брат и дядя. В течение целого дня вся семья только и занята больной.

2 ноября. Воскресенье. Прожив здесь ровно две недели, покидаю сегодня Ниццу. Обе дочери, Ольга и Надежда, остаются здесь в семействе Вяземских и Вельяминовых. Было бы рискованно для Ольги подвергаться перемене климата в теперешнее время года. Если б не грустная обстановка, среди которой я провел время в Ницце, можно сказать, у кровати умирающей, то двухнедельное пребывание в этой благословенной местности было бы для меня истинным наслаждением.

9 ноября. Воскресенье. Петербург. Вот я снова у себя дома. В одну неделю резкий переход: от температуры +22° в тени к полной зиме с −10° мороза, снегом, обледеневшей рекой, санями, шубами, от полного dolce far niente[61]61
  Приятное безделье (итал.) – Прим. ред.


[Закрыть] к непрерывной и напряженной обязательной работе.

В Париже я пробыл двое суток; много ходил по городу, много видел знакомых и, усталый, выехал из Нового Вавилона в среду вечером; проехал Берлин не останавливаясь и вечером в субботу, то есть вчера, возвратился к своим пенатам. Сегодня же – уже был в Царском Селе, представился наследнику и цесаревне.

В Петербурге главный предмет разговора со вчерашнего дня – высылка Числовой – любовницы великого князя Николая Николаевича. Сам он вызван был внезапно в Ливадию, откуда ему велено ехать на Кавказ и там провести некоторое время, пока возлюбленная его будет удалена из Петербурга. Арбитральное это распоряжение признано необходимым для прекращения открытого скандала и предохранения великого князя от разорения. Сегодня был у меня генерал Трепов, который рассказал мне всю эту драму. Потапов, с которым я ехал в Царское Село, прислан сюда из Ливадии со словесным высочайшим повелением по этому делу.

Из Крыма получил сведения не совсем успокоительные относительно здоровья старшей дочери, которая до сих пор не может оправиться от ушиба при падении с лошади. Однако ж вечером получил я от государя следующий ответ на мою телеграмму, которой спрашивал высочайшего соизволения на вступление в должность: «Разрешаю вступить в должность. Радуюсь новым молодецким успехам Скобелева (в Кокане). Дочери твоей, благодаря Бога, лучше. Надеюсь воротиться 22-го утром».

22 ноября. Суббота. Две недели провел я спокойно, в служебных занятиях. 20-го числа приехали из Крыма сын и младшая дочь, а сегодня утром встречал на станции Николаевской железной дороги их величества и приехавшую с ними старшую мою дочь.

Немедленно по приезде государя я был приглашен к его величеству с докладом. Государь находился в хорошем расположении духа, выражал удовольствие по поводу последних военных действий в Кокане и довольно равнодушно выслушал мои доклады о некоторых не очень приятных случаях и вопросах. Между прочим я представил государю письма генерала Кауфмана, который, по совершенно расстроенному здоровью, настоятельно просит об увольнении его от должности. Государь согласился на эту просьбу, но отложил окончательное решение до ожидаемого приезда Кауфмана в Петербург. Немедленно же я телеграфировал генералу о дозволении прибыть сюда.

Сегодня было в Государственном совете довольно тяжелое заседание Соединенных департаментов по выработанному особой комиссией (под председательством статс-секретаря Сельского) проекту изменений в паспортных правилах. Дело это вызвало продолжительные прения, в которых и я принял участие, указав на многие слабые стороны проекта; меня поддержали многие члены, но заседание, длившееся до 5 часов, не привело к окончательному заключению. Положено продолжать прения в будущую субботу.

23 ноября. Воскресенье. Репетиция предстоящего парада георгиевских кавалеров в Михайловском манеже.

25 ноября. Вторник. Вчера была встреча на станции железной дороги прусского принца Карла (с принцессой Марией-Луизой-Александрой), а сегодня – австрийского эрцгерцога Альбрехта. Оба приехали как георгиевские кавалеры.

26 ноября. Среда. Празднование дня Святого Георгия совершилось с обычной торжественностью. За обедом государь и эрцгерцог провозглашали тосты и произносили речи в смысле дружественных отношений между тремя соседними империями. Невольно вспомнил я и сказал своей соседке за столом, что перед самой Крымской войной Наполеон III произнес пресловутую фразу: «L’empire c’est la paix»[62]62
  «Империя – это мир». – Прим. ред.


[Закрыть].

27 ноября. Четверг. После доклада у государя я заехал к государственному канцлеру, который только недавно возвратился из-за границы. Каждый год он дает себе отдых в продолжение почти 7 месяцев и возвращается к посту в конце ноября с обновленными силами. Такое продолжительное отсутствие казалось несколько странным в нынешнем году, при затруднительных политических обстоятельствах. Князь Горчаков во всё пребывание свое за границей не занимается делами. Говорят, он всё ожидает, чтобы его вызвали как спасителя, без помощи которого обойтись нельзя; но он ошибся и ныне, как ошибался в прежние годы при подобных же обстоятельствах: государю приятно показать, что он сам лично ведет дипломатические дела без помощи советников.

Так велось до сих пор лично государем и сложное дело по поводу восстания в турецких областях (Герцеговине и Боснии). При первом моем свидании с князем Горчаковым после продолжительного отсутствия его, разумеется, речь зашла прежде всего об этом деле. Я спросил мнение государственного канцлера о том, можно ли надеяться, что герцеговинские дела разрешатся без военного вмешательства других держав. Князь Горчаков, как и следовало ожидать, дал понять, что без него дело было несколько испорчено, но теперь, взяв его в свои руки, он надеется всё уладить и не довести до военного вмешательства.

Государственный канцлер с самодовольством говорил о своих беседах в Веве с Тьером и Деказом (французским министром иностранных дел, нарочно приезжавшим туда для свидания с князем Горчаковым), а потом в Берлине с Бисмарком. Я не догадался спросить, правда ли то, что рассказывают в городе: будто князь Горчаков, расставаясь с Бисмарком (который, как известно, иногда заявлял, что считает себя учеником князя Горчакова), отпустил такую остроту: «J'éspère que mon cher Raphaël n'oubliera pas son Peruggino»[63]63
  «Я надеюсь, мой дорогой Рафаэль не забудет своего Перуджино». – Прим. ред.


[Закрыть].

Сегодня был назначен большой парад войскам на Марсовом поле, но его отменили по случаю сильного мороза.

29 ноября. Суббота. Сегодня я не имел доклада по случаю охоты, на которую государь пригласил своих иностранных гостей. Соединенное присутствие департаментов Государственного совета имело вторичное заседание по делу о паспортной системе; сидели мы опять до пятого часа, но дело подвигается туго.

Получено из Харькова печальное известие о смерти генерал-адъютанта Карпова после тяжелой болезни. Карпов был один из немногих остающихся в живых товарищей моих по Гвардейскому генеральному штабу. Мы были дружны с ним и с его семьей более 30 лет, иногда живали вместе. В молодых летах он был преподавателем тактики, учил в разных учебных заведениях и в Академии Генерального штаба, давал уроки великим князьям, а в 60-х годах был назначен на место генерала Филипсона начальником Главного штаба на Кавказе. Впоследствии, принужденный оставить тот край, был членом Военного совета и, наконец, командующим войсками Харьковского округа. Это был прежде всего человек честный, правдивый, здравого ума. Грустно видеть, как мало-помалу сходят в могилу один за другим сверстники мои, с которыми связаны воспоминания молодых лет.

30 ноября. Воскресенье. При докладе государю перебирали разных кандидатов для замещения генерала Карпова в Харькове. Выбор государя остановился на графе Сумарокове-Эльстоне, давно жаждущем назначения.

Сегодня был большой парадный обед во дворце по поводу праздника в честь ордена Святого Андрея. Приглашены были андреевские кавалеры и иностранные гости.

2 декабря. Вторник. После доклада у государя я зашел к эрцгерцогу Альбрехту, желавшему видеться со мной. Едва мы разговорились о некоторых подробностях военного дела, как вошел наследник цесаревич, и я поспешил удалиться.

3 декабря. Среда. В 10 часов утра я представлял эрцгерцогу Альбрехту начальника и профессоров Академии Генерального штаба по случаю поднесения ему звания почетного члена Академии. Генерал-лейтенант Леонтьев прочел составленный на французском языке адрес, в котором вспоминалось о заслугах отца эрцгерцога Альбрехта – известного полководца эрцгерцога Карла, числившегося также почетным членом нашей прежней Военной академии. Эрцгерцог Альбрехт отвечал французской же речью и был очень любезен; в тот же день около 2 часов он сам посетил Академию и пробыл в ней более часа.

С эрцгерцогом Альбрехтом можно вести серьезный разговор обо всех предметах военного дела, но сегодня наша беседа несколько вышла из военной сферы и перешла на политику. Мы коснулись щекотливого вопроса о нынешнем восстании славян в Турции. Эрцгерцог выразил полную надежду на поддержание единства в действиях трех императорских кабинетов, а вместе с тем и на сохранение мира в Европе.

Вечером получил я телеграмму из Крыма с прискорбным известием о вчерашней страшной буре, которая сорвала с нашего дома почти всю крышу. Бедная жена должна быть крайне озабочена и огорчена. Невзгода эта может еще надолго задержать ее в Крыму.

7 декабря. Воскресенье. В пятницу, 5-го числа, мы простились с эрцгерцогом Альбрехтом, который уехал в Вену.

Вчера опять заседание Соединенных департаментов Государственного совета по делу о паспортах, и опять те же бесплодные споры, то же толчение воды. Не решаются прямо сказать, что проект, составленный государственным секретарем Сольским, никуда не годится. Однако ж когда я позволил себе выразить нечто близкое к этому, оказалось, что почти все были того же мнения.

Известия из Крыма успокоительны; приняты меры к исправлению повреждений в доме, но продолжаются жалобы на небывалый холод.

18 декабря. Четверг. Сегодня было заседание Совета министров для окончательного решения вопроса о направлении Сибирской железной дороги. Наш добродушный министр путей сообщения Посьет с помощью своего союзника Мельникова прилагал все усилия, чтобы защитить северное направление (от Ярославля на Вятку и Пермь), но в Совете никто не поддержал их; даже патриарх бывшего железнодорожного комитета граф Строганов, приглашенный в Совет как авторитет в таком деле, стал на сторону южной линии. После объяснений Рейтерна, Абазы, Валуева и моих государь объявил, что остается при прежнем своем мнении и утверждает окончательно южную линию. Решение это вызовет общее удовольствие в публике.

20 декабря. Суббота. Второй день празднуем юбилей – 50 лет, протекшие со времени назначения государя шефом лейб-гвардии Павловского полка. Вчера утром была сначала прибивка знамени, данного вновь сформированному 4-му батальону этого полка, причем государь обратился к собравшимся служащим и служившим в полку с прочувствованной речью; затем молебствие и парад в манеже, а потом большой обед в Зимнем дворце. Сегодня же государь посетил казармы Павловского полка, где приготовлен был обед нижним чинам, служащим и служившим в полку, а также завтрак для офицеров. Мы обошли все казармы при оглушительных криках «ура!», а затем за роскошным завтраком провозгласили обычные тосты. Само собой разумеется, были щедрые награды, в том числе назначение разом четырех флигель-адъютантов.

Торжества этого рода отнимают много времени от серьезного дела, они повторяются слишком часто и потому обратились в какую-то формальность. Несмотря на это, для войска они все-таки имеют свое значение – как средство, которым пользовались с давних времен наши государи и члены царской семьи для поддержания нравственной связи с войсками (конечно, преимущественно гвардейскими).

27 декабря. Суббота. Только на днях (24-го числа) приехала наконец из Крыма моя жена с одной из дочерей и племянницей. Они много натерпелись и в Крыму, и на пути от необычайных холодов, бурь и непогод.

В самое Рождество приехал из Варшавы фельдмаршал князь Барятинский. Как ни желал бы я избегнуть встречи[64]64
  с этим самодуром.


[Закрыть] с ним, однако ж должен был соблюсти внешнее приличие и сегодня, после доклада, пошел в занимаемое им во дворце помещение с намерением расписаться в книге посетителей. Но попал я неудачно: фельдмаршал был у себя и принял меня. Встреча с ним для меня крайне тяжела, мне даже неприятно подавать руку человеку, который из каких-то своих личных затей не устыдился писать пасквили на того, кто был в продолжение нескольких лет его правой рукой[65]65
  Князь Барятинский активно выступал против реформ, проводимых Милютиным (бывшим начальником его штаба на Кавказе). Именно по просьбе князя генерал-майор Фадеев написал книгу и множество статей против реформ и против самого военного министра. – Прим. ред.


[Закрыть]. К счастью, мы не были с глазу на глаз, я застал у него князя Горчакова, так что после нескольких минут общего разговора смог уйти без всяких объяснений. Для чего он приехал в Петербург – никто не знает. Не затевает ли опять какой-нибудь интриги?

29 декабря. Понедельник. Вчера был у нас в доме спектакль; молодежь забавлялась от души, и после представления затеяли экспромтом танцы, продолжавшиеся до трех часов ночи.

31 декабря. Среда. Вот и 1875 год канул в вечность. Завтра вступаем в новый год: каков он будет? Лучше или хуже прожитого? Вот обычные вопросы, которые задает себе каждый, переходя этот условный рубеж времени. Лично для меня истекший год не представляет ничего выдающегося; я не могу назвать его ни особенно благополучным, ни несчастливым. С одной стороны – продолжительная разлука с семьей, болезни дочерей, мелкие невзгоды хозяйственные; с другой же стороны – большее, чем в прежние два года, спокойствие душевное, что, конечно, имеет в жизни первостепенное значение.