Текст книги "Дневник. 1873–1882. Том 1"

Я возражал и отстаивал прежнее предположение его величества. Позвали Набокова, который произнес целый спич в пользу означенной шуваловской идеи, причем, конечно, прикинулся вовсе не подозревающим, что вопрос касается лично его самого. Государь объявил нам, что завтра будет по этому предмету совещание. Мы вышли с Набоковым в другую комнату и там еще долго спорили. Тот же разговор возобновился потом и в Комитете министров с графом Шуваловым и Тимашевым; я попробовал отклонить их от злополучной мысли разделения власти в Варшаве. Узнал я, что великие князья, присутствовавшие утром при докладе, вполне согласны с моим мнением.

По окончании доклада государь возвратил мне мою записку о Медико-хирургической академии, сказав, что всё изложенное в ней ему известно и он все-таки желает, чтобы мы (министры внутренних дел, народного просвещения и военный) обсудили вопрос; в случае если не придем мы к соглашению, его величество решит по своему усмотрению. По всему видно, что дело уже проиграно; однако ж попробую еще раз вступить в переговоры с моими противниками, хотя и знаю вперед, что всё напрасно.

В Комитете обменялся я несколькими словами с Тимашевым, а вечером послал ему записку для прочтения. С ним все-таки приятнее вести дело, чем с желчным и угловатым графом Толстым.

В Комитете министров обсуждалось предположение графа Шувалова о новой амнистии полякам по случаю предстоящей свадьбы в царском семействе[24]24
  Замужество великой княжны Марии Александровны. – Прим. ред.


[Закрыть]. Странно, что при всяком подобном торжественном событии оказываются новые милости и льготы одним только преступникам и почти исключительно полякам. Эту мысль заявляют многие, но тем не менее в Комитете почти не было возражений на шуваловский проект.

Заседание Комитета дало мне предлог, чтобы избегнуть дальней поездки на станцию Варшавской железной дороги для встречи германского наследного принца [Фридриха-Вильгельма] и принцессы [Виктории-Адельгейды]. Та же причина помешала мне ехать с поздравлением к генерал-адъютанту Лутковскому, который сегодня празднует 50-летний юбилей службы. Однако же я должен был участвовать в обеде, данном ему в ресторане Бореля членами Военного совета и некоторыми другими сослуживцами. Прямо с обеда отправился я на станцию Варшавской железной дороги для встречи наследного принца Датского Фридриха, приехавшего в 8 часов вечера с принцем Кобургским Эрнстом II. Тяжелый выдался денек. К тому же слякоть, ухабы, сверху и снизу мокро!

9 января. Среда. В 11 часу утра государь собрал у себя нас троих – графа Шувалова, Набокова и меня, чтобы снова посоветоваться относительно назначения нового начальства в Варшаву. И граф Шувалов, и Набоков по-прежнему настаивали на разделении властей, имея в виду назначить генерала Хрущова исключительно военным начальником, а самого Набокова – гражданским генерал-губернатором. Мне казалось, что вначале государь был в колебании; но после моих довольно пространных объяснений он заявил, что вполне разделяет мое мнение о невыгодах разделения власти в таком крае, какова Польша. При всем том, нельзя было не согласиться, что личность генерала Хрущова во многом не соответствует условиям предназначаемого ему поста. Он не имеет ни тех способностей административных [ни твердой воли], ни тех внешних качеств, какие требуются от представителя русской высшей власти в передовом пограничном крае; так, между прочим, он не знает ни одного иностранного языка.

Государь намеревался было сегодня же вытребовать сюда генерала Хрущова, чтобы лично переговорить с ним о будущем устройстве управления в Привислянском крае; но потом разговор свернул на другую личность – на генерала Коцебу, который соединяет в себе качества, недостающие генералу Хрущову, хотя в военном отношении пользуется менее завидной репутацией. Насколько назначение Хрущова было бы приятно для армии и насколько он оказался бы слабым в гражданской администрации, настолько же Коцебу был бы более подготовлен к этой последней роли и мало симпатичен войскам. В заключение разговора государь сказал, что пошлет за генералом Коцебу и переговорит с ним лично, однако всё же выразил сомнение в том, позволит ли генералу здоровье принять на себя новое тяжелое бремя.

При выходе из государева кабинета нашел я в приемной всю свиту прибывших вчера иностранных принцев; мы друг другу отрекомендовались, а потом я заехал расписаться у обоих наследных принцев: германского и датского. Первый помещен в Эрмитаже, а последний – в Аничковом дворце.

Сегодня же был я на панихиде по великой княгине Елене Павловне по случаю годовщины ее кончины.

10 января. Четверг. Решено окончательно назначение генерала Коцебу в Варшаву со званием генерал-губернатора и командующего войсками. В Одессе остается генерал Семека в звании командующего войсками округа; генерал-губернаторство же там упраздняется. По этому предмету было совещание у государя: после моего обыкновенного доклада в кабинет позвали графа Шувалова, Тимашева и Набокова, а потом и графа Адлерберга как министра двора (по случаю некоторых сокращений, предположенных в Варшаве в придворном штате тамошних дворцов). О новых назначениях приказано мне внести в завтрашний приказ.

Итак, вопрос о замещении должности, оставшейся вакантной за смертью графа Берга, разрешился проще, чем сначала предполагалось. Хотя личность генерала Коцебу и не вполне удовлетворяет желанным условиям, однако же решение это я все-таки предпочитаю всем другим обсуждавшимся предположениям. Боюсь только, что вопрос решен ненадолго: поборники разделения властей не считают себя побитыми; они прямо говорят, что назначение генерала Коцебу есть только переходное положение, которое впоследствии облегчит исполнение поддерживаемой ими комбинации.

Прибывшее в Петербург бухарское посольство представлялось мне в канцелярии Военного министерства; после того оно имело аудиенцию в Зимнем дворце.

11 января. Пятница. День начался для меня двумя сюрпризами (впрочем, не совсем неожиданными): получил извещение, что старшая дочь моя остается фрейлиной при императрице, и рескрипт, данный на мое имя по случаю нового закона о воинской повинности. Назначение дочери моей можно было предвидеть, но едва ли благоразумно было бы желать его. Тяжелая жизнь при дворе расстроила ее здоровье и оторвала от семьи. Она долго колебалась – принять или отклонить предложенное назначение, и дала министру двора уклончивый ответ. Тем не менее назначение состоялось; надеемся, что ей дадут некоторое время для отдыха и поправления пошатнувшегося здоровья.

Что касается рескрипта, то можно к нему вполне применить поговорку: il vaut mieux tard que jamais[25]25
  Лучше поздно, чем никогда. – Прим. ред.


[Закрыть]. Получением рескрипта я обязан великому князю Константину Николаевичу, который напомнил о нем государю; еще более – адмиралу Краббе, который напомнил великому князю. Нет сомнения в том, что без этих напоминаний позабыли бы, кто был инициатором и главным работником в этом деле. Рескрипт сочинен в Государственной канцелярии несколько тяжеловатым слогом; но я мог бы вполне быть доволен им, если б редакция рескриптов имела ценность царского слова. Однако ж слышал я в течение дня, что многие отзываются с негодованием о рескрипте, находят его бесцветным и риторическим и сопоставляют с пожалованием сегодня же графу Адлербергу Андреевской ленты по случаю свадьбы в царской семье.

Такое сопоставление нахожу я совершенно неуместным. На всем своем долгом пути служебном никогда я не гонялся за наградами, никогда не придавал им значения. Скажу даже, что мне приятнее, чтобы в общественном мнении признавали мои труды недостаточно оцененными, чем считали меня награжденным свыше заслуг. Предпочитаю быть кредитором, чем должником. Почти весь день прошел в торжествах: в 12½ съезд во дворец для брачного обряда[26]26
  Брак великой княжны Марии Александровны с английским герцогом Альфредом-Эрнестом-Альбертом Эдинбургским. – Прим. ред.


[Закрыть], сначала в русской церкви, потом по англиканскому исповеданию в Александровском зале Зимнего дворца.

В половине пятого назначено снова съезжаться к обеду; не стоило уезжать домой на короткое время, и я остался во дворце. Но когда в назначенный час я вошел в громадную Николаевскую залу, то нашел все места за столом уже занятыми. В таком же положении очутился и князь Суворов. [Таков ныне порядок при дворе!] Мы оба сочли за лучшее удалиться и отобедать дома.

13 января. Воскресенье. Вчера государь был на охоте с гостями, и потому у меня не было доклада. Вместо субботы доклад назначен на сегодня. Я пришел в полной форме, чтобы поблагодарить государя за рескрипт. Несмотря на холодную и сухую мою благодарность, государь (хотя также довольно сухо) сказал: «Я тебя благодарю как за это дело, так и за всё прочее. Теперь дай бог нам успешно привести в исполнение». Он дал мне руку и даже поцеловал, но так, что все-таки не могли мы оба и взаимно скрыть от себя, что отношения наши далеко уже не те, какие были в старые годы.

После доклада я дождался прохода императрицы в церковь; она любезно подала мне руку и сказала: «J'ai dit á Lise que j'espérais qu'elle me sera tout aussi fidèle qu'elle I ̀ а été pour ma fille»[27]27
  «Я сказала Лизе, надеюсь, что она будет мне так же верна, как была верна моей дочери» – Прим. ред.


[Закрыть].

На разводе сегодня было общее представление всем трем наследным принцам – германскому, английскому и датскому. Бесчисленная свита и гвардейское начальство нескончаемой вереницей проходили мимо принцев, кланялись по три раза, и государь называл каждого.

14 января. Понедельник. Парад всем войскам на площади перед Зимним дворцом в присутствии всех трех наследных принцев. Погода довольно мягкая, но гололедица. Всё обошлось благополучно. Иностранцы, как водится, расхваливали.

15 января. Вторник. Доклад у государя; затем заседание Комитета министров с участием обоих генерал-губернаторов Западного края [Потапова и Коцебу]. Продолжительный спор о том, как понимать высочайшее повеление 11 мая 1873 года о прекращении конфискации имений. Обед у государственного канцлера для съехавшихся в Петербург иностранцев. Вечером раут у английского посла лорда Лофтуса. [Но я был уже не в силах туда собраться.]

16 января. Среда. Поздравление новобрачных (baisemain[28]28
  Целование руки. – Прим. ред.


[Закрыть]). Вечером парадный спектакль, в который я не поехал.

17 января. Четверг. После обычного доклада у государя – совещание, в котором принимали участие, кроме меня, министры финансов и внутренних дел и Набоков. Шла речь о том, какое содержание должно быть назначено генерал-адъютанту Коцебу и какие суммы оставить в его распоряжении.

Затем заехал я к князю Дмитрию Александровичу Оболенскому, который желал показать мне некоторые места в годичном отчете графа Толстого по Министерству народного просвещения. Князь Оболенский назначен в комиссию, созданную для рассмотрения этого отчета. Председателем комиссии назначили, по примеру прежних лет, графа Сергея Григорьевича Строганова; но на днях он вдруг отказался от председательства под предлогом расстройства здоровья и просил государя освободить его вообще от всяких занятий, в том числе и от председательства в комитете железных дорог. Хотя граф Строганов отличается крайне узким, угловатым соображением, однако ж это человек характера независимого и честного, а потому жаль, что он устранился от рассмотрения отчета Министерства народного просвещения.

Прежде граф Строганов поддерживал графа Толстого, но в последнее время заметно переменил свое мнение, прямо порицает излишнее увлечение классицизмом и, как человек честный и прямой, не мог не высказаться в таком же смысле по поводу рассматриваемого комиссией отчета. Князь Оболенский весьма на это рассчитывал, судя по предварительным объяснениям с графом Строгановым; он надеялся, что комиссия в своем заключении чистосердечно выразит неодобрение образу действий Министерства народного просвещения и вместе с тем не оставит без порицания неуместные выходки, которые министр позволяет себе во всеподданнейшем отчете против «других ведомств», будто бы противодействующих введению в действие предначертанной учебной реформы. Под этими другими ведомствами, конечно, подразумевается Военное министерство.

Князь Оболенский показал мне в отчете графа Толстого те места, в которых выражается его злоба на военно-учебные заведения. Если он решился так резко писать в официальном своем всеподданнейшем отчете, то можно представить, что говорится при личных докладах государю с глазу на глаз. Наговоры эти на Военное министерство, будто бы систематически подрывающее доверие публики к классической системе, освященной высочайшим утверждением, конечно, не проходят бесследно. В подкрепление им государю подсовывают дерзкие и нахальные статьи, печатаемые против меня в некоторых газетах, и, без сомнения, не показывают тех газет, которые опровергают клеветы и вранье каких-нибудь «Московских Ведомостей», «Русского Мира» или «Гражданина».

У князя Оболенского были уже подготовлены некоторые заметки для включения в доклад комиссии; но с отказом графа Строганова от председательства и назначением вместо него принца Петра Георгиевича Ольденбургского, а в помощь ему Делянова, только что оставившего место товарища графа Толстого, сомнительно, чтобы князю Оболенскому удалось провести дело в предположенном им направлении. Почти наверное можно предвидеть, что комиссия расхвалит всё, что делается в Министерстве народного просвещения, и даже, чего доброго, еще подчеркнет жалобы на Военное министерство.

Вечером – большой бал в Зимнем дворце. Густая толпа, душно и скучно. Уехал я, не дождавшись ужина.

18 января. Пятница. Бал у наследника цесаревича.

20 января. Воскресенье. Большой обед при дворе, в Концертном зале. Возвратившись с обеда домой, нашел у себя многочисленное общество.

21 января. Понедельник. На подъезде Государственного совета посланный от принца Рейсса вручил мне записку, которой принц сообщает мне приглашение наследного германского принца быть у него в 4½ часа. Принц был очень любезен, продержал с полчаса; разговор переходил с одного предмета на другой; кажется, приглашение не имело никакой особенной цели, кроме простой любезности и желания видеть меня у себя перед отъездом. После меня также приглашен был Валуев. Принц с принцессой сегодня же в ночь, после бала у английского посла, выезжают в Москву, то есть сутками ранее всех прочих царственных особ. Говорят, причиной тому – желание принцессы побывать у Троицы.

Вечером пробыл с полчаса на балу у английского посла Лофтуса.

22 января. Вторник. Доклад у государя; в расположении духа его замечаю перемену к лучшему. Продолжительное заседание в Комитете министров; мне пришлось выдержать упорные прения по двум делам: одно – по несогласию Министерства внутренних дел на вознаграждение из земских сумм полков 1-й кавалерийской дивизии за пастбищные места (дело по существу неважное, но подавшее повод к резким выходкам со стороны Грейга); другое – о прекращении конфискации имений в Западном крае. Вторичное это прение привело к тому, что с обеих сторон сделаны уступки и по крайней мере устранены практические неудобства того решения, на котором настаивала шуваловская партия.

Вечером – бал у великого князя Николая Николаевича. Прямо с бала государь и его царственные гости отправились на Николаевскую железную дорогу; рано утром поезд двинется к Москве. Там празднества будут продолжаться четыре дня; возвращение назначено на будущий понедельник.

27 января. Воскресенье. Пятидневным отсутствием государя из Петербурга воспользовался я, чтобы посетить некоторые из дальних военно-учебных заведений, а сегодня присутствовал на Годичном акте в Медико-хирургической академии[29]29
  Годичный акт – отчет о состоянии и деятельности учебного или духовного заведения. – Прим. ред.


[Закрыть]. Всё обошлось чинно, обычным порядком, и я рад, что не послушался Козлова (главного военно-медицинского инспектора), полагавшего, не знаю, по какой причине, вовсе отменить акт в нынешнем году.

Вчера, во вторую годовщину кончины брата Николая, отслужили по нем панихиду.

29 января. Вторник. Вчера государь, великие князья, новобрачные и прочие гости возвратились из Москвы; все в восхищении от первопрестольной. Сегодня явился я с докладом к государю, нашел его в хорошем расположении духа. Перед заседанием Комитета министров имел разговор с графом Толстым о Медико-хирургической академии; он упорно стоит на своем.

Вечером – бал у принца Ольденбургского.

30 января. Среда. Смотрел на площади перед Инженерным замком привезенную из Италии любопытную лестницу, которая складывается и возится на повозке парой лошадей, а когда нужно, в несколько минут раздвигается.

До 17 сажен в длину и поднимается почти до вертикального направления. Лестница эта может быть весьма полезна как для пожарных команд, так и для военных действий в разных случаях. Поэтому назначена мною комиссия для испытания этого полезного изобретения и определения условий, на которых можно было бы войти в сделку с бароном Фитингофом, заявившим права на это изобретение.

31 января. Четверг. Бал у графа Воронцова-Дашкова (командира лейб-гвардии Гусарского полка) в честь новобрачных. В первый раз я был в его доме с двумя старшими дочерьми. Бал самый фешенебельный, присутствовала почти вся царская фамилия, за исключением самого государя, сильно простуженного.

1 февраля. Пятница. Приезд австрийского императора. Государь, несмотря на свою простуду, все-таки ездил навстречу до Гатчины. Встреча была совершенно сходна со всеми другими встречами царственных особ: почетный караул, гимн, бесчисленная свита, затем толкотня и разъезд. Император Франц-Иосиф, проходя мимо меня, узнал и подал руку. Андраши также подошел и сказал любезную фразу: «Je suis très heureux de pouvoir vous serrer la main ici, sur ce terrain»[30]30
  «Я очень счастлив иметь возможность подать вам руку в вашей стране». – Прим. ред.


[Закрыть].

Большой обед у французского посла: приглашение было к 7 часам, а сели около 8 и разъехались в 9½. Приехавший из Парижа князь Орлов говорил в шутку, что Ле Фло развернулся для того, чтобы он, Орлов, рассказывал в Париже о блестящих приемах французского посла. [Несмотря на весь блеск обстановки и изысканность обеда, все-таки видно было, что и сам хозяин, и хозяйка, и дочка чувствуют себя не на месте. Это добрые и простые люди; в них нет ничего, что требуется от блестящего дипломата.]

2 февраля. Суббота. Император Австрийский рано утром поехал в крепость и в Петропавловском соборе возложил венок на гробницу императора Николая. При этом он сказал генералу Трепову, что считает Николая I своим благодетелем. Так по крайней мере рассказывал мне Трепов, которого я встретил во дворце, выходя после доклада из государева кабинета.

3 февраля. Воскресенье. На разводе представление австрийскому императору. Парадный обед в Концертном зале Зимнего дворца: император Франц-Иосиф отвечал на тост нашего государя довольно неудачно, закончив свой спич словами: «Que Dieu Vous bénisse»[31]31
  «Да благословит вас Бог». – Прим. ред.


[Закрыть].

4 февраля. Понедельник. Утром в 10 часов австрийский император приехал в Инженерный замок; я встретил его в сенях вместе с генералом Тотлебеном и начальством училища; после уже приехал великий князь Николай Николаевич. Мы провели Франца-Иосифа по всему зданию; но более всего времени потрачено было на осмотр модели Севастополя, причем Тотлебен прочел целую лекцию. Император и его свита, в том числе Андраши, были очень любезны и так деликатны, что мимо моделей Бреста, Ивангорода и Киева прошли почти не останавливаясь.

Вечером – бал в Аничковом дворце.

5 февраля. Вторник. После доклада пробыл я только короткое время в Кавказском комитете и поспешил во втором часу пополудни в Кронверк, в Артиллерийский музей, куда ожидали австрийского императора. Однако же он отложил посещение музея, так же как и Главного штаба, куда предполагал приехать к трем часам. Таким образом, я один осмотрел и музей, и Военно-топографический отдел Главного штаба. Вечером император Франц-Иосиф выехал на охоту.

Сегодня я докладывал государю о новых основаниях разрабатываемого ныне положения о военной службе в Донском казачьем войске. Все изменения в прежних предположениях, предварительно уже высочайше утвержденных, ныне одобрены; в том числе и отмена прежнего предположения о формировании 3-го гвардейского полка. Государь сам поднял вопрос о том, следует ли конную артиллерию переформировывать в 6-орудийные батареи. Я не возражал, а, напротив, сказал, что и сам не вижу особенной пользы в этом изменении; вследствие того родилось экспромтом новое повеление: оставить конную артиллерию в прежнем составе. Таким образом, мало-помалу и само собою рушится всё то, что в прошлогодних злополучных совещаниях было постановлено сгоряча, без зрелого и спокойного обсуждения.

7 февраля. Четверг. Докладывал государю предположения об изменениях нашего военно-уголовного кодекса, вызываемых новым уставом о воинской повинности. Сокращение сроков службы и всесословность обязательной службы должны неизбежно повлиять на всю систему наказаний, так что предстоит переделать весь устав. Предположенные основания высочайше одобрены.

Во время моего доклада вошел в государев кабинет император Франц-Иосиф. Разговор был преимущественно о вчерашней охоте, на которой государь не мог присутствовать, так как всё еще не совсем избавился от простуды. Однако ж эта простуда не помешала ему быть сегодня верхом на общем смотру войск в честь австро-венгерского императора. Правда, погода была очень благоприятная, почти оттепель. Смотр удался вполне; иностранцы расхваливали, искренно ли – не знаю.

Вечером – бал в Концертном зале Зимнего дворца. Перед балом австрийский военный агент Бехтольсгейм привез мне от имени императора знаки ордена Святого Стефана. Во время бала я благодарил Франца-Иосифа, который очень любезно отвечал мне похвалами всему, что видел в Петербурге. Вообще, австрийцы держат себя очень любезно и, кажется, довольны приемом.

Во время бала приехал принц Вильгельм-Евгений Вюртембергский, жених великой княжны Веры Константиновны.

8 февраля. Пятница. Император Австрийский ездил в Кронштадт; его сопровождал генерал-адъютант Тотлебен; я же воспользовался свободным утром, чтобы переговорить с генерал-адъютантом Игнатьевым (Павлом Николаевичем) по одному делу Кавказского комитета, а потом провел часа два у Андрея Парфеновича Заблоцкого. Много говорили о покойном графе Киселеве и об оставшихся от него бумагах, которые теперь разбирает Заблоцкий, приступая к составлению биографии моего дяди.

9 февраля. Суббота. Император Австрийский осматривал Военно-топографический отдел Главного штаба;

был очень любезен, интересовался всем, что ему показывали. Кстати, были тут капитан Пржевальский, только что возвратившийся из смелого путешествия в Тибет, полковой барон Каульбарс, изучавший низовья Аму-Дарьи, и некоторые другие специалисты наши. Работы их действительно имеют значение научное. Пржевальский собрал огромную зоологическую коллекцию: целая зала была занята бесчисленными чучелами птиц и зверей. Император Франц-Иосиф, будучи страстным охотником, осматривал всю эту коллекцию с большим вниманием.

Слышно, что состоялось сегодня большое катание с гор, в котором участвовали особы императорской фамилии и иностранные гости.

10 февраля. Воскресенье. Бал у великой княгини Марии Николаевны; дворец необыкновенно изящный. Император Австрийский говорил со мною довольно долго; он сам и вся свита его (в том числе Андраши) говорят, что уезжают из Петербурга с самыми приятными впечатлениями. В час ночи они выехали по железной дороге в Москву, где пробудут всего одни сутки.

12 февраля. Вторник. Сегодня в числе докладов моих было предположение о переформировании гвардейских пехотных полков в 4-батальонный состав. По представленной справке выходит, что для приведения в исполнение[32]32
  этой фантазии.


[Закрыть] этого предположения потребуется единовременно около 450 тысяч рублей, а ежегодные расходы увеличатся на 125 тысяч. Я объяснил, что не ручаюсь, что можно покрыть такой значительный расход сметными ассигнованиями текущего года, и напомнил государю представленное мною в первых числах января и вполне одобренное им соображение, чтобы отнюдь не предпринимать ничего нового, пока не разъяснятся финансовые средства Военного министерства. При этом я позволил себе коснуться вообще предположений о 4-батальонных полках и между прочим – о невыгодах отделения стрелковых рот в состав особого, четвертого в полку батальона.

Всё это было заметно неприятно государю; с видимым неудовольствием он вынужден был отказаться от намерения сформировать четвертые батальоны в гвардейских полках к лету текущего года. Того же желал и наследник цесаревич. Какие побуждения к тому – мне неизвестно. Очень может быть, что всё дело сводится к увеличению в гвардии штатного числа офицеров и открытию большего числа вакансий для производства.

После доклада заезжал я к Валуеву навестить больного, а потом присутствовал на панихиде по генерал-адъютанту Назимову, скончавшемуся вчера после продолжительной болезни. Это был человек простой, но хороший, честный и правдивый.

В Комитете министров рассматривалось представление министра путей сообщения об уставе общества для постройки Сызрано-Оренбургской железной дороги. Это первая попытка устроить дело на совершенно новых основаниях – без предварительной выдачи концессии, с выпуском акций прямо от Министерства финансов и с абсолютной гарантией держателям акций. Я должен был сознаться, что подобная новая комбинация для меня совершенно непонятна; но не счел уместным возбуждать прения в Комитете министров, так как сущность дела уже предрешена в Главном финансовом комитете. Нам же предоставлялось только рассмотрение редакции самого устава.

14 февраля. Четверг. Похороны генерал-адъютанта Назимова.

16 февраля. Суббота. Перед докладом я был в Малой церкви Зимнего дворца, чтобы поздравить императрицу по случаю ее причащения и откланяться герцогу и герцогине Эдинбургским, которые сегодня же вечером выехали из Петербурга.

19 февраля. Вторник. После доклада и обедни в Малой церкви Зимнего дворца просидел я в Комитете министров. В заседании этом принял участие великий князь Константин Николаевич по случаю окончательных прений о дальнейшем направлении возбужденного Валуевым дела по исследованию сельского хозяйства в России. Дело это до сих пор кажется мне каким-то бесплодным толчением воды. Вот уже несколько недель, как в каждое заседание Комитета министров выделяется по целому часу и более на слушание графа Валуева, который своим гробовым басом излагает бесконечный перечень общеизвестных истин, выведенных им из объемистых работ трудившейся под его председательством комиссии.

По каждому из прочитанных Валуевым 70 или 80 пунктов завязывается более или менее продолжительная беседа, попросту говоря – переливание из пустого в порожнее. Канцелярия Комитета умудрилась, однако же, составить из этой болтовни журнал в палец толщиной, заключающий в себе разные неоспоримые истины: так, признается небесполезным сберегать леса, разводить новые, осушать болота, обводнять степи, поощрять коннозаводство и проч., и проч. Да кто же сомневался когда-нибудь в том, что всё это полезно и желательно! Задача – как достигнуть желанных целей? Казалось бы, почему не вести дело обычным порядком – постепенно разрабатывать один вопрос за другим через людей, специально изучивших каждое дело. Нет, тут не было бы эффекта… И вот выступает на сцену граф Шувалов со своими подручниками, раздувает дело, затевает созвать представителей от всех губерний! Тут встрепенулся председатель Комитета: ведь, пожалуй, затевается конституция! Начинается горячий спор, в котором никто не высказывает прямо своей заветной мысли.

Великий князь Константин Николаевич, поверив чистосердечию шуваловских речей в предварительных домашних совещаниях, явился в заседание Комитета, чтобы поддержать идею, по видимости столь либеральную. Спорим до шести часов, и только тогда, когда все уже истомлены спором, открывается, что мы играли в жмурки. Великий князь вообразил, что граф Шувалов действительно задумал по поводу возбужденных Валуевым чисто экономических вопросов обратиться к представителям земства. Казалось, чего же лучше; как не сочувствовать такой идее? Но вдруг оказывается, что хотят собирать в Петербург не представителей земства, а предводителей дворянства; всплывает вопрос дворянский! Вот и ключ шуваловского либерализма! Coup de théâtre![33]33
  Ловкая проделка! – Прим. ред.


[Закрыть] Заседание закрывается; окончание прений отлагается до следующего вторника.

Вчера я позабыл записать, что после заседания Государственного совета наконец состоялось совещание между мною и министрами внутренних дел и народного просвещения по вопросу о Медико-хирургической академии.

Разумеется, мы остались при своих мнениях: оба противника мои по-прежнему твердили, что нет ничего проще, как передать Академию в Министерство народного просвещения, оставив Клинический госпиталь в Военном министерстве; а я сохранил свое убеждение в совершенной невозможности этой смелой хирургической операции. Мы условились составить записку и изложить в ней оба противных мнения для представления на высочайшее решение.

22 февраля. Пятница. Первое заседание Особого присутствия, учрежденного при Государственном совете для обсуждения вопросов, возникающих при применении нового устава воинской повинности. Заседание происходило у великого князя Константина Николаевича запросто, в сюртуках. В числе обсуждавшихся дел было представление мое о программе экзаменов для желающих воспользоваться правами вольноопределяющихся 3-го разряда. И в этом пустом деле опять разногласие с министром народного просвещения, который выказал снова свое ослиное упрямство и фанатическое, доходящее до мономании пристрастие к древним языкам. Из всех присутствующих один граф Шувалов попробовал поддержать своего послушного клиента; но[34]34
  сам, плохо понимая дело, запутался и заврался.


[Закрыть] весьма неудачно.

Председатель по-прежнему вел дело умно и логично; решено во всем согласно с моим личным мнением. Говорю «личным», потому что в этом деле я расходился во мнении и со своими соратниками, то есть с комиссией, предварительно обсуждавшей вопрос под председательством графа Гейдена, который со свойственным ему благодушием поддался назойливому представителю Министерства народного просвещения Георгиевскому. Мне пришлось собственноручно редактировать представление в Особое присутствие. Граф Толстой мог сегодня вывести из терпения и самого флегматического противника.

26 февраля. Вторник. После доклада ездил в Аничков дворец поздравить наследника, а затем сидел в Комитете министров, где окончательно решен вопрос по так называемому делу о сельском хозяйстве. Конец был миролюбивее, чем можно было ожидать; гора родила мышь: наши государственные мужи, испугавшие было председателя воображаемыми замыслами, наконец сформулировали письменно свое предложение. И тут только оказалось, что не стоило так горячиться и терять так много времени на бесплодные препирательства. Великий князь Константин Николаевич, по-видимому, предваренный об этом результате, вовсе и не приехал в заседание Комитета. Говорят, однако же, что дело это не кончено и будет еще обсуждаться в Совете министров.