Текст книги "Дневник. 1873–1882. Том 1"

Вечером у меня был обычный воскресный кружок знакомых.

4 ноября. Понедельник. В Государственном совете узнал, что Горный институт сегодня закрыт и из Петербурга высылают всех иногородних студентов этого заведения. Технологи продолжают волноваться.

Обедал я сегодня у принца Ольденбургского.

С 1 ноября началась повсеместно операция призыва к воинской повинности по новому положению. В Петербурге дело ведется в большом порядке и подобающей обстановке. Всех поражает резкая противоположность со стародавними варварскими порядками рекрутских наборов.

Возвращение государя в Петербург отложено до 13-го числа. Императрица останется на некоторое время на юге Европы.

19 ноября. Вторник. Возвращение государя еще отложено на неделю – до 20-го числа; императрица, по совету доктора Боткина, после крестин в Лондоне отправилась через Париж в Сан-Ремо. Неизвестно, долго ли она там останется.

Протекшие две недели я провел довольно спокойно. Студенческие волнения подавлены, но едва ли совсем прекращены, ибо неудовольствие осталось. В городе опять распространяются разные нелепые толки против меня, как будто я потворствую молодежи и чуть ли не я виновен во всех возникавших и возникающих смутах. Низкие эти козни я презираю и продолжаю действовать по своим убеждениям. Считаю вопиющей несправедливостью и жестокостью выгонять студентов только для того, чтобы показать пример строгости, когда расследование дела не указало ни одного из них более виновного, чем все прочие. Но знаю вперед, что государю опять наговорят против меня, и придется мне снова бороться со зловредными наговорами.

В записке, посланной мною в Ливадию, изложено мое мнение о существе бывших в Медико-хирургической академии беспорядков; я указал, что корень зла заключается в раздорах между профессорами, в их [неприличных и] бестактных выходках, а потому предложил приняться за пересмотр устава Академии, чтобы возложить это дело на особую комиссию, которая временно приняла бы на себя заведывание Академией. Через это я имею в виду временно устранить и необидной форме главного военно-медицинского инспектора, тайного советника Козлова, против которого существует в Академии какое-то личное озлобление. Предположенная мною комиссия, составленная из разнообразных элементов под председательством генерал-адъютанта Непокойчицкого, человека дельного и спокойного, будет гораздо более удобным для меня орудием, чем тайный советник Козлов.

Не знаю, как это предложение мое будет принято государем; без сомнения, он вспомнит, что остается еще нерешенным вопрос о передаче Медико-хирургической академии в Министерство народного просвещения. Рассмотрение этого вопроса в комиссии Грейга затянулось непомерно благодаря назойливости Георгиевского – делегата от графа Толстого. Ходят слухи, будто положение самого графа поколеблено; но в городе толкуют так много вздоров, что никакому слуху нельзя придавать значение.

20 ноября. Среда. Рано утром ездил в Колпино встречать государя и цесаревну. Прибывший с ними доктор Карель привез мне не очень утешительные известия из Симеиза о моих больных дочерях.

21 ноября. Четверг. Ездил с докладом в Царское Село. Государь был любезен и в хорошем расположении духа, но по вопросу о Медико-хирургической академии не дал разрешения на мое предположение, находя неудобным принимать радикальные меры, пока еще не решен окончательно вопрос о предполагавшейся передаче Академии в другое ведомство. Поэтому государь находит нужным, чтобы подлежащие министры собрались для обсуждения общего вопроса об образе действий в отношении к учащейся молодежи.

После доклада я поехал вместе с государем в город, прямо на парад лейб-гвардии Семеновского полка по случаю полкового праздника. Между парадом и обедом в Зимнем дворце заехал ко мне Потапов и передал приказание государя, чтобы означенное выше совещание прошло под председательством Валуева и с приглашением Грейга. Видимо, дело коснется и щекотливого вопроса об отторжении Медико-хирургической академии от военного ведомства.

23 ноября. Суббота. Доклад в Царском Селе. Переезд государя в Петербург. Принц Альбрехт Прусский. Большой парад на Марсовом поле. Оттепель и слякоть.

24 ноября. Воскресенье. В манеже Инженерного замка (или Михайловского) государь смотрел команды, приготовленные для парада во дворце в день праздника Святого Георгия. Эти так называемые репетиции проводятся каждый год, так что выходит двойной парад.

В 6 часов большой обед в Зимнем дворце в честь принца Альбрехта.

В промежуток времени между парадом и обедом происходило в помещении Комитета министров совещание под председательством Валуева о причинах беспорядков между учащейся молодежью и мерах к предотвращению их на будущее. На сей раз мы ограничились только тем, что каждый из министров, имеющих в ведении высшие учебные заведения, высказал свое мнение о том, что подало повод к означенным беспорядкам, и при этом, разумеется, затронули некоторые щекотливые вопросы о недостатках в существующих порядках; но к средствам исправления их не успели приступить.

Грейг, однако же, заявил, что решение вопроса относительно Медико-хирургической академии нельзя откладывать даже на несколько дней и необходимо теперь же дать мне возможность привести в исполнение предположенную мною меру, то есть закрытие академической конференции. Когда же я возразил, что мое предположение заключается не в том, чтобы только закрыть конференцию, но чтобы взамен ее учредить особую временную комиссию, которой и подчинить Академию, тогда Грейг и Валуев высказали мнение, что учреждение этой комиссии также может быть приведено в исполнение, но лишь бы при этом не возлагали на комиссию переделку устава Академии, так как подобное направление дела было бы предрешением вопроса, еще обсуждаемого в особой комиссии.

В таком смысле Валуев намеревается доложить завтра государю, дабы дать мне возможность во вторник при моем докладе испросить окончательное разрешение на исполнение предположенных мною мер. Такое направление дела развяжет мне руки, чтобы сделать что-нибудь решительное в Академии для прекращения теперешней неурядицы; но впереди все-таки остается по-прежнему зловещий вопрос о передаче Медико-хирургической академии, и, таким образом, над моей головой продолжает висеть этот дамоклов меч. Грейг тянет дело; думаю, что надобно теперь подтолкнуть его к решению так или иначе – лишь бы вывести Академию из того неудобного, неопределенного положения, в котором она находится уже целый год.

Сегодняшнее совещание происходило в самых приличных формах и в примирительном духе. [Валуев разыграл роль председателя со свойственным ему величием и велеречием. Мне пришло на мысль: не готовят ли его в председатели Комитета министров?]

26 ноября. Вторник. Вчера целый день я был озабочен поиском приличной формы для объявления о новой комиссии, на которую собираются возложить заведывание Медико-хирургической академией. Только уже вечером, перед самым сном, внезапно напал я на искомую формулу и немедленно же набросал новую редакцию, которую сегодня утром прочел государю. Он одобрил ее так же, как и самый состав комиссии, и сегодня же я объявил уже об этом решении тайному советнику Козлову. Я предполагал, что решение это несколько оскорбит его, так как устраняется влияние главного военно-медицинского инспектора на Академию; но вместо того Козлов принял это известие не только очень хладнокровно, но даже с одобрением. Видно было, что ему всего более пришлось по сердцу закрытие конференции.

Но как принята будет такая строгая мера в среде самой конференции? Не сомневаюсь, что поднимутся снова крики и появятся злобные газетные статьи, благоразумные же люди одобрят принятую меру. Нынешний день был утомителен. Утром доклад, потом парад в залах дворца и, наконец, большой парадный обед.

28 ноября. Четверг. После доклада у государя я открыл комиссию для временного заведывания Медико-хирургической академией. В зале Военного совета я объяснил членам комиссии предстоящую ей задачу и указал на главнейшие вопросы, которые подлежат обсуждению. После того было второе совещание у Валуева по общему вопросу о высших учебных заведениях. Говорили очень много, и, между прочим, министром внутренних дел возбужден вопрос о том, не следует ли снять запрещение газетам печатать что-либо по поводу бывших между учащимися волнений. Решено дать печати свободу, и надобно ожидать, что немедленно поднимется снова газетная война со всевозможными сплетнями и скандалами.

Другой, более существенный вопрос был поставлен нашим председателем: следует ли оставить в высших учебных заведениях нынешнюю систему полной автономии или нужно придать более силы административной власти? Хотя по этому вопросу пошли бесконечные толки, но, в сущности, все были за утвердительное разрешение вопроса; все соглашались в том, что ученое сословие мало способно к администрации. Разошлись мы в шестом часу. [Сегодня, наконец, получил я телеграмму от жены о благополучном переезде семьи из Ялты в Одессу.]

1 декабря. Воскресенье. После развода был в совещании у Валуева. Говорилось много, слишком много, но толку мало. Граф Толстой, по своему обыкновению, занимал нас очень долго многоречивыми рассказами, напоминающими сказки старой нянюшки; Валуев высокопарно сводил вопрос к отвлеченным принципам и общим взглядам.

Затронули предметы очень щекотливые: где корни современного настроения русской молодежи? Отыскивая эти корни, коснулись и духовенства, и семейного быта, и школьной дисциплины, и проч., и проч. Но к положительному выводу все-таки не пришли. Одно только выразилось довольно ясно: затаенное желание некоторых из министров воспользоваться случаем, чтобы поднять заветный вопрос об ограничении «массы» учащейся молодежи, о предоставлении высшего образования только привилегированным сословиям. Мужик должен оставайся мужиком; зачем ему тянуться за господами? Досадно и грустно слушать.

5 декабря. Четверг. Сегодня опять совещание у Валуева. После долгих рассуждений о стипендиях затронули самый трудный вопрос о том, какие отношения должны быть установлены между учащейся молодежью и заведениями, в которых они получают высшее образование. Я предложил на обсуждение основной вопрос: как следует смотреть на студентов – единично ли, как на посетителей лекций в открытых для них аудиториях, или коллективно, как на совокупность юношей, которых не только образование умственное, но и воспитание нравственное возложены на попечение и ответственность заведения? От решения этого вопроса должно зависеть и разрешение другого, как последствия: следует ли преследовать всякий признак какой-либо корпоративной связи между посетителями лекций, или, напротив, следует сплотить учащихся организацией, какая необходима для поддержания авторитета и нравственного влияния начальства и преподавателей? Суждения по этим вопросам за поздним временем отложены до следующего заседания.

Наконец семья моя приехала из Крыма. Одна дочь Ольга не избавилась еще от лихорадки и снова слегла в постель.

Обедал сегодня у великой княгини Екатерины Михайловны.

9 декабря. Понедельник. Обедал в Зимнем дворце с генералом Баранцовым и адмиралом Лесовским.

11 декабря. Среда. Вчера и сегодня присутствовал в Академии Генерального штаба на чтениях офицеров дополнительного курса.

Сегодня же было совещание под председательством государственного канцлера с участием министров финансов и путей сообщения (Посьета), генерал-адъютанта князя Мирского (как уполномоченного от наместника кавказского) и меня – по вопросу о сооружении русским инженером Фалькенгагеном железной дороги в Тавриз. Финансовые соображения Рейтерна взяли верх, и так как персидское правительство выключило из представленного Фалькенгагеном проекта концессии главное условие – гарантию с обеспечением таможенными доходами, то постановлено объявить тегеранскому двору, что без этого условия русское правительство не может поддерживать предположение о постройке дороги. Такое решение, может быть, и весьма благоразумное, будет все-таки неудачей для нашей дипломатии и, без сомнения, обрадует англичан.

12 декабря. Четверг. Сегодня полковой праздник гвардейского Финляндского полка и 50-летний юбилей генеральства графа Дмитрия Ерофеевича Остен-Сакена. По этому случаю я был целый день в полной форме: в десятом часу ездил поздравить юбиляра, потом доклад у государя, в час пополудни церковный парад, с 2 до 5 часов – совещание у Валуева, а в 6 – обед в Зимнем дворце. Старик Остен-Сакен совсем впал в детство: считает себя обиженным тем, что получил алмазные знаки Святого Андрея; говорят, ожидал фельдмаршальского чина; пристает ко мне просьбой о разрешении носить кавказский казачий мундир.

Совещание у Валуева было последнее; соберемся еще раз только для прочтения протокола. Опять говорили много, и, как всегда, благодаря искусству председателя все споры и разногласия приведены к нулю. Ровно никакого положительного результата, одни фразы и общие места.

13 декабря. Пятница. По заведенному порядку, государь распределял сегодня в одной из зал Зимнего дворца новобранцев по гвардейским полкам, но нынешнее распределение имело несколько новый характер: в первый раз в массе новобранцев среди тулупов и кафтанов стояли молодые люди во фраках и пиджаках. В числе их был только один, кончивший курс по 1-му разряду в училище правоведения, состоявший уже в гражданской службе; затем было до сотни молодых людей, кончивших курс в заведениях 2-го и 3-го разрядов. Только на немногих физиономиях выражалось некоторое смущение и неловкое положение, вообще же эта молодежь смиренно и простодушно подчинялась непривычной солдатской обстановке.

Опыт первого призыва по новому уставу о воинской повинности так удался, как трудно было даже ожидать. Самые закоренелые консерваторы, противники реформ, с боязнью относившиеся к нововведению, грозившему, в их глазах[44]44
  демократизированием.


[Закрыть], распространением в целой армии заразы нигилизма, теперь замолчали и с улыбкой смотрят на этих мнимых революционеров в шеренгах между тулупами.

20 декабря. Пятница. Сегодня вторично государь распределял новобранцев по гвардейским полкам; было свыше 900 человек. Опять были фрачники.

Телеграмма из Мадрида заключает в себе совершенно неожиданное известие о падении республиканского правительства и провозглашении Альфонса XII королем Испании. Надолго ли?

23 декабря. Среда. Сегодня не мог явиться во дворец для обычного поздравления с праздником по весьма неожиданному обстоятельству: оказалось, что у меня украдены знаки Андреевского ордена (цепь). Такое открытие неприятно вдвойне: кроме чувствительного ущерба материального, покража эта из комода во внутренней комнате производит тяжелое нравственное впечатление, бросая подозрение на всю домашнюю прислугу. Полиция принялась усердно за розыски.

27 декабря. Пятница. Целое утро прошло в совещаниях с моими ближайшими сотрудниками о предстоящей Военному министерству обширной работе – нужно составить план мобилизации армии. Для этого собрались у меня начальники главных управлений, до которых этот вопрос преимущественно относится, и некоторые другие лица, прикосновенные к делу. Толковали более пяти часов и, чем более входили в подробности, тем более убеждались в огромности предстоящей задачи и в неудобствах настоящего переходного положения нашей военной организации вследствие прошлогодних злополучных совещаний. Не имея возможности в короткое время осуществить все наши затеи при ограниченном нормальном бюджете, мы осудили себя на долгое бессилие: по всем частям готовятся новые положения, перерабатываются штаты, придумываются решения новых сложных вопросов военной администрации; нет ни одной части в законченном виде.

При таком положении дела мы лишены прочного основания, на котором могли бы построить полный план мобилизации, сколько-нибудь похожий на прусский Mobilmachung. Тем не менее необходимо во что бы то ни стало предпринять работу, хотя бы приближающуюся к немецкому образцу. Поэтому пришли мы к заключению, что следует ныне же образовать в составе Главного штаба особый отдел, который специально занялся бы разработкой нашего плана мобилизации армии, насколько окажется это возможным при настоящих условиях.

Затем было у меня другое, довольно продолжительное совещание с генералом Мордвиновым и доктором Козловым по вопросу о Медико-хирургической академии.

28 декабря. Суббота. После доклада нанес визит киевскому митрополиту Арсению: умный старик, с которым беседа может быть весьма разносторонней.

Чрезвычайное заседание Государственного совета для утверждения финансовой росписи и сметы земских расходов на 1875 год. Продолжительные и оживленные прения возникли по поводу годичного отчета государственного контролера за 1873 год. Грейг с обычной своей самонадеянностью и развязностью позволил себе обвинить всех министров поголовно в расточительности, основывая свой приговор на том лишь факте, что остатки от сметных ассигнований с каждым годом уменьшаются. Такое огульное и безосновательное обвинение вызвало энергичные протесты со стороны министров юстиции, народного просвещения, внутренних дел и других. Я также вынужден был сказать несколько слов. Председатель (великий князь Константин Николаевич) положил конец этой буре, угрожавшей обратиться в скандал.

Сегодня я должен был обедать у турецкого посла [Киамиль-паши], но вместо того получил перед самым обедом приглашение в Зимний дворец. При всех встречах мне надоедают расспросами о случившейся у меня покраже. Известие о ней появилось уже в газетах.

1875 год

1 января. Среда. Наступивший год встречаю если и не радостно, то по крайней мере спокойнее духом, чем встретил год минувший. Если б не болезнь дочерей, из которых одна (Ольга) и до сих пор не поправилась после вынесенной в Крыму лихорадки, то я мог бы сказать, что домашняя обстановка улучшилась против прежнего. Положение служебное также изменилось к лучшему. С удалением графа Шувалова в Лондон враждебная мне партия укротилась, интрига заглохла; в Зимний дворец вступаю со спокойным настроением.

Сегодня представил я государю, по примеру прежних лет, кроме обширного официального отчета за 1873 год и краткие отчеты или «всеподданнейшие доклады» за два последних года: 1873-й и 1874-й. Доклад за 1873 год, хотя и составленный в свое время, не был мною представлен, как объяснено было в моем дневнике. Не знаю, прочтет ли теперь государь оба доклада подряд, но они в тесной связи между собой. В новом докладе объясняется снова, что Военное министерство так ограничено теперь нормальной сметой на пятилетие 1874–1878, что не имеет возможности покрыть самую даже незначительную часть расходов, которые требуются для исполнения утвержденных в начале 1873 года [громадных] предположений. Небольшой остаток, который можно ожидать (впрочем, весьма гипотетически) по смете наступившего 1875 года, может быть обращен только на единовременные расходы по заготовлению вещевых запасов.

Мысль эта была уже заявлена в прошлом году в особом докладе и одобрена государем; но тем не менее приходится снова повторить ее, дабы предупредить возобновление требований неисполнимых. Вопрос о том, к каким именно из предположенных новых мероприятий следует прежде всего приступить, обсуждался вчера собранными у меня начальствующими лицами разных частей министерства, и вслед за сим будет представлен особый по этому предмету всеподданнейший доклад.

Государя я видел сегодня только во время большого выхода, а потому все необходимые объяснения по поводу представленных отчетов должен отложить на завтрашний доклад.

2 января. Четверг. При докладе государю не было особого разговора по поводу представленных мною отчетов. Его величество заметил только, что с каждым годом размер картона с отчетами увеличивается. После доклада прошел я к великому князю Алексею Александровичу, чтобы поздравить его по случаю дня рождения; потом было заседание Военного совета, а затем большой парадный обед в Зимнем дворце по случаю 25-летия назначения великого князя Алексея Александровича шефом лейб-гвардии Московского полка.

3 января. Пятница. Совещание у государственного канцлера по поводу предложенного Лесепсом химерического проекта соединения Индии с Европой железной дорогой через Гималайский хребет и среднеазиатские степи. Участвовали в совещании генерал-адъютанты Чевкин, Посьет, Кауфман (Константин Петрович), министр финансов, генерал Мельников и я. Все единогласно признали этот проект неосуществимым и самую мысль соединения Индии с европейской железнодорожной сетью более вредной, чем полезной для России. Один генерал Кауфман попытался поддержать предложение о соединении Туркестанского края с Европейской Россией, а генерал Мельников заговорил о несбыточных мечтах судоходства по старому руслу Аму-Дарьи, но оба эти вопроса были устранены как выходящие из задачи совещания.

23 января. Четверг. Три недели не открывал я своего дневника: ничего не было примечательного. При последнем моем докладе во вторник государь сказал, что окончил чтение моего краткого отчета за 1874 год и приступил к чтению доклада о финансовом положении Военного министерства. В тот же день я обедал в Зимнем дворце. Сегодня же государь, возвратив мне этот доклад, одобрил изложенные в нем соображения относительно видов на наступивший 1875 год, однако ж снова заявил свое желание не отлагать образование корпусов, хотя бы только в западных пограничных округах, а также формирование в гвардии четвертых батальонов.

Не возобновляя неприятных для государя возражений, я ограничился несколькими общими объяснениями и обещал представить дополнительные справки и соображения. Приведение в исполнение обеих указанных мер в наступившем году расстроило бы все расчеты Военного министерства и отозвалось невыгодно на последовательном ходе его деятельности, направленной преимущественно на то, чтобы привести армию в бóльшую готовность к войне. С установлением нормального бюджета министерству, безусловно, необходимо строго держаться предначертанного плана.

В этих видах я представил сегодня же государю два доклада: один – с расчетом комплектования войск в мирное и военное время, другой – об устройстве при Главном штабе особого комитета для сосредоточения всех работ по мобилизации армии. Государь остался доволен этими докладами и благодарил за них.

25 марта. Вторник. Совсем было забросил свой дневник: не раскрывал его два месяца! В продолжение этого долгого промежутка не произошло ничего, что выходило бы сколько-нибудь из обычного течения петербургской жизни. Затрудняюсь теперь и припомнить что-нибудь особенное, заслуживающее занесения в дневник задним числом. Но сегодня я должен отметить знаменательное событие: представление государю депутации от униатского населения Люблинской и Седлецкой губерний по случаю присоединения этого населения к православию. После обедни и молебствия (по случаю родившейся у цесаревича сегодня же утром дочери, названной Ксенией) государь принял депутацию в так называемой Арабской комнате; тут было до 12 духовных лиц (во главе их Попель) и человек 20 мирян. Попель произнес речь и подал адрес, а государь и императрица вручили депутатам несколько богатых икон для бывших униатских церквей.

Такая развязка униатского дела тем замечательнее, что в последнее время можно было скорее ожидать совершенно противного, то есть обращения униатов в католицизм. Они действительно близки были к тому вследствие бестактных распоряжений графа Толстого, имевших последствием открытое сопротивление, применение войск и кровопролитие. После того в течение нескольких месяцев в большей части униатских приходов церкви были пусты, новорожденные дети оставались некрещеными, не было браков – одним словом, несчастное это население было в самом безвыходном положении. Правительство со своей стороны стало в тупик. [Отступить было неудобно, настаивать – невозможно.]

Тут помог нам сам Ватикан. Прошлогодняя безрассудно резкая энциклика[45]45
  Послание. – Прим. ред.


[Закрыть] папы, отлучение влиятельнейших лиц униатского духовенства, наглость иезуитских проделок заставили униатов окончательно отшатнуться от папизма и броситься в православие – в веру русского царя. Замечательно, что движению этому всячески препятствовал обер-прокурор Святейшего Синода граф Толстой, а орудовал им – протестант Коцебу.

Сегодня же обычным порядком отпраздновали полковой праздник Конной гвардии.

29 марта. Суббота. После поздравления двух юбиляров – генерал-адъютанта Веригина и генерала Назимова (Владимира Николаевича, члена Военного совета) – сидел я в Соединенных департаментах Государственного совета, где рассуждали о проекте образования новой губернии – Таганрогской. Я должен был отстаивать донских казаков и опровергать предположение министра внутренних дел об отделении от Донской области Миусского округа с двумя станицами в гирлах Дона[46]46
  Гирло – украинское название рукава в дельтах крупных рек. – Прим. ред.


[Закрыть]. Вопрос этот возбудил горячие споры.

Члены Военного совета собрались на обед в честь юбиляра Назимова в ресторане Бореля.

1 апреля. Вторник. Вчера в Государственном совете рассматривалось положение о воинской повинности Донского казачьего войска; прошло без всяких споров.

Сегодня после моего доклада было у государя совещание по азиатским делам. Присутствовали наследник цесаревич, государственный канцлер князь Горчаков, посол в Лондоне граф Шувалов, генерал-адъютанты Кауфман и князь Мирский, тайный советник Стремоухов и я.

Поводом к этому совещанию стал приезд графа Шувалова, которые просил положительных указаний по некоторым вопросам, наиболее тревожащим англичан. После продолжительных объяснений по поводу отличия английской точки зрения от нашей на установленную по обоюдному соглашению «промежуточную зону», образуемую Афганистаном, и замеченной нашим послом чрезвычайной чуткости англичан ко всякому нашему шагу в Средней Азии, в особенности же в сторону города Мерв[47]47
  Современное название самого древнего города Средней Азии, средоточия интересов обеих империй – Мары. – Прим. ред.


[Закрыть], государь постановил такое заключение: послу нашему в Лондоне поручается успокоить подозрительность англичан объявлением положительной воли русского царя не подвигаться вперед в крае, но вместе с тем не налагать на себя никаких обязательств на будущее, в случае каких-либо новых обстоятельств.

После совещания я должен был прямо перейти в Комитет министров, где обсуждалось представление министра путей сообщения о новых железных дорогах, постройка которых предполагается в первую очередь. Долго спорили о так называемых каменноугольных дорогах Новороссийского края и Донской области и на этом остановились, отложив дальнейшие прения до экстренного заседания, предположенного в воскресенье.

Вечером был во 2-й военной гимназии на концерте, ежегодно посещаемом мною. Только в прошлом году я не был по особым причинам.

2 апреля. Среда. С 10 часов утра был в Зимнем дворце по случаю осмотра государем топографических, картографических и гидрографических работ.

Две дочери мои (Надежда и Елена) и племянница окончили свои экзамены на звание учительницы. В последнее время они были очень озабочены, и я рад, что всё обошлось вполне удачно.

3 апреля. Четверг. После доклада у государя участвовал я в совещании у князя Горчакова опять по вопросу о железных дорогах на Кавказе. В совещании этом принимали участие великие князья – наследник цесаревич и Константин Николаевич, Чевкин, граф Шувалов, князь Мирский, министры финансов и путей сообщения, барон Жомини и Стремоухов. После продолжительных прений о том, вести ли дорогу в Персию через Джульфу, или через Асландуз (то есть с западной или с восточной стороны от горной страны Малого Кавказа) и строить ли прежде дорогу к границе Персии, или от Тифлиса в Баку, первый вопрос решен был единогласно в пользу Джульфы, несмотря на то, что вначале очень горячо оспаривали это направление князь Мирский и великие князья. Таким образом, с помощью графа Шувалова, подробно объяснившего, какое впечатление произвело в Англии и в Берлине известие о намерении нашем вести дорогу на Таврис, нам (князю Горчакову и мне) удалось убедить прочих членов в том, что соединение с Персией может быть не иначе, как через Джульфу. Решение это противоречит постановленному в предыдущем нашем совещании, в котором князь Горчаков уступил настойчивости князя Мирского, поддержанной обоими великими князьями в угоду великому князю Михаилу Николаевичу.

Что же касается второго вопроса – которую линию строить прежде, то голоса разделились: пятеро высказались за Бакинскую дорогу, а четверо – за Джульфинскую. В числе последних, кроме нас двоих, были Чевкин и граф Шувалов. Засим последнее слово будет зависеть уже от высочайшей воли.

Вечером опять должен был слушать музыку воспитанников 1-й военной гимназии, конечно, не для удовольствия своего, а для поощрения юных виртуозов.

4 апреля. Пятница. Сегодня утром проводил на вокзал жену и двух старших дочерей, уехавших за границу из-за болезненного состояния Ольги, которая с самого возвращения из Крыма не может отделаться от лихорадки [и во всё это время не выходила из комнаты. Грустно видеть ее, и кто знает, поможет ли ей поездка за границу]. Прежний наш план – провести лето в Симеизе – расстроился, к тому же и постройка дома всё еще не окончена. [Дом всё еще не готов, и трудно сказать, когда можно будет войти в него. Прискорбнее же всего, что у некоторых из членов семьи поселилось с прошлой осени предубеждение против Крыма и опасение так называемой «крымской» лихорадки.]

6 апреля. Воскресенье. Вчера был я в заседании Соединенных департаментов Государственного совета: рассматривалось мое представление о введении земских учреждений в Область Войска Донского. Я ожидал упорных прений по вопросу о том, должны эти новые учреждения оставаться в ведении Военного министерства или перейти под начало Министерства внутренних дел, как доказывали Тимашев и граф Пален. Однако же, к удивлению моему, вопрос этот совсем пройден молчанием. Позже узнал я, что пред самым заседанием Потапов доложил государю о предстоявшем споре и получил от его величества положительное заявление: он желает, чтобы земское дело в Области Войска Донского оставалось в руках Военного министерства. Таким образом, еще до начала заседания условлено было не поднимать спорного вопроса, заранее уже предрешенного. Тем не менее заседание продолжалось до 5 часов.

Сегодня утром представлял я государю разные интендантские образцы, в том числе новое шинельное сукно темно-серого цвета. После обедни представлялись его величеству офицеры, кончившие курс в Академии Генерального штаба.

Сегодня же, несмотря на Вербное воскресенье, было экстренное заседание Комитета министров, на котором в последний раз рассматривалось представление министра путей сообщения о новых линиях железных дорог. Опять пришлось мне выдержать жаркие прения. По одному из вопросов вышло разногласие: со мною подали голоса пятеро, все остальные 20 голосов – против меня. Впрочем, я уже привык к тому, что при суждениях о железных дорогах военные интересы не только не находят защитников, но вызывают прямое противодействие со стороны большинства моих коллег. Думаю, что ни в одном правительстве нет такой односторонности во взглядах на государственные нужды и интересы.