Текст книги "Институт договора в правовой науке Западной Европы XI–XVIII веков. Учебное пособие"

Во Франции путь к современной договорной теории и обобщающей концепции договора оказался короче. То, над чем в Германии и Нидерландах трудились целые правовые школы современного римского и естественного права, в государстве «короля-солнца» осуществил один юрист – Жан Дома (1625–1696).

Новый порядок цивильных законов. В трактате о «Гражданских законах в их естественном порядке» (1689), за который король Франции Людовик XIV пожаловал автору пенсион в две тысячи ливров, Ж. Дома взялся за переустройство всей системы цивильного права на началах разума.

Несмотря на новаторский характер своих выводов, Ж. Дома обосновывал их ссылками на римское право. При этом юрист полностью отверг большую часть «тонкостей» доктрины ius commune. От древнеримской и средневековой цивилистической традиции остались только те принципы, которые, на взгляд ученого, в наибольшей степени соответствовали естественной справедливости.

Руководствуясь прагматичным подходом к римскому праву, Ж. Дома работал с текстом Свода цивильного права подобно каменотесу, обрабатывая и укладывая ранее заготовленный строительный материал в величественное здание гражданских законов Франции. В результате преобразованию подверглась не только договорная теория, но и все гражданское право.

Вот как выглядит «естественный порядок» гражданских законов по Жану Дома.

Вводные замечания

Первопринципы всех законов.

План общественного устройства.

Основные виды обязательств.

Некоторые общие правила для обязательств.

О природе дружеских обязанностей.

О наследовании.

О видах затруднений, осложняющих общественный порядок.

О состоянии общества после грехопадения и об упорядочивающей роли Творца.

О религии и общественном порядке.

О природе и духе законов, и об их разновидностях.

О правилах применения и толкования законов.

Общие идеи всех законов.

Предваряющая книга (об общих правилах права, о лицах и о вещах)

Титул I: О нормах права в целом.

Титул II: О лицах.

Титул III: О вещах.

Первая часть: Об обязательствах

Книга I: О добровольных и взаимных обязательствах посредством договоров (о договорах в целом и об их разновидностях).

Книга II: Об обязательствах без договоров (опека, попечительство, ведение дел, наследственные отношения, причинение вреда, обман и др.).

Книга III: Продолжение: Об обеспечении обязательств (залог, ипотека, преимущественное право, разделение имущества, солидарные обязательства, поручительство, интерес, убытки, проценты, клятва).

Книга IV: Продолжение: О прекращении обязательств или сокращении (долга) (исполнения, зачет, новация, перевод долга, уступка прав, расторжение и реституция).

Вторая часть: О наследовании

Книга I: О наследовании в целом.

Книга II: О наследовании по закону.

Книга III: О наследовании по завещанию.

Очевидно, Ж. Дома воспользовался институционным делением цивильного права: лица, вещи и иски (Gai. 1.8). Однако он оставил за рамками трактата процессуальные вопросы и гораздо больше внимания уделил обязательствам, которые римский юрист Гай описывал между правилами о наследовании имущества и об исках. У Ж. Дома обязательства выделены в особую часть, объем которой сопоставим с книгами о лицах и вещах, что, несомненно, указывает на их значимость.

Понятие договора. Ж. Дома первым из французов поставил в центр теории договор (convention) в смысле устанавливаемого по взаимному согласию обязательства (engagement): «Договоры являются обязательствами, возникающими по взаимному согласию двух или нескольких лиц, которые устанавливают для себя закон выполнить то, что они обещают» (первая часть, первая книга, титул I, секция 1, § 1, далее в ссылках указаны только титул, секция и параграф). В указанном значении термин «договор» охватывает все виды контрактов, соглашений и пактов.

Как и С. Пуфендорф, французский ученый видел в договоре основной инструмент удовлетворения человеческих потребностей и единое основание добровольных и взаимных обязательств. Во введении к названному трактату он прямо это признал: «(Люди) удовлетворяют свои потребности главным образом посредством соглашений».

В отличие от Г. Гроция, Ж. Дома категорически связал понятие договора с обоюдным согласием, достаточным для заключения любых соглашений: «Договоры совершаются посредством обоюдного обмена согласием…» (I.1.1). Благодаря данному тезису французская правовая наука сразу была освобождена от противоречий учения об обещании.

Обязательность договоров (pacta sunt servanda) для Ж. Дома настолько очевидна, что он не тратил липших слов на ее обоснование, называя договоры «частными законами» (leges privata). В трактате закреплена свобода содержания договора и формы волеизъявления.

Утверждение обобщающего понятия договора позволило французскому правоведу обобщить и правила, касающиеся всех договоров. Тем самым закладывалась прочная основа для общей теории договора. Поясняя порядок подачи материала в части трактата о договорных обязательствах, автор отметил, что изложение будет начато с первого титула о соглашениях в целом, т. е. принципов и правил, общих для всех видов соглашений, которые он не станет повторять в связи с каждым видом договора.

Основание договора. Последовательное развитие принципа консенсуальной основы договора в теории естественного права поставило под вопрос целесообразность выделять основание договора (каузу) в качестве условия его действительности. Соглашение сторон само по себе могло рассматриваться как достаточная основа договорного обязательства.

Действительно, большинство сторонников естественного права в Нидерландах и Германии XVII–XVIII вв. отрицали необходимость какой-либо особой каузы договора либо обходили ее молчанием. Так, Гуго Гроций объявил по естественному праву обязательными обещания как без каузы, так и с невыраженной каузой (2.11.10, п. 21). Учение Гроция означало полный разрыв с римским правом и средневековой доктриной ius commune, согласно которым кауза необходима для действительности договора, пусть и не всегда прямо выражена.

Христиан Томазий проигнорировал понятие каузы, последовательно акцентируя внимание на обязательности простого соглашения. Самуэль Пуфендорф прямо указал на то, что договор сам по себе представляет соглашение двух лиц об одном и том же, лишенное и наименования, и каузы, но признал, что в действующем праве договоры в собственном смысле (т. е. контракты, а не пакты) имеют собственную каузу в виде установленного сторонами исполнения: «…некоторые же из них, лишенные собственного наименования и особой формы, тем не менее имеют каузу, то есть исполнение обещанного, [то есть] передачу вещи или исполнение предоставления. Такие [пакты] называются контрактом, своей силой производят действенное обязательство» (V. 2, n. 2).

Пуфендорф заимствовал концепцию каузы у представителей школы usus modernus XVII в., которые сохранили основную идею средневековых комментаторов-бартолистов – действительность договора связана или с его наименованием (типичностью, признанной правом), или с особой каузой. Об этом, в частности, писал голландский правовед Арнольд Винний (1588–1657): «Контракт – это соглашение, имеющее специальное наименование или, в его отсутствие, цивильную обязывающую causa»[32]32
  Научно-практический комментарий к Институциям в четырех книгах, Лейден, 1699. Lib. III, tít. 14, § 5, 6, 9.


[Закрыть].

Впрочем, итальянский историк права И. Бирокки выявил среди последователей usus modernus сторонников сохранения каузы как условия обязательности договора. Например, немецкий юрист Герман Вультей (ум. в 1634 г.), под влиянием школы гуманистов в работе «Две книги римской юриспруденции» (lib. I, cap. 30), изданной в Марбурге (1748), определял контракт как «соглашение с каузой» (conventio cum causa):

«Соглашение, имеющее causa, называется контрактом, откуда контракт определяется как соглашение с causa».

Поскольку немецкий юрист включил в эту дефиницию все договоры, можно сказать, что он отводил каузе роль элемента не только безымянных, но и поименованных контрактов. Под каузой он понимал одобренную правом сделку (negotium iure probatum), форму контрактов (forma contractuum), которая выражается в сочетании обязанностей контрагентов дать или сделать что-либо: «Causa является сделкой, которая одобрена правом и приводит к тому, что из контракта возникает обязательство и иск… Сущность всех контрактов – в согласии как [их] материи и в causa или сделке как [их] форме… В целом верно и свойственно всем контрактам [заключать в себе] передачу или исполнение, как то или другое, так и оба [действия] вместе» (lib. I, cap. 30, п. 168).

По степени определенности нормами права содержания договорных обязанностей Вультей называл каузу поименованных контрактов «специальной» (specialis), а безымянных – «общей» (generalis). И. Бирокки предположил, что такие представления о каузе возникли под влиянием канонической теории «пакта, не лишенного основания».

Идею каузы в договоре поддержал Жан Дома. Автор трактата «О гражданских законах в их естественном порядке» исходил из необходимости causa во всех договорах. При этом правовед проводил различие между договорами возмездными и безвозмездными и указывал на различие их кауз.

Значение causa в возмездных договорах Дома поясняет так: обязанность одного здесь служит фундаментом для обязанности другого, «так что обязательству, заключенному в договорах данного вида в пользу одного из контрагентов, каузой всегда служит обязательство другого; и обязательство будет ничтожно, если в действительности оно лишено каузы» (I.1.8). И далее: «В соглашениях, где кто-либо оказывается обязан безо всякой causa, обязательство ничтожно; и то же самое [касается обязательств], если causa прекращает существовать. Но делать вывод о существовании causa следует только с учетом всех обстоятельств» (I.1.13).

Изложенное понимание каузы покоится на двух концепциях ius commune — цивильной и канонической каузе. Первая из них – безымянные контракты цивильного права. Несмотря на приверженность естественному разуму, Ж. Дома обосновывает свои выводы ссылками на нормы «писаного разума», Дигесты Юстиниана. В связи с возмездными договорами сноски отсылают читателя к словам Павла о четырех моделях контрактов без специального наименования (D. 19.5.5), Лабеона о взаимном обязательстве как синониме контракта (D. 50.16.19) и Ульпиана о понятии «вверенная вещь» и заключении контракта в расчете на чужую честность (D. 12.1.1.1). Данные фрагменты якобы подтверждают основной тезис – «обязательство одной стороны служит основанием для обязательства другой». В действительности же ни в одном из упомянутых фрагментов кауза не рассматривается и даже не упоминается.

Вторая концепция учения о каузе – каноническая доктрина «пакта, лишенного торжественной формы, но не основания». С ее помощью Ж. Дома подкрепляет тезис канонистов о каузе как элементе всех договоров, но вкладывает в данное понятие новое содержание. Кауза в его интерпретации – не мотив, не цель и не частичное исполнение договора, но встречная обязанность контрагента. Следовательно, возмездные договоры (а таких в праве большинство) по определению всегда имеют каузу или недействительны де-юре (I.1.5).

Порывая с традицией ius commune в главном, французский цивилист продолжает придерживаться ее в деталях. По его мнению, кауза должна быть либо прямо выражена в договоре, либо фактически присутствовать в договорных отношениях, поскольку обязательство не имеет юридической силы, если в действительности у него нет основания.

Ж. Дома примирил казалось бы исключающие друг друга идею договора, обязательного ввиду соглашения, и идею каузальности договоров тем, что превратил каузу из внешнего во внутренний элемент каждого договора: простое соглашение порождает обязательство, в котором встречные обязанности сторон служат каузой друг для друга.

Данная концепция каузы по определению прекрасно подходит для двусторонних возмездных договоров (типа мены, купли-продажи, аренды), но плохо согласуется с односторонними возмездными договорами вроде займа, где в действительности обязана только одна сторона – заемщик.

В средневековой доктрине ius commune каузальность займа решалась просто: заем – римский поименованный контракт, «одеваемый» передачей вещи и обязательный по цивильному праву. Ж. Дома объявил его возмездным договором типа «я даю, чтобы ты дал»: заимодавец передает определенные родовыми признаками вещи, чтобы получить обратно вещи того же рода и в том же количестве. Следовательно, в данном договоре также должна быть кауза в виде встречной обязанности.

Однако обнаружить встречную обязанность в договоре займа не просто. С явной натяжкой Ж. Дома пояснил, что обязанности заемщика предшествовала обязанность заимодателя, который «должен был дать нечто, чтобы заключить договор». Сходство данной каузы с каузой двусторонних договоров сомнительно, поскольку состоявшуюся передачу валюты займа трудно признать внутренним элементом договора, который возникает только после ее совершения.

Еще сложнее обнаружить встречную обязанность в безвозмездных договорах, в которых одно лицо обещает дать или сделать что-либо в пользу другого, не требуя от него ничего взамен. Ж. Дома попытался выйти из затруднения следующим образом: в договоре дарения и подобных ему договорах, где только одна сторона дает что-либо, акцепт формирует договор, и обязательство совершающего дар основывается на каком-либо разумном и справедливом мотиве (например, желание отблагодарить за оказанную прежде услугу) или на одном лишь удовлетворении от совершенного благодеяния. Этот мотив, заключает автор, и занимает место каузы со стороны того, кто получает (дар) и (ничего) не дает (взамен).

Предложенное объяснение позволило французскому цивилисту «обнаружить» каузу в безвозмездных договорах. Разумеется, достигнутое единообразие учения о каузе лишь формально. Во-первых, встречное исполнение и мотив щедрости существенно различаются де-юре. Во-вторых, мотив дарения может не иметь никакого отношения к личности одаряемого и проистекать, как признает ученый, из одного желания совершить благодеяние. Вероятно, поэтому Ж. Дома использует осторожную формулировку: «мотив, занимающий место causa», т. е. выполняющий ее функцию, но не тождественный каузе двусторонних возмездных договоров.

Ж. Дома постарался найти обоснование своих тезисов о каузальности безвозмездных договоров в Дигестах. Так, указание на мотив дарения в смысле его юридического основания он прочел в высказывании Ульпиана о том, что, во-первых, дарения «совершаются не беспричинно, а следуют за какой-то заслугой (ob meritum)» (D. 17.2.9), и во-вторых, дарения разрешено совершать «ради привязанности» (affectionis gratia) (D. 39.5.5). Ж. Дома привел также мнение Юлиана (D. 39.5.1 рг.) о необходимости выделять дарение в собственном смысле, выражающее щедрость и благодетельность: «Существует много дарений. Кто-то дает, имея в виду, что он желает, чтобы (это) немедленно стало принадлежать тому, кто принимает (дар), и ни в коем случае не возвращалось к нему, и делает он это ни по какой другой причине, как только желая выразить щедрость и благодетельность».

Действительно, в приведенных фрагментах Дигест речь идет о мотиве дарения, названном causa, однако не сделано никаких выводов о его правовом значении. Напротив, в других местах римского источника имеются указания, подтверждающие юридическую безразличность мотива дарения. Тот же Ульпиан подчеркивал невозможность истребовать обратно переданное с намерением подарить (causa donandi), даже если это намерение сформировалось под влиянием заблуждения (D. 39.5.3).

Таким образом, Ж. Дома явно манипулировал текстом источника для обоснования своих тезисов о каузе в безвозмездных договорах. Приводимые им примеры анализа договоров на предмет выявления в них каузы показывают, что главное правило каузальной теории сводится к следующему: для действительности возмездных договоров необходима встречная обязанность, безвозмездные же договоры действительны даже в отсутствие мотива, поскольку по-прежнему сохраняется абсолютная воля дарителя совершить дар, и она может опираться на несколько мотивов, о которых даритель умолчал.

Классификации договоров. Позиция Ж. Дома относительно классификации договоров стала продолжением рассуждений сторонников естественно-правового учения XVII в. Утверждение принципа pacta sunt servanda, признание соглашения сторон основой обязательности договоров привели к существенным изменениям в делении договорных моделей.

Прежде всего утратило смысл само деление на контракты и пакты, так как и те и другие основывались на соглашении сторон и порождали полноценное юридическое обязательство. Из доктрины естественного права Нового времени исчезли также поименованные и безымянные контракты, поскольку обязательность договоров отныне не зависела ни от особого наименования, ни от наличия специфической каузы или «одеяния».

Гуго Гроций обошел молчанием деление пактов на «голые» и «одетые», и лишь вскользь назвал устаревшим правило об отсутствии обязательственного эффекта «голых» пактов. Зато он прямо отверг классификацию контрактов на поименованные и безымянные как противную естественному праву.

Самуэль Пуфендорф критиковал старую терминологию средневекового договорного права, связанную с признанием исковой защиты отдельных договоров, и утверждал, что отныне прежние различия излишни, поскольку обязательственный эффект связан с самой природой пакта. В «Восьми книгах о праве природы и народов» (первое издание – в Лондоне в 1672 г.) он писал: «Это (различие) верно, когда возникновение иска из пактов в цивильном суде является чем-то внешним по отношению к ним, у нас же (исковую защиту. – Д.П.) следует объяснять как проистекающую из его (т. е. пакта. – Д.П.) природы внутреннюю силу, следовательно, нам не нужно здесь так точно следовать этому делению» (lib. V, cap. 2, § 2).

Христиан Томазий рассматривал договор как единое понятие, поскольку «…божественной юриспруденции не известно это деление на пакты и контракты, ведь все оно своим происхождением обязано римлянам» (lib. II, cap. 11, § 59). Деление пактов на «голые» и «одетые», поименованные и безымянные, ставшее причиной нескончаемых споров между средневековыми юристами, также основывается на римских юридических источниках и связано с особенностями исковой защиты соглашений в римском праве.

Жан Дома вместо критики старого деления договорных конструкций в ius commune сосредоточился на изложении новой доктрины. Общим термином для всех договоров, по его мнению, является convention (от лат. conventio), т. е. соглашение двух или нескольких лиц об установлении обязательства, обязательность которого зависит не от наименования контракта (nomen contractus), а от обоюдного согласия сторон. Соглашения Дома подразделяет в зависимости от правовой цели. О поименованных и безымянных контрактах французский правовед упоминает только как о традиции словоупотребления.

Деление договоров на возмездные и безвозмездные в доктрине естественного права XVII в. быстро выдвинулось на первый план и вытеснило прежние схоластические классификации. Возмездные договоры, как правило, отождествлялись с безымянными контрактами римского права в средневековой трактовке.

Критерий возмездности был известен и до Гуго Гроция, но оставался второстепенным. Испанский теолог-правовед XVI в. Луис де Молина, например, упоминал о контрактах «выгодных» и «обременительных» (lucrativi и onerosi), смешивая их с одно– и двусторонними. Смысл «выгодных» контрактов испанский ученый вовсе не пояснял, а «обременительные» описывал так же, как и безымянные меновые договоры, в которых обе стороны принимают на себя обязанность дать или сделать что-либо.

Выше уже шла речь о классификациях договоров в учении Гроция, Томазия и Пуфендорфа. В каждом из них деление по признаку возмездности приобрело первостепенное значение.

Жан Дома провозгласил естественным порядком четырехчленное деление соглашений-договоров по критерию возмездности. Возмездные договорные модели он, по примеру римских юристов-классиков (со ссылкой на D. 19.5.5), обозначил через сочетание обязанностей дать или сделать что-либо в пользу контрагента:

• обмен вещами («я даю, чтобы ты дал» – do ut des);

• обмен услугами (facio ut facias);

• обмен вещи на услугу или наоборот (do ut facias, facio ut des).

Три названные модели дополнила четвертая – безвозмездный договор («дать или сделать, не получая ничего взамен», например, в договорах дарения или поручения) (рис. 5.4).

Как показывает содержание данной главы, в век научной революции лидерство в развитии теории права перешло от профессоров общеевропейского ius commune к представителям национальных правовых школ (usus modernus, римско-голландская юриспруденция) и к сторонникам нового естественного права. В целом XVII в. связан со становлением национальных государств в Западной Европе и окончательным крушением средневекового универсализма.

Рис. 5.4. Классификация соглашений по Жану Дома

Однако новая эпоха в сфере точных наук и европейской политики не означала полного исчезновения правовой традиции ius commune. Прямыми ее продолжателями стали представители германского usus modernus и римско-голландской школы, которые заимствовали от итальянских комментаторов не только методологические приемы формальной логики, но и немало положений договорной доктрины. Разумеется, лишение римского права непререкаемого авторитета и прагматичная рецепция положений средневекового римского права предполагали прямое признание актуальных принципов договорного права (прежде всего правила об обязательности всех правомерных соглашений), а также более последовательную группировку норм договорного права. В то же время изложение доктрины в теоретико-практических комментариях к Дигестам с их сложной структурой, несомненно, стесняло возможности правоведов в деле создания ясной системы договорного права.

Сторонники нового естественного права также связаны с традицией ius commune. В Северной Европе эту связь установил Гуго Гроций, обработавший наследие вторых схоластов XVI в. в своей теории об обещании как основе договора и классификации договоров, а также в учении о представительстве. Его выводы заимствовали и развили Пуфендорф и Томазий. Однако их негативное отношение к средневековой схоластике помешало признать важность данной традиции при формулировке общего учения о договоре и изложении системы договорного права.

Договорная доктрина Жана Дома отразила уважительное отношение к романистической традиции, которое совершенно не мешало ему выборочно использовать аргументы для обоснования новых концепций. Авторитет римского права признавался постольку, поскольку в нем нашло выражение естественное право.

К концу XVII в. институт договора обзавелся естественными характеристиками, которые не оспаривались ни сторонниками нового естественного права, ни usus modernus. В их числе: общее понятие договора, отказ от деления на контракты и пакты, обязательность всех правомерных соглашений, классификация договоров по критериям возмездности, наличия встречных обязанностей и др.