Текст книги "Форт Росс. Призраки Фортуны"

Глава шестая
Откровенный разговор

1825 год, 13 декабря. Санкт-Петербург.

Дом Российско-Американской компании

Огонь деловито пылал в камине кабинета управляющего делами Российско-Американской компании. Дмитрий поставил чашку с блюдцем на столик. Маленькая серебряная ложечка, которой он размешивал сахар, предательски звякнула, выдав дрожание рук.

Дмитрий повертел в руках уже знакомую визитку Синицына. «Опять опоздал! Эта проклятая визитка путешествует во времени, всегда меня опережая!»

Визитка выглядела точно так же, как и в первый раз, и была прикреплена современным скотчем к листу белой бумаги. Размашистым почерком, хорошо теперь знакомым Дмитрию, было написано все то же приглашение позвонить по номеру телефона московского офиса Федеральной службы времени.

Рылеев задумчиво смотрел на пылающий в камине огонь, давая возможность Дмитрию прийти в себя. Конечно, шока, который Дмитрий испытал, когда он в первый раз увидел визитку, уже не было. Было чувство досады, раздражения и какое-то необъяснимое предчувствие тревоги.

– А вы, Дмитрий Сергеевич, совсем неплохо освоились… у нас… – произнес вдруг Рылеев. – Я ведь вас действительно поначалу принял за офицера флота нашей компании.

– Я, Кондратий Федорович, хотел на этот раз попасть к вам до прихода Синицына, да, видно, не судьба…

– Да уж, действительно… А ведь Борис Борисович ушел буквально часика за два до вашего… м-м-м… появления. Ну да! Я знаю это наверняка! Я помню, тогда часы били три часа… Боже мой, какой бесконечный день…

– Как странно, что мне все время суждено к вам опаздывать… И тогда, когда мы с вами встретились первый раз… Точнее, встретимся послезавтра. И вот теперь…

– Однако, уж наверное, не встретимся, не так ли? – все так же задумчиво глядя на огонь, проговорил Рылеев.

Дмитрий пожал плечами:

– Все-таки объясните мне, Кондратий Федорович! Если вы уже знаете, чем все закончится, то почему не отмените восстание? Не уедете, в конце концов! К чему этот маскарад завтра на площади?! Ведь вы рискуете своей жизнью, счастьем любящих вас людей!

Рылеев молча встал и подошел к окну. Уличные газовые фонари, недавнее новшество Петербурга, призрачными сполохами осветили его идеальный профиль.

– Поскольку мы с вами никогда более не встретимся, Дмитрий Сергеевич, я, пожалуй, могу вам поведать то, что я никому не позволил бы доверить… Так вот… Последние несколько лет своей жизни я отдал служению компании. Мне казалось, что дело, которое стоит перед нами, такое же грандиозное, как деяния античных героев! Подумать только – освоение нового континента! Попытка построить там новое идеальное общество, в котором не будет ни рабов, ни господ, в котором все будут трудиться на благо общества, живя в мире со своими соседями. Я думал, что нам удастся построить «Город Солнца»… Видите ли, Дмитрий Сергеевич, должен пояснить, я принадлежу к старинному братству, которое посвятило себя служению именно этим идеалам, которые выше личных благ! Я думал, что компания будет тем инструментом, который поможет осуществить нам это. Но я ошибся! На заре своего существования компания действительно могла стать тем «источником света», о котором все мечатли. Но в какой-то неуловимый момент интересы учредителей компании разделились, и главенствующее место в политике ее руководства заняли прибыли! Прошу понять меня правильно, я прекрасно понимаю, что компания есть акционерное общество и в первую очередь обязана беспокоиться о доходах вкладчиков, доверивших ей свои средства. Однако она, так же, как и живой организм, должна беспокоиться и о своем собственном благополучии. Только будучи здоровой и успешной, она сможет позаботиться о прибылях своих акционеров. Где вклады в улучшение новых территорий, в строительство укреплений, дорог, флота? Где все то, о чем когда-то мечтал незабвенный Резанов Николай Петрович, что хоть и с титаническими трудами, но все же делалось при управителе нашем Баранове Александре Андреевиче, царство ему небесное? Нет, Дмитрий Сергеевич, все пошло не туда! Беда наша в том, что мы не научились вкладывать полученные доходы в себя. Мы научились их только вытягивать и выколачивать, безжалостно эксплуатируя те богатства, которые предоставила нам мать-природа. Была бы наша воля – мы и флот не строили бы! Так и возили бы товар волокушами через всю Сибирь, пока его не разворуют или он не сгниет по дороге. Да тут без флота не обойтись – окиян кругом. А флоту нужны флотоводцы, Дмитрий Сергеевич. Вот и повелось в компанию морских офицеров нанимать! А они что тот волк, которого сколь ни корми, все одно в лес смотрит, только и мечтают о военном флоте. С презрением и чванством, свойственным нам, глядят на нас, «недостойное» купеческое сословие! Им купца с мехами в кантон возить не пристало. Постыдно! Оно, может, и так, да только вы обернитесь вокруг! Все страны для того отдельный торговый флот имеют, который купцы сами и водят. А ты, если военный офицер и битвы жаждешь, приходи к нам на фрегате да купца-то и охраняй от набегов разбойных, как то опять же в других странах заведено. А у нас что? Они в управление территориями нашими полезли! Да разве они могут управлять-то по-хозяйски? Да разве это их интересует? Отбыть срок побыстрей, выколотить из туземцев добра побольше, как оброк, к которому они с детства в деревнях своих привыкли, да и поминай как звали! А там, Дмитрий Сергеевич, народ-то не холопский, не вроде нашего. Там народ свободу превыше всего ценит, хоть и дикарь. Вот и воюем там бесконечно! И несем потому невиданные расходы. Да еще и от государства помощи никакой! Даже запрет на плавание в наших американских водах, который еще от императора Павла стоял, и тот не продлили! Раньше по закону худо-бедно могли мы оборонять наши воды, а теперь от британцев да бостонцев совсем продыха не стало. А они ведь днем торговцы, а по ночам разбойники! Бобра нашего истребляют, оружие индейцам продают, спаивают их да на нас натравливают! Да… Вот и решили мы волнениями военных-то воспользоваться, чтобы к власти пришли дружественные интересам компании силы. Да только поняли мы, что опоздали. Темные силы за восстанием стоят! Крови хотят да себя во власть! Только лозунгами о свободе прикрываются. Опять на Европу смотрят, Европой же и подначиваемые. А интересы наши на Востоке их мало занимают. А ведь Николай Петрович Резанов-то что хотели-с? Чтобы вся зона Восточного окияна, от Камчатки до Аляски, далее до Калифорнии и через Сандвичевы острова обратно к Сахалину, нашим, внутренним российским морем была! Вот где простор-то, Дмитрий Сергеевич! Вот где богатства! И ведь близки мы были к этому, ой как близки! Когда Егор Николаевич нам в корону российскую Сандвичевы острова положил. Вот было время, которое мы упустили!

– Кто-кто, простите? – как из небытия вдруг вынырнул Дмитрий.

– Егор Николаевич… Шеффер! Неужто не слыхали про такого? Ну как же! Доктор, у нас в компании на службе состоял лет семь назад. Как же вы не слышали о нем, милейший Дмитрий Сергеевич? Неужели в будущем исчезнет это славное имя со страниц истории? Ведь он же у короля Куваев, северного острова Сандвичева архипелага, присягу на присоединение к Российской империи принял! Да крепость Елизавета там основал! Еще года два-три назад об этом русском форте все европейские и английские газеты писали. Шум был большой… Не слышали разве? Говорят, поболе крепости Росс получилась да каменная! Неужели не слышали?

Дмитрий во все глаза смотрел на Рылеева. Рылеев тоже не спускал с него испытующего взгляда, как бы ожидая, что вот сейчас Дмитрий тряхнет головой, улыбнется и скажет: «Да, конечно, как же, слышал про славные дела героя нашего!» Но Дмитрий в недоумении взирал на Рылеева. Изумление его было неподдельным.

– Так как же… Кондратий Федорович? Ведь вы же сами говорили, что Резанов мечтал именно об этом? Как же Россия умудрилась лишиться того, к чему стремилась?

– По извечному своему головотяпству, Дмитрий Сергеевич. У нас ведь как – пока идея светлая через все чиновничьи лбы наверх доползет, от нее не то что света, а искры не останется!

Рылеев вдруг резко повернулся и внимательно посмотрел на Дмитрия. Было видно, что его осенила какая-то мысль, и сейчас он раздумывал, доверить ли ее. Дмитрий, в свою очередь, во все глаза смотрел на Рылеева.

– Дмитрий Сергеевич, вы все время повторяли фразу: «Неужели нельзя ничего изменить?» Так вот я вам скажу, мой милый друг, если и можно что-то изменить, так тогда, в тысяча восемьсот пятнадцатом году! Когда доктор Шеффер за Кувайи бился! Именно тогда у России был великий шанс! А сейчас уже поздно… Предупредить выступление военных мы не успеем. За ними стоят слишком могущественные силы, которые нам не подвластны. Единственное, что мы можем, это выйти на площадь, как того ожидают, но там молчаливым несогласием своим отказаться от кровопролития. И мы выйдем! Выйдем чтобы умереть. Мои товарищи знают об этом, они согласны, и прятаться за их спинами, а тем более убегать я не собираюсь. Нет уж, милостивый государь, увольте! Жизнь человеческая – что она есть? Миг! Только память и остается… Память да честь незапятнанная… Честь – она бессмертна!

Рылеев вновь отвернулся к окну. Дмитрий вдруг почувствовал какую-то страшную усталость. Он мельком взглянул на часы. «С ума сойти, сижу здесь почти два часа!» Больше всего ему сейчас хотелось поскорей закончить эту историю, в которую он попал по собственному идиотизму, и, главное, постараться сделать так, чтобы об этом никто не узнал. Хотя, как теперь понимал Дмитрий, это было невозможно. Скорей всего, его уже засекли, и завтра он будет отдуваться перед Синициным.

Какой же он самонадеянный болван! Это просто в голове не укладывается. Ну хотя бы с Марго посоветовался. Может быть, пока он обговаривал бы с ней план своих действий, для него самого стала бы очевидна ошибка, которую он совершает. Что он пытался доказать? Осел! Марго бы уж точно ему на это указала!

Дмитрий встал.

– Благодарю вас, Кондратий Федорович, за откровение. Мне, право, страшно неудобно, что я побеспокоил вас…

– Да полноте, друг мой! Я же понимаю, что вы из лучших побуждений! Вы же хотели помочь, упредить, разобраться, не так ли? – Рылеев глядел на Дмитрия и улыбался ему с явной симпатией. – Повторяю, что я премного благодарен вам, сударь мой, за заботу. Можете считать меня вашим должником! Да, что же мы стоим, в самом деле? Давайте поднимемся в залу! Там все наши. Полагаю, вам будет интересно. К тому же, – глаза Рылеева вдруг засветились лукавством, – вы ведь, как я понимаю, временем располагаете?

Глава седьмая
Рождественские встречи

1788 год. Санкт-Петербург

К своему удивлению, Резанов нашел провинциальную псковскую жизнь с совершенно отличным от столичного ритмом очень даже успокоительной для его расшатанных нервов. Вдали от двора, вдали от неудержимого восхождения Платона Зубова к вершинам власти, которое для Резанова было все еще чувствительным и при том отдавалось вполне реальной ноющей болью в боку, он мог, наконец, забыться и посвятить освободившееся время размышлениям. Под сенью древних стен псковского Кремля, где он полюбил прогуливаться после обеда, Николай Петрович даже нашел некое единение со своей мятущейся душой.

Благодаря стараниям Державина Резанов получил довольно доходное место и вскоре оказался в центре внимания местного дворянства. За ним утвердилось мнение как за «малым с крепкими связями в столице», который «далеко пойдет». С работой Резанов справлялся отменно. Внедрив военную дисциплину, от которой он еще не успел отвыкнуть, Николай Петрович умудрился всего за несколько месяцев разобрать завалы копившихся годами прошений, тяжб и писем. Начальству это понравилось, коллегам не очень. Но поскольку странное назначение его на эту должность прямым переводом из столицы, из гвардейского полка, да еще с повышением в звании многим казалось непонятным, злые языки, подозревая в нем некоего тайного ревизора, помалкивали и лишь выжидающе присматривались.

В приглашениях от местной элиты на званые обеды, банкеты и балы недостатка не было. Николя, как обычно, на всех производил неизгладимое впечатление. На сильную половину – учтивостью, вниманием и умением более слушать, нежели говорить, а на женщин – полной противоположностью всего вышеперечисленного. В равной степени уделяя внимание и девицам на выданье, и матронам в возрасте, Резанов сразу становился центром внимания, занимая дам анекдотами то из столичной жизни, то из своего опыта пребывания в гвардейском полку. В карты Николя играл умеренно. «Проигрывая» немаленькие суммы всем достойным внимания чиновникам города Пскова, он рассчитывался на месте наличными и этим еще более располагал к себе. В общем, к тому времени, как Резанов засобирался на Рождество в Петербург проведать папеньку, за Николя прочно закрепилось звание жениха «номер один». На его сердце претендовали практически все первые красавицы города. По своему обыкновению Николя умудрился оставить всех с равной степенью надежды на успех, но и без особых, связывающих его обязательств.

По прибытии домой Николя ждал сюрприз. По правде говоря, слегка завороженный своими успехами в Пскове, Резанов подзабыл про памятную встречу с купцом Голиковым в Курске, которая косвенно послужила причиной его жизненных перемен. Каково же было его изумление, когда он вдруг застал проворного купца в гостях у Петра Гавриловича. Иван Иванович, как оказалось, знал старика Резанова еще со времен службы того в Иркутской судебной палате. Честнейший и порядочный Петр Гаврилович, снискав всеобщую любовь и уважение, и по сию пору оставался надежной гаванью для многих сибиряков, оказывавшихся по делам в столице. Николя это знал, но чтобы именно Голиков оказался в числе старинных знакомцев отца, показалось ему не просто удивительным, но даже каким-то мистическим перстом судьбы. Но это была только первая неожиданность!.

Голиков оказался действительно не в меру проворным, что, очевидно, и помогло ему преуспеть в его суетливой сфере деятельности. После приема у императрицы, получив необходимые бумаги и разрешение на приезд Шелихова в столицу, Голиков, не пожалев денег, снарядил специального курьера, который, скача день и ночь, с невероятной скоростью добрался до Иркутска. Шелихов тоже не заставил себя ждать. И вот спустя всего пять месяцев купцы были готовы к обещанной высочайшей аудиенции.

Шелихов был полной противоположностью Голикову. Высокий, статный, косая сажень в плечах. Будучи чуть ли не вдвое старше Николя, он тем не менее абсолютно не походил на большую часть своих соотечественников, которые в сорок с небольшим лет выглядели стариками. Полный сил и здоровья, Шелихов, казалось, источал вокруг себя неудержимую энергию. Он был гладко выбрит, что тоже выделяло его из купеческого сословия. И выделяло, надо сказать, выгодно. На загорелом, волевом лице его светились недюжинным умом серые глаза – чрезвычайно живые, немного ироничные, как будто пронизывающие собеседника насквозь, и одновременно с этим доброжелательные.

Николя сразу же вспомнил, какие удивительные приключения, по крайней мере по словам его товарища, пришлось пережить Шелихову. Он и выглядел как легендарный герой Садко. Пропитанный ароматами заморских стран, овеянный ветрами странствий и успехом в своих небывалых свершениях, Шелихов разом приковывал к себе внимание. Но даже его харизма меркла рядом с другой особой, находившейся в комнате.

Наталья Алексеевна Шелихова была под стать своему мужу и в то же время почти во всем превосходила его. Николя еще никогда в жизни не встречал женщин такой дикой, необузданной красоты. Рыжие, почти медные волосы, солнечной короной уложенные на голове, выгодно оттеняли ее ровную матовую, даже немного смуглую кожу. Глубокий вырез зеленого атласного платья открывал длинную грациозную шею, плечи и грудь такой совершенной формы, что в сочетании с затянутой в корсет талией создавалось впечатление божественной нереальности. Николя почувствовал, как кровь бросилась к его щекам. При этом он, к ужасу своему, осознавал, что вряд ли сможет себя контролировать.

Наталья Алексеевна встала ему навстречу. Протянув обе руки, она приблизилась к Резанову, который, как кролик под завораживающим взглядом удава, боялся даже пошевелиться. «Я очень рада», – сказала Шелихова и, проигнорировав куртуазный поклон Николя, по-простому прижала его к себе и незаметно, как бы невзначай, положив его онемевшую руку себе на грудь, поцеловала по русскому обычаю три раза.

В этот момент Николя догадался, кто на самом деле является истинным хозяином положения. Точнее, хозяйкой. Было очевидно, что власть этой женщины над всем, что окружало ее, поистине безгранична. Резанов понял, что происходила Наталья Алексеевна не из простого сословия. Но тогда что она делала в далекой Сибири? И тем паче в Америке? Да, эта женщина была окутана аурой таинственности.

Шелихов, по всей видимости, неимоверно богат, решил Николя. Только этим он мог удержать женщину такой стати и таких амбиций подле себя. Но было и еще что-то. Молодой человек это чувствовал, но облечь в слова пока не мог – не хватало опыта. Шелихов увлеченно рассказывал о своем плавании к берегам Америки, и Резанов невольно вспомнил речь Голикова в Курске, на приеме у императрицы. Слова и того и другого казались ему несколько заученными. И только сейчас Николай Петрович понял, что они таковыми и являлись! «Наверняка это Наталья Алексеевна выстроила купцам роли, и они, как актеры, играли их под бдительным оком режиссера».

Как бы в подтверждение его мыслям Шелихова за весь вечер не произнесла ни слова, лишь только загадочно улыбалась алыми губами, время от времени поглядывая на Николя. В какой-то момент Резанов, в очередной раз почувствовав, что она смотрит на него, повернулся и поймал на себе ее взгляд. Зеленые «колодцы», как подтаявший ледник, обдали его арктическим холодом. Николя почувствовал, как в его желудок тонкой струйкой вполз противный холодок.

«Не хотел бы я оказаться на пути этой Снежной королевы, точнее, на пути ее интересов!» – пронеслась у Николя шальная мысль. Шелихова, плотоядно облизнув полные губы, не мигая глядела на Николя. Ему даже показалось, что она, как тигрица, готовилась к прыжку. Длилось это наваждение всего лишь долю секунды, и вскоре взгляд ее вновь потеплел и превратился в дружеский, почти материнский. Но Николя и этого мгновения оказалось достаточно, чтобы ворочаться потом всю ночь.

Глава восьмая
Синий мост

1825 год, 13 декабря. Санкт-Петербург.

Дом Российско-Американской компании

За длинным столом, заставленном бутылками с шампанским и подсвечниками с оплывшими свечами, расположилась шумная компания офицеров. Клубы табачного дыма от нескольких разом дымивших трубок висели под низким потолком.

Николай Бестужев в задумчивости перебирал струны гитары. Рядом с ним, в центре стола, сидел какой-то офицер и что-то неторопливо, с театральными паузами рассказывал по-французски. Центр стола он занимал, видимо, не случайно. Вся компания в почтительном благоговении внимала каждому его слову.

Честно говоря, внешность офицера была настолько экстраординарна, что даже если бы он сидел где-то в углу, все равно оставался бы в центре всеобщего внимания. Овальное лицо его было немного смуглым, что выдавало в нем южное происхождение. Длинный тонкий нос с горбинкой нисколько не портил его, а наоборот, придавал лицу аристократическое выражение. Тонкие брови вразлет – по-видимому, выщипанные, настолько они были безукоризненной формы, – удивительно гармонировали со всей его незаурядной внешностью. Миндалевидные карие глаза под длинными, как у девушки, ресницами были слегка подведены. Мало того что офицер был писаным красавцем, тонкие пальцы его рук украшали многочисленные перстни с драгоценными каменьями, что говорило еще и о его незаурядном финансовом положении. Небрежно расстегнутый мундир украшали огромные золотые эполеты.

«Полковник, наверное, – подумал про себя Дмитрий. – Девицы, наверное, падают в обморок, завидев такого “петуха”! Интересно, кто это?»

Дмитрий хотел было повернуться к Рылееву, который пристроился с ним рядом на диване, и спросить того напрямую, но Рылеев опередил его. Наклонившись к Дмитрию, он тихо шепнул ему на ухо:

– Его сиятельство князь Трубецкой, собственной персоной!

Для понимания анекдота, который рассказывал Трубецкой, познаний Дмитрия во французском было явно недостаточно, и от нечего делать он принялся разглядывать остальных участников этой исторической «тайной вечери». Наконец, судя по дружному хохоту, анекдот был закончен. Трубецкой удовлетворенно и несколько отстраненно улыбнулся рукоплещущей компании, вполне довольный реакцией своих слушателей.

В этот момент двери открылись, камердинер и слуга Рылеева вкатил сервировочный столик, уставленный новыми бутылками и тарелками с закуской. К своему удивлению, Дмитрий увидел, что деликатесы являли собой самые обычные соленые огурцы, вареную картошку и куски холодной курицы. Камердинер Рылеева Федор, не обращая особого внимания на пьяный шум, благо разговор шел в основном по-французски, принялся собирать грязную посуду и сервировать стол по новой. Вдруг здоровенный верзила с черной повязкой на голове, в расстегнутом красном драгунском кителе вскочил на стул и, пытаясь перекричать шум, пьяно заорал во всю глотку:

– Га-с-пада! Га-с-пада! Сильвупле, га-с-пада!

Верзила то ли икал от перебора спиртного, то ли заикался, Дмитрий не понял, но только он ему сразу не понравился.

– Кто это? – Дмитрий незаметно склонился к Рылееву.

– Якубович, Александр Иванович… Это имя вам что-то говорит?

– Это говорит, – кивнул Дмитрий.

«Мог бы и сам догадаться, историк хренов, хотя бы по черной повязке, – разозлился на себя Дмитрий. – Якубович ведь был ранен в голову!»

– Га-с-пада! – между тем горланил Якубович. – Мне как-то Пушкин показал удивительный рецепт. Берешь картошку, мелко режешь ее с соленым огурцом, затем добавляешь туда порезанные яйца и курицу, а чтобы придать сему блюду более или менее презентабельный вид, все это заливают майонским соусом, и вуаля!

До Дмитрия вдруг дошло, что Якубович только что изложил рецепт салата оливье. «Да уж, рецепт-то надолго переживет своего популяризатора», – грустно усмехнулся он про себя.

Рылеев поднялся и на правах хозяина вступил в беседу:

– А что, Федор, сможешь нам новое блюдо приготовить по рецепту Александра Сергеевича?

Предложение вызвало всеобщий восторг. Со всех сторон послышались крики «Браво!». Федор, кряхтя, принялся опять собирать только что расставленные тарелки.

– И чего ее мельчить-то, картоху-то, да ить ишо с яйцом да с огурцом! Как цыплятам, прости господи, – бубнил себе под нос старый дядька.

Рылеев тем временем вновь вернулся к Дмитрию. В руках он держал два бокала с шампанским. Дмитрий поднялся.

– Кондратий Федорович, я благодарю вас за ваше расположение… Честно говоря, у меня немного кружится голова от всех этих впечатлений и… мне уже пора. Я хотел лишь сказать вам на прощание, что в мое время в России не будет человека, который не знал бы вашего имени и не преклонялся бы перед вашим мужеством! Вы бесконечно правы – честь и человеческое достоинство, если они бескомпромиссны, надолго переживают своих героев!

Дмитрию показалось, что в глазах Рылеева блеснули слезы.

– Видите, Дмитрий Сергеевич, значит, еще есть надежда!

– Как говорили, точнее, будут говорить в мое время – надежда умирает последней, Кондратий Федорович.

– Хм, как это верно! – вдруг усмехнулся Рылеев. – Только знаете что я думаю, мой милейший Дмитрий Сергеевич? Я думаю, что, так же, как и честь, надежда бессмертна… Прощайте…

Дмитрий быстро шел по Синему мосту обратно к памятнику Петру. Город, погруженный почти в полную темноту, казался чужим и непривычным. От переживаний и потрясений вечера Дмитрию захотелось немного пройтись, подышать напоследок морозным воздухом, прежде чем он вновь нырнет в душное лето современности. Редкие газовые фонари ничего особо не освещали, а, скорее, служили маяками, по которым хоть как-то можно было ориентироваться.

«Зато, наверное, звезды на небе хорошо видны, – почему-то подумалось Дмитрию, – когда кругом темень такая. Жаль, что небо затянуло!»

Небо действительно затянуло. Неуверенно падал легкий снег, который время от времени ветер с залива кидал ему в лицо.

Дмитрий, скорее, почувствовал, чем услышал или тем более увидел, какое-то движение справа от себя. Инстинктивно он рванулся влево, и что-то увесистое, пройдя в нескольких миллиметрах от головы, с силой обрушилось ему на плечо. Острая боль пронзила тело. Вся правая сторона мгновенно онемела. От удара Дмитрий повалился на землю.

Судя по лошадиному храпу и скрипу полозьев, подъехала какая-то повозка. Чьи-то сильные руки схватили его и, бесцеремонно швырнув на пол кареты, захлопнули дверцу.

«Ну, спасибо, что не в реку!» – пронеслась у Дмитрия последняя мысль, после чего он рухнул в черную бездну небытия…