Текст книги "Форт Росс. Призраки Фортуны"

Глава девятая
Ожидание

1788 год. Санкт-Петербург

Старый Резанов, окружив дорогих гостей своим знаменитым на всю Сибирь гостеприимством, с интересом расспрашивал их о последних событиях и новостях. Вообще-то, если бы дело происходило не в заснеженном Петербурге, а, скажем, в туманном Лондоне, и вернувшийся из-за тридевять земель купец рассказывал, как он, на свои деньги построив три галиота, отправился с женой по неведомым и бурным морям, как открыл множество новых земель и привел под державную длань короля целые народы, то, наверное, он не только бы сразу получил высочайшую аудиенцию, но и оказался осыпанным всевозможными монаршими милостями, включая, вполне вероятно, возведение в рыцарское достоинство.

Николя, улетевшему в своих мыслях за парусами шелиховских кораблей, так и казалось. Ему представлялось, что такие отважные мореплаватели просто обязаны были снискать при дворе должное внимание и почтение. Но простим Николя его незрелые, присущие лишь наивной молодости мысли.

«Так то ж Англия, – объяснил бы какой-нибудь умудренный жизненным опытом собеседник. – У нее земли-то с гулькин нос. А то ж Рассея, у нее землищи-то вона скока!» – и развел бы руками, считая, что пояснять, в общем-то, более и нечего. А так неожиданно припавший к «источнику мудрости» слушатель молчал, придавленный глыбой открывшегося ему откровения. Очень о многом еще хотелось бы расспросить «знающего» человека, например, каким же таким непостижимым образом избыток земельных владений мог влиять на равнодушие к деяниям соотечественников, но озвучивать такие мысли было уже как-то совсем несподручно. Ибо казаться дураком никому не хочется…

Рассказам Шелихова не было конца. Причем говорил он о своих приключениях, нисколько не бахвалясь, а как о вещах, скорее, обыденных, чем героических. Что еще более вдыхало жизни в описанные им картины, заставляя сознание собеседника «дорисовывать» сцены, оставшиеся «за кадром».

– Ты пойми, Петр Гаврилович, – объяснял Шелихов, – ведь того, что раньше было-то, теперича уж нет! Раньше мы вон собирали ватагу промысловых да набивали вдоволь пушнины вдоль нашего побережья. Теперича зверя-то почти всего повыбили! Бобра морского у Камчатки да у Командорских островов совсем не осталось. Вот и приходится забираться все дальше и дальше! Да корабли строить такие, чтоб всю поклажу свою и скот с собою брать. Иначе не выжить… Уходить-то приходится на пару-тройку лет!

Шелихов поведал, как лет пять назад он вместе с женой отправился из Иркутска в Охотск. Там на деньги свои и Голикова построил три корабля, которые освятил именами «Святой Михаил», «Святой Симеон» и «Три Святителя». После чего, набив трюмы всем необходимым, включая строительный лес, железо, пушки и порох, уговорили они почти две сотни промысловых людей отправиться с ними прямо на восток. Шли медленно. Мест тех никто не знал. Карт не было. Погода переменчивая, с крепкими ветрами, воды бурные. А хуже всего то, что практически все время над водами этими стоял густой туман.

Много выпало на их пути напастей. Однажды грозные штормы даже разметали их судна. Насилу добрались Шелиховы на одном из кораблей на остров Беринга, там и зазимовали. Но Бог не отвернулся от них. По весне, как утихло море, собрались опять все три корабля в ранее оговоренной точке. И опять продолжили свой упрямый ход на восток. И вот так, потихоньку, от камня к камню, от островка к острову, добрались они до неведомой доселе земли, где и решили обосноваться. Все месяцы пути промышленники рисовали очертания новых берегов, замеряли глубины, и теперь, по словам Шелихова, он обладал прекрасными картами вновь открытых земель, которые с надеждой на одобрение собирался положить к ногам императрицы.

Земля, которую они открыли, оказалась огромным островом. В те короткие моменты, когда небо светлело, дождь прекращался, а ветер разгонял молочный туман, остров открывал взору путешественников свои крутые горные хребты, поросшие вековым могучим лесом, какого промышленники до того никогда не видели. Алеутские острова, длинной, тысячеверстной грядой перекинувшиеся мостиком от Камчатки до Аляски, были практически голые. На них даже кустов-то не росло, не то что деревьев. А здесь могучие лесные массивы, в которых полным-полно дичи – и охотничьей, и промысловой. Водились олени, кабаны, медведи, голубая арктическая лисица, соболь, норка. Реки и речушки изобиловали рыбой. Отливы оставляли на берегу несметное множество съедобных ракушек. Но самое главное – морского бобра было в избытке! В общем, после многих месяцев скитаний по бурному морю вновь открытая сибиряками земля показалась им «молочными реками с кисельными берегами».

Правда, имелось одно маленькое, но досадное обстоятельство. Остров был довольно густо заселен племенами североамериканских индейцев, которые пришли сюда с Большой Земли, лежащей далее на восток. Причем местные аборигены, в отличие от замороженных алеутов, были ребята горячие.

Но тут, как рассказал Шелихов, им чрезвычайно повезло. Спустя два дня после их прибытия наступило солнечное затмение. Посреди бела дня все погрузилось во тьму, налетел страшный ветер и распугал несметные толпы воинственных дикарей, которые стали уже окружать беспечно высадившихся на берег путешественников.

В общем, несколько поспешно заключил Шелихов, были грозные битвы, но были и общие радости. Например, путешественники основали на острове школу, где стали учить аборигенов Слову Божьему и житейской мудрости. Никто из дикарей не знал, как запасать на зиму продовольствие. Ничего удивительного, что вскоре все население острова просилось под протекцию государыни, о которой индейцам поведал Шелихов. Всем хотелось жить в достатке и благоденствии, так же, как и жителям далекой и сказочной страны, лежащей там, куда уходит солнце.

В мае 1785 года Шелихов с женой оставили бухту Трех Святителей, которую они назвали так в честь своего корабля и где основали поселение, и пустились в обратный путь. Поселение они оставили под присмотром грека Деларова и казака Самойлова, снабдив их всем необходимым. Решили в связи с дальностью и трудностью пути сделать это поселение постоянным. Промышленники здесь будут заниматься добычей морского бобра, а Шелиховы и Голиков снабжать их всем необходимым, раз в год забирая заготовленную пушнину.

Почти три месяца ушло у Шелиховых, чтобы доплыть на уже изрядно потрепанном судне до Охотска. Затем еще восемь, чтобы добраться до Иркутска. И вот теперь, благодаря стараниям своего сотоварища, Шелихов надеялся предстать перед императрицей и поведать ей необычную историю своих странствий.

– Матушка-государыня не верит, что американские земли можно забрать под российскую корону? Так мы ей покажем, что это уже сделано!

Чай давно остыл в стакане. Николя и забыл про него, слушая, затаив дыхание, размеренную речь купца. Шелихов говорил о том, что он обоснует на этом острове, который местные называли Кадьяк, новый город. Построит школы, вымостит улицы, заложит церковь. На свои деньги привезет туда священников и, обратив местное население в лоно Православной церкви, будет скромно надеяться, что государыня по достоинству оценит старания его.

С этого момента Николя словно очнулся. Если ранее он лишь безмерно удивлялся чудесам, о которых вещал словоохотливый купец, то теперь вдруг почувствовал, что ухватил ту идею, ради которой и пожаловала эта троица в столицу.

«Привести аборигенов в лоно Православной церкви! Такого еще не слыхивали!»

Промышленные ватаги еще со времен царя Ивана Грозного шагали через Сибирь, огнем и мечом подавляя сопротивление местных народов. При этом, собирая подати в виде пушнины, или, как они ее называли, ясак, обогатились целые поколения «первооткрывателей». Империя лениво и вяло тянулась в хвосте этих не в меру бойких первопроходцев, нехотя закрепляя за собой новые территории. При этом никто не собирался тащить с собой попов и насаждать дикарям православие. То, о чем рассказывал Григорий Иванович, было действительно чем-то новым!

Николя исподтишка взглянул на Шелихову. Та внимательно слушала мужа, отпивая чай из фарфоровой чашечки, кокетливо отставив розовый мизинец.

«Пожалуй, только она могла такое придумать, – подумал Николя. – Купчине самому до того вряд ли додуматься!»

– А что бы вы хотели получить от императрицы, Григорий Иванович? – осторожно спросил он Шелихова.

– Будем челом бить да просить высочайшего соизволения, чтоб получить в управление вновь открытые земли на правах монопольных, – просто ответил Шелихов.

– И почему вы думаете, что императрица вам такие права пожалует? – не сдавался Николя.

– А потому, что по-другому-то и нельзя, Николай Петрович, – наконец пришла на помощь мужу Наталья Алексеевна. – За два года, что мы прожили на Кадьяке, несметное количество бостонских судов, а то и французских да гишпанских, у нас под носом шастали. Дикарей горячим вином опаивали да мушкетами снабжали, на нас натравливая. Бобров у нас под носом набивали. А как территории-то эти российскими окажутся, так и порядок можно будет навести. И зверя морского не только бить нещадно, но и охранять, да потомство новое множить!

Николя с восхищением смотрел на Шелихову. Все в ней было невероятно. Красота, манеры, речь, а главное ум – строгий, логичный, почти государственный!

– А отчего вы, Наталья Алексеевна, вместе с мужем вашем, с Григорием Ивановичем, на прием к императрице не пойдете? Ваши качества… э-э-э… я хотел сказать, качество вашего ума недюжинного, – быстро поправился, краснея, Николя, – должны произвести на ее величество изрядное впечатление!

– Вот именно поэтому и не хочу, мой милый Николай Петрович, – ласково глядя на Николя и помешивая в розетке варенье, произнесла своим особым, грудным голосом Шелихова. – Качествами, которые вы изволили перечислить, в России может обладать лишь только одна особа, коронованная. А поскольку она у нас еще и женского полу, то мне лучше будет довериться, как и положено мужниной жене, своему супругу. И качеств моих, которых вы от любезности вашей приписали мне столь великое множество, не выпячивать. Не так ли, Григорий Иванович? – И Шелихова, поведя мраморными плечами, поворотилась на мужа.

«Да, с такой-то женой далече уплыть можно! – в который уже раз за этот вечер подумал Николя. – А ведь, пожалуй, и Синод, прослышав про возможность присоединения к православию множества новых народов, скорее всего, может поддержать это начинание! Да и Коммерц-коллегия не должна отказать… Теперь и действительно все дело, пожалуй, только за монаршим словом…» – с восхищением глядя на Шелихову, отметил Резанов.

Глава десятая
«Незнакомец»

1825 год, 13 декабря. Санкт-Петербург

Волны ленивой чередой накатывали на берег. Беспощадное южное солнце нестерпимо жгло кожу. Наверное, сгорели плечи. Шея и спина тоже превратились в один большой, пульсирующий от боли ожог. Шелест волн о песок, как шуршание наждачной бумаги, неимоверно раздражал его. Заскорузлыми, запекшимися от жажды губами было невозможно шевельнуть. Наверное, он все-таки наглотался морской воды, так как сильно саднило горло и во рту стоял солоноватый привкус. Хотя нет, пожалуй, это не вода… Это кровь… Его кровь…

Сознание хоть и медленно, но возвращалось к нему. «Шуршание песка» постепенно превратилось в шуршание полозьев то по снегу, а то и по брусчатке мостовой. Он попытался открыть глаза. Это ему не удалось, хотя мираж морского берега рассеялся и калейдоскоп разноцветных кругов, пляшущих на ярком белом фоне, в его глазах наконец-то потух.

Первое, что он понял, что лежит связанный на чем-то холодном, упираясь лбом в какой-то предмет, скорее всего в камень. Руки были закручены назад и совершенно онемели. Страшно саднило плечо. Дмитрий наконец разлепил спекшиеся губы и закашлялся. Рот был в крови и тоже онемел. Наверное, ему еще чем-то заехали в челюсть, помимо того, что ударили дубиной. Хорошо, что он успел хоть как-то увернуться, а то наверняка разбили бы голову. Ему удалось пошевелить языком. «Да нет, зубы вроде бы на месте…» Может, он сам при падении разбил губу.

Дмитрий попытался еще раз пошевелиться, но нестерпимая боль в затекших суставах вновь пронзила все тело. Он невольно застонал. В этот момент предмет, который он вначале принял за камень, вдруг сам по себе сдвинулся в сторону. Им оказался носок сапога. Затем чьи-то сильные руки подхватили его за подмышки и, как тряпичную куклу, без всякого напряжения подняли с пола и бросили на сиденье. Если бы Дмитрий был в более лучшем состоянии, то увиденное, наверное, повергло бы его в ступор. Но сейчас, не в силах ни на какие эмоции, он просто уставился на своего похитителя, даже не пытаясь скрыть изумление.

– Good morning, my friend! Long time, no see![18]18
  Доброе утро, мой друг! Давно не виделись! (англ.)


[Закрыть] – произнес капитан пиратской шхуны, нахально ухмыляясь в ухоженные усы.

Дмитрий узнал его мгновенно, несмотря на то, что капитан выглядел чуть по-другому, нежели в тот раз, когда на взмыленном жеребце он уносился от него с похищенной им Марго на рынке в Монтерее. Этот случай в Калифорнии, во время их первого путешествия в прошлое, навсегда отпечатался в мозгу Дмитрия, и он не раз просыпался по ночам в холодном поту, вспоминая, как чуть не потерял тогда Марго навсегда.

«Нет, по-видимому, я все-таки брежу».

Дмитрий попытался вернуть на место отвалившуюся челюсть, но стало больнее. Поэтому, плюнув на неудобства, Дмитрий так и остался сидеть с открытым ртом – раз это бред, значит, и стесняться нечего.

Дмитрий даже попытался ущипнуть себя, но потом сообразил, что у него и так все тело саднит от боли, из чего можно было сделать неприятный, но единственно верный вывод. К сожалению, это была явь.

Капитан с интересом наблюдал за бурей чувств, отражавшихся на лице Дмитрия. Наконец, он, видимо, принял какое-то решение, потому что повернулся и громко постучал через плечо в стенку кареты. Повозка сразу же остановилась. Капитан открыл дверцу и проворно выскочил наружу. Отсутствовал он буквально секунду, после чего вновь ввалился в карету с пригоршней снега, которую бесцеремонно бросил в лицо своего пленника. Дмитрий сначала хотел было возмутиться, но снежная прохлада оказалась настолько кстати и петербургский снег показался ему таким вкусным, что он сразу же простил похитителю его бесцеремонность и стал жадно глотать живительную влагу. Задвигался наконец язык, и он смог облизать пересохшие губы.

– Ху… – прохрипел Дмитрий. На большее у него не хватило сил, к тому же он поперхнулся.

Капитан рассмеялся.

– Вы, Дмитрий Сергеевич, меня о чем-то спросить хотели или решили перейти на ваши крепкие национальные выражения?

Судя по всему, у капитана было прекрасное настроение.

– Ху ар ю? – наконец выдавил из себя Дмитрий.

– Ага, значит, все-таки спросить! Ну что ж, это уже лучше! А вы, Дмитрий Сергеевич, что же, даже не заметили, что я с вами по-русски разговариваю?

После снега Дмитрию стало значительно лучше. Хорошо было бы всей головой да прямо в сугроб! Тогда бы он, наверное, окончательно пришел в себя. Но что делать. Он находился не в том положении, чтобы выбирать. По крайней мере, пока. Судя по всему, жизни его лишать не собираются, а значит, и шансы на выход из этой ситуации у него остаются.

Шуба на «капитане» была распахнута, и Дмитрий обратил внимание, что одет он был соответственно моде того времени, в котором они находились. Из-под черного сюртука виднелась серая атласная манишка. Серый же галстук в черную косую полоску вычурным узлом поддерживал стойку воротника белоснежной рубахи. В узел была воткнута брошь с каким-то полудрагоценным камнем. Голову капитана венчал огромный боливар, который, надо сказать, прекрасно гармонировал с гривой его черных волос, ухоженными локонами спадавших на воротник шубы. Тонкое и смуглое лицо его украшали тонкие, подкрученные кверху усы и козлиная бородка.

Вообще, капитан чрезвычайно походил на мушкетера, только переодетого в костюм XIX века, который был ему чрезвычайно к лицу. Впрочем, как и пиратская треуголка поверх красного платка, в которой Дмитрий когда-то увидел его в первый раз. По всей видимости, капитан знал толк в одежде, к какой бы эпохе она ни относилась. Его руки в черных лайковых перчатках покоились на набалдашнике трости, которой он упирался в пол кареты.

На то, чтобы зафиксировать все эти детали, у Дмитрия ушло меньше секунды. Казалось, что мозг работает даже без его участия. Потому что сейчас все сознание Дмитрия сосредоточилось на одной мысли: «Как это возможно?!» Присутствие капитана пиратской шхуны здесь, в 1825 году, в морозном Петербурге, накануне восстания декабристов, – это ли не вопиющий нонсенс?

«Хотя, собственно говоря, что тут особенного? – рассуждал Дмитрий. – В Русской Калифорнии мы с ним встретились в тысяча восемьсот двадцатом году, так? Сейчас на дворе тысяча восемьсот двадцать пятый. Теоретически возможно, чтобы он за это время перебрался в Россию и выучил язык… Вот только на кой черт это ему понадобилось?»

Способность логически рассуждать помогла ему привести в порядок свои чувства.

– Развяжите мне руки, – откашлявшись, прохрипел он.

К его глубокому удивлению, капитан, ни слова не говоря, нагнулся к нему и одним коротким движением распустил узел, связывающий его руки. Кровь хлынула в онемевшие конечности. Дмитрий невольно скривился от боли.

– Не боитесь, что убегу? – хмуро спросил он, потирая затекшие запястья.

– Нет, не боюсь! – ответил капитан и громко расхохотался. Затем он сунул руку во внутренний карман шубы и, достав оттуда айфон Дмитрия, с явным наслаждением помахал им перед носом своего пленника.

Дмитрий невольно сделал движение вперед, за айфоном, но упершаяся ему в грудь трость пресекла его движение.

– Но-но-но! Не надо резких движений, Дмитрий Сергеевич! А то мне придется вас опять связать! Да и потом, зачем вам телефон? Вы кому-то хотите позвонить? – Капитан опять расплылся в улыбке.

«А вот это уже звиздец! – резонно заметил внутренний голос Дмитрия. – Допрыгались!»

Голова опять нестерпимо заболела. Дмитрий явно находился не в том состоянии, чтобы решать ребусы и головоломки. Он во все глаза смотрел на странного капитана.

– Так вы что… это… того?

Дмитрий не смог сформулировать мысль и вдруг показался самому себе каким-то жалким переодетым актеришкой, едущим куда-то в бутафорской карете. И слова роли, которые сейчас должны были быть произнесены, он безнадежно забыл. Так как логики в пьесе не было никакой. Изумляться, как, впрочем, и пытаться свести воедино все концы он уже устал.

Внезапно его обдало волной плохо контролируемого гнева.

«Это, блядь, что, они в прятки с переодеванием решили со мной поиграть?!»

Дмитрий чуть не задохнулся от ярости и еле удержал себя от того, чтобы не заехать капитану прямо в его сияющую физиономию. Сдержаться помог здравый смысл. Дмитрий вспомнил, с какой легкостью капитан поднял его с пола кареты, что говорило о его недюжинной силе. А учитывая, что сам он находился сейчас не в лучшей форме, то единоборство лучше было отложить.

– Телефон верни, козел! Я понимаю, что Центр может быть недоволен несанкционированным переходом, да только это не дает никому право руки распускать! Ты понял?! – Дмитрий даже покраснел от возмущения. – И куда мы, на хрен, едем?! Портал на площади!

Капитан, казалось, нисколько не расстроился по поводу обидных слов в свой адрес и с повышенным интересом разглядывал Дмитрия во время его словесной эскапады.

– Какой центр? Какой портал? Милейший Дмитрий Сергеевич, вы, право, меня не за того принимаете…

– Да хватит ломать комедию! – грубо оборвал его Дмитрий. – Еще скажи, что ты тут родился и вырос, а знания о телефонной связи снизошли как откровение!

– Не стоит так горячиться, Дмитрий Сергеевич. Вы правы, родился я не здесь и не сейчас, а более двухсот лет назад. Да и про телефонную связь знаю совсем поверхностно. Так же, как об электричестве и прочих научных премудростях. Никак, знаете ли, не заставлю себя заглянуть к старику Фарадею в Лондон, чтобы он сам мне все рассказал об этих своих электромагнитных полях. Из первых уст, как говорится. Все дела, знаете ли… Хотя нынче, – капитан зачем-то посмотрел в окно кареты, – он вроде как и не старик вовсе, а наш с вами, можно сказать, ровесник… Да… Может, еще и заеду… – Откинувшись на спинку сиденья, он как-то странно посмотрел на Дмитрия и задумчиво добавил: – Вот только с вами покончу…

«Какой, на хрен, Фарадей?! Какие двести лет?! Что он несет?! – Мысли опять лихорадочно заскакали в голове Дмитрия. – Хотя если это кто-то из наших, то какого черта он делал тогда на пиратской шхуне? – Где-то в районе желудка растекся холодок неприятных предчувствий. – Чего-то я, по-моему, про портал зря ляпнул… Но если он не из наших, то тогда кто?»

– Кто вы? – Дмитрий повторил свой изначальный вопрос, но теперь уже по-русски. – И куда вы меня везете?

– О, мы опять стали вежливыми! Браво, Дмитрий Сергеевич. А то, знаете ли, этот современный язык вам совсем не идет! А едем мы недалеко… – «Капитан» опять быстро взглянул в окно. – Кстати, мы уже почти приехали, а я еще не выяснил у вас два чрезвычайно интересующих меня обстоятельства… Что же касается имени, то можете называть меня Сайрус…

Дмитрию казалось, что он слышит бред сумасшедшего, капитан же повернулся вполоборота и постучал наконечником трости в стенку. Карета остановилась. Сайрус приоткрыл дверцу и крикнул:

– Углей!

Дмитрий понял, что кучер спрыгнул на землю, так как карета заходила ходуном.

«Боже мой, а угли-то ему зачем?» – Беспокойство его продолжало расти.

В этот момент в дверцу кареты просунулась косматая мужицкая голова в каком-то непонятном головном уборе. В руках мужик держал короб, завернутый в медвежью шкуру. Поставив его на пол кареты, кучер вытащил из-под скамейки нечто похожее на ночной горшок. Открыв короб, мужик зацепил из него совком несколько тлеющих углей и наполнил ими горшок. Затем, бросив сверху пригоршню щепок, с шумом подул на угли. Щепки занялись. Карета осветилась призрачным, красноватым сиянием.

Ни слова не говоря, мужик задвинул горшок под скамейку и, пробурчав что-то нечленораздельное, кряхтя, скрылся, захлопнув за собой дверцу. В карете стало светлей и теплей.

«Это, надо полагать, система отопления этого “мерседеса”», – отметил про себя Дмитрий.

– Да, так что вы там говорили, Дмитрий Сергеевич, про портал?

Сайрус вновь скрестил руки на набалдашнике трости. Улыбка его стала более походить на хищный оскал. По-видимому, с играми было закончено. Дмитрий вдруг вспомнил рассказ Марго о том, как она выбила капитану зубы своим коронным ударом ноги с разворота «хвост дракона», и как они сильно потешались над этим. Однако «мушкетер» напротив Дмитрия сидел с белыми и ровными зубами…

«А ну-ка, мы тебя сейчас проверим…»

– Я смотрю, уважаемый Сайрус, – пародируя игривый тон пирата, произнес Дмитрий, – челюсть-то вам новую поставили. Да и зубы наверняка соответствуют стандартам двадцать первого века. Вряд ли сейчас, даже в Лондоне, найдутся подобные специалисты. Не так ли?

Еще не договорив фразу до конца, Дмитрий уже пожалел о ней. Ни лицо, ни фигура Сайруса не изменились. И тем не менее как будто сама атмосфера в карете поменялась. Красные сполохи от углей зловеще заиграли в черных глазах Сайруса.

– Я смотрю, уважаемый Дмитрий Сергеевич, что об этом инциденте вы тоже осведомлены? Не беспокойтесь за меня. Вам самое время начать беспокоиться о своей собственной персоне. Итак, расскажите мне про этот ваш «центр», который вы упомянули, а также на какой площади расположен портал.

«Как бы не так! Так я тебе все и рассказал!» – подумал Дмитрий.

– А почему, собственно, я должен отвечать на ваши дурацкие вопросы? Если вы не знаете, что такое «центр» и где расположен портал, то, значит, вам этого знать не положено…

Сайрус без замаха влепил Дмитрию короткую пощечину. Удар был молниеносный и сильный. Голова Дмитрия мотнулась назад и ударилась о стенку кареты. Как ни странно, но, по-видимому, вывихнутая челюсть встала на место. Правда, появилась новая проблема. От здоровенного перстня, который красовался на пальце Сайруса поверх перчатки, на щеке Дмитрия образовался глубокий порез, из которого с некоторой задержкой хлынула кровь, безжалостно заливая его новенький лейтенантский мундир. Боли, однако, он не чувствовал. Все его внимание занимал раскрывшийся от удара корпус противника. Собрав все силы и используя стенку кареты как толчковую опору, Дмитрий рванулся вперед, целя головой в солнечное сплетение врага. Однако либо Сайрус был гораздо опытней его в ближнем бою, либо Дмитрий еще окончательно не пришел в себя, да только враг оказался проворней. Увернувшись в сторону, Сайрус, не выпуская трости из руки, одновременно нанес Дмитрию сокрушительный удар в ухо. Дмитрий вылетел из кареты и растянулся на проезжей части. В следующее мгновение Сайрус уже стоял над ним, приставив к его горлу острый клинок, который был спрятан в трости.

– Я же вас предупреждал, Дмитрий Сергеевич, без фокусов, а вы не послушались! – Сайрус возвышался над поверженным Дмитрием, как Голиаф над Давидом. – Сейчас вы умрете, но вначале мне бы все-таки очень хотелось, чтобы вы ответили на мой вопрос: какую площадь вы имели в виду, говоря о портале? Впрочем, это на самом деле не так важно. Я и сам догадался. По-видимому, речь идет о той самой, где возвышается этот ваш бронзовый истукан и где завтра, если мне не изменяет память, произойдут известные исторические события. Не так ли?

Дмитрий слышал Сайруса как будто со стороны, так как все его внимание в этот момент приковал к себе кучер…