Текст книги "Урусут"

II

Однажды оглану понадобилось в Сарай, и взял он с собой не только Олежку – ну, это не диво, мало ли для каких нужд? – но еще и Алтантуяа. Ох, тут у Белого Лба сердечко и защемило. Обещали архиепископа – будет архиепископ! А и вправду – пятнадцать годов, скоро шестнадцать, не одна – полторы косых сажени в плечах, а век воинский короток, не успеешь наследие заделать, как в сырую землю червей кормить ляжешь. Но девка же верит в духов, в бесов, если вещи своими словами называть! И напросился урусут тогда через Туглая к ней в кибитку, хоть это и грех по их обычаям. Но грех грехом, а просветить-то надо!

И вот устроились они рядом, бочком к бочку, свернутый войлок им валиком под спинки, лошадь повозку тянет, ритмично трясет, рука касается руки. И совсем другие, далекие от христианского просвещения, мысли голову занимают, но дорога дальняя, и суть веры будущая венчанная жена постигнуть должна. Повел разговор плотницкий сын с самой основы:

– В начале, в первый день, сотворил Бог небо и землю…

– А до этого что было? – наиболее волшебной улыбкой, какая только может быть в мире, улыбнулась Алтан.

– Да подожди! Не перебивай! Ничего не было! Это… Хаос! Ну вот! Во второй день сотворил твердь посреди воды. В тот же день разделились воды – половина их взошла на твердь, а половина сошла под твердь…

– Как этот – «под твердь»?

– Ну, земля на чем-то держится? На воде плавает, значит…

– А…

– Вот. Нет, ты не перебивай, слушай. В третий день сотворил он море, реки, источники и семена. В четвертый день – солнце, луну и звезды. И украсил Бог небо. Увидел все это первый из ангелов – старейшина чина ангельского, и подумал: «Сойду на землю, и овладею ею, и буду подобен Богу, и поставлю престол свой на облаках северных».

– Он, что, плохой?

– Ну! Вот – и тотчас же был свергнут с небес, и вслед за ним пали те, кто находился под его началом – десятый ангельский чин. Имя враг имел – Сатанаил, а на его место Бог поставил старейшину Михаила. Сатана же, обманувшись в замысле своем и лишившись первоначальной славы, назвался противником Богу. Затем, в пятый день, сотворил Бог китов, рыб, гадов и птиц пернатых. В шестой день сотворил Бог зверей, скотов, гадов земных; создал и человека.

– Человек – как гад?

– Ну, в каком-то смысле… В седьмой же день, то есть в субботу, почил Бог от дел своих. И насадил Бог Рай на востоке в Эдеме, и ввел в него человека, которого создал, и заповедал ему есть плоды каждого дерева, а плодов одного дерева – познания добра и зла – не есть. И был Адам в Раю, видел Бога и славил его, когда ангелы славили, и навел Бог сон на Адама, и уснул Адам, и взял Бог одно ребро у Адама, и сотворил ему жену, и ввел ее в рай к Адаму, и сказал Адам: «Вот кость от кости моей и плоть от плоти моей; она будет называться женою».

– Жено-ю-ю… – зевнула девушка. – Интересно…

– Слушай дальше! И нарек Адам имена скотам и птицам, зверям и гадам, и дал имена даже самим ангелам. И подчинил Бог Адаму зверей и скот, и обладал он всеми, и все его слушали. Дьявол же, увидев, как почтил Бог человека, стал ему завидовать, преобразился в змия, пришел к Еве и сказал ей: «Почему не едите от дерева, растущего посредине Рая?». И ответила жена змию: «Сказал Бог: “Не ешьте, если же съедите, то смертью умрете”». И сказал жене змий: «Смертию не умрете; ибо знает Бог, что в день тот, в который съедите от дерева этого, откроются очи ваши и будете как Бог, познав добро и зло»…

– Иншалла! – согласно ответила Алтантуяа, положила ему голову на плечо и заснула.

С того вечера попытки просветить спутницу жизни Олег оставил. Раз, правда, много позже, он повествовал ей о Христе, и после такой части рассказа, как:

– …В Египте же явился Иосифу ангел и произнес: «Встань, возьми младенца и мать его и иди в землю Израилеву». И вернувшись, поселился в Назарете. Когда же Иисус вырос и исполнилось ему тридцать лет, начал он творить чудеса и проповедовать Царство Небесное. И избрал двенадцать, и назвал их учениками своими, и принялся творить великие чудеса – воскрешать мертвых, очищать прокаженных, исцелять хромых, давать прозрение слепым – и иные многие великие чудеса, которые прежние пророки предсказали о нем, говоря: «Тот исцелил недуги наши и болезни наши на себя взял»… – она оторвалась от шитья и искренне высказалась:

– Вот бы и сюда такого шамана! А то наш совсем лживый. Обещал Тюшбике, жене кузнеца, сломанную ногу выправить – дергал, дергал, травами опаривал – так нога посинела, опухла, а Тюшбике через два дня умерла. Ох и бил его Рафис, ох и бил! «В другое племя, – кричал, – беги, не будет тебе здесь жизни!». Но колдун хитрый, быстро договорился с родителями красавицы Мадины о замужестве, и кузнец, увидев ее, успокоился…

Зато когда родилось крохотное чудо с малю-ю-ю-ю-юсенькими пальчиками, с розовенькими пяточками, с пузырьками слюны на губках – тут он ей ежевечернюю сонную сказку читал; и сам с удовольствием, и чудо радовалось во весь свой беззубый рот. Больше всего чуду понравилась история об архангелах. Как начнет папашка свой рассказ, так Ильсюшка (по-русски в Сарае при крещении нарекли, ясное дело, Елизаветой – но кто здесь станет такое выговаривать? Так и пошло – Ильса, а чтоб не по-мальчишески получалось – Ильсия, да он и не противился) глазки свои узенькие распахнет, пальчик в ротик – и слушать.

Он ей грозно так, для начала:

– …Тогда выступил против Сатаны один из высших ангелов Божиих, архангел Михаил, и сказал: «Кто равен Богу? Никто, как Бог!». И произошла на небе война: Михаил и ангелы его воевали против Сатаны, а Сатана и бесы его воевали против них.

Однако не могла злая сила устоять, – и тут он сбавил тон, – против ангелов Божиих, и упал Сатана вместе с бесами, как молния, вниз, в преисподнюю, в ад. «Адом» называется место вдали от Бога, где и пребывают теперь злые духи. Что смотришь так удивленно? Да, очень нехорошее место. Но мы туда не собираемся. Давай, давай, улыбнись, – ратник потрепал девочку по щеке, и она загугукала. – В аду злые духи мучаются во злобе, видя свое бессилие перед Богом. Все они по своей нераскаянности так утвердились во зле, что уже – представляешь? – не могут быть добрыми. Ну, как Чингисхан в свое время, ты меня понимаешь. Они стараются коварством и хитростью соблазнить каждого человека, внушая ему ложные мысли и злые желания, чтобы погубить. Так возникло зло в Божьем творении. Злом называется все, что делается против Бога, все, что нарушает волю Божью…

– Уа! – сердито сказала Ильсия.

– Ты согласна? – обрадовался Олег, но тут же уловил носом знакомый запах. – Алтан! – крикнул он. – Дочурка покакала – поменяй пеленку!

– Сейчас! – донеслось с другой половины, тут же появилась супружница и мигом перепеленала девочку, сунула ей хлебный мякиш и с улыбкой уселась рядом.

– Так вот! – продолжил хозяин юрты, глядя прямо в прекрасные глаза Елизаветы. – А те ангелы, кто остались верными Богу, с тех пор живут с ним в непрестанной любви и радости – ну вот как мы с мамой. И они теперь так утвердились в добре и любви Божьей, что уже просто не могут творить зла, не могут грешить, потому и называются святыми – слышишь? – святыми ангелами. Слово «ангел» означает по-русски «вестник». Бог посылает их возвещать людям свою волю, для этого ангелы иногда принимают на себя видимый, человеческий образ. И каждому христианину Бог дает при крещении ангела-хранителя, который незаметно охраняет человека всю его земную жизнь, мало того, не оставляет его душу и по смерти.

– Гу! Гу! – улыбалась дочка и била ножкой по войлочному покрывалу – понравилось, значит.

Жена смотрела испуганно.

– И у меня есть свой ангел? – спросила недоверчиво.

– Конечно!

– И он может отогнать злых духов?

– Да. Только помолиться надо. Помнишь, я тебя учил: «Отче наш, иже еси…»

– Помню, помню! Так я теперь с утра до вечера молиться буду!

– Ну и правильно. А теперь все, спать-спать-спать…

Вырезал дочке из мягкой сосны игрушки – самых разных животных, набралось с Ноев ковчег. Разузнав об этом, начали прибегать и другие дети, так что досуг у него был один: то петушка-свистульку, то мышку с глазами-бусинками сделать. Вся малышня стойбища его поделками игралась.

А нынче Алтанка снова оказалась на сносях, ратник часто гладил ей живот и думал: вот бы теперь и сына!

* * *

Если бы не поездка в Сарай, не появилась бы у Олега и эта небольшая, но аккуратная юрта. У Илыгмыша он вроде как ходил в любимчиках, но деньги ордынцы завоевывают в бою. Да, кто-то и на торговле, но это совсем долгий и сложный путь.

Вместо архиепископа оказался больной катарактой поп, у которого постоянно слезились глаза, и он уж так настроился на уход в мир иной, что обряды нынешнего исполнял спустя рукава в обоих смыслах. Алтантуяе дали крестных отца и мать, получивших по такому поводу на выпивку, почему-то трясущуюся от страха девушку быстро ввели в лоно православной церкви, окрестили Анной, причастили, да на этом же месте на скорую руку пару и обвенчали. Повелитель спешил. Оказывается, он побился об заклад со знаменитым Бек-Ярык огланом, бесстрашным воякой, что выставит против его лучшего баатура пятнадцатилетнего мальчишку, который побьет того одной левой, и в подтверждение страшной угрозы долго тряс увесистым мешочком золотых монет.

– Кызыка из меня сделать решил? – разобиделся урусут.

– Будет у тебя еще первая брачная ночь, не торопись. А пока одолей очередного татарина – я же понимаю, ты их не любишь. Иначе на что юрту будешь ставить, подумал? Алтантуяа – сирота с бабкой и тремя страшными сестрами. У них станешь жить? Иди и добывай деньги и славу!

Гладиаторские бои Рима были далеко в прошлом, но забава прилюдно за деньги бить морду останется на века. В вонючем, в катышках постоянного навоза под ногами, пыльном, грязном Сарае Илыгмыш не повел их поражать великолепием построенных вывезенными из захваченных городов ремесленниками дворцов. Трое мужчин сразу направились на ристалище. Оно представляло собой четырехугольный павильон с верхом, подпираемым двенадцатью колоннами. Верх натягивался колесами, которые постоянно подкручивали полуголые рабы. В центре, наполненная уже плотным, сбившимся от пота и крови песком, красовалась площадка поединщиков. Вокруг толпился всякий – иначе и не скажешь – сброд: авантюристы всех мастей, народов и вероисповеданий. От яркости и пестроты одежд рябило в глазах. Оглан оставил их вдвоем с арактырцем на входе и отправился кого-то искать.

– Это будет страшный соперник, – произнес сотник.

– А мне насрать, – флегматично ответил Олег.

– Когда-нибудь ты проиграешь.

– Только когда умру.

– Так зачем торопиться приближать этот день?

Плотницкий сын повернулся к спутнику, скрестил руки на груди и, глядя в хитрющие монгольские глаза, кивнул:

– Говори.

– Дерутся голыми, только в набедренных повязках. Для сложности обмазываются маслом. Твой враг – самый огромный человек на свете. В Индии водятся слоны – так он такого же роста. Единственное, что можно сделать с ним – сильно, очень сильно ударить по болевой точке. Но бить в глаза и в пах запрещено.

– И что же тогда предпринять?

– Не знаю. Я – предупредил. Ты – думай.

Вскоре вернулся Илыгмыш с толстым и темным, как ночь, арабом, в чалме и с большущей золотой серьгой в ухе.

– Этот? – вместо приветствия, брезгливо спросил подошедший.

Древоделя почувствовал, как у него уже наливаются кулаки.

– Хочешь, – предложил он, – пойдем, попробуешь?

– Я похож на ишака? – возмутился тот. – Я свое отпробовал тридцать лет назад, и выглядел помощнее тебя, нахал!

– Ну, ну, – вступил оглан. – Что скажешь?

– Бек-Ярыковский Ахмед-баатур против никому неизвестного мальчика? Зрителям это неинтересно. Какой дурак будет деньги ставить?

– Я, – ответил повелитель и потряс волшебным мешочком.

Белый Лоб был готов поклясться, что в глазах тучного сына пустынь сверкнули две очень яркие искры.

– Десять процентов от любого исхода. Ахмед-баатур здесь. Пусть твой щенок готовится. Когда ему оторвут лапку, я плакать не буду.

– Бьют, пока побежденный сам не попросит пощады, – пояснил оглан. – Так что если будет очень больно, ты того, не геройствуй – ори.

– Страх жениться еще и на трех старших сестрах законной супруги придаст мне сил. Они ведь ужасней албаст.

Спутники захохотали и повели бойца «готовиться» – раздеваться и намазываться маслом.

Тем временем о каменный край площадки под восторженный рев толпы смачно стукнулся макушкой какой-то невезучий, расколов себе череп и обдав ближайших кровяной массой.

– Эй, – показал на крестик на снурке Туглай, – не помешает веревочка? Может, пока снимешь?

– Только вместе с головой, – ответил Олег.

Соперники вышли на бой. Ахмед не походил на слона. На Черную Скалу напротив бывших Земок – да, на слона – нет. Какая женщина смогла родить такого сына? Глядя на древоделю, толпа похихикала-похихикала, да принялась свистеть. Сам Белый Лоб растерялся. Он прекрасно помнил, как учил его воевода – ноги-руки сами принимают верное решение, чем чаще занимаешься, тем это проще. Но что можно удумать против этого убийцы? Его и не каждая катапульта на поле боя свалит.

Вдруг плотницкий сын услышал в толпе родную до сердечного скрежета речь двоих соплеменников. Хоть и ругань, а как порадовала!

– Шухло! Вывертень поганый! Гад ползучий! – кричал некто, очевидно, из-за проигранных денег.

– Сам такой! – раздалось в ответ. – В дугу бы тя искривило да оземь хлопнуло! Крыса! Тухляк! Выдра вонючая!

Ахмет-баатур сделал шаг, Олег отпрыгнул. Еще шаг – еще прыжок. Два шага – два прыжка. Свистом закладывало уши. Человек-гора, разведя руки, стал красоваться перед зрителем: ну что я с трусом, да еще с таким маленьким, могу поделать?

Урусут наметил левое колено соперника и молился: только б не промахнуться. Пяткой, с махом кувалды, ударил Ахмета в коленную чашечку, а пока тот, взвыв от боли, переживал случившееся, инстинктивно наклонившись к ушибленному месту, Олег подпрыгнул, и с такой силой, на какую только был способен – подозревал, что если все получится, кулак потом дней десять будет болеть – ударил татарина в кадык.

Древоделя уже отбежал в сторону, а бесермен все продолжал стоять и держаться за горло. В тишине павильона он хрипел, хрипел, потом вдруг раздался короткий булькающий звук, и великан рухнул на землю, испустив дух. Тут же поднялся шум, ор, на площадку выбежали люди. Туглай обнял ратника и повел его наружу. Олега даже не трясло. Никогда не думал стать убийцей без войны, без ратьица, а вот надо же, приходится заниматься самым мерзким Богу делом. Причем удачно.

Подбежал Илыгмыш и с ходу кинул своему формальному слуге знакомый мешок с золотыми.

– У меня теперь таких еще пятнадцать! – крикнул он и захохотал.

Плотницкий сын натягивал ичиги, и тут его по-настоящему начало трясти: он знал, что в Сарае можно купить не просто всё, а всё – сейчас же он отыщет книжную лавку и заберет все книги на греческом! Все – на сколько денег хватит. За три с лишним года ни одной страницы не прочел!

Подошел нарядно одетый человек благородного вида в окружении внушительной свиты. Ратник догадался, что это соперник по закладу – Бек-Ярык.

– Ты и есть тот урусут, который в двенадцать лет в равном бою убил восемь воинов в полном вооружении?

Олег уже полностью оделся и вскочил, постукивая подошвами сапог о землю – хорошо ли сели?

– Мог и девять.

– И что же помешало? – заинтересовался оглан.

– Да была б рожа у этого, – он показал на арактырца, – чуть шире, то стало бы и девять.

Хихикающий Илыгмыш наклонился к уху недоумевающего друга-соперника и поведал историю о неожиданной кривизне восточного засапожника. Бек-Ярык ржал, как конь-ахалкетинец, сотник из-за спины, впрочем, не зло, показывал Белому Лбу кулак. Тут оглан резко замолчал и осторожно (примета: не оскорбить хозяина) дотронулся до оружия Туглая.

– Это и есть знаменитый булат Тибир-бека?

– Он.

– Можно?

Юз-баши нехотя щелкнул замком.

Бек-Ярык взял ножны, повертел в руках, вынул клинок, застонал от восхищения и вставил обратно.

– Я о вопросе продажи даже не заикаюсь.

– Не надо, – кивнул Туглай, уже чуть оттаяв.

– Ну, прощайте, соратники. Встретимся на пути в Азербайджан!

– Это же секрет! – скривился Илыгмыш.

– Друзья-нукеры! – обернулся к свите Бек-Ярык. – Оказывается, в Сарае есть секреты!

Все захохотали. Предупредив готовое сорваться с уст приятеля оскорбление, Бек-Ярык взял его за руку и прошептал:

– Не сердись, я это сделал нарочно! Надеюсь, что лишний шум и беготня Тимуровских шпионов оттолкнет Тохтамыша от этой ненужной затеи.

– Тогда извини, друг.

– И ты извини, друг.

Попрощались.

Им подвели коней, все проворно вскочили и продолжили путь верхом. Лицо у древодели светлело ярким солнечным зайчиком.

– Что цветешь? – спросил на ходу оглан.

– Три года книг не видел. Сейчас на все золото накуплю.

Илыгмыш, не останавливая скакуна, поднял голову к небу и произнес:

– Тэнгер, ты это слышал? – а затем уже слуге: – Белый Лоб, ты не баатур, ты точно кызык. Тебе нужна новая юрта – небольшая пока, но хорошая. Платье, как достойного своего хозяина гуляму. Настоящий боевой конь. Еще – хороший вьючный конь. Полное вооружение, полное – потому что на войне недочет в одно звено кольчуги – и здравствуйте, предки. Пару вельблюдов для перекочевок. Быка, коров, отару – семью кормить. Детей родишь, но уйдешь на войну, тебя убьют – всякое бывает, твоих детей мать кормить не сможет, в рабство продаст – этого хочешь?

– Нет… – опешил ратник, – но книжка-другая…

– Только что я слышал про весь кошелек. Ну, ладно. Именно сейчас, благодаря тому, что ты убил Ахмед-баатура на глазах всего Сарая, весь Сарай знает, у кого ныне их, сараевцев, деньги. У меня, мальчик. А теперь еще подлецы из свиты Бек-Ярыка – сам-то честнее честного – заприметили легендарный клинок Тибир-бека. Дошло?

– Дошло… – непроизвольно оглянулся Олег.

– Сколько их, Туглай? – спросил оглан у не оглядывавшегося юз-баши.

– Три на этой улице, бо́льшая часть на следующей.

– Урусуту нужна сабля, – проскрипел Илыгмыш, – даст Бари́н, отобьемся.

– Не нужна ему сабля! – спокойно ответил арактырец. – Идем к себе, у всех на виду вызываем продажных девок, обязательно танцовщиц, набираем вина бочками, жареных фазанов, лебедей, теленка ставим на вертел, и пока они будут ждать, что мы обопьемся и ослабеем, мы Алтанку под руку, на коней – и в степь. Кто же меня конного в степи догонит, тому я булат Тибир-бека сам отдам.

– Решено! – повеселел оглан.

Так Белый Лоб пока остался без книг, но почти вовремя провел брачную ночь.

Свадебные порядки, как он понял, у всех народов похожи до безобразия. «Безобразие» – и не подберешь иного слова. Приехали к дому Алтантуяи – уже венчанной по православному обряду! – и принялись пить арак. За неимением тестя «стрелу счастья» дарил Туглай – Илыгмышу праздновать как бы со слугой было неловко. Пили-пили, потом уселись в украшенные лентами повозки: жена с сестрами и подружками, муж с друзьями, будущими смертниками, – объехали юрту супруги, как положено, три раза. Потом отправились квасить в юрту мужа. Что-что, жилище удалось на славу. Пили-пили там, причем обычай странный – если выпивка предлагается кем-то со стороны невесты, то – до конца, до самого донышка. Как будто, если следовало предложение «встряхнуться» (Белый Лоб постепенно вводил в обиход улуса самые важные слова на ином языке) со стороны гостей жениха, кто-либо мельчил. Но самый замечательный обычай – что последние трое суток молодоженов оставляют в покое. И самому выходить никуда не надо. Лепота!

С хозяином решил: оплата по обстоятельствам, то есть грабить не будет и напрасно души губить, но и своих в обиду не даст. Так что поход в Азербайджан, где он потерял коня, а сам чуть концы из-за ядовитого паука не отдал, за работу не считался. Хотя и десяток перед Тебризом получил, и головорезы в нем собрались на зависть всему мягкотелому тохтамышевскому войску.

В Мавераннахре же насмотрелся всякого. Знал, что люди – животные, но что до такой степени… Зато набрал никому не нужных – истинно так, из огня же вытаскивал, весь в золе! – книг на арабском. Подожгли монголы медресе вместе с пожилым то ли муллой, то ли сеидом – разберись, поди, кто там кто! – так он сначала старика вывел, а как понял, что тот маленько оклемался, принялся с ним вдвоем манускрипты таскать. Бороды обгорели у обоих, но спасли больше половины рукописей. Расчувствовался старый да отдал ему почти все книжки, а затем еще и золотые слитки, в пояс зашитые, заставил «в дар» принять. Белый Лоб и не понял поначалу, что это такое, а то б ни в жизнь не взял. А мудрец седобородый – бери, мне без надобности, все одно помирать не сегодня – завтра.

Так и получилось: у всех – по три арбы наложниц, шелка и позолоченной посуды, а у него книжки на чудеснейшей бумаге. Вот и арабский пришлось выучить. Главное же – начать! «Алиф», «Баа», «Таа»… Ну, «Аз», «Буки», «Веди» иному арабу тоже нелегко даются! А сколько пленных жителей песчаных пустынь, и среди них – вполне себе грамотных улемов (ну, факихов-то во всяком случае) осело в Орде! И никуда не делись новейшие сочинения Хисама Кятиба – «Джумджума-султан», Харазми – «Махаббат-намэ», Рабгузи – «Кисса-и-Рабгузи», Махмуда ибн-Гали – «Нахдж ал-фарадис»…

И везде же авторы – глашатаи честной, справедливой жизни, осуждают многие порочные явления на Земле, с восторгом описывают жизнь и деятельность пророков от Адама до Магомета, все эти мударрисы – профессора-преподаватели, шакирды – учащиеся и студенты медресе, ученые-богословы, благочестивые старцы, историки, философы, поэты и все те, кому дороги справедливость, честность, красота и гармония мира, – почему же среди вас, прикрываясь вашим именем, да и по вашим головам шествует воплощение ада, архитектор пирамид из черепов, убийца пленных и проклятие всего человеческого рода?..