Текст книги "Урусут"

III

Из Тохтамышева чудо-шатра, крича, ругаясь и рассылая вокруг проклятия, поочередно начали выбегать огланы и нойоны. Показался и Туглай. Наклонив голову, играя желваками, шел быстро – не попадайся на пути.

– Где много пастухов, там все овцы передохнут, – буркнул он сотнику. – Идем, еще есть время.

– Куда?

– В сторону! – заорал начальник, но тут же прошипел: – Извини.

Нашли поваленную ель, присели.

– Наверное, главной темой на совете стоял размер гана? – пытался пошутить Олег.

– Что? А? Нет… – как-то растерянно ответил старший товарищ – ему было явно не до веселья. – Скажи, что ты знаешь о Тимур-Ленге? – спросил он.

– Ну и вопрос! То же, что и все.

Мин-баши скрипнул зубами.

– Ты читаешь, ты говоришь по-арабски, ты говоришь по-тюркски, ты говоришь по-русски, ты болтал с каждым встречным-поперечным в Мавераннахре, ты постоянно ездишь в главное скопище слухов Орды – Сарай…

– Я за книгами езжу…

– Короче!

– Дьявол. Что слухи? Обычная восторженность земной мишурой: шатры в сто метров длиною и в два десятка метров шириною, покрытые бархатом или шелком и поддерживаемые тридцатишестиметровыми столбами, расписанными белой краской и золотом; пышные приемы, где столы ломятся от яств и напитков и в продолжение которых играют лучшие музыканты; ночные празднества с множеством разноцветных фонарей; меха, шелка, драгоценные украшения, золотая и серебряная посуда; металлические деньги и самоцветы, дождем сыплющиеся на гостей, расцвет наук и ремесел, чудо-дворцы в Самарканде, школы богословия, исчезновение преступности, рост торговли…

Но я думаю о другом: как осажденные едят своих младенцев и стариков, как толкут кости мертвецов, смешивают их с землей и пытаются печь лепешки, а те, кто сдаются, надеясь на милость победителя, все равно умерщвляются. Так произошло в хорезмийском Ургенче, который он сравнял с землею и засеял ячменем. Думаю о семнадцати шейхах, приглашенных на пир, где их поочередно вызывали «по нужному делу» и убивали. Об Исфагане, где сдавшихся и выплативших дань отблагодарили тем, что из семидесяти тысяч отрубленных голов с помощью извести сложили чудовищные «башни». О взятии египетского города Халеб, где Тимур обещал не пролить ни капли мусульманской крови. Свое обещание он якобы «сдержал» – всех христиан перерезали, а всех мусульман заживо зарыли в землю. Если во время битвы кто-то пытается притвориться мертвым, следует приказ обезглавить трупы – в живых не остается никто. Еще помню о замурованных живьем в стены. Еще…

Туглай посерел лицом.

– Меня больше интересует искусство войны.

– Доведено до совершенства. Армия – якобы ополчение, как мы, но на самом деле, так как войны не прекращаются, давно превратилось в регулярное войско. Преданы своему предводителю до обожествления, иначе, что может объединить такую свору волков, как кашгарцы, хищные горцы с Гиндукуша, воинственные потомки пограничных монголов и ордынцев, иранское воинство Хорасана и арабские бедуины? Дисциплина – железная. Каждый знает свои приемы от и до. При штурме крепостей участки прорыва метятся красной краской. Постоянные хитрости. Если надо, греческий огонь делают из вытопленного жира из человеческих трупов. Стреляют из катапульт человеческими головами для устрашения. Однажды взяли город испугом – привязали к хвостам коней кусты, чтобы во время скачки поднималось больше пыли и войско выглядело огромным. Так же он разжигал вдвое больше, чем нужно, костров перед битвой с Ильяс-Ходжой. Большое значение придается пехоте, которая роет окопы против конницы, прикрываясь высокими щитами-чапарами, таким образом оттягивая на себя большие силы. Все войско делится на семь кулов, и наиболее боеспособная часть всегда находится в резерве, чтобы в решающий момент ударить туда, куда нужно. Есть баатуры-смертники. Ни один, кто отличится, не останется без награды – они это знают и дерутся отчаянно. Тимур пользуется услугами астрологов, и в войске считают, что звезды благоволят ему. Иначе чем еще объяснить его бесконечные победы? В юности он сразился пятьюдесятью всадниками против тысячи – и разбил их всех! Правда, в живых осталось лишь шестеро – но осталось! А чем, кроме как не вмешательством неба, объяснить взятие неприступных стен Герата? Туглай, вы – пастухи. Не обижайся. Они – профессиональные воины.

Мин-баши оторвал руки от лица, поднялся, потянулся и сказал:

– Значит, у нас совсем нет надежды?

Олег тоже вскочил.

– Ты скажи, что именно вы решили на совете?

– Что решили? Да, что решили… Два ворона выясняют, у кого из них крылья чернее, а тысячи монголов гибнут. Ну, что решили… Нас больше. Встаем полукругом и атакуем. Где враг даст слабину, навалятся прочие.

– И это – все?!

– Да, Олег. Все.

Урусут развернулся и побежал к своему шатру.

– Сбор через полчаса! – проорал Туглай вдогонку.

Когда плотницкий сын влетел в палатку, Алтан кормила грудью Ильяску, та довольно чмокала. Едва Олег присел на корточки, она скосила на отца любопытные глазенки, но своего важного дела не прервала.

– Алтан! Алтанушка! – зашептал муж, целуя ее щеки, нос, губы, уши. – Слушай внимательно, не перебивай и не причитай. Сейчас мы соберем самое необходимое. Как только я уйду на построение, ты, улыбаясь и не показывая никакой паники, берешь Ильяску, скарб весь бросаешь, уводишь трех коней…

– И твоего запасного?!

– Я же сказал, не перебивай! Трех! Трех! – он стал торопливо снаряжаться, натягивал на войлочный зипун кольчугу, панцирь, наручи, поножи, кольчужную юбку отбросил – только движения сковывает – и все это время говорил: – Главное – поясом с золотом так обмотайся, чтобы сверху него как можно больше тряпья висело самого простого. Не наряжайся! Сутки гонишь, вообще не оглядываясь. Вдоль Итиля до первой переправы – и там на караванную тропу. Постарайся прибиться к тем, кто на Москву через Нижний идет. Ты – крещеная, по-русски немного говоришь, будут вопросами донимать, всем отвечай: жена пленного ремесленника-древодели, к родственникам мужа за выкупом едешь. Ну, а наткнешься на татар, больной прикидывайся, рассказывай, что будто направляешься в Булгар к именитой знахарке. Настоящая цель – добраться до Москвы. Там находишь плотницкую артель – тебе каждый покажет, постарайся отыскать Георгия Губу, если жив еще, или потомков его. Скажешь: жонка Белого Лба – младшего, который в войске Тохтамыша воюет, но обещался возвратиться…

– И-и-и… – завыла супружница.

– Ну, ну, не ной, не надо. Даст Бог, все наладится. Коли я за год не вернусь – не жди меня, сама жизнь устраивай, второго рожай спокойно, у тебя денег еще на пять веков хватит, если с умом.

– И-и, как же я без тебя…

– Будет, будет! Лизку напугала.

Та и вправду сморщила лобик, стараясь понять, о чем спорят родители и стоит по этому поводу соединиться в плаче или лучше все же закончить обед. Когда младенец оторвался от груди, Олег прижал дочку к себе, качая, целовал ей глазки, носик и пел:

– Не ложися на бочок, придет серенький волчок… – и по его щекам ползли крупные слезы. Второй раз в жизни.

– Юз-баши! – послышалось снаружи. – Перед боем нам ничего не скажешь?

– Прощай, Алтантуяа, – прошептал он. – Ты была мне отличной женой, – чмокнул еще раз – получилось как-то неуклюже – Елизавету, снял висевший на стене колчан со стрелами, взял пояс с саблей и вышел к боевым друзьям.

У юрты стояли десятники – знакомые с детства баатуры Амарбат, Нарат с лицом вяленой груши, страшный пращник Черген, свинцовый шар пращи которого мог за один раз вывести из строя троих-четверых врагов, бешеный в драке Халик, лучший на свете копьеметатель Чертыш, который и дрался дротиками, и швырял их едва ли не дальше стрел, здоровяк-весельчак Чук, вечный стратег, будущий, не иначе, полководец Задир, абсолютно бесстрашный – в самом плохом смысле этого слова – забияка Ташик, и близнецы Малик и Гарык, очень толковые и послушные воины.

– Юз-баши, – без предисловий начал на правах самого старого друга Амарбат, – не для того мы с тобой плечом к плечу росли и сражались, чтобы в этот, возможно, последний час слова лукавства услышать. Вопрос: Тохтамыш предложил войскам что-нибудь, кроме как орать сурен и лезть на отборную конницу Миран-Шаха?

– Люди Тимура сильны единством, – ответил Олег, – его приказ – закон, а видели бы вы, с какими перекошенными от злости лицами, ни о чем не договорившись, выбегали из шатра хана наши огланы и нойоны! Все хотят славы и богатства, но почему-то считают, что Хромец проделал весь это путь лишь за тем, чтобы положить Мавераннахр и Азербайджан к нашим ногам.

Чук хихикнул, на него зашикали.

– В эту последнюю минуту я не боюсь лишиться языка за свои речи, – продолжил сотник. – Знайте: Тохтамыш – царевич, а не полководец. У Хромого тоже сидит во дворце чингизид – для закона и порядка, а Луч Славы – он здесь и не прячется. Если надо, сам запрыгнет на коня и будет разить степняков негнущейся рукой. Мы – не самые плохие воины.

– Мы – лучшие! – проорал Ташик.

– Не о нашей сотне речь. Мы – сироты, наш единственный отец – Дэлг-эр…

– Упокой Тэнгер его душу… – хором проговорили бойцы.

– У нас не паслись табуны, и мы только и делали, что воевали. А что за молодцы у Бек-Ярыка!

– Да, да! – подтвердили ребята.

– Но все другие – в основном болтуны. А там, где все же есть храбрецы, нет единоначалия, воли и трезвого расчета, без чего не выигрываются сражения!

– Правильно!..

– Конечно, мы не побежим с поля боя. Если я буду видеть, что победа близка, мы будем биться, пока не умрет последний из нас. Но если станем проигрывать, я не допущу пустого геройства, особенно твоего, – ратник указал на хмурого Халика, и все улыбнулись. – Если дело станет плохо, будем выходить с наименьшими потерями, и не за всей толпой, как бараны.

– Грустная речь, юз-баши, – произнес мрачный Черген. – Ты должен зажигать наши сердца стремлением к победе, а не вселять в них уныние и печаль…

– Я, мой верный друг, бьюсь за своих товарищей и должен говорить то, что думаю и знаю, а не лизать трусливую задницу…

Все с удивлением посмотрели на него.

– …сами знаете кого, – закончил командир.

– А как же Илыгмыш? – подал голос Малик.

Зазвенели цимбалы, завыли трубы, забил огромный барабан, отсчитывая время до построения.

– Вокруг него одних братьев, сыновей, племянников и прочих родственников – семьдесят человек, – ответил Белый Лоб, вскакивая на снаряженного в броню глухим ординарцем Гулеем любимого коня Бедокура. – Два тумена, среди которых наша сотня в тысяче Туглая. Я не буду давать ему советы – у него друзей и без меня хватает. Строй, главное, держать строй! Кто выбьется – хоть вперед за славой, хоть назад за позором – лично топор в спину пущу!

Все знали об умении юз-баши метать топоры, и никто не принял это за пустую угрозу.

Собрав людей, четкими шеренгами подъехали к месту сбора и заняли свои ряды в подразделении мин-баши.

Посередине огромного поля стоял Тохтамышев туг – главный конехвостый штандарт войска. Вокруг него с тугами поменьше гарцевали другие знаменосцы. В центр вывели быка, которого за рога держал жрец – алгысчан кижи. К большой берцовой кости животного был привязан лоскут белой ткани. Хан Тохтамыш и его огланы под рев двухсоттысячного войска принялись плескать кумысом на хвосты штандартов, зазвучали барабаны и трубы; издав хором громкое восклицание, огланы и добавившаяся к ним знать закружились на лошадях вокруг главного туга, испуская вопли, похожие на завывания.

Наконец, жрец поднял руки и стал читать заклинание, звуки которого из-за расстояния не доносились до сотни бойцов Белого Лба, но каждый из воинов знал эти строки наизусть:

 
– Для того чтобы Земля, на которой жили предки и живу я, не оскудела,
Для того чтобы живущий народ не перевелся,
Для того чтобы не забывались традиции,
Как старики наши кланялись,
Так и я своей головой и обоими плечами:
Своим правым плечом,
Своим левым плечом – кланяюсь,
Свое правое колено согнув…
Я обвожу круг моей правой рукой,
Спрашиваю мою левую руку,
Склонив голову в молитве,
Направляю свои мысли к Небу…
Золотая сила, подобная голове коня,
Да проникнет теперь в мой спинной хребет!
Коричневая сила, подобная голове овцы,
Да проникнет в мой позвоночник!
Да соединятся Они в моей пуповине,
Да сплетутся Они в клубок,
Да наполнят Они меня упругою силою.
Да освободят Они меня от черных мыслей,
Чтобы сердце мое всегда было здорово,
Чтобы дышалось всегда легко,
Чтобы печень моя никогда не почернела!
 

Знаменосец Тохтамыша стал тяжело размахивать тугом, и все вновь заревели. Что ж, сражение начиналось. Пока имелась лишняя секунда, подъехал Туглай. Когда Олег видел клобуковский щит, так же, только теперь не из необходимости, а из щегольства, пристегиваемый ремнем к обвязке на груди, у него сжималось сердце, но арактырец никогда не понимал причины этой грусти.

– Готов? – прищурился старший товарищ.

– Тебе больше нечего спросить?

– Похоже, хан Тохтамыш решил сегодня всех нас пригласить на свой вечерний ёг! – оскалился Туглай.

– Не дождется!

Они расхохотались и разъехались в стороны.

По обширному полю выстраивался огромный полукруг кипящей черной массы конного монгольского войска, рвущегося в бой.

IV

Тимур смотрел на разворачивающиеся боевые порядки тохтамышевой конницы, но радость не стучалась в его сердце. Казалось, многомесячный поход подошел к логическому завершению, и совсем скоро порок будет наказан – волк настиг петляющего зайца. Но эмир был просто спокоен. Он имел краткосрочную цель, он ее достиг. Осталось сделать окончательный шаг, и тот будет сделан – а иначе не выходило никогда.

Жаль, однако, что сегодня ночью ему ничего не приснилось. Тимур любил сны. Однажды он видел, будто бы закинул невод в большую реку, сеть охватила ее всю, эмир неводом одновременно вытащил на берег всех населяющих воды рыб и животных. Этот сон снотолкователи объяснили ему как предвещающий великое и славное царствование – настолько славное, что все народы Вселенной будут ему подвластны. И что? Так пока и получается.

А когда Тохтамыш, забыв все дружеские услуги, сделанные ему в разное время, с бесчисленным войском пришел, намереваясь воевать с Тимуром, то рассчитывая усовестить его, эмир написал ему письмо, в котором советовал не платить злом за сделанное добро, иначе жестоко уязвит его за неблагодарность. В это же время гургену приснилось, будто бы луч солнца с востока упал ему на голову, но как бы потух и исчез. Ученые разъяснили, что это сновидение знаменует полное поражение Тохтамыша. Тогда Тимур возблагодарил Бога и прочел главу Корана «Табарак».

И вот он, мальчишка, единственным достоинством которого является текущая в нем кровь Чингисхана, перед ним. И он будет бит.

Еще Тимур слышал голоса из мира тайн. Перед сражением с Ильяс-Ходжой, когда они расположились в виду чужого войска и приготовили военные орудия, пришло время молитвы, и эмир тоже стал молиться. Когда он сделал земной поклон, он услышал чей-то голос, который сказал ему: «Тимур, тебе дарована победа». Подняв голову, он осмотрелся, и оказалось, что подле него никого нет. Сообразив, эмир понял, что голос звучал свыше.

Гурген любил гадать на Коране. Он открывал первую попавшую страницу и читал начальную суру. Сегодня первым был стих: «Бог уже помогал вам во многих битвах». Зачем Тохтамыш не придет и не попросит благородной смерти без пролития крови? Его отведут в степь и сломают позвоночник, а все эти степняки разъедутся по стойбищам, где будут пить кумыс, плодиться и радоваться жизни.

Звездочеты, которые всегда находились рядом с ним, сегодня сказали то же самое, что и всегда – «Юпитер вошел в облако Сатурна», «звезды предсказывают победу», что-то там еще, и сегодня – счастливый день для любого предприятия. Так иначе никогда и не бывало.

Однако несколько лет назад астрологи озадачили его по-настоящему. Когда он вел персидский поход, после избиения в Исфагане жители Шираза сами, что неудивительно, открыли ему ворота. Пока он там пребывал, Тимуру сделали визиты Музаффарид из Кирмана по имени Шах-Ахмад и Музаффарид из Язда, именем Шах-Яхья, которые, совершив ритуальное коленопреклонение, запечатлели поцелуй на краю царского ковра, признав от него вассальную зависимость. Но самые удивительные гости последовали позже – это оказались ассирийцы-огнепоклонники, симпатизирующие исламу. Они сообщили, что имеют нечто, и тот, кто этим обладает, не может быть подвержен никакой болезни и тем более смерти, ибо как только к обладателю предмета подступает любое страшное событие, то человек переносится в другое место. Гурген услышал именно «место», но в буквальном переводе, утверждали толмачи, звучало «другое время», что правильно объяснить невозможно. Заинтригованный Щит Ислама попросил показать эту ценность, но ею оказался обычный камень, правда, очень точной овальной формы – будто две миски соединили, одну поставили правильно, а другую – перевернули. По поверхности шли надписи – много-много букв непонятного шрифта – персидские жрецы рассказали, что это магическое заклинание ассирийского царя Тиглатпаласара I, при котором в стране осуществлялся необычайный подъем, а сам Камень – небесного происхождения, ибо упал со звезд и состав его никто по сей день разгадать не смог. На нем имелась еще письмена древнеегипетские, так как сей предмет побывал и там, и представлял он якобы самое необыкновенное чудо на Земле. Когда Тимур поднес к нему руку, тот заискрился зеленым цветом, на его поверхности выскочили какие-то значки, жрецы пали ниц в суеверном ужасе и принялись умолять убрать голую ладонь от ценности – касаться ее, оказалось, можно только в перчатке, а вот обнаженной дланью трогать именно в случае «той самой опасности или болезни».

За этот подарок жрецы просили больше никогда не разорять Персию и увести из нее войска. Солнце Ислама подарок с почтением принял, но удалившихся радостных огнепоклонников, равно как и толмачей, приказал перерезать, чтобы пресечь даже наималейший слух об этом возможном чуде. С тех пор Камень он возил с собой, его в особом неброском – зачем лишнее внимание? – ящике охраняли гвардейцы-сансыз. Со времен Шираза Тимур только раз доставал его из ящика и вынимал из кожаного мешка, и тот гудел, как живой, да еще переливался зелеными лучами.

Может, он и вправду удачу приносил, может, вовсе и не в нем – а скорее, это так и было – заключались успехи достойного сына Тарагая, но талисман всегда находился рядом.

Решение наказать Тохтамыша на его землях далось тяжело. Еще никто не переводил войско через Голодную степь. Но, отправляясь в походы на запад или на юг, всегда иметь за спиной это змеиное жало, готовое вонзиться в Мавераннахр в любой момент – нет, нет, и нет! Тимур никогда не воевал на своей земле – раз. Он никогда не оборонялся – два. И он всегда атаковал настолько стремительно, насколько мог – три.

По поводу свадьбы своего сына Умар-Шейха эмир созвал курултай, на котором и объявил об этом решении. Он назвал имена правителей и высших чиновников, коим предстояло присматривать за державой во время его отсутствия, которое, как ему представлялось, могло быть долгим; он устроил смотр войск, пополнил их вооружение и экипировку, назначил командиров и выслал вперед эмиссаров, лазутчиков и передовые отряды с заданием подготовить пути следования, а также получить сведения о позициях, занимаемых противником. Затем эмир отправился в Ташкент, где должны были собраться все его войска, для чего там загодя сделали запасы хлеба и фуража.

Здесь, расположившись со своим войском в местности между Паренном и Чинасом, гурген и провел зиму. Из Ташкента он между прочим отправился в Ходженд, чтобы совершить поклонение гробнице шейха Маслахата. Раздав десять тысяч кепекских динаров, Тимур вернулся обратно. Здесь он захворал и в течение сорока дней проболел то ли малярией, то ли какой-то костно-суставной болезнью. Хотел приложиться к Камню, но вспомнил, что огнепоклонники говорили о том, что прибегать к его помощи следует лишь в крайнем случае. Смерть же он пока не видел. Позже он почувствовал себя лучше и начал готовиться к дальнейшему походу. Он сделал большие подарки приближенным и эмирам войска, отправил жен и царевен домой в Самарканд, за исключением своей жены Чулпан Мелик-ага, которую решил взять с собой.

Закончив подготовку распределением проводников-качарчи между главными эмирами войска, Тимур пятнадцатого Сафара покинул Ташкент и двинулся по направлению к Отрару. Когда он прибыл в местность Кара-Саман, к нему явились послы от Тохтамыша. Гнусный хитрец! Пока Тимура занимали завоевания в Иране, тот делал все, чтобы навредить ему, вплоть до похода в Мавераннахр и ограбления его городов! Теперь же, когда Луч Славы выступил против ордынского хана с огромными силами, последний испугался и решил отложить генеральное столкновение до более благоприятного времени.

Обильный снегопад с дождем не позволял двигаться дальше – что ж, можно и развлечь себя встречей с посольством. Гонцы неблагодарного преподнесли ему девять роскошных коней и сокола в бриллиантовом ожерелье. Эмир посадил птицу на руку, но не смотрел на нее, давая понять, что ему безразличен подарок. Послы долго вели льстивые речи, после чего он позволил зачитать письмо Тохтамыша.

«Во имя Аллаха, милостивого и милосердного! – писал тот. – Хвала Аллаху, который по благости своей сделал нас братьями и соединил нас под своей властью, как неразъединяемые корни, как побеги одного дерева!

Силою Аллаха Всевышнего и благодатями веры мусульманской!

Отправлено это письмо его величеству достославному, Щиту Ислама и защитнику правоверных Тимуру Гургену!

Ты, Великий и высокодостойный султан, – да благословит каждое твое слово всевышний Аллах, – поистине заменил мне отца, и права твои на меня и на мое почтительное повиновение превышают все, что можно исчислить и определить. И я, как преданный и покорный сын, униженно молю тебя: проведи теперь драгоценным пером своего прощения по листу моих прошлых ошибок! В мудрости и великодушии, которыми Аллах отметил твое рождение, забудь мою недопустимую вражду и те недостойные действия, в которых я горько раскаиваюсь и на которые осмелился только из-за несчастной судьбы своей и по коварному подстрекательству низких людей, да покарает их за это справедливый Аллах!

И если я получу теперь твое милостивое прощение, которое будет для меня подобно благодатному дождю, пролившемуся на иссушенный зноем сад, я обещаю всегда и во всем быть послушным твоему непререкаемому величеству. Я ни на один волос не отойду от прямого пути повиновения и ни одной мелочи не упущу в соблюдении моих обязанностей и условий почтительного и благопристойного послушания.

Прощайте. Искренне расположенный Тохтамыш».

Тимур усмехнулся, даже не скрывая своего сарказма. Он уже представил этих самых «низких людей», под указку которых наемный мастер изысканного слога водил золотым пером поданному листку бумаги. Время! Ордынцам нужно время! Собрать как можно больше войска, кинуть клич по всем племенам, надавить на все улусы!

Он провел пальцами здоровой руки по усам и бородке и продиктовал ответ:

«Во имя Аллаха, милостивого и милосердного!

Силою Аллаха Всевышнего и благодатями веры мусульманской!

Великий хан Тохтамыш в своем письме много говорит о моей мудрости, а сам считает меня глупцом, если думает, что я поверю его обещаниям. Ты давал их мне уже не раз и всегда после этого нарушал. У плохого дровосека всегда виноват топор, а у хана Тохтамыша всегда виноваты дурные советники!

Я принял тебя как сына, дал тебе много больше того, на что ты мог рассчитывать. А чем ты мне заплатил? Тем, что захотел отнять у меня Азербайджан, потом поднял против меня Хорезм, потом взбунтовал моих эмиров и, наконец, нанес мне предательский удар в спину и напал на Мавераннахр. А теперь, когда я повернулся к тебе лицом, ты просишь меня забыть все это и пишешь столько хороших слов! Я не верю этим словам! Хан Тохтамыш не отбросил свой кинжал, а только обмазал его медом. Не думай, что я стану этот кинжал облизывать!

Султан-Джамшид Тимур-Гурген».

Повисло тягостное молчание, послы понуро опустили головы. Обведя взглядом шатер, эмир весело добавил:

– Впрочем, если он искренне желает мира, то пусть пришлет Али-бея на переговоры с моими военачальниками.

Пока послали гонца, пока ожидался уже ордынский ответ, Тимур устроил богатый пир, одарил послов, однако не отпустил их, а оставил при себе в качестве проводников.

Али-бей, главный советник хана Великой Орды, естественно, не приехал, и поход на север продолжился. Войско Тимура вышло из-под защиты гор в Белые Пески.

Солдатам заранее раздали жалование, чтобы поддержать их боевой дух, но деньги не побеждают природу. Путь по Голодной степи должен был занять два-три месяца, и на это время провиант нужен не только людям. Войско двигалось «вслед за весной» – на пути следования всегда поспевала свежая трава, но понятно, что ее не хватало.

Шла огромная толпа бойцов, каждый из которых имел лук и тридцать стрел, колчан с налучьем, щит. На каждых двух воинов имелась в запасе заводная лошадь и на каждые десять человек – одна палатка, два заступа, одна мотыга, серп, пила, топор-тишу, шило, сто иголок, веревка, одна крепкая шкура, один котел.

Серая пыль застилала солнце, забивала рот.

Если кто-то отставал, ему насыпали в сапоги песок, привязывали их к шее провинившегося и заставляли весь следующий переход двигаться босым. Если он снова плелся сзади, то умерщвлялся.

Вскоре у любой мало-мальской лужи скапливались солдаты в борьбе за воду. Доходило почти что до драк.

Для подбадривания воинов, начинавших испытывать муки голода, военачальники ели с ними из общего котла. Дисциплина – прежде всего.

Войско двигалось установленным строем, разбивать который не полагалось. На привале этот строй сохранялся. Каждый командир обязывался находиться в определенном месте и на четком расстоянии от штандарта эмира. Поэтому беспорядка не возникало даже в темноте. Хотя конный строй шел свободно, командующие туменами поддерживали постоянную боевую готовность всадников.

Еще через три недели войска вошли в зону сплошного массива колышущихся трав, где в оврагах бродили облака тумана. Здесь, на берегу полноводной реки сделали привал, в котором очень нуждались и люди, и животные. Ее назвали Сары-Су, Желтая Вода.

Воины поражались беспредельности степей, напоминавших монотонно волнующееся море. Подойдя к двум горам, названным Большая и Малая, армия снова сделала привал. Тимур с приближенными взобрался вверх по крутому подъему и оттуда принялся обозревать зеленый простор, тянувшийся до горизонта. Он решил оставить здесь память о своем походе. Для этого он приказал своим бойцам нанести в нужное место больших камней, а каменотесам – высечь на верхнем камне надпись с его именем и упоминанием проходившей здесь армии:

«В стране семисот черных токмак в год овцы, в средний весенний месяц султан Турана Тимур-бек шел с двумястами тысячами войска, имени своего ради, по кровь Тохтамыш хана. Достигнув этой местности, он воздвиг этот курган, дабы он был знаком. Бог да окажет правосудие! Если Богу будет угодно! Бог да окажет милосердие людям! Да вспомнит о нас с благословением!»

Пошли дальше. Миновали Иланчук, через восемь дней достигли местности Анакаркуюн. Здесь, на привале, его известили, что после четырех месяцев пути запасы провианта сильно оскудели. Благодаря обильным пастбищам лошади находились в довольно неплохом состоянии, но еды для людей не осталось. Многие начали роптать о возвращении назад, что явилось бы поистине самоубийством. За ними, как и за любым войском во все времена, следовали маркитанты, в том числе продавцы скота, муки, масла и других продовольственных продуктов. Овца стоила уже сто кепекских динаров. Один ман хлеба большого веса, равный шестнадцати манам шари, доходил также до ста динаров. Учитывая все это, Тимур собрал эмиров войска и взял с них подписку в том, что никто не будет из муки делать ни хлеба, ни лепешек, ни лапши, ни пельменей, ни других кушаний, за исключением мучной похлебки – затирухи. Пшеничная мука уже почти кончилась, и похлебку предлагалось готовить из муки ячменной. К последней должны были еще примешивать «мутр» – сухую зелень. Из одного мана муки амбарного веса, равного восьми манам шари, выходило шестьдесят мисок похлебки. На воина в день приказали тратить не более одной миски. Покорители Вселенной могли пасть от голода, даже не дойдя до врага.

И Лев, Завоеватель, Властелин Счастья объявил облавную охоту – черге. Воины, образовав огромный круг, начали движение навстречу друг другу, постепенно его сужая. Перепуганные звери оказались в западне. Били только крупных – настолько много оказалось всякой живности. Чагатайцы открыли для себя животных, дотоле не виданных, например, таких, как олени. Состоялся большой пир: изголодавшиеся люди обжирались до одури, многие заболели, однако заготовка вяленого мяса продолжалась. Настроение поднялось, и гурген приказал устроить двухдневный смотр.

Когда все тумены оказались готовы, выехал и сам Тимур с окружением. Он показался в белой шапке из горностая, на которой сверкали рубины. В руке эмир держал жезл из слоновой кости с золотым набалдашником в виде головы быка.

При появлении Луча Славы командиры туменов спешивались и следовали за его стременем пешком, обращая внимание повелителя на подтянутость и боевитость своих воинов, а также на хорошее состояние их оружия. Гурген всматривался в знакомые смуглые лица барласов, сулдузов, воинственных джалаиров, темпераментных горцев Бадахшана, с которыми он еще недавно сражался на Крыше Мира, и сдержанно улыбался.

Эмир не довольствовался смотром войск. Позже у его штандарта загрохотал большой барабан, представлявший собой бронзовую основу, на которую натянули дубленую шкуру быка. Его грохот подхватили и другие барабаны в лагере. Воины немедленно образовали боевые порядки. Командиры заняли свои места, и от края и до края выстроившихся на несколько фарсахов бойцов пронеслось мощное эхо голосов:

– Хур-ра-а!!!

Его внук Мухаммед Султан, сын Джахангира, юноша шестнадцати лет, испросил разрешение командовать авангардом. Тимур позволил. Армия, находившаяся в отличном боевом и моральном состоянии, на следующий день возобновила поход.

Неутомимые лазутчики, в продолжение четырех месяцев рыскавшие во всех направлениях, возвращались с одним и тем же докладом: следов прохождения многочисленного войска нет, как и не обнаружено никаких признаков присутствия какого-либо отряда или арьергарда.

Через некоторое время авангард дошел до реки Тобол в Западной Сибири, переправился через нее и увидел множество кострищ, но следов армии не нашел, сколько мирза Мухаммед Султан ни высылал сторожевых отрядов. Пока царевич занимался поисками, подошли главные силы с Тимуром во главе. Гурген отдал приказ преодолеть водную преграду в убеждении, что противника надо искать в этом направлении.