Текст книги "Реальный репортер. Чему не учат на журфаке"

Мотоциклист сварил орла

Володя Стребень – это еще один соавтор. А жар-птичка – их совместный с дядей Колей проект. Хотя сам Стребень ни за что не признается, что совместный. Потому что Стребень – человек очень скромный.

– Я эту птичку семь лет вынашивал. – Полисский кивает на подъемный кран, который держит пятиметровую птичку за горло. – Но без Володи ни за что бы этот проект не реализовал, потому что я не спец по металлу. Так что своим вылуплением она обязана именно ему.

Описать это чудо природы невозможно, но я попробую. В принципе, это наш родной двуглавый орел, известный орнитологам как орел-могильщик. Только на этот раз у него массивное туловище, которое своими очертаниями напоминает ненавидимое дядей Колей яйцо Фаберже, на груди печная дверца, а снизу установлен турбоподдув.

– С инженерной точки зрения это такой орел-буржуйка, – объясняет Стребень. – 1 марта мы закинем ему в брюхо грузовик дров, запалим, дадим разгореться, включим поддув и покажем людям красоту неописуемую.

– И как будет выглядеть эта красота?

Вместо ответа Стребень показывает фотографии. На них птичка тужится и пышет огнем. Из-под крыльев, из клювов, из подмышек у нее хлещут ослепительные искры. Металл раскалился докрасна. Зрелище действительно феерическое.

– Это опытный образец, – поясняет Володя. – Он раза в три поменьше, но принцип действия тот же самый.

Орел медленно опустился в кузов грузовика и поехал на «Границу». Так называется инсталляция, расположенная в дальней части никола-ленивецкого арт-полигона. «Граница» – это галерея деревянных колонн, местами похожая на разрушенный греческий Акрополь, местами – на кадры из какого-то веселого мультипликационного ужастика. В сопроводительных документах она описана так: «Художник продолжает разрабатывать тему национальной имперской мифологии…» Рядом с «Границей» проходит автомобильная дорога. На ней то и дело в ужасе останавливаются проезжающие мимо машины. Некоторые даже улетают в кювет. Значит, арт-объект людям нравится.

Здесь, на высоком берегу реки, Стребень с дядей Колей и поставили свое крылатое животное. Чтобы невидимый враг на том берегу Угры видел и дрожал – сильнее, чем от визга той свиньи, которую богатырь терзал мечом булатным. Я стоял, смотрел на птичку, и тут меня начали терзать смутные сомнения:

– Что-то я как-то не пойму, а это вообще патриотично или не очень?

– Какая держава, такой и патриотизм, – улыбается Стребень. – У нас же искусство актуальное.

В патриотизме Володя толк знает. Он уже лет десять как вернулся на родину из Узбекистана и все никак не может получить гражданство. Патриоты-чиновники мучили его года три, потом он на них плюнул и стал жить вообще без документов. Зачем художнику документы? Не нужны они ему.

– В Узбекистане я был мастером спорта по мотокроссу, – вспоминает Стребень. – Чемпионом юго-восточной зоны СССР. А в те времена ведь толковый мотоцикл купить было невозможно – приходилось доводить до ума самому. Поэтому теперь я могу сделать из куска железа все что угодно.

Если бы страна встретила дядю Володю с распростертыми объятиями, он бы уже давно варил какие-нибудь подводные лодки или надводные корабли и получал от этого удовольствие. Но страна повела себя иначе, поэтому Стребень сварил толстую огнедышащую птицу. Душа художника не избирательная урна: что в нее вложишь, то назад и получишь.

– Я бы таких птичек, только меньшего размера, в массовое производство запустил, – мечтает Володя.

– Зачем?

– Эта вещь может быть очень полезной. Вот есть же у нас праздник День России, а как его отмечать, никто не знает. Ну, выпьют люди, ну, гимн споют, ну, салют запендюрят – разве этого достаточно? На Новый год можно елку поставить, на Пасху – яйцами обменяться, а в День России скучать приходится. Так вот вам, пожалуйста, огнедышащий орел! Чем не ритуал? Пусть люди у себя на дачах зажигают этих птичек и радуются. А?

Под вечер из Звизжей прискакал гонец и позвал всех в местный ДК. Сказал, что там будет концерт. Какой концерт, зачем концерт – не сказал и ускакал. Дядя Коля поморщился и решил, что не поедет. Художники почесали в затылках и постановили: мероприятие таки посетить. Оказалось, что концерт посвящен 30-летию трудовой деятельности директора районного дома культуры Елены Юрьевны Кондрашовой. Это большое культурное событие она будет отмечать целый год: каждый месяц в каком-нибудь очередном сельском клубе будет греметь концерт, но самый первый Кондрашова решила устроить в Звизжах, потому что именно здесь она начинала свою трудовую деятельность. В те времена в Никола-Ленивце еще не было дяди Коли, а то карьера Елены Юрьевны могла бы сложиться совсем по-другому.

Художники посмотрели первые два-три номера, а потом ушли куда-то за угол и вернулись уже в состоянии ограниченной трезвости. В этот момент они немножко перестали быть похожими на художников. Когда дядя Коля приехал в Звизжи, чтобы с нами попрощаться, один художник уже валял другого в снегу. Дядя Коля не стал их разнимать. Он стоял рядом, курил и смотрел куда-то в себя. Наверное, туда, откуда грачи прилетели.

Профессиональные соображения

Кирпич – это не размер текста, а его состояние.

Репортаж может быть большим (в разумных пределах), но читаться на одном дыхании. А может быть на четверть полосы – и уже кирпичом.

Мой первый начальник Александр Голубев, который сейчас работает в «Коммерсанте», вместо слова «заметка» иногда употреблял слово «песня»: «Ну что, когда песню напишешь?» В его шутке была доля истины. Чтобы не стать кирпичом, репортаж действительно должен быть похож на песню, в которой припев читается между строк, а текстовая масса разбита на куплеты.

Чем сложнее сюжет, тем лучше будет, если вы раздробите его на небольшие перегоны. У каждого из них будет свое смысловое начало и завершение, но в то же время каждый такой перегон дает очередной импульс всему тексту. Так будет легче и писать репортаж, и его читать. Он станет похожим на извилистую дорогу, ехать по которой гораздо интереснее, чем по прямой. До конца пути сохраняется интрига – а что там, за поворотом? Если этой интриги не получается, значит, у вас выходит кирпич.

* * *

Вещь банальная, но очень важная: если вы хотите СТАТЬ репортером – у вас, скорее всего, ничего не получится. Надо хотеть СТАНОВИТЬСЯ репортером – тогда шансы есть.

В первые лет пять карьеры свое творческое самолюбие следует засунуть как можно глубже. А когда придет время его вынимать, вы уже поймете, что можно обойтись и вовсе без творческого самолюбия.

* * *

Не надо злоупотреблять диктофоном.

Это не только затягивает подготовку текста, но и способствует тому, что репортаж становится перегруженным второстепенными деталями. Процесс расшифровки диктофонных записей так погружает в тему, что каждая фигня кажется архиважной.

Я пользуюсь диктофоном лишь в трех случаях.

1. Когда тема конфликтная и нужно иметь подтверждение слов собеседника.

2. Когда собеседник, выдавая важную информацию, говорит очень быстро, а заставить его говорить медленнее не представляется возможным.

3. Если речь собеседника настолько колоритна, что зафиксировать ее другими средствами просто нереально.

Во всех остальных случаях вполне можно обойтись блокнотом или даже собственной памятью. А иногда это просто необходимо: многим людям свойственно раскрепощаться, когда они видят, что их слова никак не фиксируются.

* * *

Отправляясь в командировку, не стоит заранее становиться экспертом в той теме, по которой предстоит работать. Это сделает вас невосприимчивым к деталям (в лучшем случае) или предвзятым (в худшем). Оставьте себе пространство для удивления и неожиданных открытий. Оптимальная степень первичного погружения должна быть такой, чтобы не испытывать на месте чувство дезориентации – не более того. Если переборщить, то репортаж получится сухим. Если, наоборот, на этой стадии недоработать, вас на месте могут легко ввести в заблуждение. Короче, не надо бояться быть дураком. Главное – чтобы не полным.

* * *

Знаете, чем отличается очень хороший репортаж от просто неплохого репортажа?

Очень хороший репортаж похож на самолет. В нем тоже нет ничего лишнего. Поэтому он летает.

Ничто так не портит репортаж, как этот смысловой целлюлит. Надо уметь уничтожать собственный текст. Даже получать от этого удовольствие. На самом деле процесс написания репортажа начинается не тогда, когда ты с выпученными глазами гонишь текстовую массу, а когда спустя некоторое время начинаешь сбрасывать балласт. Как только твое произведение становится легче воздуха – оно готово, можно сдавать.

Еще у репортажа должен быть «профиль крыла». Но об этом – в следующем соображении.

* * *

Как известно, самолет не полетит, если в результате разгона давление снизу не окажется сильнее давления сверху. Можно развить сколь угодно бешеную скорость, но, если корпус аэролайнера не обладает правильной аэродинамикой, отрыва от земли не произойдет и самолет в небо не втянется.

Профилем крыла репортажа может быть что угодно. Неожиданный угол зрения, ярко выраженное доминирующее настроение, смелое и удачное композиционное решение, сильный сквозной образ… А вот фактура сама по себе профилем крыла быть не может. Фактура – это скорость. Какой бы сенсационной она ни была, если в репортаже нет ничего, кроме фактуры, – он так и будет гонять туда-сюда по взлетке, пока пассажиры не потребуют трап.

Наличие профиля крыла читатель должен почувствовать в первые тридцать секунд чтения. На взлете. Как только это произошло – он уже никуда не денется, шасси убраны.

3
2011 год, декабрь
Маленькая гражданская война
Почему шестеро патриотически настроенных юношей решили убивать полицейских

В июне 2010 года новости из Приморского края можно было перепутать с событиями на Северном Кавказе: серия нападений боевиков на полицейские посты, интернет-обращение к русскому народу, штурм здания в самом центре Уссурийска… Не успели правоохранительные органы нейтрализовать приморскую банду – по аналогичной тревоге была поднята полиция Новгородской области и Пермского края. И все это на фоне горячей поддержки местного населения и чуть ли не аплодирующего интернет-сообщества. Что это: разовая аномалия или начало опасной эпидемии? Корреспонденты «РР» побывали в Приморье и попытались ответить на эти вопросы.

– Когда раздались первые выстрелы, я этому значения не придала, – говорит баба Клара Голевич, жительница дома № 73 по улице Тимирязева, с которого только что сняли оцепление. – Я ведь туговата на ухо, думала, это кто-то молотком в стену стучит, гвоздь забивает. Потом гляжу: кошки мои волнуются, бегают, орут. Тут я поняла: что-то не то. Смотрю в окно, а там под деревом какой-то мужик сидит и из ружья стреляет. Я ему кричу: «Ты что же это, подлец, делаешь?! Сейчас полицию позову!» А он мне: «Бабушка, убери голову! Мы из твоего дома бандитов выбиваем!»

Партизанский беспредел

Штурмом трехэтажного жилого дома в самом центре города Уссурийска закончилась первая в новейшей истории России операция по нейтрализации боевиков нового типа, не имеющих никакого отношения к привычному уже кавказскому подполью, но взявших на вооружение его методы борьбы.

По версии следствия, первое нападение на полицейских было совершено преступниками еще в феврале этого года во Владивостоке. С наступлением весны бандформирование активизировалось, переместившись из больших городов в сельскую местность. К своей «партизанской войне» преступники тщательно подготовились: они ездили и снимали на видеокамеру РОВД и опорные пункты по всему краю, наносили на карту маршруты полицейских патрулей – все это позже будет обнаружено в их схронах, разбросанных по тайге. Тактику ведения боевых действий «лесные братья», судя по всему, тоже позаимствовали у кавказских боевиков: короткие вылазки из леса, на прицеле исключительно люди в полицейских погонах, добыча – огнестрельное оружие. Результат – двое убитых и четверо раненых.

Попутно преступники совершали мелкие грабежи и угоны машин у мирного населения, оправдывая это необходимостью дальнейшего ведения освободительной борьбы. Руководитель УВД Приморского края Андрей Николаев в своем официальном обращении подчеркнул, что целью бандитов было исключительно обогащение за счет преступной деятельности. Но на месте событий отчетливо понимаешь, что это не совсем так.

– Мотивы преступников установят следствие и суд, но лично я считаю, что за их действиями стояла не столько жажда наживы, сколько идеология, – это слова и. о. начальника Уссурийского РОВД полковника Мамеда Терчиева, сказанные им в разговоре с корреспондентом «РР» через полчаса после нейтрализации банды. Квартиру в доме № 73 по улице Тимирязева боевики арендовали накануне штурма. К тому времени их осталось четверо: Андрей Сухорада (Сухарь), Александр Сладких (Кислый), Владимир Илютиков (Лютый) и Александр Ковтун (Саня). Еще двое – Роман Савченко (Сова) и Максим Кириллов (Макс) – были задержаны несколькими днями ранее.

Преступников в новых арендаторах опознал сосед, который и сообщил об этом в РОВД Уссурийска. В ходе короткого боя никто из боевиков не пострадал, легкие ранения получили двое сотрудников полиции. Затем началась длительная осада с участием ОМОНа и спецназа. Что происходило в это время у самих осажденных, «РР» рассказала адвокат одного из бандитов Татьяна Уварова, которая после ареста успела поговорить с ним лично:

– Они решили живыми не сдаваться. Но кончили жизнь самоубийством только двое: Андрей Сухорада и Александр Сладких. По их просьбе это было заснято на телефон, следствие располагает видеозаписью. Владимир Илютиков и Саша Ковтун застрелиться не смогли. Тогда они решили по обоюдному согласию убить друг друга, но ни у того, ни у другого рука не поднялась.

Первым к полиции вышел Илютиков. Чтобы уговорить сдаться последнего «партизана», Александра Ковтуна, к осажденному дому привезли его мать Татьяну и брата Вадима и их адвоката Татьяну Уварову. Они согласились участвовать в переговорах при условии, что по Александру не будет открыт огонь на поражение. Юрист Уварова когда-то проходила курсы по пресечению суицида и знает, как уговорить человека, находящегося в пограничном состоянии, принять единственно правильное решение.

– Главное было вселить в него уверенность, что его ждет справедливый суд, – говорит Татьяна Уварова. – Поэтому я первым делом добилась от полковника Мамеда Терчиева гарантий, что мне в дальнейшем не будут препятствовать в осуществлении защиты моего клиента. Он дал слово офицера и повторил его в присутствии Саши, когда тот вышел на балкон для переговоров. Но уже вечером того же дня я убедилась, что это была обычная полицейская хитрость. Прорываться к своему клиенту мне пришлось с боем – сначала передо мной просто захлопнули дверь. Сейчас, насколько я знаю, Сашу хотят переместить в пресс-хату, где люди обычно сознаются во всем, что было и чего не было. Я, конечно, понимаю эмоции оперов, но слово офицера все-таки надо держать, иначе в следующий раз никто сдаваться не будет и придется рисковать жизнями своих сотрудников.

Корреспонденты «РР» наблюдали за переговорами из-за оцепления, но даже нам было видно, что Ковтун вел себя вызывающе спокойно. Если бы не БТР внизу, можно было подумать, что человек вышел на балкон покурить. Сначала он сбросил вниз один темный предмет – пистолет, потом еще один, затем белую майку. В тот же момент по рации человека из оцепления прозвучало слово «захват». По толпе местных жителей пробежал вздох разочарования.

– Дураки! Накрошили каких-то мелких пэпээсников и даже погибнуть по-настоящему не смогли. Обратились бы ко мне, я бы сам им составил список, кого давно убить пора, – прошипел у меня над ухом высокий человек. В галстуке.

Ментовской беспредел

Приморье действительно обозлено. После введения заградительных пошлин на иномарки и ограничительных мер на мелкую приграничную торговлю с Китаем зарплаты упали в полтора-два раза, а экономика заметно криминализировалась. Незаконная вырубка леса и наркобизнес – вот наиболее доходные виды деятельности на приграничных с Китаем территориях. Разница лишь в том, что в одних районах этот бизнес контролирует криминал, а в других – правоохранительные органы.

Кировский район традиционно считается «красным»: им фактически управляет РОВД. Именно в поселке Кировский выросли все шестеро «приморских партизан». Они учились в одной и той же школе, тусовались в неблагополучном микрорайоне Мелиоратор, затем взялись за ум и стали ходить в центр допризывной подготовки «Патриот». Некоторые СМИ поспешили обозвать этот клуб чуть ли не скинхедовским подпольем, но это не так. «Патриот» – абсолютно легальное муниципальное образовательное учреждение с двадцатилетней историей, из разряда тех, которыми обычно гордятся местные власти. Сегодня в нем состоит более тысячи человек: заниматься в «Патриоте» престижно. Парни и девушки обучаются здесь кикбоксингу, армейскому рукопашному бою, раз в год выезжают на сборы в полевых условиях со стрельбами и спецподготовкой.

– Я этих ребят однозначно осуждаю, – говорит руководитель клуба Александр Чебанюк, ветеран чеченской войны, кавалер ордена Мужества. – Это преступники, которым нет оправдания. Они дискредитировали дело, которым мы занимаемся столько лет. То, что мы якобы учили здесь ненависти к государственному строю, – это бред. Это невозможно хотя бы потому, что местное РОВД на семьдесят процентов укомплектовано выпускниками «Патриота».

И это абсолютная правда: в «Патриоте» ненависти к правоохранительным органам бандитов действительно не учили. Этому их учили сами правоохранительные органы.

– Мы приложили титанические усилия, чтобы вытащить их из грязной мелиораторской подворотни и поставить на верный путь, – вспоминает Юрий Ивашко, человек с арбузными плечами и боцманской грудью, бывший учитель НВП, основатель «Патриота», а затем глава района. – Но мы уже тогда предупреждали наших полицейских: не загубите благое дело. С молодежью надо быть не только ментом, но прежде всего дипломатом.

Из шестерых преступников неоднозначной оценки местных жителей удостаиваются только двое: Андрей Сухорада и Александр Сладких. Первый действительно был замечен в националистических взглядах. При этом все отмечают, что он был очень начитан, обладал даром убеждения – даже учителя в школе заслушивались. Второй вырос в неблагополучной семье, но достиг больших успехов в боевом искусстве и физической подготовке. На него равнялись, именно «Патриот» писал ходатайство в военкомат с просьбой направить Сладких служить в спецназ ГРУ. Почему он оттуда дезертировал, никто сказать не может, но все сходятся на том, что такие люди не могут стать жертвами неуставных отношений. Кстати, самовольно оставив часть, Александр многие месяцы находился в Кировском, свободно перемещался по поселку, но никаких вопросов к нему у правоохранительных органов не возникло.

Именно эти двое, по всеобщему мнению, и могли стать лидерами незаконного вооруженного формирования. Один идеологическим, другой силовым. Но это не значит, что остальные были ведомыми.

– Они все были ребятами волевыми, умными, с крепкими нервами, – считает один из друзей Александра Ковтуна, пожелавший остаться неизвестным. – Саня, например, с тринадцати лет охотник, в пятнадцать завалил медведя. Никто из них не пил и не курил. И главное – они не прощали обид.

А обиды не заставляли себя ждать. Практически все участники банды так или иначе пострадали от неуставных отношений с правоохранительными органами. Все нижеперечисленные случаи мы попросили опровергнуть в Кировском РОВД и в УВД Приморского края. Ответом было категорическое молчание.

Первый разряд шоковой терапии будущие преступники получили два года назад – возможно, именно он и объединил их позже по признаку ненависти к полиции.

– У нашего РОВД есть так называемый малый состав, – продолжает мой анонимный собеседник. – Что-то вроде агентов – пацаны, которые сотрудничают с полицией. Как правило, начинающие бухарики, которые под прикрытием ментов наглеют. Однажды у нас с ними вышел конфликт – мы забили стрелку, на которую они явились при поддержке полиции. Пришлось спасаться бегством. Мы укрылись в гараже одного из наших ребят. Они ворвались туда и избили нас до полусмерти, тот же Сухорада два месяца в больнице лежал. Потом еще таскали нас на допросы с пытками, возили на речку, били. Родители написали заяву в прокуратуру, но дело спустили на тормозах.

Помимо «гаражного дела» почти у всех будущих бандитов с каждым месяцем увеличивался личный счет к своему государству. У Романа Савченко, по признанию его отца Владимира, от пыток в полиции умер старший брат.

– Сам Рома ушел в лес после того, как 22 мая в Кировском РОВД его подвергли допросу с применением пыток, по подозрению в краже, – рассказывает отец. – Позже подозрение не подтвердилось, но от обиды Ромке окончательно снесло голову.

Наиболее показательной выглядит биография Александра Ковтуна – того самого, который сдался последним.

– Он с детства мечтал о военной карьере, целенаправленно готовился к ней, – рассказала нам его мать Татьяна, которая работает секретарем-делопроизводителем в местном суде. – Но не прошел по медицинским показаниям, поступил во владивостокский рыбно-промышленный колледж просто потому, что все друзья туда поступали. Однако мечту о настоящей мужской работе Саша не похоронил: он усиленно занимался спортом, не пил, не курил. Все изменилось после того, как однажды во Владивостоке он попал в Первореченское РОВД.

– Как он сам мне говорил, его задержали после футбольного матча за мелкую драку, а в полиции стали требовать признания в том, что он якобы скинул с моста какого-то корейца, который погиб, – продолжает рассказ брат Александра Ковтуна Вадим. – В комнате, куда его привели, за столом сидели несколько человек, пили водку. Сначала его закормили подзатыльниками до сотрясения мозга: за каждое «нет» – удар по голове. Потом прикатили в комнату покрышку от какой-то большой машины, засунули его туда и стали по очереди на ней прыгать. Серьезно повредили позвоночник, из-за чего на мечте о настоящей мужской профессии пришлось окончательно поставить крест. Признания все равно не добились. Сашку отпустили, убийцу потом нашли. Но в тот момент в нем как будто что-то надломилось.

Наш разговор с Татьяной и ее сыном происходит в больничной палате. Вадим лежит здесь с сотрясением мозга и серьезным повреждением почки – результат допросов с пристрастием, на которые во время поисковой операции затаскали всех друзей и родственников боевиков. Вадим далек от «Патриота», как китайский еврей, – он железнодорожник, в 24 года дослужился до и. о. начальника станции Кабарга. Теперь его карьера под угрозой. Вадим лежит на больничной койке и о чем-то напряженно думает.