Текст книги "Реальный репортер. Чему не учат на журфаке"

Профессиональные соображения

Репортер – профессия алкогольно уязвимая.

Есть в нашей профессиональной среде очень живучая иллюзия, что без водки репортеру никак. Что это «эликсир правды». Что у трезвенников получаются гундосые и скучные репортажи и только хоть раз крепко выпивший со своими героями человек сможет написать о них что-то действительно глубокое.

В этой иллюзии есть доза правды, но очень маленькая. Без «эликсира» в некоторых случаях действительно сложновато. В России очень много людей, которые без водки умеют только уходить от ответа. Например, военные. Да и вообще, чтобы адекватно понимать происходящее в нашей стране, нужно иметь хотя бы минимальный алкогольный опыт. Но…

Сначала вы будете выпивать со своим собеседником, чтобы его разговорить, потому что иначе он не разговаривает.

Потом вы будете выпивать со своим собеседником, чтобы его разговорить, хотя и без выпивки он достаточно словоохотлив. Просто этот человек из вежливости предложил вам с ним выпить, а вы не отказались.

Затем вы начнете выпивать по вечерам с фотографом, чтобы снять напряжение после увиденного и пережитого.

Рано или поздно вы научитесь пить в одиночку, находясь под совокупным экзистенциальным давлением полученных за профессиональную карьеру психотравм.

Наконец, вы перестанете быть репортером, потому что вдруг окажетесь конченой алкашней.

Примеров, к сожалению, предостаточно.

Так что если у вас есть дурная наследственность или просто слабость к этому делу, то лучше выбирайте более здоровую профессию. Если же слабости нет, но есть хотя бы способность, все равно не теряйте бдительности. Возможно, это самое важное соображение в этой книге.

* * *

Иногда в репортаже есть глубокий смысл, но он не выражен, и поэтому его нет.

А иногда никакого смысла в репортаже нет, но это очень ярко выражено, и поэтому он есть.

* * *

Не бойтесь подставляться.

Уязвимость автора добавляет тексту убедительности и сбивает читателя с накатанного пути восприятия. Он вдруг ощущает вкус сложности и неясности. И этого вкуса тоже не надо бояться. Хороший репортаж должен быть полифоничен, как романы Достоевского. Главное, чтобы при всей своей парадоксальности текст имел внутреннюю логику и хребет. Тогда эта неясность станет высшим проявлением ясности, и читатель не сможет оторваться, а главное – ему нечего будет возразить по поводу прочитанного.

Можно, конечно, делать репортажи «в одни ворота», я сам не раз так делал, но это развращает, это работа в легком весе. Во рту накапливается тошнотворный вкус сладкого, и хочется мяса. Сложность – это мясо.

* * *

Не надо торопиться в начальники.

Я вот думал, начальник – это НАЧАЛЬНИК.

А стал им и понял: в журналистике начальник – это обслуживающий персонал для автора. Он пишет, а тебе подметать. Практически таджик-гастарбайтер.

* * *

Когда вы работаете на месте события, не надо играть с людьми в войнушку, называть козлов «козлами», а волков «волками». На территории вы всем улыбаетесь, пожимаете руку и общаетесь по-человечески. Причем делаете это абсолютно искренне. На то есть несколько причин.

1. Вам нужно получить от этих людей информацию, а не объяснить им, кто они такие. Увидев в вас врага, они замкнутся. Размен на эмоции во время работы на месте, как правило, ведет к бледности фактуры.

2. Если вы раньше времени обнаружите свое отношение к событиям, ваши персонажи могут предпринять попытки сделать так, чтобы репортаж не был опубликован. Это напрямую касается вашей безопасности. Мстить за уже опубликованный текст мало кто решится – положения не исправишь, а мотивы слишком очевидны. Если же у человека еще есть шанс устранить угрозу и предотвратить выход репортажа, то искушения одолевают гораздо сильнее, и люди способны на неадекватные поступки.

3. Нет никакой гарантии, что в ходе беседы с «козлом» или «волком» вы не поменяете свое мнение о них на противоположное. У ваших собеседников могут быть очень весомые доказательства своей правоты, о которых вы не подозревали еще час назад. Поэтому, когда люди говорят вам что-то типа: «Да чего с вами общаться?! Вы все равно напишете то, что хотите или что вам скажут», отвечайте примерно следующее: «Если бы я уже решил, что буду писать, я бы не пришел выслушать вашу позицию». Причем отвечайте искренне. Потому что так оно и есть.

* * *

С людьми по возможности надо разговаривать ДОЛГО. Дольше, чем они ожидают.

На это есть как минимум три причины.

1. Ваше потраченное время – это знак уважения. И люди это чувствуют. И они начинают вам доверять. Чем дольше идет разговор, тем больше они расскажут такого, чего поначалу и не хотели рассказывать.

2. Иногда ваш собеседник и сам не понимает, что для вас важно, а что нет. Какую-то суперэксклюзивную штуку он может упомянуть где-нибудь на третьем часу разговора и совершенно случайно.

3. В длинных разговорах вы можете узнать много такого, что не пригодится в репортаже, но не помешает для понимания окружающей действительности на многие годы вперед.

* * *

Интервью репортера очень сильно отличается от интервью как жанра. Во втором случае разговор с собеседником затевается для того, чтобы стать продуктом. И журналист – это полноценный участник шоу, его задача – вовремя отреагировать, поддеть, срезать, зацепить.

Для репортера же интервью – это всего лишь метод получения информации. Репортер должен выглядеть лояльно, вопросы могут быть наибанальнейшими, и вообще – чем их меньше, тем лучше. Тут они нужны лишь для того, чтобы поддерживать и направлять тему разговора, не более. Главное искусство в этом деле – не перебивать.

Можно даже вообще обойтись без вопросов, ограничиться переспрашиваниями. Это, кстати, хороший метод для интервью с иностранцами, если вы не можете похвастаться блестящим знанием языка. Дожидаемся последней фразы говорящего и повторяем ее с вопросительной интонацией:

– …бла-бла-бла… а потом я встретил свою будущую жену и мы с ней поехали в Париж.

– Вы поехали в Париж?

– Да, там было просто волшебно!.. бла-бла-бла… Но тут на рынке недвижимости начался кризис, и мы прогорели.

– Вы прогорели?

– Это было ужасно. Я впал в депрессию, и если бы не Джейн… бла-бла-бла…

И так часа полтора. В конце улыбаемся, говорим: «Сенькью вери мач!» – а уже дома включаем диктофон и пытаемся понять, о чем вы все это время разговаривали.

* * *

Можете не верить, но вообще-то я не люблю работать за границей. У меня волчья болезнь – неофобия, я с трудом переношу что-то новое и вообще не люблю находиться в чужеродной среде.

Да и с английским у меня не особо, хотя окончил международное отделение. Говорить еще худо-бедно умею, а вот слушаю – с трудом.

Так что советчик по загранкомандировкам из меня хреновый.

6
2014 год, июнь
Бразилия такая Бразилия
Что должен знать об этой стране человек, которому футбол по барабану

Хорошая страна Бразилия или плохая – ответ на этот вопрос совершенно непредсказуем. Если вас не ограбят и не убьют, вам здесь очень понравится. Если ограбят или убьют, не понравится вовсе. Корреспондент «РР» побывал на побережье, в столице, на местной Колыме – и его никто не ограбил, не убил и даже не ужалил. Несмотря на это, он написал про Бразилию совсем не добрый репортаж. Потому что, пока он его писал, за окном круглосуточно стоял страшный грохот. Проклятый город Рио-де-Жанейро, совсем рехнувшийся на почве чемпионата мира по футболу, и сам не работал, и другим не давал.

Нападающие

– Уважаемые пассажиры! Вы только не волнуйтесь, пожалуйста, но это ограбление. Просьба всем оставаться на местах, и не вздумайте звонить в полицию…

Да никто и не думал – люди спокойны до безмятежности, водитель – и тот ноль эмоций.

– …Поймите меня правильно, уважаемые пассажиры! Перед вами человек, у которого четверо детей, жена болеет, работы нет, даже телевизор сломался – вот и верчусь как умею. Я сейчас пройду по салону, и вы мне просто дадите свои деньги. Кто сколько сможет. Спасибо, сеньор… Спасибо, хорошая моя… Кто сколько сможет… Как я вас всех люблю!

Попрошайничество, стилизованное под криминал, – хит сезона в Рио-де-Жанейро. Уже за несколько месяцев до Кубка мира в крупные города полиции нагнали по самое не балуйся. Экипированный как черепашки-ниндзя бразильский спецназ на каждом углу. С генералами фавел достигнуты договоренности о ненападении, но даже от дурака защита должна быть серьезной. Дураков в Рио хватает. Недавно, например, какой-то криминальный молодняк изнасиловал иностранку. Пришлось лишить соответствующую группировку контроля над несколькими линиями маршруток. Группировка так огорчилась, что тут же отправила дураков в царство вечной охоты. Их трупы были обнаружены уже на следующий день.

С тех пор мелкий и средний криминал пребывает в неоплачиваемом отпуске и практикует сравнительно честные способы отъема денег у населения: «Гражданочка, купите, пожалуйста, конфеты! Я знаю, это не конфеты, а полное говно, но, если вы их не купите, мне придется грабить и убивать. Ну купите – очень вас прошу, а то хуже будет!»

Линия защиты

Из окна самолета фавелы похожи на битое стекло. Серые, бурые, грязно-зеленые осколки блестят на солнце, стреляя в глаза мелкокалиберными солнечными зайцами. Ночью стеклянная крошка превращается в густые созвездия, которые красиво сливаются со звездным небом. Но красота обманчива. Если тебе приспичило погибнуть глупой смертью, отправляйся в фавелы прямо сейчас, пока не рассвело. Если просто хочется экстремальных приключений – дождись утра и возьми с собой хоть какую-то денежку. Не дай бог тебе нечего будет этим ребятам отдать, они не будут обыскивать – просто решат, что ты отказываешь им в просьбе, и могут сильно попортить здоровье. Если же ты намерен вернуться из фавел живым, невредимым и даже довольным, найди толкового и надежного сопровождающего.

Бронислав Долгопят – человек непростой судьбы. Родом с Украины, стоял на воротах в детском составе киевского «Динамо», а в 16 лет отрастил панковский ирокез и уехал слоняться по планете. Канада, Израиль, Европа. Окончательного просветления Бронислав достиг в Англии.

– Однажды я застал своих британских друзей за распитием одеколона. Это был шок! Я столько лет провел в поисках какой-то иной жизни, а тут вдруг окончательно понял, что нет ее – люди везде одинаковые.

Бронислав сбрил ирокез, вернулся в Канаду к брату, попытался остепениться. Нашел работу, стал играть в футбол за университетские команды. Но Канада – это такая страна, где в футбол играют только иностранные студенты. Так Бронислав попал в местную бразильскую тусовку, женился на девушке из Рио и отправился жить к ней на родину. Но разница культур все-таки дала себя знать – вскоре последовал развод, кризис среднего возраста и два года в трущобах.

– В принципе, если ты приходишь туда жить, а не просто гулять с фотоаппаратом, ничего страшного с тобой не случится, – делится впечатлениями Бронислав. – Обычная пацанская культура – немного пожестче, плюс фактор наркомафии, но, в принципе, любой, кто знает, что такое жизнь на районе, справится. Первым делом нужно прийти в ближайший бар и качалку – засветиться, прописаться. А дальше просто прилично себя вести. Не вые…ваться, со всеми здороваться, не обращаться в полицию, и упаси боже соваться в наркобизнес! Если соблюдать все эти правила, то в фавеле очень даже ничего. Первый год я жил там, потому что денег не было, а второй – просто нравилось. Знаешь, чему учит фавела? Ты будешь смеяться, но она учит любить людей. По-настоящему – со всеми их пороками, грязью, кровью, потом и какашками. Я бы и сейчас там жил, но моя бывшая поставила условие: или ты меняешь район, или я больше не буду давать детей на выходные.

Вне игры

Чарльз Родригес Пашу де Оливера живет в фавеле Сан-Карлос прямо на краю высокого обрыва. Трущобы Рио бывают пасифицированные, то есть более-менее контролируемые полицией, и непасифицированные. Мы с Чарльзом и Брониславом идем в непасифицированную: недавно здесь шла кровопролитная война между двумя группировками, но потом одна из них победила, и теперь хотя бы пули над головами не свистят.

На входе Чарльза встречает плотный строй приветствий – это дежурят смотрящие. Если бы я зашел сюда один, эти люди тут же передали бы по связи, что наверх идет какой-то глупый гринго в гавайской рубашке, – принимайте. Но Чарльза тут все уважают, и потому меня не трогают, хотя и провожают взглядами, полными ироничного презрения. Мы долго кружим по переулкам, которые становятся все уже и круче. Эта среда обитания, плотная и уютная, как любое гетто, и правда неудержимо затягивает. Только что прошел дождь, и навстречу сверху вниз катится поток воды. По крутой лестнице нас обгоняет пацан лет шести, который прет в гору тяжеленный велосипед. Детство тут кончается быстро.

– Моя мать была проституткой, все братья от разных отцов. – Чарльз начинает свой рассказ, и, пока он его закончит, мы услышим два выстрела где-то в соседнем переулке. – Мне еще повезло: я знал своего отца и даже любил. Он был белым, выходец из какой-то французской колонии в Африке. Очень строгий – посуду мыть заставлял, бил, но я теперь с уважением отношусь к его побоям. Умер, когда мне было 14 лет.

Несмотря на отцовскую строгость, школу Чарльз бросил еще после четвертого класса, благо в Бразилии нет обязательного десятилетнего образования. Пошел в ресторан мыть посуду, подрабатывал мелкими грабежами, а вскоре сколотил небольшую группировочку и занялся, как он сам выражается, «независимым бандитизмом».

– Денег мне и так хватало, но хотелось куража, – продолжает Чарльз. – Молодой был, глупый. За десять лет, пока не успокоился, ногу мне прострелили в двух местах, в тюрьме успел посидеть. А потом полиция так прижала, что пришлось несколько лет спасаться в горах. Видите тот склон? Это национальный парк, там пещеры, в которых такие, как я, прячутся от полиции. Зарабатывал нелегально мусорщиком на самых дальних окраинах – специально выбрал такую грязную работу, чтобы успокоиться и вернуться к нормальной жизни. Потом стал потихоньку возвращаться в город и наконец поселился неподалеку от улицы Сеара. Вы уже знаете, что такое улица Сеара?

Подкат

Сеара – это улица байкеров. Метров двести ослепительного блеска хромированных чопперов, пыльных, как советская грунтовка, мастерских и вкусного запаха машинного масла. Здесь расположены логова всех крупнейших байкерских клубов Рио-де-Жанейро. Пейзаж, достойный фильма «От заката до рассвета», только без вампиров. Вампиры за углом. Вернее, вампирши. Вилла Мимоза, одна из крупнейших и беднейших проститушных в Рио, главный рынок секса для нищих. Если хотите познать весь экзистенциальный ужас мира сего, лучше проведите ночь на холодном столе в морге бок о бок с трупами, но только не ходите на Виллу Мимозу.

Представьте себе самый грязный рынок на свете. Теперь прольем на него ливень помоев, пригоним гарнизон солдат, чтобы они дружно помочились сверху, а потом еще засыплем все это по щиколотку мусором. После этого прогреем жарким бразильским солнышком, чтобы воздух наполнился глазощипательным амбре, хуже которого только оглушительная музыка в стиле forro, которой здесь тоже в избытке. Но не это самое страшное. Самое страшное – сами проститутки. Они стоят на каждом погонном метре – голые, полуголые, страшные и очень страшные. Вокруг них плещется море мужиков. Они напиваются – ждут, когда подействует анестезия и все женщины станут красивыми. Дальше продолжать?

Но именно по соседству с этим адом Чарльз нашел свое спасение. Страсть к мотоциклам, помноженная на байкерское братство, сделала свое дело – парень из фавелы взялся за голову, что применительно к данной ситуации выражается примерно в следующем: он теперь никого не грабит, не убивает, работает мототаксистом, участвует в гонках, нашел хорошую девушку, которая родила ему сына, постоянно курит траву и в свои 42 года даже пытается окончить общеобразовательную школу.

– Я всю жизнь ее то начинал, то бросал, но теперь взялся всерьез и добрался до восьмого класса, – с гордостью сообщает Чарльз, закуривая второй косяк. – Там полно таких, как я, и знаете, людям нравится учиться. Вот только книг в библиотеках не хватает – в очередь выстраиваемся, порой до драк доходит.

Чарльз вообще человек любознательный. Он зарабатывает от тысячи долларов в месяц, но в местном собесе числится голодранцем из группы риска, поэтому имеет право на огромное количество всяких дополнительных бесплатных курсов и из чистого любопытства охотно на них ходит. Он уже выучился на ветеринара («животных люблю»), мастера по татуировкам («буду байкеров разрисовывать»), на очереди школа фотографии.

– А это-то тебе на что?

– Ну смотри. Мне однажды приятель дал фотоаппарат: на, говорит, сними, как я на мотоцикле проеду. Я раз снимаю, два – картинка смазанная. А в журналах у профессионалов все четко, даже зрачки видно. Мне интересно стало: вот как у них так получается?

Шесть лет назад Чарльз устал скитаться по съемным углам, приобрел в родной фавеле пару соток за 2,5 тысячи долларов и построил двухэтажную халупу: три бетонно-кирпичные комнаты, настоящий унитаз, загадочный подвал, в который он никого не пускает, и дворик, чтобы белье сушить. Газ в баллонах, вода из нелегальной врезки в водопровод, электричество до недавнего времени тоже воровали, но год назад префектура навела в этом деле порядок и даже снизила в два раза тарифы, после того как жители Сан-Карлоса взбунтовались.

– Я не против того, чтобы сюда пришли городские власти. И так здесь думает большинство – спросите кого угодно. Но пусть государство сюда приходит не с пулеметами и дубинками, а с хорошими школами, больницами, газом, водой. А полиции не надо. Порядок мы тут и сами можем навести.

Характер игры

Почти в каждом супермаркете Рио-де-Жанейро есть чесночный прилавок – это главная биржа новостей. В прайм-тайм возле него всегда пасутся бразильские тетушки. Они неторопливо чистят чеснок (почему-то здесь его принято покупать очищенным от шелухи) и говорят, говорят, говорят. Бешеные цены, проклятые мужики, бездарные политики. Впрочем, как только разговор выруливает на высокие гражданские материи, он очень скоро упирается в один и тот же тупик:

– Бразил бразилейро! – машет рукой рыжая тетушка, взметая чесночную шелуху. Она только что услышала от подруги: за день до открытия чемпионата на стадионе в Манаусе обнаружили, что забыли заказать лампочки для прожекторов. Теперь мечутся по всей стране, ищут эти лампочки. И ведь найдут же!

– Бразил бразилейро! – хохочет участник акции протеста в Сан-Паулу, где после масштабной аварии на местном водопроводе почти весь город оказался без воды. – Смотрите-ка, водомет приехал! Ну как это так – в кране воды нет, а в водомете есть! Ну ладно, не добьемся своего, так хоть помоемся.

– Бразил бразилейро! – привычно бормочет бабушка Луиза, после того как ее ларек на центральной улице города Сантарена в очередной раз сносит автобус. Если бы не термиты, которых она вышла потравить, капец бы бабушке Луизе. «Бразил бразилейро! – произносит алаверды чиновник в муниципалитете, когда узнает об инциденте. – Сколько раз уже предлагали этой упрямой старухе другое место на том же проспекте. Нет, приспичило ей торговать тростниковым соком именно на этом опасном повороте!»

«Бразильская Бразилия!» – это не злобный скрип зубов, а возглас восхищения. Что-то вроде «Бразилия такая Бразилия» или «умом Бразилию не понять», но только у нас аналогичные фразы означают «ненавижу эту страну», а у них наоборот – «обожаю». Бразильцы вообще, а кариоки (жители Рио) особенно – страшные раздолбаи и гордятся этим. Это не значит, что они не умеют трудиться и самоорганизовываться. В конце концов, «бразильское экономическое чудо» никто не отменял. Просто там, где у европейца чувство ответственности и привычка к регулярному труду, у бразильца пафос и настроение. Бразильцы вообще, а кариоки особенно живут эмоциональными взрывами. Если они чем-то вдохновятся по-настоящему, то всех порвут. А не вдохновятся – извини, дорогой, «Бразил бразилейро».

– Их вся эта наша европейская целеустремленность и рациональность совершенно не трогает, – объясняет разницу между нами и ими Катя Ковальчук, которая переселилась в Рио из Магадана. – У них доминанта поведения другая: я классный, я компанейский, я веселый парень, и поэтому все у меня получится. Алло, это Господь Бог? – Катя прикладывает к уху телефон, изображая флиртующего с ней бразильского парня. – Ты ничего не потерял? У тебя там, наверное, одного ангела не хватает!

Шутят бразильцы в основном о сексе и очень редко о политике. Португальский глагол comer (кушать) в значении «заниматься любовью с женщиной» дает огромный простор для фантазии. «Почему бразильцы называют страшных баб креветками? Потому что их можно есть, только предварительно оторвав голову». Границы между высоким штилем и низким отсутствуют. Комплимент девушке может звучать и так: «Если бы красота была дерьмом, ты была бы вся обосрана». И польщенная девушка стыдливо потупляет глазки.

Когда гуляешь по улицам Рио, можно подумать, что тут живет самый доброжелательный народ в мире. Любимый жест – поднятый вверх большой палец – тут вместо улыбки. Вот идет дядечка, который показывает оба больших пальца всем подряд: у него хорошее настроение. Вместе с тем здесь дикая преступность, в стране совершается порядка 40 тысяч убийств в год. Еще один парадокс: при такой кровожадности в Бразилии никогда не было гражданской войны, и это не случайность. Здешний образ мыслей исключает саму возможность убийства за идею. Православный священник Василий Галеван, приехавший сюда из Ужгорода, считает, что это очень похоже на закарпатский характер. Люди просто не понимают, как это – у тебя одно мнение, у меня другое, и мы будем из-за этого друг друга ненавидеть. Что за бред!

– Как ты жил в этом Израиле?! – спрашивает у нашего Бронислава бразильский байкер по прозвищу Труп. – Там же какие-то идиоты постоянно автобусы взрывают.

– Подумаешь, взрывают, – подкалывает его Бронислав. – У вас тут тоже грабят и убивают за десять долларов.

– Ну, так то грабят, – открывает мне новые грани гуманизма товарищ Труп. – Дал денег – от тебя отстали. Это совсем другое! Людям просто деньги очень нужны.

Откуда взялось это полное равнодушие бразильского народа к кровопролитию «за святое дело», местная интеллигенция объясняет по-разному. Дежурный ответ звучит так: в огромной и труднопроходимой стране организовать гражданскую войну не так-то просто (исторический опыт других стран этот тезис легко опровергает).

Другие считают, что колониальный опыт совместного существования в тяжелых условиях научил разные слои бразильского общества жить сегодняшним днем и плевать с большой колокольни на такие заморочки, как национальная идея, историческая миссия, идеологическая борьба: мол, все равно мы между собой всегда договоримся.

Есть также версия, что бразильцы не любят воевать по той же причине, по какой не любят работать: революции и войны – это тяжелый бесплатный труд 24 часа в сутки. Оно нам надо?!

Наконец, есть совсем мракобесная версия, которая выводит бразильское миролюбие из низкого уровня образования населения. Государственные школы внешне тут больше похожи на тюрьмы, 8 классов оканчивает только половина населения страны, и это неплохо: десять лет назад оканчивала только треть. Чтобы убивать за какую бы то ни было идею, эту идею нужно как минимум осознать.

И то ли в последнее время люди в Бразилии сильно поумнели, то ли просто чемпионат мира – хороший повод посрамить собственные власти в глазах мирового сообщества, но гражданское противостояние здесь сильно обострилось. В правительственные здания полетели бутылки с зажигательной смесью, в полицейских – камни и индейские стрелы, а в сознание масс – идеи и лозунги.