Текст книги "Сталин"

Герберт Уэллс, изобразивший в своем публицистическо-книжном репортаже Россию «во мгле», не преувеличивал. Она произвела на него «впечатление величайшего и непоправимого краха». На необозримых, гигантских пространствах, на бескрайней плоской равнине, лежали сотни тысяч деревень, с наступлением ночи погружавшихся в вековую мглу. Как сто, двести, триста лет назад…

Почти все мы имеем глубинные корни в крестьянстве. Когда в памяти возникают солнечные пятна детства, то видишь, чувствуешь, осязаешь как наяву: запах талого снега, краснозобых снегирей на заборе, потемневший лед на речке, тонкую, рваную полоску Саянских гор на юге, скрип санных полозьев на деревенской улице. И лица давно ушедших людей…

Своих пращуров мы знаем не дальше дедушек и бабушек. Попробуйте назвать имя и отчество ваших прабабушки и прадедушки? Почти наверняка не вспомните. Время унесло их в вечность. Даже мысленно все труднее попасть в навсегда ушедший мир детства. Иногда хочется представить всех своих ближайших предков за одним длинным фамильным столом. Потемневшие иконы увидели бы сидящих на лавках крестьян. Бородатые мужики в холщовых рубахах с заскорузлыми ладонями вечных трудяг, добрые и покорные глаза их жен, становящихся старухами в сорок лет, рожающих часто прямо на меже; множество светлоголовых ребятишек (из младенчества в детство входила лишь половина). Обязательно за столом сидели бы один-два старика с «Георгием», прошедшие турецкую, японскую, германскую войны. Общинная мораль, превыше всего чтящая православие, труд, семью, Отечество, руководила этими неграмотными людьми. Может быть, за столом и нашелся бы один грамотей, выписывавший «Ниву». Мужики, бабы, крестьяне… От них осталось сегодня лишь то, что мы сохранили в своей памяти, и, пожалуй, то, что осталось в некоторых из нас крестьянского: истовость в работе, бережливость, доверчивость, готовность прийти на «помочь» всем миром односельчанину.

В этом крестьянском мире еще в начале 30-х годов жило подавляющее большинство наших соотечественников. И в этом мире развернулась настоящая революция, похожая на побоище, санкционированное сверху.

Правда, первые жестокие схватки в деревне вспыхнули в ходе национализации помещичьих, удельных, монастырских земель. Созданные к середине 1918 года комитеты бедноты повели наступление на кулака. Более половины земель, принадлежавших кулакам, было отобрано. Конфискованные машины, скот были распределены между середняками и беднотой. Кулацкая прослойка уменьшилась. Деревня стала середняцкой. Нэп дал деревне возможность торговать после уплаты твердого налога. Еще при жизни Ленина, в конце 1923 года, Советская Россия продала другим странам около 130 миллионов пудов пшеницы. Тогда выглядела дикой, кощунственной сама мысль покупать хлеб… Продавать его – мыслью и делом естественным.

В восстановительный период удалось несколько поднять зерновое хозяйство страны, хотя оно еще далеко не достигло довоенного уровня. Если в целом и вырос объем производства хлеба, то товарного зерна государству явно не хватало. Это объяснялось и низкими закупочными ценами, и отсутствием товаров для села. Производственная кооперация в деревне делала лишь первые шаги. Поддержка бедняцких и середняцких хозяйств обеспечивалась нэпом. Хотя, естественно, нэп оживил и кулацкие хозяйства, дал толчок их росту. Но они не представляли опасности для государства, основой политической власти которого была диктатура пролетариата. Здесь хотелось бы отметить, что социалистические идеалы ошибочно понимать как синоним бедности и неприятия богатства. Марксизм выступает лишь против богатства, созданного за счет эксплуатации чужого труда. Значительная часть кулачества свои хозяйства создала собственным трудом.

Ленин предвидел, что социалистические преобразования будут идти наиболее трудно на селе. Но он верил в пропаганду электричеством, тракторами, книжками! Он полагал, что для того, чтобы обеспечить через нэп широкое участие крестьянства в кооперации, «требуется целая историческая эпоха. Мы можем пройти на хороший конец эту эпоху в одно-два десятилетия». В одной из последних своих работ Ленин формулирует исключительной важности положение: «Теперь мы вправе сказать, что простой рост кооперации для нас тождественен… с ростом социализма… При условии полного кооперирования мы бы уже стояли обеими ногами на социалистической почве». Разумеется, в ленинском плане кооперирования сельского хозяйства не были раскрыты многие детали, этапы, особенности его реализации. Да это было и невозможно сделать в 1923 году.

Снижение налогового обложения дало возможность середнякам и кулакам увеличить излишки сельхозпродуктов, и прежде всего хлеба. Возросла покупательная способность крестьянства в целом. Но в стране одновременно усиливался товарный голод. Поэтому понятно, что крестьяне не спешили продавать хлеб; им были нужны не бумажные деньги, а машины и другие промышленные товары, а цены на них были высокими. Возникли трудности со снабжением городов. На рубеже 1927 года замаячил хлебный кризис. Кулаки, да и середняки придерживали хлеб, ждали более выгодных цен, нужных товаров.

Оппозиция пыталась использовать в своих целях растущие трудности в отношениях государства и крестьянства. Так, Каменев, выступая на XV съезде партии, обвинил руководство в недооценке капиталистических элементов в деревне, по существу, призвал ужесточить курс против кулака. Представители оппозиции еще раньше предлагали провести насильственное изъятие у кулака и середняка недостающих до нормального снабжения 150–300 миллионов пудов хлеба. Политбюро, обсуждавшему доклад, с которым Сталин собирался выступить на съезде партии, хватило мудрости отклонить этот путь. В политическом отчете съезду Сталин однозначно сказал: «Не правы те товарищи, которые думают, что можно и нужно покончить с кулаком в порядке административных мер, через ГПУ: сказал, приложил печать и точка. Это средство легкое, но далеко не действенное. Кулака надо взять мерами экономического порядка. И на основе советской законности. А советская законность не есть пустая фраза». Кто не согласится сегодня с такими выводами? Разве это не верные слова? И их говорил Сталин!

Но дело в том, что слова Сталина часто расходились с его делами. Да и не только в этом. Он попросту плохо знал крестьянский вопрос. За всю свою жизнь он фактически только раз посетил сельские районы. Это было в 1928 году, во время его поездки в Сибирь в связи с хлебозаготовками. С тех пор до конца своей жизни Сталин на селе не появлялся. Кабинетное знание сельского хозяйства с особой силой проявилось позже и выразилось в единоличном принятии целого ряда глубоко ошибочных решений, имевших далеко идущие последствия.

На XV съезде, взявшем курс на коллективизацию сельского хозяйства, вносились дельные предложения по устранению хлебных трудностей в стране. В выступлении А.И. Микояна, в частности, говорилось, что товарная масса застревает в городах, не попадая в деревню, где спрос на нее огромен. «Чтобы добиться серьезного перелома в ходе хлебозаготовок, нужен решительный поворот. Этот перелом должен заключаться в переброске товаров из городов в деревню даже за счет временного (на несколько месяцев) оголения городских рынков, с тем чтобы добиться хлеба у крестьянства. Если мы этого поворота не произведем, мы будем иметь чрезвычайные трудности, которые отзовутся на всем хозяйстве».

Могло показаться, что в целях укрепления союза рабочего класса и крестьянства, решения насущных проблем деревни ставка будет сделана теперь не только на политические, но и экономические средства. Таков был и кооперативный план Ленина. Именно строй «цивилизованных кооператоров», считал он, позволит максимально соединить личный и общественный интересы. А ведь это самое трудное в социалистических преобразованиях! Главное: не использовать лишь командные, силовые, директивные методы, но обязательно учитывать экономические законы, умело применять экономические рычаги в реализации важнейшей, исторической по значимости программы кооперирования крестьянства.

В докладе о работе партии в деревне, который сделал на съезде секретарь ЦК ВКП(б) по работе в деревне В.М. Молотов, делались верные, в основном, выводы. В частности, подчеркивалось, что «развитие индивидуального хозяйства по пути к социализму есть путь медленный, есть путь длительный. Требуется немало лет для того, чтобы перейти от индивидуального к общественному (коллективному) хозяйству». Отмечалось, что в этом процессе недопустимо насилие. «Тот, – продолжал Молотов, – кто теперь предлагает нам эту политику принудительного займа, принудительного изъятия 150–300 млн. пудов хлеба, хотя бы у десяти процентов крестьянских хозяйств, т. е. не только у кулацкого, но и у части середняцкого слоя деревни, то, каким бы добрым желанием ни было это предложение проникнуто, – тот враг рабочих и крестьян, враг союза рабочих и крестьян…» После этих слов докладчика Сталин громко произнес:

– Правильно!

Он еще несколько раз в ходе доклада подбадривал Молотова подобными возгласами.

Казалось, линия на широкое использование экономических методов в кооперировании, соблюдение добровольности, последовательности выработана съездом. В резолюции по докладу Молотова прямо говорилось, что опыт подтверждает «целиком и полностью правильность кооперативного плана Ленина, по которому именно через кооперацию социалистическая индустрия будет вести мелкокрестьянское хозяйство по пути к социализму…». Более того, на съезде были решительно осуждены попытки навязать командные методы в крестьянском вопросе.

Тем более странным выглядело решение Сталина и того же Молотова форсировать процесс не просто кооперирования, а коллективизации деревни. Вскоре после XV съезда Сталин все чаще стал высказывать мнение о необходимости «взвинчивания темпов» индустриализации и коллективизации. Ему очень понравилась статья будущего академика С.Г. Струмилина, в которой тот сформулировал кредо «директивной» экономики: наша задача не в том, чтобы изучать экономику, а в том, чтобы переделывать ее; никакие законы нас не связывают; нет таких крепостей, которые большевики не могли бы взять; вопрос о темпах решают люди… Сталин неоднократно цитировал, заимствовал, заклинал слушателей и читателей полюбившимися фразами. Они как нельзя лучше отражали его собственные намерения. Сталин, по существу, начал быстрый поворот к чрезвычайным мерам. А это означало и наступление на нэп – рыночную модель социализма.

За подписью Сталина в конце декабря 1927 года (сразу же после XV съезда) и в январе 1928 года в губернии пошли грозные директивы, требующие усилить нажим на кулака, начать непосредственную работу по коллективизации. Возможно, такое решение объяснялось и трудностями с хлебом. Но попытка решить продовольственную проблему путем искусственного форсирования процесса обобществления была крупным отступлением от ленинского кооперативного плана.

Думается, что грандиозность социальной революции на селе, которую Сталин решил форсировать, не могла не привлечь на его сторону большинство в партии. Радикальные, левацкие настроения после революции продолжали устойчиво жить в массе коммунистов; хотелось одним ударом решить те вековые проблемы, которые требовали взвешенного и спокойного подхода.

Сталин по своей натуре был очень осторожен. И все же после мучительных раздумий он пошел на риск – сплошную коллективизацию миллионов крестьянских хозяйств, зная, что масса полуграмотных мужиков еще не была к этому готова. Утопическо-догматический взгляд Сталина на крестьянскую проблему выражался, по существу, в намерении превратить сельского производителя в бездумный винтик аграрной машины. Для этого нужно было добиться отчуждения крестьянина от средств производства и распределения продукта. По сути, Сталин решил изменить социальный статус крестьянина как свободного производителя – сделать его бесправным работником. Для этого ему пришлось чрезвычайные меры превратить в обычные нормы жизни. Июльский Пленум ЦК (1928 г.) поддержал Сталина. Партия согласилась с возведением насилия в систему…

На смену экономическим законам приходили командно-экономические, постепенно «убившие» нэп, материальную заинтересованность крестьян, их предприимчивость и истовость в работе. Некоторые из опальных левых, близких в прошлом к Троцкому, также одобрительно отнеслись к «решительным мерам» в деревне, поддержали шаги Сталина. Пятаков, Крестинский, Антонов-Овсеенко, Радек, Преображенский и другие подали покаянные заявления и были восстановлены в партии. Пятаков стал председателем Госбанка, затем заместителем наркома тяжелой промышленности. Однако и он, и его единомышленники в 1937-м испили горькую чашу до дна. Прошлого «вольнодумства» Сталин никому не простил.

Первым пятилетним планом предусматривалось за пять лет охватить кооперированием до 85 % крестьянских хозяйств, и в том числе до 20 % в форме колхозов. Однако под нажимом сверху на Украине, Северном Кавказе, Нижней и Средней Волге принимаются решения сократить эти сроки до одного года! Курс на широкое применение насилия по отношению к кулаку и в целом в вопросе коллективизации означал фактически конец нэпа. Вот как это осуществлял сам Сталин.

Приехав в январе 1928 года в Сибирь, Сталин в своих выступлениях на совещаниях с партийным и хозяйственным активом делал особый акцент на усиление давления на кулака. Поездка походила на объезд командующим своих гарнизонов. По приезде в очередной пункт Сталин вызывал местных партийных и советских работников, коротко заслушивал их и неизменно делал вывод:

– Работаете плохо! Бездельничаете и потакаете кулаку. Посмотрите, нет ли и среди вас кулацких агентов… Так долго терпеть этого безобразия мы не можем.

После раздраженного разноса следовали конкретные рекомендации:

– Посмотрите на кулацкие хозяйства, – говорил генсек, – там амбары и сараи полны хлеба, хлеб лежит под навесами ввиду недостатка мест хранения, в кулацких хозяйствах имеются хлебные излишки по 50–60 тысяч пудов на каждое хозяйство…

Сталин все свои выступления заканчивал одинаково:

Предлагаю:

а) потребовать от кулаков немедленной сдачи всех излишков хлеба по государственным ценам;

б) в случае отказа кулаков подчиниться закону, привлечь их к судебной ответственности по 60-й статье Уголовного кодекса РСФСР и конфисковать у них хлебные излишки в пользу государства, с тем чтобы 25 % конфискованного хлеба было распределено среди бедноты и маломощных середняков…

Нужно неуклонно объединять индивидуальные крестьянские хозяйства, являющиеся наименее товарными хозяйствами, – в коллективные хозяйства, в колхозы…

Такой нажимной стиль широко распространялся и поощрялся. Теоретическое и политическое обоснование лозунга, брошенного некоторыми ретивыми администраторами, – «За бешеные темпы коллективизации!» содержалось в статье Сталина «Год великого перелома». Некоторые перемены в настроениях, общественном сознании людей в пользу кооперации (не обязательно колхозов – это лишь одна из ее форм) были восприняты генсеком как повсеместная готовность середняка пойти в колхозы. Последовали новые решительные директивы и указания…

Через неделю после своего 50-летия Сталин выступал на конференции аграрников-марксистов. Его речь была знаменательна тем, что он еще до принятия постановления ЦК объявил: «…от политики ограничения эксплуататорских тенденций кулачества мы перешли к политике ликвидации кулачества как класса». Это было пагубное решение, затронувшее самым трагическим образом судьбы миллионов людей.

1937 год в общественном сознании считается апогеем насилия и беззакония в нашей стране. Он коснулся в значительной мере интеллектуального слоя общества, поэтому неудивительно, что об этом так много пишут, превратив этот период в эпицентр общественного внимания. В конце 20-х – начале 30-х годов «железная пята» прошлась по гораздо большему числу людей, среди которых, возможно, было немало и настоящих недругов, но неизмеримо больше невинных: середняков, причисленных к кулакам, просто строптивых крестьян и членов их семей. Историки начинают разбираться в деталях этого процесса. Кооперирование мелких хозяйств, возможно, было исторической необходимостью. Однако было ли необходимым массовое насилие в этом экономическом перевороте? Без боязни впасть в ошибку можно сказать: нет, такой необходимости не было. Процесс кооперирования должен был быть добровольным!

По настоянию Сталина для облегчения раскулачивания был составлен документ, очерчивающий параметры кулака: доход в год на едока, превышающий 300 рублей (но не менее полутора тысяч на семью), занятие торговлей, сдача внаем инвентаря, машин, помещений; наличие мельницы, маслобойни и т. д. Уже один из этих признаков делал любого крестьянина кулаком. Как видим, применялся не социальный критерий, а имущественный, что, по меньшей мере, недостаточно для определения класса. По существу, создавалась широкая возможность подвести под раскулачивание самые различные социальные элементы.

Насилие справило пышный пир. Масса крестьян пережила самое тяжелое потрясение в XX веке. Пострадали наиболее старательные, умелые, прижимистые, предприимчивые. Конечно, среди них было и немало таких, которые весьма настороженно относились к новой власти. Но всех их Сталин и его помощники однозначно отнесли к врагам социализма, которые должны быть обезврежены.

Специальная комиссия к январю 1930 года подготовила проект постановления ЦК «О темпе коллективизации и мерах помощи государства колхозному строительству». Сталиным (собственноручно!) сроки, предложенные комиссией, были сокращены в два раза. Без всякого научного обоснования, учета всех позитивных и негативных факторов генсек настойчиво требовал: быстрее, быстрее, быстрее! Сводки, доклады, летучки в губкомах, волостях. Масса уполномоченных. Одни только обещают: «Трактора, керосин, соль, спички, мыло – все будет, чем быстрее запишетесь в колхоз!» Другие действуют более решительно: «Кто не хочет в колхоз, тот враг Советской власти!» Страсти, конфликты, обрезы, убийства партработников, колхозных активистов, многочисленные письма в Москву с жалобами, ходоки за правдой… Такова была внешняя сторона тех драматических, а затем и трагических событий, которые переживало крестьянство. Объективная потребность в кооперировании, начавшая постепенно материализовываться в различных добровольных формах, была затем «подкреплена» целой системой жестких мер административного, политического, правового характера. Добровольность была растоптана.

Стали обычными факты злоупотреблений. В русский язык вошло зловещее слово «раскулачивание». Под него подпало более миллиона крестьянских хозяйств (не только кулаков). По некоторым подсчетам, к моменту начала массовой коллективизации кулаков в стране насчитывалось в общей массе крестьянских хозяйств не более 3 %, т. е. около 900 тысяч. Многие сотни тысяч семей (в полном составе) после изъятия у них всех средств производства, ценностей, недвижимости выселялись в отдаленные места. Едва ли когда-нибудь удастся назвать точную цифру людей, захваченных этим штормом беззакония. Вместо экономических мер ограничения влияния кулака в деревне были использованы самые беспощадные средства по его ликвидации. По некоторым данным, в 1929 году в Сибирь, на Север было выслано более 150 тысяч семей кулаков, в 1930-м – 340 тысяч, в 1931-м – более 285 тысяч. Но ведь раскулачивание велось и в 1928 году, и после 1931 года… По моим подсчетам, 8,5–9 миллионов мужчин, женщин, стариков, детей подпали под раскулачивание, большая часть которых была сорвана с насиженных мест, где остались могилы предков, родной угол, весь бесхитростный крестьянский скарб… Многие были расстреляны за оказание сопротивления, немало погибло на дорогах Сибири и Севера. В ряде мест захваченные инерцией социального насилия, а иногда и материальной заинтересованностью, подверглись раскулачиванию и середняки. Всего, по моим подсчетам, около 6–8 % крестьянских хозяйств оказались втянуты в той или иной форме в водоворот раскулачивания.

Конечно, сотни тысяч кулацких хозяйств небезропотно приняли этот процесс. Нужно было, думается, применять продуманные административные методы против тех кулаков, которые вели прямую антисоветскую борьбу. Но ведь большая часть кулацких хозяйств могла быть приобщена к процессу обобществления, кооперации путем дифференцированного обложения, производственных заданий и обязательств. Этого не делалось. Отказ в самой возможности привлечь кулака к общему процессу ставил его перед трагическим выбором: бороться или ждать своей участи раскулачивания и ссылки. Поспешность и беспощадность в решении вопросов, затрагивавших миллионы людей, привела к трагедии.

Интересно, пожалуй, привести в связи с вопросом о кулаке выдержку из беседы Сталина с Черчиллем 14 августа 1942 года. Закончились переговоры. Сталин пригласил английского премьер-министра поужинать к себе на кремлевскую квартиру. Во время долгой беседы за столом были Молотов и переводчик. В мемуарах Черчилля это выглядит так. Премьер спросил Сталина:

– На вас лично так же тяжело сказываются тяготы нынешней войны, как и проведенная Вами политика коллективизации?

Эта тема, пишет Черчилль, сейчас же оживила Сталина.

– Политика коллективизации была страшной борьбой, – сказал Сталин.

– Я так и думал, что для вас она была тяжелой. Ведь вы имели дело не с несколькими десятками тысяч аристократов или крупных помещиков, а с миллионами маленьких людей…

– С десятью миллионами, – сказал Сталин, подняв руки. – Это было что-то страшное, это длилось четыре года. Чтобы избавиться от периодических голодовок, России было необходимо пахать землю тракторами. Мы были вынуждены пойти на это. Многие крестьяне согласились пойти с нами. Некоторым из тех, кто упорствовал, мы дали землю на Севере для индивидуальной обработки. Но основная их часть (имеются в виду кулаки. – Прим. Д. В.) была весьма непопулярна и была уничтожена самими батраками…

Я сохраняю выражения Черчилля: «аристократы», «помещики», «популярность» и т. д. Известно, что с легкой руки Черчилля, цифра 10 миллионов пошла гулять по страницам печати. Мои данные несколько меньше, хотя это, разумеется, отнюдь не уменьшает величину этой страшной человеческой трагедии. То был первый массовый кровавый террор, развязанный Сталиным в собственной стране.

Годы коллективизации знаменовали, по существу, критический перелом в судьбах крестьянства с далеко идущими социальными последствиями. Исторические шансы добровольного кооперирования и нэповского, рыночного, развития были упущены. Чрезвычайные, силовые методы стали определяющими в формировавшейся системе, все более удалявшейся от ленинского идеала.

А коллективизация продолжалась. Десятки тысяч писем шли в Москву на имя Сталина с жалобами, болью, недоумением, страхом, ненавистью. Запущенная машина беззакония продолжала перемалывать человеческие судьбы. Наконец лишь 2 марта 1930 года Сталин, до которого не мог не дойти размах морального протеста и социального сопротивления крестьянства, выступил в «Правде» с известной статьей «Головокружение от успехов». Как зловещая ода социальному насилию читается сегодня второй абзац статьи: «Это факт, что на 20 февраля с.г. уже коллективизировано 50 % крестьянских хозяйств по СССР. Это значит, что мы перевыполнили (выделено мной. – Прим. Д.В.) пятилетний план коллективизации к 20 февраля 1930 года более чем вдвое».

Проценты, цифры плана, его двойное перевыполнение… Неужели Сталин никогда не задумывался, что за всеми этими (и множеством других) цифрами стоят человеческие судьбы?! Ведь он не привел другие данные: сколько сослано, раскулачено, уничтожено, погибло людей… Обычно говорят, что процесс такого гигантского преобразования не мог пройти безболезненно, гладко, без ошибок. Ведь коллективизация коснулась почти четырех пятых всего населения нашего государства! Но кто дал право Сталину исключить свободу выбора простого человека, а все решить за него?! А ведь Ленин предостерегал: «Не сметь командовать!» Забыты были и его, Сталина, собственные заявления и заверения: «Кулака надо взять мерами экономического порядка и на основе советской законности!» Словом, для Сталина становилось обычной нормой относиться как к фикции к любым решениям, выводам, положениям, если в тот или иной момент они не соответствовали его планам.

В статье Сталина однозначно делается вывод (как будто по этому вопросу прошел в стране референдум!), что ни товарищество по совместной обработке земли, ни коммуна сегодня не отвечают требованиям социалистического преобразования деревни. Только колхозы! Вот эта форма сельхозартели является единственно приемлемой, решил «аграрий» Сталин, который больше никогда в село не поедет. В последующем он «изучал сельское хозяйство, – как заявил Н.С. Хрущев на XX съезде, – только по кинокартинам». Это, конечно, не совсем так, но трудно представить руководителя, который о любой проблеме может верно судить только из кабинета. Самое печальное, что характеризует Сталина в целом, – он никогда не признавал своих ошибок. И здесь, в статье, виновники «перегибов», «головокружения от успехов», «чиновничьего декретирования», оказывается, находились лишь на местах: в губерниях, волостях, артелях! Сам Сталин, конечно, ни в малейшей степени не повинен в многочисленных извращениях, перегибах, беззаконии. А его прямые указания, директивы, контрольные цифры, соревнование по «охвату» и т. д.? Как всегда, генсек все это выносил за скобки.

После «Головокружения от успехов» к Сталину хлынул новый поток писем от крестьян. Он был вынужден еще раз разъяснять позицию партии в вопросе о коллективизации, порой вольно или невольно дискредитируя своими обобщениями саму идею переустройства сельскою хозяйства на путях постепенной кооперации. В ответах колхозникам генсек писал:

«Иные думают, что статья «Головокружение от успехов» представляет результат личного почина Сталина. Это, конечно, пустяки. Это была глубокая разведка (выделено мной. – Прим. Д.В.) ЦК».

Далее он пишет:

«Трудно остановить во время бешеного бега и повернуть на правильный путь людей, несущихся стремглав к пропасти…»

Примечательно, что, затрагивая социальные, экономические, культурные вопросы, Сталин предпочитает пользоваться военными терминами: «разведка», «фронт», «наступление», «отступление», «перегруппировка сил», «подтягивание тылов», «подвод резервов», «полная ликвидация врага»… Речь, разумеется, шла и о «ликвидации кулачества как класса». И при этом – напыщенная образность, признание, что массы людей «неслись стремглав к пропасти». Как бы резюмируя свое понимание сути и методов преобразования села, Сталин на конференции аграрников-марксистов в декабре 1929 года заявил: для того чтобы мелкокрестьянская деревня пошла за социалистическим городом, нужно «насаждать в деревне крупные социалистические хозяйства в виде совхозов и колхозов…». Фактически это была команда по ликвидации целой социальной группы крестьянства без обсуждения пленумом ЦК, без глубокого обоснования всех последствий. К слову сказать, через десять лет в редакционной статье «Большевика» об этой «аграрной» речи Сталина будет сказано:

«Большевистская партия под руководством товарища Сталина дала изумительный образец решения крестьянского вопроса… Триумфом сталинской программы социалистической переделки крестьянского хозяйства является сплошная коллективизация и ликвидация на ее основе кулачества как класса. Эту боевую программу переделки крестьянского хозяйства на социалистической основе товарищ Сталин изложил в документе величайшей теоретической силы, в своей речи на конференции аграрников-марксистов…»

В результате работы специальной комиссии Политбюро под председательством Молотова в январе 1930 года по настоянию Сталина было принято постановление ЦК «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации». Эта партийная директива усилила напряженность в деревне, т. к. в соответствии с постановлением кулакам путь в колхозы был закрыт. Положение этой части крестьянства стало трагическим и безвыходным. Против кулаков принимались самые жесткие меры – полная конфискация имущества и высылка семьи экспроприируемого в отдаленные районы. Соответственно усиливались выступления кулачества против Советской власти, принимая порой большой размах. Противоправные действия против зажиточной части крестьянства породили ответную волну протеста, бандитизма, вооруженных выступлений против властей.

Насаждение коллективной формы хозяйства сопровождалось запугиванием, страхом, репрессиями, обещаниями. А ведь Октябрь создал прочные объективные предпосылки для реализации ленинского кооперативного плана: крестьяне получили землю, стали полноправными союзниками рабочего класса; был положен конец их эксплуатации. Новая, Советская власть ведь была и его, крестьянина, властью! Но методы принуждения, насилия, администрирования, которые в свое время разделял Троцкий, были использованы Сталиным в максимальной мере. Сразу же «забуксовало» зерновое хозяйство. Следом – и животноводство. А главное, была «подсечена» предприимчивость крестьянина; производительность труда в колхозах стала ниже, чем в индивидуальном хозяйстве. Последствия были исключительно тяжелыми. Во многих районах начался массовый забой скота: к 1933 году по сравнению с 1928 годом его количество сократилось в два-три раза. Чтобы помешать засаливать мясо, резко ограничили продажу соли. Сократились площади посевных земель… Сотни тысяч семей были сорваны с мест и лишились крова.

Сталину докладывали о том, что происходило в деревне. Генсек мог понять сообщения, информацию, но ему были чужды сантименты. Струны его чувств были так глубоко упрятаны, что едва ли что могло их затронуть. Он верил, что так нужно.

Однажды в редкую минуту, когда он почти заколебался в верности своего выбора, вспомнил старого бунтаря Бакунина, к которому где-то в глубине души питал уважение: «Воля всемогуща; для нее нет ничего невозможного». Сталин знал, что часто в речах, статьях, стихах его фамилия прежде всего олицетворяется со стальной волей, несгибаемым характером, твердой рукой. Волю Сталин действительно ценил в людях выше всяких «интеллигентских» добродетелей. Высокая цель для него всегда оправдывала любые средства их достижения. Он верил, что крестьяне просто не понимают, что им готовят и предлагают. Генсек не думал, что программа, которую он форсировал, часто представала как «кошмар добра». Люди, которые выступали против нее, казались ему не просто недоумками, а прежде всего политиками, неспособными увидеть всех преимуществ форсированного наступления в деревне. О том, что наступать предстояло против человека в крестьянской домотканой рубахе, часто в лаптях, неграмотного, со своими традициями и заботами, привязанного пуповиной к своему наделу, генсека не волновало. Мужик был средством достижения высоких целей. А цель – превыше всего.