Текст книги "В поисках утраченного будущего"

Дмитрия не особо привлекали давосские тусовки и разнообразные ухарства баблом российских участников. Куда лучше сверкающий на солнце снег! Хотя, как и герой «Волшебной горы» Томаса Манна Ганс Касторп, Франк, вдыхая давосский воздух, констатировал, что «в нём не хватало ароматов, содержания, влаги, он легко входил в лёгкие и ничего не говорил душе». Дмитрий посетил несколько официальных дискуссий форума – велеречивых, но малосодержательных, на второй день съездил прогуляться в Лихтенштейн, вернулся и опять выслушивал пафосные пророчества самовлюблённых оракулов (ничего потом не сбылось). Но к вечеру Франку повезло: он вдруг заметил книжную экспозицию, в центре которой стоял высокий обаятельно улыбавшийся человек и старательно раздавал автографы. Толпа вокруг него постепенно уплотнялась. «Жоао Рапоза! – услышал Дмитрий чей-то восторженный шёпот, – автор “Повелителя снов”!»

Ни фамилия этого, как выяснилось, бразильского писателя, ни название произведения не были ему известны. Но, заинтригованный, Франк решил купить одну из книг в переводе на английский и отправился в гостиницу, приобретя по дороге бутылку вина.

Настроен Дмитрий был скептически. Он не любил псевдомногозначительные тексты и заголовки. К тому же всё более популярный благодаря Голливуду жанр фэнтези, к которому, видимо, принадлежала книга, вызывал стойкую неприязнь. Но «Повелитель снов» оказался стильной притчей, изобиловавшей тонкими наблюдениями и небанальными рассуждениями. Несмотря на довольно внушительный объём книги, страницы листались стремительно: бразилец, несомненно, был весьма одарённым человеком. В тот день из гостиницы Дмитрий больше не выходил. Заказал ужин в номер и наслаждался открытием неизвестного ему прежде таланта. К утру он одолел все 470 страниц и лёг спать, а вечером отправился на поиски Рапозы.

Он нашёл его в компании высокопоставленных сотрудников Всемирного банка, которые шутливо призывали Жоао выступить в их вашингтонской штаб-квартире с лекцией на тему «Чего за деньги купить нельзя». Франк разорвал их круг, выразил Рапозе восхищение прочитанным, протянул визитную карточку с дописанным от руки номером мобильного телефона и по-английски сказал: «В Москве вас не особо знают. Готов содействовать раскрутке». – «Кярашо, таваришт! – почти сразу же согласился бразилец. И неожиданно добавил: Бля буду».

Так они и познакомились.

Позднее Франк узнал, что неприличному русскому выражению, ещё до развала СССР, Жоао научил какой-то боцман, который после лихого загула в Рио-де-Жанейро потерял все документы, деньги и пару дней жил за счёт писателя, подобравшего его в одном из кафе на Копакабане. Клятву боцмана, не без протестов увезённого позже куда-то сотрудниками советского консульства, Рапоза запомнил потому, что тот всё повторял да повторял её при прощании с бразильцем – обещал обязательно воздать за гостеприимство сторицей. Но исчез навсегда.

* * *

Стивен сблизился с Жоао двумя годами позже. Его компанию наняла бессменный литературный агент Рапозы и, наверное, самое доверенное лицо – Вероника Родригес, перебравшаяся из Рио-де-Жанейро в Сан-Себастьян. Наняла для придания как можно большего паблисити новому произведению бразильца – роману «Моника желает замуж». В США и Великобритании книги Жоао продавались не столь успешно, как на других рынках, и Вероника задалась целью это положение дел изменить.

– Я был поражён, – рассказывал потом Стивен Дмитрию, – каким незаурядным психологом оказался Рапоза. Когда в одной из первых бесед я упомянул, что на смысл слов оратора приходится лишь семь процентов общего впечатления, им производимого, а остальное – внешний вид, манера держаться, тембр голоса и так далее, Жоао кивнул и сказал: «Мне это известно, я всегда это учитываю. Иначе бы уже давно опостылевшую бороду сбрил». Он был осведомлён и о «гало-эффекте» – влиянии общего впечатления о человеке на восприятие и воспроизведение из памяти его отдельных характеристик. «Увы, элемент случайного очень велик, – написал он мне однажды. – Нравится нам это или не нравится, но первое впечатление здорово влияет на последующее отношение к тому или иному персонажу. Порой я с тревогой думаю о том, что в политике гало-эффект ведет к избранию на высшие посты людей некомпетентных, но излучающих властность, оптимизм, уверенность. Подтянутых, но вовсе не семи пядей во лбу. Всё больше Шварценеггеров, всё меньше Черчиллей».

В том, что презентация книги «Моника желает замуж» пройдёт успешно, Деверо не сомневался. Мероприятие состояло из двух частей: сначала встреча с рядовыми читателями, победившими в конкурсе на знание произведений Рапозы, в магазине «Уотерстоунз» на Пикадилли-стрит (аж на двух этажах протекало действо), затем – вечерний приём в гостинице «Дорчестер» для тщательно отобранной «элиты». Везде – прикормленная пресса, причём Стивен до деталей расписал, кто где будет (например, никаких телекамер в отеле, но парочка – перед входом), заранее договорился об эксклюзивах. «Лондонскому книжному обозрению» было обещано интервью о современном состоянии латиноамериканской литературы, «Дейли мейл» – о женщинах в жизни Жоао, журналу «Нью стейтсмен» – о том, наступил или нет, по мнению Рапозы, «конец истории».

На всякий случай Стивен продолжал пичкать бразильца мудрыми советами:

– Не надо резко поправлять журналистов, если говорят не по делу: это ранит эго. Выслушай дураков, создай впечатление, будто разделяешь их воззрения, а затем мягко поправь. Перефразируй мысли собеседника в собственной речи: это нравится всем без исключения, обретёшь друзей. Кивай, когда говоришь, а не только, когда слушаешь: это подталкивает собеседника к тому, чтобы он согласился с твоими словами.

– Разве это не они должны кивать? – смеялся Рапоза. – Разве не они должны мечтать о том, чтобы понравиться «живому классику»?

Но внимал советам Деверо.

* * *

Особенно его увлекло повествование Стивена об «эффекте полного провала».

– Перфекционисты раздражают, – объяснял Деверо. – Если человек хоть немного симпатичен собеседнику, то допускаемые им оплошности (пролил на себя кофе, поскользнулся на ровном месте и прочее), эту симпатию будут усиливать. Если вы очень нравитесь, можно открыто признавать неудачи и в более существенном. Подраться можно на глазах у всех. Полюбят ещё больше. Народ обожает, когда выдающиеся люди допускают ошибки или делают нечто, выходящее за рамки общепринятых норм поведения, и готов их прощать. Более того, любовь к недотёпам или эксцентрикам возрастает. Джону Кеннеди простили даже провал операции в кубинском заливе Свиней. А наибольшее расположение вызывает кажущееся органичным единовременное наличие у человека вроде бы несовместимых качеств – силы и уязвимости, простодушия и опыта, своеобразия и типичности.

– Полагаю, ты прав, – задумчиво произнёс Рапоза. – У Карла Крауса, австрийского сатирика начала XX века, есть точный афоризм о женском очаровании: «Для полного совершенства ей не хватало какого-нибудь недостатка».

Стивен подавил желание ухмыльнуться. К тому времени Деверо, неоднократно съездивший в Сан-Себастьян и встречавшийся с Рапозой в Мадриде, уже свыкся с тем, что вокруг Жоао постоянно крутятся туповатые девушки-тинейджеры, безвкусно одетые и смеющиеся невпопад. Формально их объединяла любовь к творчеству Рапозы, однако поведение поклонниц не оставляло сомнений в том, что Рапоза-«звезда» им интересен гораздо больше, чем Рапоза-писатель. Анна, чья эффектная внешность поначалу, казалось, не произвела на классика никакого впечатления, откровенно недоумевала по поводу пристрастий бразильца.

– Я читала, что Вальтер Скотт не мог творить, если вокруг него не было детей – играющих, прыгающих, кричащих. Но тут явно что-то другое, – язвительно сказала она Стивену, когда после совместного завтрака Жоао гордо прошествовал мимо них к гостиничному лифту с двумя поклонницами по бокам. – И где только он их находит!

– Презентации да Интернет, любимая, – ответил Деверо. – Но кое в чём ты заблуждаешься: творит Жоао в полном одиночестве.

У Стивена была своя теория относительно избранниц Рапозы. Он сравнивал его с пророком Мохаммедом. Тот, как известно, в 25 лет женился на богатой сорокалетней вдове Хадидже, с которой прожил до самой её смерти в возрасте 66 лет. А потом «развернулся»: десять жён, у каждой свой надел. Остальным мужчинам предписал иметь по четыре жены, но для себя сделал исключение. «Возможно, – предполагал Деверо, – Ракель, первая и единственная супруга Жоао, до такой степени подчиняла его себе (они поженились, когда Рапозе было 20, а ей – 29), что теперь он пытается как-то компенсировать упущенное. А то, что девушки неказисты, – это следствие тайной неуверенности бразильца в своей способности не ударить лицом в грязь перед личностью яркой, требующей к себе повышенного внимания и уважения. Такой, как моя Анна, скажем».

* * *

Представление книги и вообще пребывание Рапозы в Лондоне удались. Он был остроумен, с лёгкостью говорил на любые темы. Наибольший резонанс, однако, вызвала история, произошедшая под занавес. Когда бразилец в сопровождении Стивена и Анны вышел из гостиницы «Дорчестер», к ним подскочила миловидная журналистка из «Гардиан» с просьбой дать автограф. Жоао с радостью полез за ручкой. Но тут, непонятно откуда вдруг вынырнули репортёр и оператор скандальной британской телепередачи «Несветская жизнь» и, оттолкнув журналистку, сунули в лицо писателя микрофон со словами: «Правда, что вы любите развлекаться с двумя девушками сразу?». К удивлению Стивена, Рапоза мгновенно вырвал у репортёра микрофон и выбросил его, а затем, подозвав к себе журналистку из «Гардиан», что-то очень долго писал ей в качестве автографа. Все это действо снимал оператор, которому Жоао абсолютно не мешал. Происшествие стало чуть ли не главной новостью дня. Поведение телевизионщиков осуждалось, но продюсеры передачи были довольны: сюжет прокручивался и до неё, и после, аудитория канала резко возросла. Журналистка из «Гардиан» кокетливо демонстрировала программе новостей другого телеканала надпись, сделанную для неё писателем на внутренней стороне обложки книги «Моника желает замуж». «Верьте в свою мечту, и она сбудется! – было написано там размашистым почерком. – Слуга Вашей Красоты, Жоао Рапоза». Внизу была нарисована лисичка с букетом цветов во рту («рапоза» – по-португальски лиса). «Похоже, он – настоящий джентльмен», – заметил один популярный ведущий. На следующий день произведения бразильца расхватывались – не только новый роман, но и все предыдущие.

– «Эффект полного провала» принес нам полный триумф, – сказал Жоао Стивену, когда они прощались в лондонском аэропорту Хитроу.

– Ты специально устроил скандал? – изумился Деверо.

Улыбаясь, бразилец похлопал англичанина по плечу и не торопясь отправился к стойке паспортного контроля.

* * *

До весны 2003 года общение моих героев протекало преимущественно попарно: Рапоза – Франк, Рапоза – Деверо. Как правило, Дмитрий и Стивен прилетали по призыву писателя в Сан-Себастьян или другой город, где тот находился, но не пересекались. Анна участвовала во встречах с бразильцем редко: их отношения с Рапозой не складывались вплоть до появления… новой жены у Дмитрия в 2005 году.

Первым о существовании «полного ровесника» – «московского медведя» Дмитрия, который «очень помог с паблисити», был уведомлен Деверо. Рапоза показал ему совместное с Франком фото на фоне собора Василия Блаженного, и Стивен сразу же узнал в здоровенном русском молоденького усатого тассовца, с которым познакомился на конференции лейбористов в Блэкпуле. Они списались, стали общаться «на троих», а порой и «на четверых», и наконец договорились встретиться в Париже, дабы кутнуть как следует, тряхнуть стариной.

Париж и Любовь – эти слова были для Дмитрия неразделимы. Он вспомнил, как весной 1989-го впервые приехал на несколько дней во французскую столицу из не менее великого, но сумрачного Лондона и как трепетала его душа просто от того, что он ходил по парижским улицам, вдыхал особенный, тревожно многообещающий парижский воздух. Каждое утро он покидал гостиницу, расположенную неподалёку от Елисейских полей, не завтракая: предпочитал купить и съесть свежеиспечённый хрустящий багет по дороге, маршрут которой определял накануне вечером, или перекусить в каком-нибудь кафе, благо их пруд пруди и везде – отличный кофе, не то что в Лондоне. За пять дней он исходил пешком не только весь «туристический Париж», но и те кварталы, парки, где, как предполагалось, туристам делать нечего. В голове проносились песни Далиды, Дассена и музыка оркестра Поля Мориа, сталкиваясь с цитатами из «Записных книжек» Чехова («Ехать с женой в Париж всё равно, что ехать в Тулу со своим самоваром») и фильма «Касабланка». «У нас всегда будет Париж», – произносит герой этой киноленты Рик Блейн, чью роль исполнил Хамфри Богарт, обращаясь к своей возлюбленной Ильзе (Ингрид Бергман) перед расставанием навеки. Ну и конечно, звучал в голове Пьер Башле из фильма «Эммануэль», под музыку из которого что только не происходило в студенческие годы…

Дмитрий восхищался тогдашним президентом Франции Франсуа Миттераном. Как государственным деятелем. Но знал и о непростой личной жизни последнего. Помимо законной супруги – Даниэль – у Миттерана была постоянная любовница – Анна Пинжо, родившая ему дочь Мазарин. И президент не делал из этого тайны, подъезжал к дому Анны на официальной машине, и бульварная французская пресса не пыталась создать из этого скандал. Cinq a sept – время от пяти до семи вечера, которое отводится на визит к любовнице после работы, до приезда домой. Кто против?

В 1989-м у Франка не закрутилось ни одного романа в «Городе Любви». Но появилось осознание, что брак с первой супругой, видимо, обречён.

В один из дней поздно вечером ребята из парижского отделения ТАСС забрали Дмитрия из отеля, дабы продемонстрировать ему самые злачные места города. Он был удивлён обилием проституток на улице Сен-Дени и их безобразным внешним видом. 80 процентов шлюх – не француженки, сообщили коллеги. Через несколько лет Франк прочтёт меткие слова Фазиля Искандера: «Чем неблагополучнее страна, тем чаще в ней встречаются красивые проститутки. Впервые приехав в Германию, я поразился уродливости их проституток, стоявших на улице. И тут я окончательно поверил, что Германия благополучная страна». Это наблюдение было вполне применимым и к Парижу Дмитрия 1989-го. Город излучал благополучие. Только ночное путешествие по Булонскому лесу, казалось, могло поколебать «теорему Искандера»: соблазнительные девушки возникали из тьмы на высоких каблуках, демонстрируя длинные стройные ноги и будто литые бюсты. Но ребята предупредили: это – транссексуалы, бразильский импорт для забав богатых извращенцев. О существовании этого промежуточного пола Дмитрий тогда вообще не знал и был совершенно шокирован.

А вот Стивен знал и, впервые оказавшись в Париже в 1987-м, наоборот, целенаправленно поехал в Булонский лес. Что происходило у него с подцепленной там трансдевушкой Сандрой, история умалчивает, но парочка почти неделю не выходила из гостиницы. Кредитка Деверо лишилась нескольких тысяч фунтов стерлингов, а сам он, судя по всему, – рассудка, потому что всерьёз убеждал Сандру переехать в Лондон.

Транссексуальная история не была секретом для Анны, но она относилась к ней спокойно. «Нелегко разобраться в своих склонностях и предпочтениях», – сказала она как-то Дмитрию и Жоао в отсутствие Стивена.

Слова эти были произнесены в августе 2010-го, когда приятели слетелись на встречу в Барселону. Произнесены накануне начала цепочки трагических событий в их жизни.

Что же касается Рапозы, то для него Париж был прежде всего главным культурным центром. Родители Ракель, люди зажиточные, художники, переехали из Сан-Паулу в усадьбу неподалеку от Шантильи еще в семидесятые. Она ежегодно навещала их, и Жоао, естественно, тоже. Он позально изучил Лувр, был завсегдатаем музея Орсе, всевозможных выставок, свободно говорил по-французски и любил проводить вечера в «Клозери де Лила» на бульваре Монпарнас. Хемингуэй написал в этом кафе «Фиесту». Рапоза – ни строчки. Но выпил немало. Именно там он и предложил Дмитрию, Стивену и Анне встретиться 19 марта 2003 года.

* * *

Посиделки, однако, состоялись в каком-то ливанском ресторанчике неподалёку от бульвара Сен-Мишель, куда друзья завалились случайно. До этого они около трёх часов по инициативе Дмитрия бродили по Люксембургскому саду, который, как выяснилось, был обожаем всеми, и обсуждали дела личные. Анны с ними не было: где-то прихорашивалась. Дмитрий сообщил, что, наверное, скоро расстанется со своей нынешней сожительницей Мариной.

– Почему? – спросил Жоао.

– Возникло нежелание целоваться с ней в губы, – объяснил он.

Для Франка это было равнозначно прекращению отношений.

Хотя 10 процентов людей никогда не целуются в губы, не испытывают в этом потребности (финны – так вообще все), а китайцы ещё недавно считали сей акт формой каннибализма, для Дмитрия поцелуи в губы, «французские поцелуи», всегда были равнозначны духовному соитию, без которого отношения между мужчиной и женщиной лишены смысла.

Полагаю, он был прав. Побеседуйте с проститутками. Даже те, кто готовы делать минет без презерватива, не намерены целоваться в губы – «Ишь чего захотел!». Это – предельная степень близости. Люди помнят первый романтический поцелуй лучше первого полового акта.

Интересно, что Рапоза целовался только в щёчку, поверхностно. А Стивен… Никто не знал, целуются ли Стивен с Анной.

В ливанском ресторанчике было тепло. Дымились кальяны. Официанты непрерывно разносили шпажки аппетитного шашлыка… Да и ливанское вино, резкое, провокационное, пилось легко. Будучи единственной женщиной за столом, Анна купалась в лучах всеобщего внимания. Рапоза вознамерился произнести тост за любовь. Строго посмотрел в глаза каждому и сказал: «Если вы отведёте взгляд в сторону до того, как чокнетесь со всеми, то на протяжении десяти лет нормального секса у вас не будет. Таков приговор моей чёрной магии».

Все посмеялись, и, казалось, вечер, будет протекать в расслабленной атмосфере. Однако эти надежды довольно скоро похоронил Дмитрий. Кто-то позвонил ему по мобильному телефону. Русский извинился, встал из-за стола, ушёл, а когда вернулся, был чернее тучи.

Обращаясь будто бы ко всем присутствующим, но прежде всего к Стивену, он произнёс речь, едва не приведшую к прекращению дружеских отношений моих героев.

* * *

– Завтра или – самое позднее – послезавтра США при поддержке своих сателлитов, и тут твоя, Стивен, Великобритания, конечно же, первой приходит на ум, начнут агрессию против Ирака, который не имеет ни оружия массового уничтожения, ни каких-либо связей с пресловутой «Аль-Каидой». Мне хочется спросить всех вас, не стыдно за происходящее?

– А почему нам должно быть стыдно? – спросил Деверо. – В том, что Саддам Хусейн поддерживает терроризм и обладает этим оружием, уверены многие эксперты.

– Напротив, почти все осознают, что это – ложный предлог для нападения, – сказал Франк. – Очередное звено в серии провокаций глобального масштаба, призванных изменить миропорядок. Четыре года назад произошло подлое отщепление Косова от Сербии. Бомбёжки Югославии, начавшиеся также в марте, но 1999 года, длились два с половиной месяца. И также без санкции Совета Безопасности ООН. Вскоре после оккупации части территории суверенной Югославии американская администрация поручила компании Halliburton возвести в Косово «Лагерь Бондстил» – крупнейшую военную базу, построенную США за пределами страны со времён Вьетнама. «Бондстил» занимает огромную территорию на юго-востоке Косова близ границы с Македонией и является этакой «Гуантанамо» в Европе, только вообще абсолютно нелегальной. Крайне важный стратегический объект. Косово стало фактическим протекторатом, а «Бондстил» – чуть ли не главным работодателем в крае. Местные власти, если вдруг позволят себе вякнуть что-нибудь чересчур суверенное, могут быть мгновенно смещены, их внешняя и внутренняя «политика» находится под полным контролем. Но вякать никто и не будет, потому что у власти в Косово находится организованная преступность. Затем – события 11 сентября 2001 года. Официальная версия терактов в США с каждым годом становится всё более зыбкой, а вердикт бывшего президента Италии Франческо Коссиги, заявившего, что теракты были спланированы и реализованы ЦРУ и «Моссадом» при помощи сионистских кругов, всё более похожими на правду. Существует ли вообще «Аль-Каида»? Несостоятельность версии, будто за терактами в Нью-Йорке стоял Усама бен Ладен с мусульманами-фанатиками, якобы напивавшимися в барах перед совершением злодейства, очевидна. Нет ни единого доказательства, что к терактам был причастен он. ФБР против него даже обвинений не выдвигала.

– Дмитрий, почему ты на таком взводе? Что за резкость в оценках, что за агрессивность? – прервал его Стивен. – В конце концов, мы собрались здесь не внешнюю политику обсуждать.

– А мне так очень интересно его слушать, – вступил в разговор Жоао. – Я потом тоже кое-что скажу.

* * *

Дмитрий продолжил.

– Зачем теракты 11 сентября были нужны кучке агрессивных мусульман? Ведь ничего, кроме собственного уничтожения, они им принести не могли. В июле 2001-го договор аренды на комплекс Всемирного торгового центра (ВТЦ) в Нью-Йорке заключил миллиардер-сионист Ларри Сильверстайн, каждое воскресенье созванивавшийся, по данным газеты «Гаарец», с нынешним премьер-министром Израиля Биньямином Нетаньяху. После оформления сделки Сильверстайн ежедневно приходил завтракать на 107-й этаж северной башни в ресторан «Окна в мир», но 11 сентября не пришел, а его двое детей, работавших в здании, взяли выходной. Компания ZIM (49 процентов акций – у израильского правительства) досрочно прервала договор аренды площадей в ВТЦ и выехала оттуда за неделю до терактов. Когда агент ФБР Майкл Дик заподозрил неладное, его отстранил от расследования тогдашний американский министр юстиции Майкл Чертофф, известный сионист. А кем были предупреждены о терактах – за два часа до их свершения – сотрудники американо-израильской компании Odigo, спешно бежавшие? Почему возле башен оказались пятеро израильтян из подставной фирмы «Моссада» Urban Moving Systems, танцевавшие, когда самолёты врезались в здания? По словам свидетелей, свои камеры, направив их на здания ВТЦ, эти израильтяне установили ещё до появления первого самолета. Один из них – Сиван Курцберг – был заснят чиркающим зажигалкой на фоне теракта в победным жесте. Их арестовали, но дело свернули. Отсидев около семидесяти дней под арестом, «танцоры» были тихо отпущены и незамедлительно смотались в Израиль вслед за своим шефом Домиником Сутером. Официальные расследования многого не прояснили (куда, например, подевались «черные ящики» самолётов?). Информационные потоки направляли всё те же «друзья Израиля». Филип Зеликов, человек с двойным гражданством, возглавлял комиссию, готовившую путаный-перепутаный доклад о событиях 11 сентября. Роль председателя Совета по оборонной политике Пентагона выполнял Ричард Перл, уволенный в семидесятые из аппарата сенатора Генри Джексона, после того как был уличен в передаче секретных материалов Израилю. Замминистра обороны работал Пол Вулфовиц, один из авторов «Проекта нового американского столетия» (в этом манифесте, опубликованном за год до теракта, говорилось о необходимости «катастрофического и катализирующего события – наподобие нового Пёрл-Харбора» для мобилизации американского общественного мнения с целью ведения войн против врагов Израиля). Дуглас Фейт, некогда изгнанный из Совета национальной безопасности по подозрению в передаче секретных материалов Израилю, вскоре после 11 сентября приступил в Пентагоне к изготовлению фальшивого досье против Ирака. Пресс-секретарём президента Джорджа Буша трудится ещё один человек с двойным гражданством – Ари Флейшер. Тексты речей Буша, в частности пассаж про «ось зла», придумывал Дэвид Фрум. Вместе с Перлом они – соавторы книги «Конец злу», где оправдывается грядущее нападение на Ирак и содержится призыв к замене режимов в Иране и Сирии. Мразь!

* * *

Воцарилась пауза.

– Похоже, ты, как это ни прискорбно, антисемит, – несколько испуганно произнёс Деверо. – И чересчур увлёкся конспирологией!

– Как может быть антисемитом человек, взявший в качестве псевдонима материнскую фамилию Франк? – спросил Дмитрий. – Обвинения в антисемитизме сегодня всё чаще используются, когда нет контраргументов, когда хочется скрыть правду любым путём. Конспираторы или конспирологи – это те, кто придумывают байки про наличие у Саддама Хусейна оружия массового уничтожения.

– Значит, ты – еврей, который сам себя ненавидит.

– Дурак ты, Стивен, – беззлобно сказал Дмитрий. – На наших глазах происходят страшные преступления, а западная элита, к которой теперь, вероятно, можно причислять и Жоао, «гражданина мира», делает вид, будто это не так.

– Стоп, стоп, на «живых классиков» не нападать! – засмеялся Рапоза. – Срочно находим для буйного русского какую-нибудь пылкую соотечественницу в «Мулен Руж»! Ну а если серьезно (от веселья в голосе ничего не осталось)… Я, Дмитрий, почти полностью согласен с тобой и открою маленький секрет: завтра сразу в нескольких ведущих газетах США, Великобритании, Франции, Германии и Бразилии будет опубликовано моё обличительное письмо, обращённое к Джорджу Бушу-младшему.

Стивен и Анна выглядели совершенно огорошенными, переводили глаза с одного приятеля на другого, не зная, как поступить. Но потом заулыбались, допили вино и поспешили уйти, сославшись на страшную усталость и желание поразмышлять над речью Дмитрия перед сном. Собеседники договорились встретиться на следующий день за завтраком в гостинице в 9.30. Но явившиеся без опоздания Рапоза с Франком не обнаружили парочку. Оказалось, британцы «перепутали рейсы», срочно выписались в семь утра, и водитель отвёз их в аэропорт имени Шарля де Голля.

Письмо Жоао действительно было опубликовано одновременно в нескольких СМИ и вызвало большой резонанс: мало кто ожидал, что бразилец выступит в качестве пламенного публициста, да к тому же на столь острую политическую тему. Письмо волной прокатилось по Интернету, и уже к вечеру 20 марта его прочитали миллионы человек. Однако началу бомбёжек Багдада это не помешало. А вот Рапоза получил через посредников жёсткое предупреждение сразу от нескольких крупных издательских домов: ещё одна подобная выходка, и сотрудничество с ним будет пересмотрено. Некто С., видный миллиардер и меценат, ранее называвший себя поклонником творчества Рапозы, счёл нужным позвонить Веронике Родригес в Сан-Себастьян и «по-дружески» предупредить: «Вместо Давоса, где он для многих автоматически стал персоной нон грата, Жоао вскоре, видимо, придётся ездить на Всемирный социальный форум никому не нужных крикунов к себе на родину в Порту-Алегри».

И Рапоза, к удивлению Дмитрия, очень быстро ушёл в тень, если не сказать в кусты. Категорически отказывался от каких-либо интервью, «заморозил» свою страничку в Интернете, вывесив на ней подборку каких-то суфийских притч. Общение Дмитрия с Жоао сводилось к редкому обмену посланиями по электронной почте: «Как дела? – Хорошо». А Стивен не давал о себе знать вплоть до католического Рождества 2004 года.

* * *

Кстати, о притчах. Есть одна, принадлежащая Артуру Шопенгауэру и получившая название «дилемма дикобразов», – о противоречивых межличностных отношениях. В холодный зимний день несколько дикобразов решили улечься поплотнее друг к другу, чтобы не замёрзнуть. Но взаимные уколы игл вынудили их через какое-то время разойтись. Мороз не ослабевал, и потребность сблизиться вновь возобладала – до нового дискомфорта от уколов. Поиски идеального, наиболее комфортного расстояния друг от друга в конце концов завершились, но были нелегки. «Так потребность в обществе, проистекающая из пустоты и монотонности личной внутренней жизни, толкает людей друг к другу; но многочисленные отталкивающие свойства и невыносимые недостатки заставляют их расходиться. Средняя мера расстояния, которую они наконец находят как единственно возможную для совместного пребывания, – это вежливость и воспитанность нравов… У кого же много собственной, внутренней теплоты, тот пусть лучше держится вдали от общества, чтобы не обременять ни себя, ни других».

Не являлись ли отношения героев этой книги наглядной иллюстрацией сей притчи? Вероятно. Представители трёх (а может быть, даже четырёх, если учесть «шотландскость» Арбор) культур, четыре несхожих характера, они тянулись друг к другу, как притягиваются противоположности в надежде обрести ускользающее единство с окружающим миром, который в нулевые стремительно лишался осмысленности и целостности.

Поздравительное послание от Деверо пришло 23 декабря, в качестве прямых адресатов фигурировали как Дмитрий, так и Жоао. В копию была поставлена Анна, что означало: поступок Стивена был не согласован с властной возлюбленной, он проявил самостоятельность. Едва увидев электронное письмо, Франк сразу всем ответил. Проявил ехидство и занудство: изумился тому, что с католическим Рождеством их поздравляет безбожник, а затем напомнил, что православные отмечают Рождество на две недели позже. Но не скрывал радости от возобновления общения. Рапоза неожиданно также разразился длинным приветствием всем. Об инциденте в парижском ресторане никто не вспоминал. Обсуждали планы на будущее.

Жоао сообщил, что в ноябре ему явилось знамение. На бук возле дома под Сан-Себастьяном приземлилась загадочная птица, которую он раньше никогда не видел, но сумел сфотографировать и потом выяснил, что это был змеиный орёл. Пока Рапоза бегал за фотоаппаратом, орёл перелетел с дерева на подоконник и не выказал никакого страха при виде писателя. Даже позировал для него, прежде чем неспешно улететь.

– Признаюсь, по окну орёл не бил, – поведал прозаик. – Но его взгляд озарил: действие следующего романа обязательно должно протекать в стране, где люди по-прежнему охотятся с использованием хищных птиц. И я принял решение ехать в Казахстан.

– Не может быть! – откликнулся Деверо. – Вы не поверите, но с осени мы работаем с казахстанскими властями по довольно крупному контракту, связанному с улучшением имиджа этой страны за рубежом. И в Алма-Ате, и в Астане, их новой столице, я побывал уже несколько раз. Астана впечатляет: фактически на пустом месте создаётся фантастический город будущего. Весьма эффектные каждое по отдельности здания, но общая концепция застройки для меня пока не ясна. Правда, ехать в Астану зимой – это самоубийство: мигом останетесь без ушей из-за диких холодов, сопровождаемых сильным ветром. Одному моему креативщику кончики ушей пришлось ампутировать.