Текст книги "Алая летопись Средиземья (перевод древних рукописей)"

Могильники

СLIII

 
Волглый лог, холмы и камни, тёмные ложбины,
Тут могильники стоят, древняя долина.
Над могильниками мгла и клубы тумана,
Позабытые стоят старые курганы.
 
 
У зелёного подножья древнего холма
Понизу вилась тропа, уходила вдаль.
Хоббиты идут по ней, и Пригорье близко,
Но вдоль склонов, меж курганов, пелена клубится.
 

СLIV

 
Курганы древних королей, забытые теперь,
Какие тайны из веков храните вы в себе?
Затаилась в них обида, горькая и злая,
И стекала по камням, пылью оседая.
 

СLV

 
Хоббиты идут, тропка чуть видна,
И крадётся дымкой серость-пелена.
По густой траве уже топают они,
И огромные курганы слева чуть видны.
Камни грязно-серым цветом из земли торчком,
И туман клубами вьётся и течёт тишком.
Затемнилось солнце мутной пеленой,
Сероватой дымкой, плотной и густой.
 
 
Показался тёмный ход, старый, весь заросший,
Чувствовалось зло внутри, лаз был нехороший.
 

CLVI

 
Мрачный ход из глыб больших, тёсаных, обросших
Шёл из-под земли наверх, всюду плющ засохший.
Жёлто-серый цвет травинок, в трещинах земля,
Словно жизнь ушла с неё, рядом быть нельзя…
И заманивал их лаз (сами как в тумане),
Как на Навьиных Кругах в яде и дурмане…
Зов зловещий, страшный, жуткий в души проникал.
Звал, все чувства притуплял, в яму завлекал…
 
 
В вечной темени могил по крупицам мглы
Пробудилось лихо, притекло из тьмы.
 

СLVII

 
Умертвие (инферно) возникло в глубине
И набирало силу в забытой серой мгле.
И насыщалось злобой по каплям смерти Навьим,
Свивало чёрное гнездо во мраке и тумане…
 

СLVIII

 
Надвигалась тьма, и хрустели кости.
В склеп из склепа мертвецы шли друг к другу в гости.
Затхлость, тлен и серый пепел, смрад, промозглый холод,
Мёртвых, что пришли от тьмы, мучил вечный голод.
Мрачный ряд скелетов в нишах, притаились, ждут,
Пробуждаются могилы, смерть живым несут.
Жуткий фосфорный отсвет в их пустых глазницах,
И кровавый огонёк в глубине таится…
 
 
Загустелый мглы туман тёк и завивался.
Холод в души проникал, глубже забирался.
 

СLIX

 
Седая пыль веков, далёкой старины,
Курганы древних королей, забытые холмы.
Героев стёрта память, в забвении она,
И пробудилось зло в лихие времена.
 
 
Великие, высокие и древние курганы,
В них зло копило силу по чёрным каплям Навьим.
Забытые в веках и небом, и людьми,
Заросшие курганы, следы былой войны…
И страшные стоят теперь курганы древних королей.
 

СLX

 
Глубже лестницы ступени, хладный камень, пыль,
Загустелый воздух источает гниль.
В забытьи шли хоббиты, подчиняясь зову,
Дальше всё спускались по ступеням тёмным.
 
 
И cо скрежетом зубовным закрывался вход,
Гробовая тишина, темнота гнетёт.
Излучалось зло кругом, выпивало силы,
Насылало слабость и несло унынье.
Тошнота и дурнота, подкосились ноги,
А вокруг один лишь мрак, чья-то злая воля.
 
 
Фродо крикнул: «Мэри! Пин! Сэм, ты где? Ответь!»
А в ответ зловещий хрип: «Здес-сь вам цепенеть…»
«Н-е-ет!» – смог вскликнуть Фродо, падая на камень.
С места сдвинуться не мог, жутки чары Навьи.
Ледяной взгляд мрака, мёртвые лучи,
Мрачная фигура сгорбившись стоит.
Тёмный хладный камень, зло в тиши не спит,
И зелёный полусвет из-под нижних плит.
А Умертвие текло, мрак и смерть с собой несло.
 
 
Скрежет смерти, говор тьмы, и мертва та речь,
Замогильные слова стали в душу течь.
 

СLXI

Скрежет мрака

 
«Равнодушье – сердца хлад, с ним придёт тоска и мрак,
Коль в душе лишь мёртвый лёд, мир падёт и тьма грядёт.
И сгниют тогда цветы, и угаснут все мечты,
Почернеет небосвод, все иссякнут токи вод.
Сине-тёмная луна. Яма – мрака глубина.
Солнца взрыв тогда же в хлопья чёрной сажи.
В сердце хладном – тусклый мрак, а в душе
                                                             лишь пепла шлак.
Серый мир в забвенье спит. Смерти белый свет не мил.
Тускло-серый небосвод. Мир падет и тьма грядёт».
 

СLXII

 
Хватка Нави, жуть, и страх, и смертельный ужас,
Фродо вмиг окостенел, в хлад впадая глубже.
И лежал на плитах тёмных, руки холодны
И, скрестившись, на груди вместе сведены.
 
 
Но внутри теплилась жизнь (словно уголёк),
И сумел раздуть в душе сердца огонёк.
Вспомнил простенький стишок (как учил их Том),
Произнёс он про себя (вслух изречь не мог):
«Всё плохое – уходи!
Всё хорошее – останься!
В сердце радость вновь приди.
Навсегда ты в нём останься».
 
 
Он, не думая, стишок про себя прочёл,
Но внезапно силу воли снова вновь обрёл.
И, собрав остатки сил, смог пошевельнуться,
Но, всмотревшись в темноту, сразу ужаснулся.
Друзья лежали в саванах, их руки на груди,
И так же были скрещены и вместе сведены.
Лица бледные у них, умерли надежды,
Облачённые лежали в мёртвые одежды.
В тревоге за друзей (коль живы, как спасти?)
Он сбросил путы смерти, смог двигаться, ползти.
В темноте стоял сундук, в нём клинки булатные,
Камни самоцветные, серебро и злато.
 
 
Он нащупал меч рукой и к себе придвинул,
Взял клинок за рукоять и из ножен вынул.
Только вытащил клинок – руны засветились,
На мече Арнорском вновь засеребрились.
 
 
Тут огромной тенью выросло Умертвие.
Запах смерти Навий – Чёрное поветрие —
Потянулось к Фродо мёртвыми костями,
Пять суставов длинных с острыми когтями.
 
 
Пошатнулся Фродо, слабость ощутил,
Но свой меч волшебный всё ж не отпустил.
Вскрикнул, костенея, но в последний миг
Он взмахнул мечом, Навь им поразил.
 
 
Жуткий вскрик, ужасный вой, плиты содрогнулись,
Трещины в камнях, стены пошатнулись.
Кисть Умертвия упала (раскалилась сталь),
Фродо выпустил клинок (цепенеть вновь стал).
Холодея, снова он стишок шептал
Тома Бомбандила в нём он на помощь звал.
Знал он, что всё кончено, смерть течёт к нему,
Всё ж в душе он верил: в мире быть добру.
«Всё хорошее останься!
Всё плохое уходи!
Навь-Умертвие – исчезни!
Том, на помощь к нам приди…»
В том, кто верит в правду, лучик есть добра,
Капелька надежды будет с ним всегда.
 

СLXIII

 
Словно Тома глас знакомый слышался вдали.
В нём весёлое ворчанье, говором стихи:
«Волглый лог, холмы и долы, старые курганы,
Вересковые ложбины, хмель и запах пряный.
Только не видать ни зги даже глазкам кошки,
Ну-ка, разойдись, туман, покажи дорожку.
Ведь споткнуться здесь так просто в яму вверх
                                                             тормашками,
На смех там меня подымут муравьи с букашками.
Разойдись же, пелена! Тут тебе не место.
Дольний мир, покажь свой Лик ясный и чудесный!»
 
 
Фродо в забытьи уже слышал глас сквозь мглу.
Смутные виденья шли, грезил наяву.
 
 
«Солнышко яви свой лик в небе голубом,
Землю освещай, согревай теплом.
Пусть твои лучи силу обретут
И развеют зло, Правду вознесут.
Солнце золотое, ты свети Земле!
Знай, что всё живое помнит о тебе!»
 
 
Фродо слышал сквозь туман глас вдали знакомый,
Холодел и в смертную погружался дрёму.
 
 
«Солнышко, развей же мглу, унеси печаль
И согрей своим теплом всю земную даль!
Травы, злаки-семена, зелени росточки,
Сокрушите камень, нежные цветочки!
Сок земной даёт вам силу, жизнь вам дарит олнце,
К свету ввысь стремитесь, к небесам оконцу!»
 
 
Рокот, треск, и с грохотом камни развалились.
Хлынул свет в проём. Солнышко явилось.
Шло уже к закату, вышло из тумана
И рассеяло лучами чёрный яд дурмана.
 
 
Том опять пришёл на помощь, звонкую пел песню.
(Хоть слова её просты, но она чудесна).
В сине-голубом кафтане, в жёлтых башмаках,
Весело пел песню Том, разгоняя страх.
«Выползай, Умертвие, из своей норы!
Обижать не будешь больше детворы!»
 
 
Глас зловещий, жуткий вился в глубине:
«Сам из леса ты приш-шёл на расправу мне.
Олорин, я знаю-с, нынче Бомбандил,
Примеш-шь ты погибель, обратиш-шься в гниль».
 
 
Схватка шла не на мечах, не стальным оружьем,
Жизнь и Смерть сошлись в бою, Нави свет не нужен.
«И ночь останется в лесу, и уползёт туман…
Изыди Навь-Умертвие! Исчезни мгла и страх!»
 
 
Злобное шипение, злая сила лиха,
Мёртвый глас Умертвия, трупный, ядовитый.
 

СLXIV

Зов Смерти

 
«Вечный хлад. Чёрный мрак. Глыбы льда и камня.
Жизни нет во мгле – там одно лишь Навье.
В серо-синий лёд вода. В пыль земля и солнце.
Выйдет тёмная луна и угаснут звёзды.
Смеху, радости взамен – тлен и чернота,
Нежить вместо жизни, вместо света – тьма.
Счастье ей на корм пойдёт, и мечты, и грёзы,
Смерть в себя впитает всё – даже чьи-то слёзы.
Увяданье жизни, Навий лик из тьмы,
Все осыплются цветы, и умрут мечты.
 
 
Царство Смерти – время Тьмы, расширенье Мрака,
Свет погаснет на Земле, в склепах место праху!»
 
 
Песня звонкая в ответ против Нави-Тьмы
И рассеивали звуки серость пелены.
 

СLXV

Песнь Яви

 
«О небес огонь! Чистый ясный Свет.
На защиту Жизни Явь свой Оберег!
Все гнилое Нави выжги ты дотла,
Чтобы мгла весь мир не заволокла!
Чтобы Навь-Умертвие вдаль не разрослось,
Чёрное поветрие чтоб не началось!
Опухоль болезни ты с Земли сними!
Навь-Небытие в пепел обрати!
Солнышко – Свет Ясный Жизнь – Обереги!
От болезни злой Землю защити!
Огненные стрелы пламенного жара
Солнышко – Яви, чтобы Навь дрожала!
Ветер-ветерок – Быстрокрылый Сокол,
В клочья разнеси туман Чёрного Морока!
Ярость Вихря ты Яви и развей всё Навье!
Ты увей Умертвие в дебри Глухоманья!
Облачка пушистые в тучи собирайтесь
И дождём целебным в землю изливайтесь!
Гром громовник – Мощь Яви!
Молнии Зарницы вдребезги скелетов
Разнеси глазницы!
Вод подземные истоки, капли роднички,
Явьте Жизнь на Свет Зелени Ростки!
О Вода, что Жизнь рождает, пыль ты Навью смой!
Землю пробуждай от сна и её умой!
Корни-семена – набухайте, почки,
Явьте в Жизнь красу, листья и цветочки!
 
 
Солнце золотое! Небо голубое!
Мать сыра земля! Воздух и вода!
Явьте Жизнь на Свет!
Сгинет пусть Навь-Смерть!
 

СLXVI

 
Безучастный, недвижимый, в мраке равнодушья,
Фродо слышал звук борьбы, в хлад впадая глубже.
 
 
Жизнь над Смертью вверх берёт. Тенью слабой рваной
Сгинуло Умертвие, вздрогнули курганы.
Падали скелеты, разлетались в пыль,
Распадалось Навье, исчезала гниль.
Чистый свежий воздух очищал холмы,
Древние курганы из былой войны.
Словно и не осень, зеленела травка,
Выросли цветы в память всем солдатам.
Предкам, павшим в битвах, воинам и храбрым,
Витязям, героям: Слава! Слава! Слава!
Все хранятся записи в книге Жизни мира,
Сохранилась память, Правда не забыта.
Выглянуло солнце, светит из-за туч,
Яркими лучами убирает грусть.
И явило солнышко мостик в небеса,
Семь цветов волшебных – радуга-краса…
Том:
«Малышей нельзя оставить даже на минутку,
Сразу в яму заберутся, в когти к злобным духам.
Ты как бледная поганка, сбрось тьмы-сон, глупыш!
Возвращайся к свету, шерстяной малыш!
Вылезайте-ка на свет! Сбросьте сна унынье!
Хватить в мертвецов играть! Пробуждайтесь к жизни!»
 
 
Будто заново родился, выбрался из склепа.
Вместе с ним и все друзья, в саваны одеты.
 
 
«Что за глупые созданья, хоббиты смешные,
Всюду ведь носы суют, зайцы шерстяные.
Всю одежду саваны сразу же снимайте,
К солнышку, на воздух, быстро вылезайте.
Смойте пыль от смерти в зелене-траве,
Чтоб крупицы Нави не носить в себе».
 
 
Слабые все хоббиты, жизнь едва теплилась,
Но уже через минуту вместе веселились.
Повалялись в травке, солнечных лучах,
И сошла вся грусть, и исчез весь хлад.
 
 
«Ну вот и всё, – промолвил Том, – и дышится легко,
И дождик Навь всю смыл с земли, развеял ветерок.
А вам на хладных плитах ну как не стыдно спать,
Дрыхнуть, и сопеть, и в пыли лежать?
Хорошо, не ночью шли, солнышко светило,
Хоть и к вечеру уже, Навь оно сразило…»
 
 
Хоббиты-друзья слов не находили,
Но глаза их всё Тому говорили.
«Несмышлёныши совсем, уж не думал я о том,
Что вас ноги шерстяные занесут в могильный холм».
Скрылся Том в Кургане, вытащил сундук:
«Разбирайте, здесь оружье, меч в дороге – друг».
 

СLXVII

 
Серебро Мифрильное мастеров Арнора,
Кузнецы хранили славу предков с Нуменора.
Всем досталось по клинку, руны в них сияли,
И волшебные мечи на свету играли.
Мери свой клинок поднял, дивно тот светился,
Древний, из курганов, магии был чистой.
Пин был очень рад мечу, светлый, непростой,
Гладил рукоять ладошкой, словно меч живой.
Ну а Сэм клинок из ножен вынимать не стал
(Незнакомому оружью он не доверял).
Том же брошь держал в руке, очень та красива,
Приглянулась она чем-то Тому Бомбандилу.
Брошь волшебная, живая, дивной красоты,
Мастер вырезал в металле листья и цветы.
Камень чудный в серебре – сине-голубой,
Цвета неба самоцвет излучал покой.
Молвил Том: «Подарок будет милой Золотинке,
Нежной и родной моей Ладушке-Росинке».
 

СLXVIII

 
И прощания пора, и решился Фродо,
Задал мучивший вопрос Бомбандилу Тому:
«Господин, ты кто такой? И великий, и простой.
Кто ты – Маг могучий Белый или дух глуши лесной?»
Том:
«Я лишь тот, кто я и есть, и сейчас пред вами.
Хоть веселый – не смешной, хоть несложный —
                                                                  не простой.
 
 
С изначалия времён, испокон веков
Радуюсь я солнышку, зелени лесов.
Я люблю природу, мир, вас, мои друзья,
Но пока вы веселы и не сникли зря.
Помогаю я в беде, кто попал к ней в сети,
И кто свет души сберёг, мне тогда приветен.
И зверей люблю, и птиц, знаю все травинки,
Мне родной лесистый край с милой Золотинкой.
И по всем лесным дорожкам я шагаю бодро,
Башмаками топаю весело, свободно…
И прекрасно, хорошо, всё на свете мило,
Ведь на сердце у меня радостно, счастливо…
А когда домой иду, ждёт меня с улыбкой
Милая жена моя – Лада-Золотинка.
Золотинка – дочь реки, и мила, красива,
И хорошая жена Тома Бомбандила…»
 
 
Солнце красное садилось, отправляясь спать.
Чтобы утром, на заре, в мир прийти опять.
 
 
Обернулся к солнцу Том, к яркому закату,
И слова его летели далеко на запад:
«Солнце клонится к закату и появится лишь завтра.
Явь – рассвет! Приди с утра! Славься солнышко! Ура!»
 
 
Кто ж на самом деле Том? То никто не знает.
Жил он счастливо в лесу, зол и бед не зная,
В светлом домике своём с милой Золотинкой,
Ярко-синие глаза, искорки-лучинки…
 
 
Выходя за холм большой, обернулся Фродо,
Еле видел он фигурку Бомбандила Тома.
Вскинул руку Том, прощаясь, Фродо вдруг в себе,
Ощутил его слова: «Будь, дружок, смелей!
 
 
Будь всегда самим собой и не унывай,
И друзей хоть иногда ты не забывай!»
 
 
И уже без происшествий, страхи позади,
Вышли хоббиты к Пригорью, к поселенью Брыль.
 

Пригорье

СLXIX

 
«Гарцующий пони» – известное место, кого только
                                                                   не было в нём —
хоббиты, люди, странники, гномы встречались
                                                                  за общим столом.
Торговцы, охотники и следопыты из северных,
                                                                         диких земель.
Их всех привлекал огонёк у камина, тут крепкие вина и эль.
 
 
Трактирщик Лавр Наркисс, пузатый, весёлый, и мага
                                                                      толстяк уважал.
И Гэндальф о нём отзывался неплохо, хороших людей
                                                                         маг наш знал.
Но на вопрос вдруг трактирщик смутился, замялся
                                                                    и весь покраснел,
И тут же как будто от холода вздрогнул и весь на глазах
                                                                               побледнел.
«Да, Гэндальфа знаю, могучий Маг Серый, давно его не было
                                                                                        здесь.
А правда, записку… письмо для Подхолмса оставил он…
                                                                      Вот оно… Здесь…
Забыл я, ребятки, вы уж простите. Вот оно лично тут вам.
Его отослать я забыл… Извините… Вот только сейчас вам
                                                                                      отдам.
Ведь Гэндальф сказал, коль он в праздник не будет, письмо
                                                               отослать в Хоббитон.
А праздник прошёл, а я закрутился. Забыл я… И горе
                                                                                мне в том…
Но вы же не скажете Магу про это? А то превратит
                                                                       в суп с котлом…
Ведь всё же вы тут… Значит, всё там нормально?
Беда не пришла ведь в ваш дом?»
 
 
Уселись друзья, все угрюмы и мрачны, ведь Гэндальфа
                                                                     с ними здесь нет,
А если уж с Магом чего-то случилось, то им как избегнуть
                                                                                 всех бед?
Письмо:
«Если откроете строчки посланья, значит, со мною беда.
Быстро бегите, мчитесь, летите в Раздол к светлым
                                                                          эльфам тогда!
Если же встретите где Арагорна, знайте, что это
                                                                            мой друг.
Он следопыт, смелый витязь отважный. Как мне
                                                                 вы доверьтесь ему!»
Вопросов лишь больше, тревога и горечь: Что с магом?
                                                                               Какая беда?
И кто же тот витязь, что звать Арагорном? В Раздол,
                                                                как пробраться туда?
 
 
Но вот хоть трактирщик с огромным подносом горячий
                                                                            им ужин несёт.
Хоть можно наесться, забыться в постелях, а после уж
                                                                            снова в поход.
Немного поели, и стало спокойней, Пин, захмелев,
                                                                               задремал,
И Сэм перестал озираться и ёрзать, а Мери немного устал.
«Я пройдусь, – промолвил он, – что-то душно мне.
Подышу на воздухе, буду во дворе…»
Лишь Фродо было неспокойно, и только подошёл к ним
                                                                                     Лавр,
То хоббит сразу же вопрос тогда ему задал:
«Там в углу человек в темноте. Пьёт вино. Вон повёл он
                                                                                 глазами.
Вы не знаете, кто он такой? Мне казалось, следит он
                                                                                 за нами…»
Лавр Наркисс:
«Он из следопытов (так их называют),
Бродят в Глухомани, здесь порой бывают.
Прозывается Бродяжник, парень неплохой,
Он спокоен, крепко сбит и поёт с душой.
Фродо:
«Благодарим, а то всё ново, мы многое не знаем.
Нам видеть-то людей впервой. Мы быт их изучаем».
Лавр:
«В “Гарцующем пони” у нас есть обычай:
Кто новый пришёл на порог,
Тот песню спеть должен, иль вирши, иль сагу,
Иль сказку прочесть – это долг».
Фродо подошёл к столу, влез и поклонился:
«Песню всем я здесь спою – будем веселиться».
Гром аплодисментов, весь трактир утих,
Ведь гостей из Шира Брыль давно забыл.
А Фродо, подбоченясь, как будто важный гном,
Пошёл плясать вприсядку, стол ходит ходуном.
И песню озорную, весёлую запел,
В ответ весь зал огромный захлопал, загудел.
 

Песня Фродо: Про тролля (от переводчика)

 
На дороге злой, огромный,
Страшный, грязный и голодный
Тролль под деревом сидит.
Хочет он напиться пива,
Оттого сейчас сердит.
Он ужасно хочет пива,
Очень, дюже он сердит.
А дорога убегает, вдаль уходит стороной,
Тролль сидит – ужасный, страшный,
Он без пива просто злой.
Оттого, что он без пива,
Этот дядя очень злой.
Если, путник, встретишь тролля
На дороге невзначай,
Сразу ноги бери в руки —
И скорее убегай.
Или руки бери в ноги,
Только быстро убегай.
Коль запасся ты в дорогу
Бочкой пива, иль вина,
Тролль вас встретит как родного,
Как любимого – жена.
Зубом жёлтым улыбнётся
Ваша милая жена.
Добродушный и нестрашный,
Свой он в доску – хоть куда,
Но без пива тролль сердитый,
Брови хмурит он тогда.
Оттого, что тролль без пива,
Это сущая гроза.
Тролль при пиве вас приветит,
Просто душка, не злодей,
Только пива хоть немного
В кружку ты ему налей.
Ну а лучше бочку пива,
Чтобы утонул злодей.
Если ж выпьете с ним пива,
С вами песню он споёт,
И не съест он вас, пожалуй,
И в костре не запечёт.
Может, на потом оставит
И немножко пожуёт.
С пивом хорошо в дороге,
И приятно, и легко,
Коли выпьете немного,
То уйдёте далеко.
Может, даже уплывёте,
Только очень далеко.
Сей напиток побеждает
Даже злющего тролля,
Пейте вы хмельное пиво —
Проживёте жизнь не зря.
Лучше сами пейте пиво,
Отдубасите тролля.
Только на него дыхните,
Жизнь пройдёт для вас не зря.
 

СLXXI

 
Люди пили, хохотали, припевали гогоча,
Фродо пел, танцуя лихо, кувыркнулся сгоряча.
Поскользнулся на подносе и на пол он полетел,
И случайно ли, кто знает, пальцем то Кольцо задел.
А Колечко непростое, словно бы сама судьба
Сослужила злую шутку, и взяла, и подвела.
И на палец, что в ладони между средним и большим,
Натянулось то Колечко. Он исчез – затих трактир…
 

СLXXII

 
Они уже рядом (все девять Колец), зло в Брыль прокралось
                                                                                      бедою,
Одеты все в тёмном, мечи за спиной, и страшные чёрные
                                                                                      кони.
 

СLXXIII

 
Хоббит клял себя, как мог (вылез за углом),
Сняв с себя Кольцо златое, появился он.
«Торбинс», – тихий голос позади раздался.
Обернулся хоббит и похолодел,
Говорил Бродяжник: «Как в капкан попался.
Что же ты наделал? Натворил, брат, дел».
Испугался Фродо, страшно ему стало,
Но, собравшись, смог всё же он изречь:
«Знаете меня?.. Позже потолкуем…
Не сейчас, не время и не место здесь…»
 
 
Многих пригорян сдуло словно ветром.
Гномы тоже расходились (стало быть, им к спеху).
Опасались пригоряне чародейских штук,
От «приблудных колдунов» здесь добра не ждут.
А пять косоглазых южан смуглолицых
Шушукались тайно и хмурили лица.
Лавр не слишком огорчился, он смекнул себе,
То, что завтра разговоры соберут люд здесь.
 
 
Пин, прихватив кувшины (в них эль ещё остался),
За ними был не виден, но голос раздавался:
«Больше мы не будем, слово в том даём.
Нам и спать пора, мы к себе пойдём».
Хоббиты к себе пришли, двери затворили
И дрова в камин подложить решили.
 

СLXXIV

 
Вдруг за спинами раздался голос незнакомый.
Человек сидел в углу в сером капюшоне.
 
 
Бродяжник-следопыт пробрался незаметно,
Хоть человек большой, как хоббит неприметный:
«Обещал мне Фродо Торбинс важный разговор.
Что ж, теперь есть время, слушать же изволь».
Обернулись хоббиты, вздрогнули они.
Что Бродяжник хочет? Знает что про них?
Бродяжник:
«От Волглого Лога я видел всех вас.
Как шли по Пригорью до Брыля.
И слышал, как вы называли себя,
И все разговоры о Шире».
 
 
Фродо вспомнил, как сказал: «Пин, не забывай!
Я не Торбинс, а Подхолмс, Сэм Пушист, ты знай!»
Дал он впредь себе зарок, прикусив язык:
Не болтать, везде есть уши, осторожней быть.
Бродяжник продолжал: «Совет хочу вам дать,
А также о его цене хочу потолковать.
Не многие отважатся идти Неторным трактом,
Коль вам не жалко жизней, причин должно быть
                                                                       с гаком…
 
 
Я знаю, вам поход тяжёлый предстоит,
И путь по Глухоманью неблизкий ваш лежит.
Места обманные кругом, им доверять нельзя,
Болота, чащи, камни – погибнете там зря.
Опасно Глухоманье, одни вы не пройдёте,
Как многие другие, безвестно пропадёте.
Цена же такова – меня с собой возьмёте.
Пойду я вместе с вами. Решайтесь. Что, берёте?»
Сэм:
«Бродяжник говорит, опасности, мол, ждут.
Но сам он в подозрении. Чего расселся тут?
Быть надо осторожными, начнём тогда с того —
Попросим удалиться отсюда мы его.
А то ведь неизвестно, куда нас заведёт.
По топям и трясинам в засаду приведёт».
Фродо:
«Я чувствую, будь следопыт прислужником врага,
То втёрся бы в доверие, морочил нас тогда…»
Бродяжник:
«А я не внушаю доверия? Ну что ж, походил бы с моё,
Годами в краях Глухоманья, лицо не узнал бы своё.
Да, извини меня, что я с тобой на “ты”,
У нас то знак доверия, поэтому не “вы”.
Фродо:
«Открытость за доверие. Ты назови себя,
Скажи нам своё имя, и будем мы друзья.
Ведь в диких землях всем нам быть вместе предстоит,
И чтобы доверять, открытым нужно быть».
Бродяжник:
«Ну вот тогда я что скажу: я знаю вашу тайну.
Сегодня сами всем её в трактире показали.
О важной вещи, что у вас, мне Гэндальф говорил.
Следить за вами он велел, хранить по мере сил,
И если, Фродо Торбинс, хотел бы я Кольцо,
То просто и жестоко забрал бы я его».
 
 
Он выхватил из ножен сверкающий клинок
Так быстро, словно вихрь Пин охнул, Сэм же взмок.
Никто и ёкнуть не успел, движенья не приметил,
У Фродо следопыт с мечом, прошелестел лишь ветер.
 

СLXXV

 
И чуть обломан был клинок, но в нём струилась сила,
Великий, славный, древний меч священного мифрила.
«Клянусь клинком великим (боится его враг)
Оберегать и защищать. Клянусь! Да будет так!
Нарсил – живая легенда, великий и славный мой меч,
Порукой в словах моих будет, хранить и от бед
                                                                       всех беречь.
Я Арагорн, сын Араторна, и витязь-дунадан,
Сей клятвой на оружье я жизнь за вас отдам!»
Чело осветилось, он гордо стоял, глаза на лице
                                                                          заблестели.
И вспыхнул огонь, подтверждая слова, миг вспышки – и угли
                                                                              лишь тлели.
 

СLXXVI

 
Древняя скорбь, притихшая боль, корона в пыли
                                                                       из Мифрила.
Наследие предков, забытая кровь, казалось, застыла
                                                                              в жилах.
Страна в запустенье, и лихо кругом, кажется,
                                                                        мир затмило,
Но люди не смогут мириться с тьмой и на войну
                                                                       с ней выйдут.
Их в битву за Правду король поведёт, долг чести превыше
                                                                                  скорби.
Подвигнет народ на борьбу со злом и возродит былое…
 
 
В комнате тихой большой камин, в нём жаркие тлеют угли,
Мерцанье свечи небольшим огоньком, и шкуры лежат
                                                                             на стульях.
 

СLXXVII

Бродяжник:

 
«Опасно находиться здесь, отсюда мы уйдём,
Переночуем у меня, а утром вдаль пойдём.
Ждать помощи нельзя нам, шпионов здесь полно,
И сколько вас, известно им, и ваше где окно…
Тут Бит Осинник есть такой, давно за ним гляжу,
Порочная душонка, подлец и служит злу.
Он был сегодня за столом в компании южан,
Скорей всего, шпионы, а Бит злодей и сам…»
 
 
Шум в гостинице раздался (словно тролль бежал),
Прыгнул к двери Арагорн (наготове ждал).
Дверь распахнулась, Лавр на пороге, как видно
                                                                   случилась беда.
Весь запыхался, красный от бега и руку на сердце держал:
«Беда с вашим другом, лежал во дворе, весь бледный,
                                                                  в пыли, на земле.
Помощник мой Ноб нашёл там его и сразу примчался
                                                                                ко мне…»
 
 
«Что с ним?» – вскричали хоббиты одновременно
                                                                                 все.
«Кто это сделал?» – Пин шепнул (а сам весь
                                                                        побледнел)
«Вы успокойтесь, – Лавр сказал, – нет, не убит, живой.
Беднягу в чувство привели холодною водой…
Я к вам бежал предупредить, мне Гэндальф говорил,
Чтобы за вами я смотрел, заботой охватил.
У нас в Пригорье разный люд, сейчас приезжих много,
Вы будьте осторожными, за всем глядите в оба.
И тот Бродяжник-колоброд подсматривал за вами,
Не просто так шатается в бескрайной Глухомани…»
 
 
Фродо молвил: «Всё нормально, говорил я с ним.
Договорились вместе в поход мы все идти.
Бродяжник согласился быть нашим провожатым,
Ему от нас доверие, и слово его свято…»
«Дал слово быть проводником? Доверились ему?
Хоть парень, может, неплохой, не верьте никому».
Бродяжник выступил вперёд: «А что, кому им верить?
Пузатому трактирщику, что не пролезет в двери?
Ты имя помнишь лишь своё, что слышишь каждый час.
Помощник твой Ноб Телепень умнее во сто раз».
Лавр дёрнулся, не ожидал, удар чуть не схватил:
«Откуда ты? Как знаете, я вас предупредил».
 
 
Шаги тяжёлые опять и скрип ступенек старых,
И заскрипела дверь на ржавых петлях слабых.
Ноб, помощник Лавра, хоббитом сам был,
Но с Пригорья, здешний, по соседству жил.
Мери Ноб привёл, помогал идти,
На руках почти что нёс слабого, без сил.
Мери приподнялся: «Я их видел… чёрных…
Словно лёд на сердце был, как в курганах тёмных.
На меня они смотрели, холод охватил…
Сразу я оцепенел… и упал без сил…»
 
 
Бродяжник вздрогнул: «Этого боялся я, друзья,
Уйти не успеваем, ночью-то нельзя.
Назгулы нас нашли, узнали что хотели,
В Брыле затаились, мы их проглядели.
Коль люду тут полно, зачем открыто лезть,
Но ночь даёт им силы, нам нет защиты здесь.
Люди есть в Брыле, прислужники зла, укрыли Назгулов
                                                                             от глаз,
Запрятали их колдовских коней и стерегли здесь нас».
 
 
Лавр преобразился: «Подымайся, Ноб!
Злу у нас нет места, не дадим проход.
Лети быстрей за помощью, растормоши народ,
Охрана в Брыле есть своя, у нас зло не пройдёт…»
 
 
Ноб убежал, и Лавр ушёл, одни они остались,
Огарок свечки догорал, мрак за окном сгущался.
Как шаги затихли, молвил Арагорн:
«Спать мы будем у меня, поутру уйдём».
 
 
Ночь сгущалась за окном, угли догорели.
Тьма заползла по Брылю, и заплясали тени.
 

СLXXVIII

 
В предрассветный час Фродо вдруг проснулся,
Словно холодом подуло, хоббит встрепенулся.
Смотрит – у окна Бродяжник обнажил свой меч,
Охранял их сон всю ночь и не смог прилечь.
Фродо сонно улыбнулся, снова лечь хотел,
Только лечь на этот раз так и не успел…
 
 
Буйство ветра, завыванье, где-то жуткий рык,
Дико тени замелькали, ужас в дом проник.
Ощущенье воли злой, липкий страх лез в душу,
Спрятаться хотелось мышкой под подушку.
Хоббиты проснулись, чувствовали все,
Как и в тех могильниках, расползалась смерть…
 
 
Но внезапно всё прервал петушиный крик,
С приближением рассвета ужас сразу сник…
Стук копыт раздался, пробуждая соней,
Мчат из Брыля всадников колдовские кони.
 
 
Хлынул в комнату рассвет, ветер-ветерок,
Их окошко распахнул, хлынул холодок.
Освежающее утро, раннее, туманное,
Всем сегодня показалось самое желанное.
Быстро все оделись, в комнату пошли,
Из которой ночью все они ушли…
 
 
Страшная картина: выломаны окна,
Ставни выбиты, а дверь болталась на петлях.
Все изрублены на клочья вещи на кроватях,
Враг жестокий этой ночью в доме побывал…